Читать книгу: «Жили-были», страница 2
Как Толик с Васиной букашкой воевал
Предисловие
Больше всего на свете ненавидел Толик разговоры о букашках.
Только кто-нибудь начнет ему о своих букашках рассказывать, Толик в раз рассказчика пресекает:
– Нечего мне про букашки ваши жаловаться, сами с ними живите, а меня не вмешивайте.
Обижались многие. Мол, нам, Анатолий, от вас ничего и не требовалось, только сочувствие и понимание.
Понимания в Толике было выше крыши, потому как видел, знает, и сочувствовал, очень даже сочувствовал. Не будь в Толике этого самого сочувствия и желания помочь всеми что ни на есть силами, может и обошлось бы все. Не потерял бы Толик из-за одной маленькой букашки лучшего своего друга.
Так что, на такие разговоры отвечал Толик честно и неприкрыто:
– Плевать я хотел на ваших букашек.
Терять ему теперь было некого.
Глава первая
Ваську, будущего своего друга закадычного, подобрал Толик на помойке. Был Васька мокрый, потрепанный, с подбитым глазом, но марку держал, сидел на своей территории кум-королем, ванны солнечные принимал, и на прохожих одним глазом поглядывал.
В глазу том разглядел Толик тоску нечеловеческую. И позвал Ваську. Ни колбасы у Толика с собой не было, ни даже крошки хлебной. А Васька все равно за ним пошел, доверился, значит. За всю Толину жизнь, никто так сразу в него не верил.
Жена, конечно, ругаться начала. Мол, мало тебе хлама в доме, еще и этого кошака полудохлого притащил. Васька, было, шерсть на нее поднял, да когти выпустил, но так она на него зыркнула, что он в комочек сжался и стал совсем незаметным.
Прижился Васька в доме. Намыл его Толик, накормил, и топчан для него смастерил, чтобы от окна не сильно дуло. Васька топчан оценил, но только на один день. Потом уж он к Толику в постель забирался, ножки ему погреть. Шерстка у Васьки теплая, сам он ласковый. Даже Толикова жена к нему привыкла, и кричать меньше стала. Погладит, бывало, Ваську, или оттаскает за шкирку, и успокоится.
По вечерам любил Толик с Васькой по душам поговорить.
Сидит Васька у него на коленях. Толик его за ушком гладит и рассказывает, как у него день прошел: что они с мужиками сегодня на работе выдумали, и он, значится, начальнику своему посоветовал, как процесс оптимизировать. А начальник у них – не дурак, его послушался. Сэкономил Толик для производства кучу денег, и надеется теперь на премию.
Васька, казалось, задумывался.
– Эх, Васька, знаешь, за что я тебя так люблю?
– Мррр..
– За то, что ты все понимаешь, и ничего не говоришь. Хороший ты, Василий.
Дни шли за днями, недели за неделями, месяцы за месяцами.
Прошел год. Потом-второй.
И так сроднились они, что Толик тоже стал Ваську слушать и понимать.
И, это-то, как потом понял Толик, послужило началом их рокового разрыва.
Глава вторая
Васька любил иногда погулять, воздухом подышать, былое вспомнить и за свою нынешнюю жизнь порадоваться.
Толик друга не держал, и тот всегда возвращался.
Но однажды, вернулся Васька не один.
То есть это потом уже стало ясно. А сначала ни он, ни Толик об этом не догадались.
Стал Васька чесаться. Сначала зачесалось у него где-то возле шеи, потом на спину переместилось. Весь он изъерзался, и так, и эдак лапой себя скребет, а не помогает.
– Блохи, что ль у тебя, Василий, завелись?
– Похоже, Толик, одна, блоха-то. Маленькая, но вредная, зараза! Прыгает с места на место. Никак мне ее не поймать.
– Дай, я попробую.
Попробовал Толик. Безуспешно. Больно букашка оказалась резвой. Размером – что клоп, а сколько в ней прыткости.
– Погоди, друг, слышал я, ошейник специальный есть, с ароматом. Букашки этого аромата не выносят, и сами спрыгивают.
– Ты уж мне его, пожалуйста, найди! – горестно промяукал Васька.
Побежал Толик в ветеринарный магазин, и купил ошейник пахнущий, и мыло, заодно, противобукашковое.
Не помог ошейник. На следующий день сделалось Ваське еще хуже. Весь день чесался. Даже Толика не выслушал. Ничего его от букашки отвлечь не смогло.
– Эх, Васька, вот я дурак-то! Пошли скорей в ванну, буду тебя блошиным мылом оттирать.
Не любил кот мыться, да только, как иначе от букашки избавишься.
Намылил его Толик, стал смывать, вспомнил, что полотенце в комнате забыл.
– Ты, говорит, Василий, посиди, а я сейчас вернусь.
Только он ушел, а букашка Васькина – прыг на край ванны и говорит кошачьим голосом:
– Васенька, милый, хороший ты мой! Не смывай меня, пожалуйста! Я без тебя пропаду.
Кот глаза выпучил, и сказать что от неожиданности не знает.
– Обещаю не кусать тебя больше. Ну, если только совсем не больно. Мне без тебя, Васенька, не прожить!
Сказала так, и, прыг, снова на Ваську.
Тут Толик зашел, с полотенцем.
– Ну, как ты, Вась? Вижу, вижу, что доволен! Вон глаза сразу просветлели.
Вздохнул Васька.
– С облегчением, – потрепал друга по шерстке Толик.
Глава третья
Зажили они дальше.
Васька, правда, изменился. Задумчивым стал, в себя ушел, отстранился как-то от Толика.
Букашка тихо-тихо сидит, но Васька знает, что рядом она, и ему как-то теплее от этого. Порой куснет. Ничего, терпимо. А если долго не кусает, Васька начинает ждать и готовиться. Нервничать начинает.
Толик к нему и так, и эдак, уж и про работу больше не рассказывает, а все больше его, Васькиными, делами интересуется. А кот говорит редко. Но все об одном. Как ему тяжело было, когда букашка на нем сидела.
Слушал, слушал Толик, а потом раз как-то в пятницу вечером и говорит:
– Я тебя, Васька-друг, не узнаю. Что ты все старые косточки перебираешь, какую-то вшивую блоху вспоминаешь!
На «вшивую блоху» букашка сильно обиделась, да как укусит Ваську в шею, в самое больное место.
Подскочил Васька, да как замяукает:
– Да что ты знаешь про жизнь мою горемычную?
Толик так и сел, где стоял. Хорошо, что табуретка сзади оказалась. Но, в руки себя взял и говорит:
– Что тебе, Вася, теперь не так?
Повинился кот, рассказал Толику всё, как было.
Расцеловал его Толик в обе щеки пушистые.
– Что ж ты, дурак этакий, сразу-то мне не сказал? А я тут, понимаешь ли, голову ломаю.
– Пошли, – говорит, – скорей, смоем с тебя наконец букашку эту надоедливую.
Васька чуть не просиял от благодарности.
А блоха хитрющая попалась. Она заранее подготовилась: сделала себе круг надувной, на слив сеточку сплела, чтобы вода утекла, а она, букашка, удержалась.
Толик полотенце опять забыл, но уходить не стал, чтобы друга одного не оставлять. Взял первую попавшуюся тряпку, халатом жены оказавшуюся, и Ваську вытирать начал. А букашка на круге сидит и кричит:
– Васенька, не покидай меня. Я ведь твоя родная! Тебе без меня худо будет. Не почешешься уже. У нас ведь с тобой никого нет кроме друг друга. Толик, он же – человек, ему нас с нашими инстинктами не понять.
А Толик и вправду ничего не понимает. Круг видит, букашку на нем видит, смятение Васино видит, а понять ничего не может.
А букашку в водоворот уже засасывает.
Ваське ее жалко, и себя жалко. Но держит он себя в лапах.
Вот и вода вся ушла.
Успела букашка сеть кинуть и сидит на круге, дрожит, держится.
Вспомнил кот себя в молодости, мокрого и нечёсаного, схватил букашку и на шею себе посадил.
Плюнул Толик в сердцах на всё это и с Васькой три дня не разговаривал.
А когда помирились они, прежней жизни уже не было. Только и слышно теперь от Васьки было, что об его букашке. Как она сегодня, беспокоила его, или так, только покалывала иногда.
Терпел Толик, терпел, а потом опять не выдержал и спрашивает друга:
– Что, ты, Вася, от меня хочешь?
Удивился кот такому вопросу.
– Ничего мне от тебя не надо, – говорит.
И обиделся.
Толик решил первым к коту не подходить. Еду давал, а чтобы доброе слово, или согреть себя позволить – нет уж. «Пусть Ваську самого теперь блоха греет».
А блоха старалась. Потел он, расчёсывал себя по несколько раз на дню. И все бы ничего, стерпел бы, да пожаловаться на свое горе было некому, вот в чем беда.
И решил тогда Васька, чего терпеть, если из-за терпения этого ему пользы никакой, а только мука. Позвал Васька Толика и говорит:
– Я, Толик, полный кретин, что позволил какой-то букашке нашу дружбу разрушить. Ты меня прости! И вот что. Я тут придумал кое-что. У наших соседей, видал ты, пес живет, белый – холеный? Ты его подкарауль и меня на лестницу выноси. Как над ним проносить будешь, букашка сама к нему перескочит, я ее знаю.
Посмеялся Толик. Он соседа, интеллигента-оптимиста давно недолюбливал.
Кот накануне не спал, тревожился.
Толик же, снова почувствовав в ногах Васькино тепло, спал крепко, и проснулся решительным и обновленным.
Глава четвёртая
Все свершилось точно по плану. Блоха, как кот и предполагал, сама к сенбернару перепрыгнула.
Друзья отметили Васькино освобождение: по стаканчику, каждый своего.
Жить бы теперь и не нарадоваться, да только стал Васька грустить с того дня и букашку свою вспоминать добрым словом. Мол, она единственная, кто его двигаться заставлял, и думать, и шевелиться, и бороться! А Толик, и все в этом доме – в болоте живут и сами того не замечают. Даже и говорить с ними не о чем.
Этого Толик вынести уже не мог.
Пошел он к соседу-оптимисту, и сходу, рискуя собственной жизнью, вцепился в шею собаки белой, вынул из нее сопротивляющуюся жирную букашку, принес ее Ваське, посадил ее ему на шею и сказал:
– Всё, Вася. Кончено. Живи теперь с ней.
Живут Васька и Толик в одной квартире, как и прежде, но с тех пор стали они друг другу чужие.
Васька сначала переживал очень, а потом свыкся. Он теперь с Толикиной женой дружит. Он ей на свою букашку жалуется, а она ему – на Толика. Слушают они друг друга и друг другу сочувствуют.
А в Толике сочувствия больше нет! И не просите!
