Читать книгу: «Пульсирующие красные шары. Часть 1. «ДО»», страница 3

Я вспомнила, как он махал мне рукой, стоя на ступеньках отеля, и от его ладони отскакивали оранжевые блики. Оранжевый. Последний в линейке цветов К.О.У.Л., самый редкий тип. И самый опасный… для них.

Опасный, вот именно. Иначе, почему за все годы нашего "сотрудничества", Аркадий Петрович так ни разу и не рассказал мне о том, на что способны Оранжевые? Каков их дар и почему их следует бояться, на чём неизменно настаивал Шацкий? Кроме того, что этот тип Цветных ещё недостаточно изучен, я так и не смогла ничего от него добиться. Так стоило ли обманывать саму себя? Тим никогда не будет в безопасности, пока они рядом и знают о его существовании. Тиму очень сильно повезло в том, что Серые не могли различать Светящихся по оттенкам. Это я, я была их глазами, они заставили меня, и мой собственный дар превратился в проклятье.

Глава 1. 2009-й. Апрель. "Амадеус".

Из каратистов в рокеры. Роман Зуев убивает в себе мизогиниста, а я ломаю вековые традиции "Амадеуса". Валентино, глоссофобия и прочие наши с Тимбой маленькие секреты. ¹

А ведь поначалу меня в группу даже брать не хотели. И причиной тому была… моя гендерная принадлежность. Смешно, но это правда. Так уж сложилось исторически, что солистами в "Амадеусе" всегда были мальчики. И гитаристами, и ударниками, и даже клавишниками – мальчики. Проще говоря, девочек в "Амадеусе" не водилось отродясь, это был исключительно мужской коллектив – до тех самых пор, пока на глаза мне не попалось объявление, приклеенное в школьном коридоре, на стене между Доской Почёта и стендом "Лучшие выпускники нашей школы".

Обычно проходя мимо "Лучших выпускников…" я невольно цеплялась взглядом за фото, расположенное в левом верхнем углу. Мой старший брат Александр собственной персоной, точнее, его довольный, лыбящийся портрет. Саня был красавчиком, чего уж там – синеглазый, черноволосый, ростом под два метра, косая сажень в плечах (два метра, конечно, по фото не определишь, но всё остальное – вполне). Девчонки за ним бегали табунами. Но он, помимо этого, был ещё и страшно умным, что порой дико меня бесило. Особенно когда учителя начинали тыкать носом: "Вот твой брат то, да твой брат се!.. А ты?.."

А что я? Я вроде никогда и не претендовала на учёную степень. Меня вполне устраивали мои тройки по физике и английскому, особенно те, которые удавалось получить "за красивые глаза", то есть "на халяву". То есть, за спортивные достижения, если уж быть до конца откровенной, и чтобы вы не подумали, что халява давалась мне слишком легко. И почему бы, в конце концов, нет, если моя репутация работала, в том числе, и на благо родного учебного заведения? В итоге им ведь всё равно пришлось повесить мою физию на соседнюю от "выпускников" доску, потому что столько кубков и медалей не было больше ни у одного ребенка из школы. Обо мне даже телевидение приезжало снимать репортаж, да не какое-нибудь там местное, а самое настоящее московское. Так что все эти попреки братом были, на мой взгляд, как там, у Ильфа и Петрова? Крайне неуместны.

Естественно, это всё было в той, прошлой жизни, до того самого чудесного весеннего утра, до комы. А данное событие произошло уже год спустя. В тот день я решила кардинальным образом сменить свою карьеру.

******

Итак, я шла, рассеянно скользя глазами от Сашиного портрета к своему, и где-то как раз посередине между ними углядела прилепленный на скотч лист бумаги. Ничем не примечательный, обычного формата А4. Объявление гласило, что в рок-группу (гы) "Амадеус" срочно требуется солист, парень 14-18 лет, умеющий петь, учащийся или выпускник школы № 36 (это было важно, так тоже сложилось исторически, чужим, знаете ли, здесь не место). В общем, я подходила по всем параметрам, кроме одного – ну, не парень я, что поделать? Дискриминация, само собой, но такова была традиция, а против традиций не попрешь. Кастинг для всех желающих претендентов был назначен на воскресенье, с 13 до 15 часов, место проведения – "база", оно же репетиционное помещение инв. № Б/Н². То есть вторая, пустая, половина школьного склада. Туда-то мы с Тимбой и приперлись накануне вечером, в субботу. Кастинги меня никогда особо не вдохновляли, зато я прекрасно знала распорядок репетиций "Амадеуса", поскольку мой дом находился неподалеку, и окна выходили на сторону школы, а слышимость в районе была отменная. На дворе стоял апрель месяц, самое начало, до моего шестнадцатого дня рождения оставалось чуть больше двух недель.

Состав группы на тот момент насчитывал четверых парней – двух Максов, Романа и Дениса. Дэн и один из Максов в этом году оканчивали школу, остальные двое уже выпустились, но продолжали оставаться членами бэнда (на сей счёт традиции были более лояльными). Впрочем, это уже подробности, которые меня волновали мало – гораздо важнее был тот факт, что все парни жили в нашем районе и знали моего брата, отчего вероятность того, что нас не выкинут за дверь в первые же пять минут, сильно повышалась. Хотя Тимба всё равно до последнего сомневался, и своим нытьем едва не довел меня до белого каления. Уже почти перед самым входом я вскипела и велела ему валить домой к маме. Тимба заткнулся, наконец, но, слава богу, не послушался.

– Чё надо? – участливо спросил Ромка Зуев, стоило нашей парочке объявиться на пороге. Я ответила, что мы гуляли и зашли погреться. Начало апреля в тот год, и правда, выдалось на редкость холодным. Ромка хмыкнул, пожал плечами, но протестовать не стал.

В принципе, Зуев всегда был неплохим чуваком, вот только ему катастрофически не везло с женщинами. Первый раз он женился в августе того же года, но спустя пару лет любимая супруга нашла другого, и ушла, прихватив с собой грудного Ромкиного сына, а заодно и всю бытовую технику из квартиры. Роман горевал сильно, но недолго, и вскоре вновь поспешил связать себя узами Гименея. Вторая жена оказалась большой любительницей зелёного змия, и приключений по пьяной лавочке, причем не всегда пристойных. Её Рома, в конце концов, выгнал сам, после чего в растрёпанных чувствах едва не спился тоже, и предки определили его в какую-то крутую израильскую клинику – поправить здоровье.

Но все эти беды на Ромкину голову свалились позднее, а той весной Зуев ещё не стал алкоголиком и женоненавистником, и всё у него было хорошо. Если не считать отсутствия в группе солиста, конечно же.

– Дверь плотнее закрывайте, тепло выходит, – добавил Роман и склонился над своей гитарой, которую как раз настраивал. Остальные парни приветственно покивали нам, вполне себе дружелюбно. Я это расценила, как добрый знак и, не откладывая в долгий ящик, ухватила быка за рога:

– Ребят… Рома… там, в школе, объявление, – сказала я, для достоверности потыкав большим пальцем правой руки себе за плечо. – Да, я помню, там написано, что кастинг в воскресенье, просто… в воскресенье мне очень неудобно. Никак.

Все сразу уставились на меня, точнее на нас. Тимба закашлялся, и я легонько ткнула его в бок локтем. Нашел время давиться.

– Так вам нужен солист? – наступала я, глядя на Зуева. Потому что, вроде как, именно он был здесь старшим. Директора, администратора и уж тем более продюсера школьному коллективу взять было негде, да и незачем. – Кстати, а с Костей что случилось?

Костя был предыдущим солистом "Амадеуса". Мне он никогда не нравился – в смысле, как певец, гундосый и писклявый. А внешне-то он был ничего, даже симпатичный, девчонки на школьных концертах млели и писали, по выражению моего брата, кипятком.

– Что случилось? – буркнул Зуев. – Да мы его съели.

Пацаны захмыкали. Я тоже улыбнулась, за компанию, хоть шутка и не показалась мне смешной. Только Тимба обреченно вздохнул, разглядывая свои ботинки. Роман посмотрел на него и поскреб подбородок. На лице его читалось сомнение.

– Миронов, – сказал он. – А ты че, запел у нас что ли? И давно?

Тимбины глаза, и без того не маленькие, стали в два раза больше.

– Я? Запел?

Он испуганно покосился в мою сторону. Боже, Тимба, мой бедный Тимба. Ромка подумал, что это он хочет стать солистом группы. Я чуть не расхохоталась в голос. Тимба – певец – это был бы тот ещё анекдот.

– Тимочка с мамочкой пришел, – сострил Макс Ломов, тот, который учился в одиннадцатом. "База" ответила ему одобрительным ржачем. Уши Тимбы запылали, и я поспешила на выручку своему другу, который уже находился на тот момент в предынфарктном состоянии. Но предварительно записала Ломова на подкорку головного мозга, в свой личный блокнот в графу "Обсудим позже". Это я-то "мамочка"? Погоди, Максик, я тебе припомню!

– Рома, ну нет же! – выпалила я. – Это не он. Это я! Я запела. И хочу петь в "Амадеусе".

Смех сразу стих, и теперь парни пялились только на меня. Тимба перестал представлять для них интерес и выпал из поля зрения (чему, по-моему, несказанно обрадовался).

– Ты? – недоверчиво переспросил Зуев. – Ты хочешь петь в "Амадеусе"? В нашей группе?

То ли он не поверил своим ушам, то ли решил, что я прикалываюсь. И я, наверное, уже сейчас должна была с разбегу вылетать за дверь, если бы не тень старшего брата, незримо маячившая за моей спиной. Это был весомый аргумент. Тимба беспрестанно дергал меня за рукав, чем капец, как раздражал.

– Да хватит! – я вырвала у него руку и достаточно бесцеремонно пихнула в плечо. – Хватит меня трясти! Чего ты вообще за мной потащился? Надо было дома, с мамой сидеть. Да, я хочу петь в группе. Что в этом криминального, в конце концов? Я имею право!..

– Арина, хорош! – оборвал меня второй Макс, Одинцов. Наш славный ударник, которого за глаза (конечно же, любя) мы часто звали "убийцей барабанных перепонок". – Что с тобой, ты с какого дуба упала? Чё за концерт по заявкам радиослушателей? Нам нужен солист, понимаешь? Солист! Маль-чик.

Последнее слово Макс произнес по слогам и, видимо, чтобы до меня дошло быстрее, ткнул указательным пальцем в Тимбу. Тот вжался спиной в дверь с выражением лица, которое я обычно называла: "Что я здесь делаю, где моя норка?", и я на всякий случай загородила его собой.

– Мальчик, девочка, – я пожала плечами. – Какая разница? Чем я вам не мальчик, …то есть, чем я хуже мальчика? Что за дурацкие предрассудки?

Ребята переглянулись между собой. Как пишут в старых дамских романах, вечер переставал быть томным.

– Издеваешься? – спросил Роман почти ласково. Я поняла, что таки сейчас выйду прогуляться на свежий воздух (и даже Саниного авторитета не хватит мне помочь), и в опережение конкретных боевых действий, завопила во всю глотку:

– Это дискриминация по половому признаку! Вы не имеете никакого права отказывать мне только из-за того, что я – не пацан!

Зуев замахал руками:

– Арина, не кипешуй! Какая дискриминация? В "Амадеусе" никогда в жизни не было девчонок. С чего вдруг именно сейчас мы должны менять устои? Какая муха тебя укусила вообще? Возомнила себя великой певицей… сходи в караоке, что ли, и успокойся. Всё, хватит! Согрелись? Тогда валите отсюда, нам надо репетировать.

Тимба без долгих уговоров начал просачиваться в дверь, и даже попытался утянуть меня за собой, но не тут-то было.

– Конечно, дискриминация! – отступать я не собиралась, вот уж фиг им. – Значит, как на заводе вкалывать или в офисе, так женщины должны наравне с мужчинами, да ещё и детей между делом роди и воспитай. А как петь в группе, так извините: "У нас только мальчики!" – передразнила я Романа. – А ты ведь даже послушать не захотел, может, я очень хорошо пою. Знаешь, кто ты, Зуев? Ты… ты самый настоящий… мизогинист!

В репетиционной вновь повисла тишина. Я слышала, как Тимба дышит над моим ухом, и пыталась угадать, о чем он сейчас думает. Гадать тут особо было и нечего – наверняка друг размышлял над тем, когда я успела окончательно сбрендить, хотя каждый раз казалось, что "окончательнее" дальше уже и некуда. Парни продолжали переглядываться, словно пытаясь понять, оскорбила я Ромку совсем неприличным словом, или же ещё ничего, сойдет. У Зуева меж тем от подобной борзости просто отпала челюсть.

– Чё? – переспросил он тихо. – Кто? Кто я?

– Мизогинист, – повторила я, злорадно чеканя каждый слог.

– Человек, страдающий мизогинией, – отмер Тимба за моей спиной. – То есть ненавистью, неприязненными ощущениями, либо просто предубеждениями по отношению к женщине.

– Во-во, – поддакнула я. – Предубеждениями. Типа баба на корабле – к несчастью. Ты, Зуев, в двадцать первом веке живешь, а всё ещё мыслишь доисторическими категориями. Завязывай, по-хорошему прошу!

– Чи-во?

Кажется, я всё же перегнула палку. Роман не выдержал и приподнял свой зад со стула. До апокалипсиса оставалось секунд пятнадцать, примерно столько же и у нас с Тимбой на то, чтобы успеть сбежать.

– Это кто тут у нас страдающий? Это чем я там мыслю? Ребятки, вы совсем берега попутали? Да я вас сейчас…

Зуев сделал шаг в нашу сторону. Я смотрела с любопытством. Ромку я не боялась, конечно, ну, разве что чуть-чуть. Он хоть и здоровый лось, но ведь на самом же деле не станет со мною драться?

И тем более, с Тимбой. Его бить – это вообще кощунство.

Хотя на то, чтобы вытолкать непрошенных гостей взашей из помещения Зуева хватило бы вполне. Но тут, как обычно, откуда не ждали, подоспела помощь – в лице хилого и тощего, как Смерть, клавишника Дэна Петрова.

– А я думал, те, ну, то есть эти, которые женщин не любят, называются "геи", – сказал он задумчиво, вроде как не кому-то, а самому себе. На секунду после этого стало тихо, а потом "база" взорвалась.

Каким чудом от этого взрыва потолок не рухнул на наши же головы, я до сих пор удивляюсь. Ржали все, как в последний раз – оба Макса, сам Денис, даже Тимба заулыбался. И только мы с Зуевым не смеялись, а буравили друг друга взглядами. Роман не выдержал первым:

– Хватит меня гипнотизировать, Арина! Думаешь, если Саня мой друг, так и тебе всё можно? Я не возьму тебя, и это окончательный ответ. Миронов! – сходу переключился он на Тимбу. – Ты чё зенки вылупил? Хватит стоять, как баран! Катись отсюда и подругу свою утаскивай. По дороге расскажешь ей, чем мальчик отличается от девочки, раз она до сих пор не в курсе.

Тимба вздрогнул и весь напрягся, как натянутая гитарная струна. На его бледных скулах заиграли алые пятна румянца. Бедный Тимба вечно огребал из-за меня от парней, но никогда не жаловался и всё сносил со стоическим смирением. Хотя я достаточно рано поняла, что чаще всего ребята подкалывали его из банальной зависти. Ну, конечно, ведь дружить со мной мечтали все мальчишки, а я дружила с Тимбой, и никто не понимал, какого, собственно, фига?.. А я никому ничего и не собиралась объяснять.

Просто Тимба, он всегда был со мной. Мой верный оруженосец, мой паж при королеве, моя безмолвная (впрочем, последнее далеко не всегда) и неотступная тень.

Нет, всё не так.

Мой лучший друг, мой братишка. Моя самая первая, такая наивная, полудетская и чистая до хрустального звона в своей искренности, любовь.

Прости меня, Тимба. Если слышишь, если сможешь, прости…

******

Я почувствовала, что начинаю закипать. Роман Зуев, конечно, был старше и сильнее, и вообще на данный момент от него зависела моя дальнейшая судьба, но Тимбу зацепил он зря. Ох, зря!

Ухватившись со всей силы правой рукой за "собачку" на куртке, я сделала шаг вперёд. Тимба попытался меня остановить, но я одним только взглядом пригвоздила его к месту. Я умела.

– Всё! Валите отсюда оба, вы меня достали! Клоуны, блин! – не унимался Зуев. Остальные ребята больше не смеялись, напряженно помалкивали. Ситуация и правда складывалась неловкая. Что ж, тем более, достаточно разводить китайские церемонии. Пришла пора, идти ва-банк.

На "базе" становилось жарко. Я медленно расстегнула молнию на куртке, закинула волосы на плечо. И сразу заметила забрезживший в глазах членов группы (во всяком случае, тех, которые не брызгали сейчас в исступлении слюной) интерес.

В детстве я была мелкой и тощей угловатой пацанкой, и фигура моя до определённого времени не отличалась даже намёком на будущую соблазнительность. Лет с одиннадцати девчонки в школе уже вовсю хвастались и сравнивали, где у кого и что выросло, а мне и похвастаться было нечем. Шкетка и шкетка, правда, жилистая (ну, это из-за спорта). И так было вплоть до прошлого года, когда вдруг начало меняться всё, и ещё кое-что. Как будто это кома каким-то нежданным – негаданным образом заодно и посодействовала превращению гадкого утенка в прекрасного лебедя.

Всего лишь за осень и зиму я успела незаметно и весьма приятно округлиться во всех нужных местах. Причем, повторюсь, именно там, где надо, и ничего лишнего. Моя грудь, которой раньше просто не было, за это же время выросла аж до третьего размера, и вот уже знакомые ребята, ранее не стеснявшиеся в моём присутствии высморкаться пальцем и вытереть о штанину руку, начинали при встрече бледнеть, краснеть, заикаться и нести околесицу. Одноклассницы, ещё в сентябре обращавшие на меня внимания не больше, чем на швабру в углу, теперь улыбались в глаза, а за спиной шушукались и брызгали от зависти слюной. А бедолага Тимба, у которого все эти метаморфозы происходили буквально на глазах!.. Он и вовсе погибал день за днем, но об этом позже.

Сейчас на эту самую грудь восторженно таращился весь состав "Амадеуса", (кроме, разве что, Романа, медленно, но верно возвращающегося с планеты "Псих-одиночка" на бренную землю). Я мысленно похвалила себя за предусмотрительность, потому что под ветровкой на мне была лишь черная майка на тонких бретельках. Тимба недовольно сопел над ухом, но я решила, что он переживёт. Отелло, подумаешь тоже мне. Цель была важнее, и ради её достижения годились любые средства. И да, Зуев сильно ошибался, я прекрасно знала, чем мальчики отличаются от девочек.

Вторые определённо были умнее. И обладали умением вовремя вытащить козырь из рукава.

Мой главный козырь заключался отнюдь не во внешнем виде, просто я ещё раздумывала, доставать ли его. Хотя, чего здесь думать? Сиськи у меня теперь были что надо, и "на лицо" я очень даже себе ничего, однако, чтобы пробить стену многолетнего предубеждения, этого, пожалуй, будет маловато.

– Значит, нет? – сказала я и, выдержав паузу, принялась засовывать пластмассовый кончик молнии в застежку. Полюбовались, и хватит. – Ну что ж, нет, так нет. Спасибо, что выслушали. Жаль, конечно, очень жаль. Я рассчитывала, что в конце этого месяца мы уже сможем выступить в "Пеликане". Видно, не судьба.

Я со злостью дернула "собачку" вверх. Вззжжжиии. Рядом со мной Тимба проглотил слюну.

Тишина повисла такая, что я слышала, как тикают часы на Ромкиной руке, а Макс Одинцов едва слышно отбивает кроссовкой такт по полу. Тук. Пауза. Тук. Пауза. Тук. Ваш выход, господа. Я подожду.

На четвёртом или пятом "туке" к Зуеву вернулся дар речи.

– Что? Что ты сказала? В "Пеликане"?

– Что я сказала? Я сказала "в "Пеликане""? – я повернулась к Тимбе, поймала его укоризненный взгляд и снова отвернулась. Ну да, я поделилась с ним не всеми планами, но он, в конце концов, сам в этом виноват. Нечего меня так неусыпно контролировать. – Да, я сказала, что мы могли бы играть в "Пеликане", есть возможность договориться. Но это в том случае, конечно же, если в группе буду я. А если нет, то какой смысл мне напрягаться?

У Зуева аж желваки заходили на скулах от возбуждения, однако врождённая подозрительность всё мешала поверить в возможное счастье.

– Не ври мне, Арина! Ты? Как? Как ты можешь договориться? Ты вообще кто?

"Дед Пихто", – чуть не ответила я, но решила не накалять атмосферу. Всё-таки я рассчитывала на Ромку, в смысле, на то, что он ещё пригодится.

– Тю… как? Да очень просто, – Тимба продолжал обиженно коситься, и я показала ему язык. – Ты забыл, Ромочка, кто мой отец?

По зуевскому недоуменному взгляду всё стало понятно без слов. Ребята действительно хорошо знали, кто мой брат, ведь Саня был в нашем районе личностью во всех отношениях популярной, но частенько игнорировали тот факт, что помимо брата у меня есть ещё и папа.

******

"Пеликан" ("Белый Пеликан", если точнее) – это наша главная городская достопримечательность. Гостиничный комплекс со своим рестораном, бассейном, кинотеатром и даже концертным залом, эдакий оазис посреди новостроек. Здесь обычно проходили самые популярные мероприятия, самые крутые свадьбы и банкеты, в ресторане собирались на званые ужины "сливки" городского общества, а в отель заселялись заезжие гастролирующие артисты и прочие селебретис. Владельцем всей этой красоты был Ильдар Дагбекович Зарипов, отцовский приятель ещё со времён юности. Когда-то они начали свою карьеру, гоняя на раздолбанном двухсотом "Мерине", купленном вскладчину на несколько человек, с которыми, по выражению отца, "мутили бизнес". Вообще папа не очень любил вспоминать о "лихих девяностых", потому что многих хороших знакомых тогда потерял. Кто-то погиб от пули или ножа, кто-то спился и утратил человеческий облик. Но были и такие, кому удалось не только выстоять в бурю, но ещё и неплохо подняться "на гребне волны", вот как раз среди них были мой отец и Ильдар Дагбекович.

Дядя Ильдар был невысоким, плотненьким, лысоватым человечком, и по внешнему виду фиг бы кто определил в нём бойцовую хватку, которая со временем превратила его в крутого бизнесмена. Сколько ему лет, я не знала, то есть, никогда не интересовалась – должно быть, они с отцом были примерно одного возраста, вот только в отличие от папы, Зарипов за все годы нашего знакомства вообще не поменялся внешне, лишь черные остатки волос на голове превратились в седые.

Если честно, в раннем детстве папиного друга я не особо жаловала. Наверное, за манеру пыхтеть ртом и одновременно прихрюкивать носом, будто у него в носу были полипы или ещё что-то. Кроме того, дядя Ильдар постоянно потел и его рубашки подмышками всегда были мокрыми. Приходя к нам домой, он тут же норовил сгрести меня в охапку и усадить на свое плотное, похожее на диванный валик, колено, при этом, не прекращая ни на миг потеть, пыхтеть и шмыгать, чем дико вымораживал, честно говоря. Поэтому я использовала любой удачный момент, чтобы поскорее удрать из нежных дядюшкиных объятий и скрыться в своей комнате.

Но дядя Ильдар всё равно меня любил, не смотря на все мои колючки – ведь я напоминала ему о дочери, которую он потерял. Когда-то у них с тётей Зилей была маленькая девочка, но она умерла в возрасте нескольких месяцев, и я даже не успела на неё посмотреть. А так хотелось! Помню, мне обещали, что я смогу играть с ней и катать в Сашкином зелёном игрушечном грузовике, когда Марьяша подрастёт, но она так никогда и не подросла. Из детей у Зариповых остался только сын Алик, старше меня на два года, и совершеннейший, на мой взгляд, придурок. Наша с Аликом непереносимость была обоюдной и искренней, и очень расстраивала его отца, поскольку в глубине души он тешился надеждой в один прекрасный момент стать с моим папой не только друзьями, но и родственниками. Но, увы. При всём уважении к дяде Ильдару, я, скорее, предпочла бы повеситься.

Зато я до сих пор хранила красную лаковую сумочку, всю в стразах, на длинной золотистой цепочке вместо ремня, которую дядя Ильдар подарил мне на шестилетие. Ничего подобного я совершенно не ждала, и вообще в нашей семье в то время было принято дарить детям что-нибудь практичное – куртку там, ботинки, лыжные штаны "на вырост". Особенно младшенькой, на которой всё "горело". И тут, о господи! Дядя Ильдар подошел, повесил подарок мне на шею, и сказал: "Ты красивая девочка, помни об этом всегда. А того, кто в этом усомнится, сразу бей в ухо!".

Я вдохнула воздух, и забыла выдохнуть, так и замерла на месте с открытым ртом – маленькая, глазастая пигалица с дурацким белым бантом на голове. Бант бесил жутко, больше всего хотелось содрать его и зашвырнуть под шкаф, но мама очень просила хотя бы один вечер "побыть девочкой". От восторга я не смогла в ответ даже выдавить из себя "спасибо", только кивнула. Совет "бей в ухо" был в моём случае как нельзя более актуален, ибо мальчишек во дворе я дубасила самозабвенно, да и вообще повадки и поведение новоиспечённой именинницы, что называется, оставляли желать лучшего. Но дяде Ильдару с его подарком удалось совершить невозможное – в тот день мне захотелось стать не просто девочкой, а самой настоящей Принцессой. Пока мама собирала праздничный ужин, я сидела, забившись в угол между диваном и креслом, и едва дыша, любовалась на своё сокровище. Положив сумку на колени, я осторожно гладила блестящий лакированный бок и вдыхала её невообразимый аромат: смесь запаха кожи, клея, дорогих духов и чего-то ещё, чему я, шестилетка, не могла подобрать названия, лишь какими-то внутренностями ощущала, что именно так пахнет богатство.

Позже случайно выяснилось, что я не ошиблась: сумка действительно была брендовой и стоила баснословных денег. Досталась она дяде Ильдару, что называется "за долги". Дядя собирался порадовать жену, но тётя Зиля, всегда гордившаяся своим пролетарским происхождением – вышла "в люди" из семьи сантехника и прачки, лишь недовольно скривила рот: "И на черта она мне? Баловство одно, в неё же даже кошелек не поместится. Да у меня карман больше, чем эта писюлька!".

Что верно, то верно, кошелек у тёти Зили всегда был вместительный. Она вообще была женщиной практичной и запасливой, и категорически не признавала за сумки "писюльки", в которые нельзя было впихнуть хотя бы половину содержимого овощного прилавка. И да, чтобы ещё обязательно оставалось место для теплого свитера сы’ночки, вдруг на улице похолодает!

С годами тётя Зиля привыкла к достатку, однако принципам своим не изменила, и на званые обеды к подругам продолжала ходить с дамскими сумочками, размерами, больше напоминающими чемодан. Ну, а отказная "писюлька" от Валентино досталась шестилетней девочке, даже не догадывающейся о её истинной цене.

Вот так, сам того не подозревая, дядя Ильдар совершил в моей голове настоящую революцию. Целую неделю я не выпускала Валентино из рук ни днём, ни ночью, и не позволяла никому, даже Тимбе, дотронуться до неё пальцем. Но в следующую субботу, во второй половине дня, во дворе за нашим домом зловредный Ванька Аверченко из пятнадцатой квартиры со всей силы дернул за цепочку и порвал её, после чего бежал от меня три квартала до самого сквера Дружбы Народов. Там я таки настигла его, завалила в какой-то колючий куст и от души надавала тумаков. Ванька был старше на год, но драться не умел совершенно, а умел только пакостничать исподтишка, а потом жаловаться матери. Конечно же, в тот раз он нажаловался тоже, и мамаша его припёрлась к нам, верещать своим высоким противным голосом, но мне было плевать. Я сидела в самом дальнем углу платяного шкафа, обнимала пострадавшую в бою с поганцем Ванькой Валентино, хлюпала носом от слёз и нафталина, которым мама спасала одежду от моли, и вынашивала планы мести. В них я всерьез намеревалась то ли поджечь Ванькину квартиру, то ли столкнуть его с моста под КаМАЗ, и лишь пришедший Тимба сумел спасти мою бессмертную душу от греха, кое-как уговорив вылезти из своего укрытия, и обменять Валентино на новенький "Тетрис".

Эта история впоследствии почему-то стала одной из любимых в нашей семье, и каждый раз, пересказывая её, родители вспоминали новые подробности и хохотали, чуть ли не до слёз. Но тогда, после беседы с Ванькиной матерью, им было не до смеха, и при первом удобном случае мама очень серьёзно попросила дядю Ильдара не дарить мне больше, как она выразилась, "провокационных подарков". В шесть лет я не очень хорошо понимала значение слова "провокационный", но даже при этом справедливо считала, что провокационным в нашем случае был вовсе не подарок, а гадкий Ванька, о чем не преминула сообщить поникшему дяде Ильдару, едва мама отвернулась. Дядя Ильдар улыбнулся и погладил меня по голове.

******

И вот спустя десять лет я решилась вытащить Валентино из груды хлама. Образно выражаясь, само собой. Не то, чтобы мне нравилось использовать знакомства для достижения целей, но ведь так все делают. А мне было очень нужно в группу.

Ильдар Дагбекович любил живую музыку, и предпочитал, чтобы в его ресторане пели и играли только лучшие музыканты города. Но у нас всё же не Москва, для шоу-бизнеса размах не тот, и "лучшие музыканты" чаще всего представляли собой обычные кавер-группы без яркой индивидуальности. "Амадеус" вполне мог составить конкуренцию любой из них, а мне вообще ничего не стоило набрать дядю Ильдара и организовать прослушивание (неужели добрый дядюшка отказал бы своей Почти-Что-Дочери?). Однако существовала ещё одна проблема для коллектива, члены которого были наполовину несовершеннолетними и который, по сути, считался школьным, то есть детским… ну, вы понимаете. Кто бы разрешил такому бэнду зарабатывать в злачных местах?

Но в этом городе, которым теперь заправляла старая сплоченная банда, простите, коалиция, не было ничего невозможного. Особенно для моего отца, в верхушке этой самой коалиции занимавшего далеко не последний пост. Конечно, балбесам из "Амадеуса" сложно было додуматься до этого самим. Пришлось намекнуть.

К чести Романа Зуева, мне не пришлось потратить уйму времени на то, чтобы растолковать, чем могло обернуться для группы моё в ней присутствие, и какие ватрушки перепадали в этом случае лично на его долю. Рома был мальчик сообразительный и, между прочим, собирался жениться (да-да, на той самой девушке, что позже оставит его без штанов, но ведь тогда он ещё этого не знал), поэтому ему нужны были деньги. Да и кому они были не нужны? Хорошие деньги, которые платил дядя Ильдар музыкантам, и под "крышей" моего отца. Всего-то и нужно было для этого – отступиться от дурацких правил, написанных когда-то и кем-то. Тем более, сам Зуев этого "кого-то" и в глаза ни разу не видел.

Я прямо слышала, как скрипят Ромкины извилины под красной кепкой, которой он прикрывал наметившуюся уже, не смотря на молодой возраст, лысину. Макс продолжал отбивать пяткой такт, видимо, это у него было нервное. Я улыбнулась им (и уж поверьте, постаралась вложить в эту улыбку всё накопившееся в душе злорадство), после чего решительно ухватилась за ручку двери.

– Стой! – заорал Зуев.

Вдох-выдох. На девяносто девять процентов перевес был на моей стороне, можно, как говорит мой брат, расслабить булки. Остальное дело времени, это я отчетливо понимала своим шестым чувством. Или седьмым, после Комы я не могла с точностью сказать, сколько и чего у меня появилось.

Я повернулась, постаравшись изобразить на лице заинтересованность, хотя боюсь, больше на нём отражалось немое торжество. Но ручку двери на всякий случай не отпускала.