Читать книгу: «Мэвр», страница 2
– Я…
– Замрите, – произносит кто-то за её спиной. Женщина вскрикивает, роняет шприц, и он, громко звякнув о металлический поручень кровати, падает на пол. Осколки брызжут во все стороны, несколько хрустят под каблуками туфель, когда медсестра разворачивается. Тень у двери палаты обезличивает высокую массивную фигуру, но сестра и так знает, кто это.
– Мар Оумер, я…
– Ничего страшного. Кажется, мар доктор звал вас.
– Д… да.
– Всего доброго, – чуть слышно произносит мар Оумер. Дверь закрывается за выскочившей пулей медсестрой. Щёлкает замок.
– Что ж, гэвэрэт Морав, позвольте представиться. Хэш Оумер.
Женщина на кушетке цепенеет. Она смотрит на тёмную фигуру и пытается по голосу представить себе того, кто сейчас выйдет к ней. Отдельные детали, вроде тяжёлого квадратного подбородка или массивных бровей, никак не удаётся собрать в более-менее общую картину.
– Я…
– Вам тяжело говорить?
– Что?
– Вам тяжело говорить? – повторяет мар Оумер медленнее.
– Нет.
– Хорошо. Хотите пить?
Юдей глубоко вздыхает, прислушивается к себе.
– Да.
– Тогда сейчас я налью воды в стакан, сниму ремни и дам его вам. Хорошо?
– Хорошо.
Он двигается мягко и быстро, с опасной грацией хищника, хотя в первую секунду Юдей кажется, что обладатель такого массивного тела обязательно должен быть неуклюжим. Широкие плечи, длинные руки. Гость постоянно остаётся в тени, так что рассмотреть его как следует не удаётся. Тогда Юдей закрывает глаза и принюхивается. Обострившееся обоняние тут же вычленяет лёгкий след пота и духов медсестры, какой-то яркий химический запах, исходящий от белья и одежды, призрачный кисловатый аромат инъекции и сырой штукатурки, сухой дух дерева. Хэш Оумер будто бы не пахнет вовсе.
«Но ведь это невозможно».
– Пожалуйста, не открывайте глаза. Прошу.
Юдей подчиняется, чувствуя, как ослабевает давление на ногах, потом выше – на бёдрах, на поясе, груди, обеих руках и, наконец, шее. Ей тут же хочется открыть глаза и поблагодарить спасителя, но что-то удерживает. Будто в словах гостя скрывался гипнотический приказ.
«Свой», – думает Юдей и тут же понимает, что эта мысль принадлежит не ей, а кому-то другому. Тому, у кого только-только появился голос в её голове. Юдей напрягается, ёрзает и всё-таки открывает глаза.
Хэш Оумер стоит рядом с кроватью, держит стакан, наполненный до краёв. Мужчина выше, чем Юдей представляла, но поражает её совсем не это. Хэш не человек.
Кожа на его лице и руках – иссиня-чёрная и будто матовая. Цвет настолько неестественный, что больше походит на грим.
«Но зачем…»
– Слишком рано, гэвэрэт Морав. Торопливость может вас погубить, – говорит он, протягивая стакан. – Держите. Лучше левой. Правая сильно повреждена и до сих пор не восстановилась.
Юдей пытается взять стакан, но едва-едва отрывает руку от покрывала. В носу щиплет. Хэш склоняется над кроватью, бережно просовывает руку под плечи женщины и приподнимает её. Второй он подносит стакан к её губам. Юдей пьёт жадно, так что даже не сразу замечает, что вода ледяная. Кашель не заставляет себя долго ждать, но у пациентки хватает сил повернуть голову в сторону от посетителя.
– Торопливость, помните? – напоминает Хэш, садясь рядом. Он даёт Юдей спокойно прокашляться, бесстрастно наблюдая за ней.
Вблизи Юдей удаётся разглядеть больше. Оказывается, всё это время гость скрывает глаза за большими круглыми очками, похожими на те, что носят авиаторы. Затемнённое стекло не пропускает свет. Очки скрывают не только глаза, но и внушительную часть лба. Другое дело – нос. Широкий и будто слегка приплюснутый, отчего Юдей находит в чертах гостя сходство с амфибией. Большие губы чуть светлее оттенком, чем кожа. Мысль о том, что Хэш зачем-то наложил на себя грим, не покидает Юдей ни на секунду.
– Интересно, – говорит он. В его голосе почти нет ярких интонаций. Вспоминаются фантастические истории об автоматонах, которые мыслят, но не испытывают чувств.
– Что вам интересно? – спрашивает она. Голос дрожит, так что получается немного визгливо. Юдей морщится.
– Ваше лицо. От сапранжи вам достались глаза и цвет кожи, но нос, губы, лоб как у чистокровного закатника. Ваша мать родом из Западной Великой империи?
– Д… да.
– Уникальная комбинация. Думаю, вы уникальны, гэвэрэт Морав.
– Спасибо.
– Пожалуйста. Вам стало лучше?
– От воды?
Хэш молчит. Юдей чувствует, что он смотрит ей прямо в глаза, но из-за очков не может понять, так ли это на самом деле.
– От воды, от того, что на вас больше нет ремней, от пробуждения. Вы долго были в коме.
– Долго? Какое сегодня число?
– Двадцать девятое сентября, – отвечает Хэш.
– Что?! Я не… Кашива…
– Прошу, гэвэрэт Морав, не волнуйтесь. Вам вредно волноваться. Мы уведомили вашу соседку, что вы срочно отбыли на раскопки, которые спонсирует Университет. Также мы внесли плату за квартиру на год вперёд.
– М… мы? Какие раскопки?
Юдей внимательно смотрит на Хэша, стараясь удерживать панику в узде. Двадцать девятое сентября?! Она провалялась на койке в неизвестном ей госпитале почти месяц, а единственный человек, который стал бы её искать, обработан!
– Я не знаю. Легендой занимается другой отдел.
– Легендой?!
– Да. Легендой.
– А… чем занимаетесь вы?
Хэш долго не отвечает. Юдей чувствует, что пауза затягивается, и ей становится не по себе. Чем таким может заниматься этот странный человек, что это требует таких долгих раздумий?
– Я охотник, – наконец отвечает он.
– Охотник?
– Да.
– На… простите, я даже не знаю, водятся ли в Тифрту…
– Я охочусь не в лесу, – перебивает её Хэш.
– В море?
– Нет.
Юдей в замешательстве отводит взгляд в сторону.
– Простите, я не…
– Я охочусь в Хагвуле, гэвэрэт Морав.
С губ Юдей срывается вскрик. Руку и голову одновременно пронзает боль, а перед глазами вспыхивает картина. Мужчина в тёмно-сером плаще выходит из дверей Южного крыла и просит её отвернуться.
На Хэше нет плаща. Он одет в шерстяную чёрную водолазку и такие же тёмные штаны. Кажется, она разглядела металлические набойки на тяжелых ботинках.
– Это вы… Вы! На лестнице!
– Да, гэвэрэт Морав. Это был я.
– А тот… тот паук.
– Кизерим.
– Что?
– Кизерим. Мы называем их кизеримами.
– Их? Так это не одно существо?!
– Их очень много, гэвэрэт Морав.
– Где?! В Хагвуле?! Я никогда не видела ничего подобного. Даже не слышала.
– Вы и не могли. Потому что в Хаоламе кизеримов крайне мало.
– Тогда…
– Я здесь, чтобы кое-что вам рассказать, – прерывает поток вопросов Хэш. – Похоже, вы пришли в себя. Хотя бы отчасти. А значит готовы воспринимать новую информацию. Вы ведь готовы?
Юдей кивает. Ей хочется сесть, и она пытается опереться на руки, но те хоть и дёргаются, но совсем её не слушаются.
– Простите, мар Оумер, не могли бы вы…
– Конечно.
Гигант встаёт и тянется к чему-то у изголовья кровати. Механизм лязгает, спинка плавно поднимается всё выше и выше, пока Юдей не «садится». Рука пришельца настолько близко, что она не сдерживает порыв – вытягивает шею и быстро принюхивается к его коже.
Ничего.
Пахнет одежда – смесью порошка, цветочной отдушки, жареного мяса и смолы. Но больше ничего.
«Не может быть», – думает Юдей, пока Хэш возвращается на место.
– Так лучше?
– Да, спасибо.
Ей не нравится слабость, но чего можно требовать от тела, которое не двигалось почти месяц? Удивительно, что оно вообще делает хоть что-то.
– Хорошо. Может быть, вы зададите мне какие-нибудь вопросы? Так будет легче.
– Д… давайте. Вы назвали то чудовище…
– Кизерима.
– Да-да, вы назвали чудовище…
– Гэвэрэт Морав, прошу. Не чудовище, не монстр, не тварь. Кизерим. Мы здесь называем этих существ кизеримами.
– Простите, вы не могли бы снять очки? – просит Юдей. – Тяжело разговаривать с человеком, когда вместо глаз смотришь в блестящие стекляшки.
На деле стёкла очков матовые. Они целиком поглощают свет и напоминают скорее два иллюминатора, смотрящие в бархатную южную ночь.
Хэш замирает. Проходит минута. Кивнув самому себе, он стягивает очки с лысой головы. Юдей охает.
Ей часто говорили, что у неё «золотая пыль» в радужке. Но сегодня она видит перед собой существо, которому достались целые слитки. Глаза Хэша больше человеческих, и они ярче. Кажется, что изнутри их залили металлом.
– Так лучше?
Юдей кивает. Она поражена тем, кто сидит перед ней. Мысль о том, что Хэш Оумер – не человек, пугает и будоражит одновременно.
– Вы спрашивали про кизеримов.
– Да. Кизеримы… – Юдей кое-как сосредотачивается на разговоре. – В… вы сказали, что в Хаоламе их крайне мало. Откуда они берутся?
– Правильный вопрос, гэвэрэт Морав, – говорит Хэш. – Кизеримы обитают в мэвре.
– Мэвре?
– Да.
– Что это?
– Другой мир.
Юдей хмурится. Голос пришельца всё так же нейтрален. Будь это кто-нибудь другой, она подумала бы, что её пытаются обмануть, но Хэш – живое свидетельство существования «другого мира».
– Как это?
– Что, простите?
– Как это может быть? Другой мир… Вы имеет ввиду, что кизеримы – пришельцы с другой планеты? Не с Хаолама?
– Нет, гэвэрэт Морав. Родина кизеримов – мэвр – находится в другой Вселенной. Он лежит за пределами того мира, в котором обитаем мы.
Юдей несколько секунд переваривает услышанное.
– Это невозможно.
– Почему?
– Потому что это невозможно, мар Оумер.
– Откуда тогда прибыл я?
Юдей вскидывает голову. Вот он, прямо перед ней, живой представитель существ, которых в Хаоламе, во всём этом огромном мире, который ей доступен, просто-напросто нет.
– Не знаю. Может быть, какой-нибудь отдалённый регион, затерянное в горах поселение. Я не знаю, откуда вы прибыли, мар Оумер, но точно не…
– Я из мэвра, гэвэрэт Морав.
Юдей вздрагивает.
– Вы… тоже… кизерим?
Хэш щурится. Юдей представляет, как две янтарные щёлки превращаются в тончайшие лезвия и разрезают её голову пополам.
– Нет, гэвэрэт Морав. Как можно заметить, я похож на людей, умею общаться и не пытаюсь сожрать вас живьём.
– Простите, – шепчет пристыженная Юдей. Хэш молчит и смотрит на неё. Через пару минут янтарные прорези вновь превращаются в фонари.
– Извинения приняты. Извиниться должен и я. Вы только что пришли в себя, а я требуют от вас самоконтроля здорового взрослого человека. Простите.
– Да… да ничего…
– Нет, гэвэрэт Морав, я настаиваю на том, чтобы вы приняли мои извинения.
– Принимаю.
– Хорошо. Тогда я продолжу. Мэвр – это другой мир, гэвэрэт Морав, с которым Хаолам связан с помощью окна. Мы называем его кхалоном. Предвосхищая ваш вопрос, мы не знаем, когда и как он появился. Некоторые учёные придерживаются гипотезы, что кхалон существует давным-давно, а старые города, расположенные в этом месте, занимались примерно тем же, чем и мы, но ни доказать, ни опровергнуть это невозможно.
– Простите, мар Оумер.
– Да?
– Вы постоянно говорите «мы». Кто эти «мы»?
– Об этом я и хочу рассказать. Гэвэрэт Морав, вы находитесь в госпитале специальной лаборатории по исследованию мэвра. Коротко – СЛИМ.
– Я… ясно. Вы исследуете мэвр.
– Я – нет. Другие отделы занимаются исследованиями.
– Вы охотник, я помню.
– Да.
– А где… где находится СЛИМ?
– В Хагвуле. Под Университетом.
– Под…
– СЛИМ – обратная сторона Университета. Благодаря ей Хагвул и Хаолам спокойно существуют, не испытывая на себе негативных последствий близкого соседства с мэвром.
– Но…
– Да?
– За столько лет… я ни разу не слышала о СЛИМе. Даже слухов!
– Для Резы Ипора это будет звучать как комплимент.
– Для кого?
– Познакомитесь с ним позже, гэвэрэт Морав. Но важно не это.
«Зачем он мне это рассказывает? – думает Юдей. – Зачем раскрывает тайну, да и сам показался. Разве что…»
Что-то меняется в её глазах. На долю секунды женщина исчезает, и её место занимает кто-то другой. Хэш никак на это не реагирует, хотя и замечает перемену.
– Зачем вы мне это рассказываете? – спрашивает вернувшаяся Юдей, и предательский шепоток нарастающей паники вновь меняет её голос.
– Гэвэрэт Морав, вынужден сообщить, что вы больше не человек. Как существо, представляющее опасность…
– Что?!
– …вы будете помещены на карантин СЛИМа, обучены и направлены на работу в отдел фюрестеров – охотников за кизеримами.
– Что вы несёте?! Какую опасность?! Как я могу перестать быть человеком?!
– Гэвэрэт Морав, пожалуйста…
– Я человек. Взгляните!
Юдей дёргает рукой так, что она вываливается из-под простыни и свешивается с кровати.
– Видите! Видите?! Цвет кожи?! Глаза?! Так выглядят люди! Я человек! В отличие от вас!
Она силится закинуть руку обратно на кровать, и это стоит ей таких чудовищных усилий, что кожа мгновенно покрывается испариной, а голова словно взрывается от боли. По-животному рявкнув, Юдей особенно сильно дёргается и закидывает руку на живот. Она победно смотрит на Хэша и переводит взгляд на свою кисть.
Чёрные блестящие наросты виднеются от ногтей до самого основания пальцев. Они блестят в свете ламп и напоминают кусочки чёрного базальта, неведомым образом присоединённые прямо к коже.
Юдей пытается вдохнуть, но воздух застревает в глотке. Она смотрит на руку, чувствует её, даже слабо шевелит пальцами – но совершенно не ощущает чужеродных образований. Ей кажется, что она попала в кошмар и вот-вот должна проснуться, но сон всё никак не кончается.
– Ч… что это? – спрашивает она севшим голосом. Хэш не торопится отвечать.
– Что это?! – вопит Юдей, не отрывая глаз от наростов. – Что это?! Что это?! Что это?!
Она не слышит, как щёлкает замок и открывается дверь, а в комнату входят два крупных санитара и давешняя медсестра с уже готовым шприцем. Инъекция другого цвета, не мутно-белая, а лилово-прозрачная, но об этом Юдей тоже не знает. Хэш молча кивает вошедшим, занимает своё место в тени у двери. Санитары встают по обе стороны от кровати, тот, что слева, освобождает немного места для медсестры. Морав продолжает кричать, но не двигается. Нижняя челюсть трясётся, подбородок блестит от слюны.
Сестра быстро и метко вгоняет иглу в предплечье пациентки, нажимает на поршень. Едва ли треть жидкости покидает шприц, а Юдей уже оседает. Санитары опускают спинку кровати, деловито застёгивают ремни и выходят. Медсестра остаётся – нужно убрать осколки предыдущего шприца.
Хэш выходит вместе с санитарами. В коридоре в паре метров от двери его ждёт невысокий человечек в элегантном светлом костюме. От его улыбки, которая многим показалась бы лучезарной, Хэш кривится.
– Как прошло? – спрашивает человечек.
– Вы слышали.
– Да брось, мы же договорились, – журит гиганта человечек.
– Ты слышал, – поправляется Хэш. – Я говорил, что так быстро…
– Это в любом случае было бы шоком, не беспокойся, – отмахивается он. – Я попросил сестру больше не накрывать кисти гэвэрэт Морав, чтобы она постоянно видела свои новые… кхм… приобретения. Тебя заботит совсем не её состояние.
Хэш нехотя кивает. Он не любит разговаривать с директором, но внутри лаборатории от его компании не скрыться.
– Нужно действовать мягче.
– Хэш, – человечек останавливается и смотрит ему в глаза. – Мы говорили об этом. Ты должен быть искренним с теми, кто о тебе заботится. Мар Гон, гэвэрэт Арева, я…
– Хорошо, – гигант смотрит на свои руки. – Она права, я не человек.
– И?
– Не знаю. Это сложно.
– Ни в коем разе, мой друг! Ты и вправду не человек, Хэш, но в этом нет ничего плохого. Поверь, мы очень рады, что ты такой, какой есть.
Слова директора правильные, в чём-то даже искренние, но Хэш всё равно морщится, будто нащупал языком саднящую ранку во рту, но тут же возвращается к бесстрастности.
– Спасибо, мар Наки.
– Хэш, ну брось ты эти формальности! Мы же договорились, что ты будешь звать меня по имени и на «ты».
– Прости, Мадан.
– И хватит постоянно извиняться!
Директор СЛИМа и гигант скрываются за двойными дверями. А в это время Юдей беспокойно ворочается во сне: что-то чёрное и мерзкое смотрит на неё из пустоты, но пока не решается напасть.
ГЛАВА 3
Существо, которого доселе не видел ни один человек, медленно ползёт по чердаку многоквартирного дома. Оно чем-то напоминает помесь волка, осьминога и густого хагвульского тумана, который заволакивает город с сентября по первые числа ноября. Из волчьей пасти исходят клубы пара, оттуда несёт таким зловонием, что окажись рядом кто другой – тут же рухнул бы в обморок. Голова, покрытая жёсткой чёрной шерстью, переходит в студенистое тело с четырьмя подвижными щупальцами. Присоски, хлюпая и чавкая, вгрызаются в пыльные доски пола и оставляют круглые следы, будто выжженные кислотой. Тело исходит паром, но он не рассеивается в воздухе, а слипается, густеет и расползается во все стороны.
Скоро разглядеть что-либо на чердаке становится невозможно. Как, впрочем, и дышать.
Тварь, непонятно как оказавшаяся под крышей дома, шлёпает из стороны в сторону, поскуливая и порыкивая.
«Затащить псину на чердак! – думает мар Авим, живущий аккурат на последнем этаже. – Точно мальчишка Коземов, он с утра носился с блохастой шавкой. Надо будет поговорить с его матерью».
Грузный мужчина лежит в кровати, по обыкновению – в одном исподнем, и вставать не хочет, но скулёж не даёт ему уснуть. Мару Авиму кажется, что каждый раз, когда он отворачивается к стене, псина оказывается в комнате, подлетает к кровати и тявкает ему прямо в ухо.
– Чёрт бы побрал… – полушёпотом ругается мужчина, откидывая одеяло. В тапки с первого раза он не попадает, проходится пяткой по холодному полу и вздрагивает.
«Может, ну его?» – думает мар Авим, но тут наверху кто-то рыкает и жалобно скулит, а мужчина, вдев-таки ногу в злосчастный тапок, встаёт с кровати. Он всовывает ноги в брюки, запахивает и покрепче перевязывает халат. Дело кажется мару Авиму пустяковым, он даже входную дверь на ключ не запирает.
До чердака рукой подать. Половину пролёта вверх, на площадку с приставной лестницей. Вход на чердак свободный, обитатели дома хранят там всякий ненужный скарб, который и воровать-то незачем – мусор. Мар Авим пару лет назад затащил под крышу два сундука, оставшихся от умершей матери. Почему-то сейчас эти самые сундуки встают перед глазами, и мужчина машет руками, отгоняя наваждение.
«Спать, – раздражённо думает мар Авим, – а не по чердакам шляться и разбираться с болонками».
Сверху несмело тявкают. Мар Авим решительно взбирается по хлипким ступенькам, упирается в крышку люка плечом и уже собирается как следует надавить, но тут снизу раздаётся другой звук – хлопнувшей двери и тяжёлых шагов.
«Кто бы это мог быть?» – думает мар Авим, спускаясь с приставной лестницы. На скулёж он больше не обращает внимания. Перегнувшись через перила, он пытается рассмотреть незваного гостя. Может конечно, кто из соседей, мало ли какая беда или радость не дала вернуться домой раньше, а всё же вряд ли. Чтобы гулять допоздна да в будний день? Такие в этом доме не живут. Судя по звуку, обут пришелец в тяжёлые ботинки, может быть даже с металлическими набойками. При каждом шаге что-то лязгает. Мар Авим живо представляет Душегуба: городская молва рассказывает о страшном человеке, что ходит по домам, вламывается в квартиры и режет всех обитателей без разбору, что мужчин, что женщин, что детей. Конечно, мар Авим не из глупцов, в конец концов, он читает газеты, в которых ни о каком Душегубе и слова нет, но сейчас, когда небо ощерилось звёздами, а луна заглядывает бесцветным глазом в окна, призрачная перспектива встретиться с городской легендой пугает.
Он, как ему кажется, быстро и бесшумно спускается, юркает в свою квартирку и быстро запирает дверь на ключ и два засова. Конечно, Душегуба вряд ли удержат и двенадцать замков, но больше никаких способов защититься у мара Авима нет. Тут бы ему пойти да спрятаться, авось Душегуб не будет искать жертву по всем углам, но не к месту вспыхнувшее любопытство заставляет его остаться и прильнуть к глазку.
Незнакомец не торопится, потому мару Авиму достаёт времени, чтобы разглядеть его. Высокий. Носит плащ с массивным капюшоном – лица не разглядеть. Ботинки и вправду тяжёлые, с тупыми носами, обитыми странно переливающимся металлом. В правой руке незваный гость держит какой-то длинный шест, одна сторона которого кончается длинными зубцами как у вилки. Что делают этой штукой, мару Авиму неясно, но холодок пробегает по спине, любопытство иссякает, и мужчина тихонько, едва переставляя ноги, отступает от глазка и оглядывается в поисках убежища.
Крошечная квартирка для игры в прятки не годится совершенно. Шкаф стоит особняком у стены, и только тупица не проверит его в первую же очередь. Можно забраться под кровать, но и этот тайник надёжностью не отличается. Не зная, куда себя деть, мар Авим бросается к окну, поддавшись шальной мысли выбраться на широкий карниз и переждать там, но вдруг понимает, что шаги удаляются. Душегуб поднимается выше.
«Что он забыл на чердаке?!» – думает мар Авим. Страх и любопытство ожесточённо сражаются друг с другом. Он твёрдо решает, что останется под защитой замков и засовов, но будет бдительным и в случае чего всенепременно осуществит задумку с карнизом. Более-менее успокоившись, мужчина заходит в крохотную кухоньку, садится на табурет и целиком полагается на слух.
Грохает люк, брошенный незнакомцем. В воздухе тянет чем-то жутко вонючим, мар Авим морщится и старается дышать ртом.
«Нагадить успела, шавка. Задаст тебе Душегуб трёп…» – успевает подумать мар Авим, прежде чем дом сотрясает рёв.
Немногие животные способны издать такой звук. В голову приходят только хищные кошки из Восточной Великой империи, но мар Авим уверен, что мальчишка Коземов, да и кто бы то ни было из обитателей дома и окрестностей, не привёл бы дикого зверя на чердак.
«Кто же там?» – лихорадочно думает мар Авим. Душегуб ругается, но слов мужчина не разбирает. Скрипят доски, рык заполняет уши, трещит электричество, вновь ругается незнакомец. Завязывается возня. Звуки драки мар Авим узнаёт сразу. Он пугается не на шутку, и ледяной ужас, старший брат страха, приковывает его к месту. Мужчина не смеет пошевелиться, да и дышит через раз. Драка продолжается, быть может, минуту или две, за это время мар Авим проживает небольшую жизнь человека, ожидающего смерти.
Громкий треск, грохот, рёв. Последний звук доносится уже из спальни мара Авима. Он весь сжимается, превращается в букашку, в ничто, которое заметить просто невозможно. До него долетают знакомые ругательства, он каждый день такие слышит в Портах, а сразу за ним:
– Да сдохни ты, наконец.
Голос низкий, глубокий и до странности спокойный. Таких голосов мару Авиму слышать не приходилось, но он вполне обошёлся бы и без новых впечатлений этой ночью. Всё оборачивается дурным сном: в соседней комнате что-то шипит и рычит, ругается незнакомец, лезвие рассекает воздух и с громким чавканьем встречается с плотью. Мар Авим пытается вспомнить хоть одну молитву Элоиму, но все мысли испарились, и тело своё он видит словно со стороны. Будто душа выбралась наружу, готовясь отчалить в мир иной.
– Стоять, – слышит мар Авим. На его глазах по узенькому коридорчику к двери проскальзывает нечто чёрное, извивающееся и шерстистое, оставляя на стене и полу широкий маслянистый след. Оно без проблем вышибает дверь и бросается вниз. Следом бежит Душегуб. Капюшон спадает с головы, и мар Авим успевает разглядеть лицо городской легенды. Лысый череп, иссиня-чёрная кожа, приплюснутый нечеловеческий нос. Совсем краем сознания он отмечает носки ботинок: они вытянулись шипами и перемазаны чёрной грязью. Душегуб не обращает на хозяина квартиры никакого внимания.
Звуки потасовки стихают. Щёлкают дверные замки, и разбуженные люди потихоньку выбираются на лестничную клетку. Они перешёптываются, будто устроившие кавардак бандиты могут вернуться в любой момент.
Гэвэрет Козем, соседка мара Авима, приоткрывает дверь и выглядывает наружу. Она только что успокоила сына и теперь пытается чуть-чуть утолить любопытство. Увидев лежащую на полу дверь, гэвэрет Козем бесстрашно выходит на площадку, подходит к ней и внимательно осматривает. Тяжёлый кусок дерева покрыт чёрной субстанцией, судя по запаху – гнилью, и вырван из косяка с мясом.
– Мар Авим, – зовёт женщина, впрочем, не надеясь на ответ. Потому вздрагивает, когда слышит булькающий звук, отдалённо похожий на человеческий голос. Несколько секунд добропорядочность и страх борются, но первая с большим трудом побеждает, и гэвэрет Козем идёт внутрь, старательно обходя жирный вороной след. Она находит мужчину на кухне. Тот сидит на табурете, прижав колени к груди, мелко трясётся и не может произнести ни слова. Мар Авим напоминает гэвэрет Козем испуганного мальчишку, которого некому успокоить.
– Всё хорошо. Всё хорошо, – приговаривает она, подходя ближе, мягко обнимая мужчину. Его одежда промокла насквозь и из-за сквозняка уже остыла. Только вблизи гэвэрет Козем замечает поседевшие виски соседа. В квартире невыносимо пахнет гнилыми водорослями, мёдом и, почему-то, раскаленным металлом.
«Слава Элоиму, что стороной обошло», – думает она.
>>>
Выбежав на улицу, Хэш Оумер сбрасывает подранный и прожённый плащ и принюхивается.
Несмотря на сентябрь, ночной воздух прозрачен. Такое иногда случается в позднее время, когда с моря налетает ветер берегов Восточной Великой империи. Запах чудовища выделяется на фоне бриза, словно уроженец Десяти Островов в толпе восходников. Оумер бросается в погоню.
Узкие улочки Мохнатого угла кажутся ему чьей-то издёвкой. Район для бедных и тех, кого называют бедными за глаза, застраивался густо, чтобы втиснуть как можно больше людей. Видимо, лабиринт из кирпича, дерева и штукатурки чем-то напоминает тварям родные края – их постоянно тянет сюда. Хэш может по пальцам пересчитать все охоты на Мраморной дороге, в Портах или на Кричащем острове.
Шест мешает, то и дело бьётся о стены, и Хэш не раз, и не два думает бросить его. Но нельзя. Лаборатория так печётся о секретности, что исходит пеной каждый раз, когда оперативники теряют снаряжение. Одно дело, если бы ненавистный кханит переломился в бою, но только вот шест сделан на совесть, к тому же его укрепили барзелем, металлом, недавно выделенным из тел обезвреженных «гостей». Теоретически он подвижен и может управляться мыслеформами, но в бою Хэшу не удаётся сконцентрироваться и преобразить металлическую набойку в нижней части шеста, так что приходится пользоваться электровилкой. Против сегодняшнего вторженца она помогает слабо.
Хагвул шумит, несмотря на вошедшую в права ночь. Многие жители позволяют себе лишку, потому кабачки да питейные не закрываются до утра. Где-то гаркает низкий мужской голос, стучат о стойку кружки. То ли хохочет, то ли визжит женщина. Пару раз до чуткого слуха Хэша доносятся стоны и придыхания из неплотно закрытых форточек.
Районы города отличаются друг от друга, но Мохнатый угол стоит особняком. Наполовину подчиняющийся Кричащему острову, наполовину вотчина банд и преступных группировок – он напитался культурами и предрассудками всего света, которые пышно расцвели на плодородной почве бедности и недовольства. Крошечные забегаловки всех мастей наполняют воздух Мохнатого угла ядрёной смесью запахов: жареная свинина, конина, крысятина, рыба и насекомые пополам с ароматами кофе, чая и настоев на травах, прогорклого подсолнечного масла, печёного теста, свежих, консервированных и гнилых овощей, тушёной фасоли и грибов, жжёного сахара, карамели, шоколада, сдобы и бог знает чего ещё. Многие туристы после дегустации с непривычки опустошают желудки в ближайшую канаву, что только усложняет густое и яркое омбре перенаселённого района Хагвула. Впрочем, вдалеке от самых ходовых улиц – Красного проспекта и Площади Семи оливок – ситуация спокойнее, но и смотреть там особо не на что.
Хэш редко позволяет себе вылазки в город. Дело тут даже не в секретности, над которой трясётся руководство СЛИМа. Скрыв свою истинную природу под бинтами и капюшоном, Оумер может гулять по шумным улицам суетного города. Вот только не может почувствовать себя местным. Несколько раз он пробовал открыть лицо, но результатом всегда становился не страх даже, а ужас в глазах тех немногих, кому повезло встретиться с живым иномирцем. Хэшу постоянно говорят, что Хагвул – единственный Вольный город во всём Хаоламе. Место, где рады каждому. Почти каждому.
В конце концов, Оумер смирился с тем, что люди, чьё спокойствие он каждый месяц оплачивает собственной кровью, никогда его не примут. И успокоился. Даже получал удовольствие от роли защитника, надёжно укрытого тенями. К тому же в СЛИМе, где люди постоянно сталкиваются с другим миром, забыть о собственной чужеродности легче, чем в переполненном шумном городе. Ведь в лаборатории его никто не боится и не называет «монстром». Не называли. До сегодняшнего дня.
«Забудь», – приказывает себе Хэш.
Возле дома, укутанного строительными лесами, фюрестер останавливается. Запах, почти осязаемо парящий в воздухе густым комком смрада, резко уходит вверх. Охотник прикасается к опоре. Та подрагивает, но лениво, едва-едва. Тварь уже высоко. Хэш шепчет под нос несколько слов, недостойных приличного общества, откидывает сетку и лезет наверх.
Леса сработаны на совесть, но всё равно покачиваются, отчего фюрестеру не по себе. Подобным конструкциям он не доверяет и удивляется, как люди свободно по ним расхаживают, а некоторые даже скачут. Ещё он вспоминает об устройстве, прототип которого глава инженеров СЛИМа показывал ему недавно. Он назвал его «лавором» и уверял Хэша, что это будущее, которое облегчит работу оперативников.
«Представь, ты в любой момент сможешь связаться с Хак или Резой! – вспоминает Хэш слова мандсэма. – Представляю, друг мой. И с радостью воспользовался бы этой возможностью прямо сейчас!»
Фюрестеры никогда не выходят на охоту в одиночку: специальный отряд поддержки – ибтахины – проводит разведку, разворачивает оперативный штаб, оцепляет периметр и обрабатывает свидетелей после того, как свистопляска заканчивается. Хэш догадывается, чем заняты сейчас подручные Резы Ипора: опрыскивают проснувшихся жителей цикароном, смотрят в их стекленеющие глаза и рассказывают сказки, которые на утро для свидетелей станут воспоминаниями.
«В квартире того бедолаги придётся постараться, – с усмешкой думает Хэш. – Но где, чёрт бы её побрал, Хак?!»
Охотник не видел напарницу с того момента, как вошёл в злополучный дом. Конечно, ещё на выгрузке он заметил, как она тяжело ступает на левую ногу, трёт бедро и старается морщиться втихоря, так, чтобы никто не заметил, но одной боли недостаточно, чтобы остановить Хак.
«Ковыляет за мной и проклинает весь белый свет», – думает Хэш, преодолевая очередной этаж.
Оказавшись наверху, он сразу натыкается на огромную дыру, сквозь которую тварь забралась под крышу. Хмыкнув, охотник пригибается и соскальзывает в темноту. Мрак его янтарным глазам нипочём.
