Читать книгу: «Игра. Реванш», страница 7
– Товарищ полковник, – Николай сорвался с места, догоняя удаляющегося Белова.
– Мне нужны постоянные отчёты из «Чёрного Дельфина»! – отрывисто приказал Павел Дмитриевич, размашистым шагом пересекая приёмную, – Утром, днём и вечером, в письменном виде! Я должен знать о Смолине всё, вплоть до того, сколько раз он сходил в туалет!
– Слушаюсь, товарищ полковник! – Николай бежал рядом, подстраиваясь под торопливые шаги Белова.
– Я в допросную, пойдёшь со мной, Коля.
– Так точно, Пал Дмитрич! – отрапортовал Денисов, одновременно протискиваясь в двери вместе с Беловым.
– Это не человек, дьявол какой-то… – Павел, проигнорировав лифт, пробежал два лестничных пролёта, перепрыгивая через три ступени.
– Всё-таки, возможно это чистая случайность, Пал Дмитрич? Каким образом здесь может быть замешан Смолин?
– А таким, – взревел Белов, напугав своим рыком проходящего мимо лейтенанта, – Сначала кто-то расстрелял весь конвой на этапировании Круглого во «Владимирский Централ», потом ты подсовываешь мне известие то о смерти Круглого, а теперь о гибели сына Смолина!
– Пал Дмитрич…
– К чёртовой матери, «Пал Дмитрич», – прорычал Белов, бешено сверкая белками глаз, – Смолин исчадие ада! Я не удивлюсь, если он попытается бежать из «Дельфина». Свяжись с начальником тюрьмы в Соль-Илецке, передай, что я просил быть предельно бдительным: Смолин гений, злой гений нашего времени. Твой предшественник Климов говорил, что ему дьявольски везёт, но я считаю всё это бредом, списывая исключительно на его гениальный мозг! – прорычал Белов, входя в рекреацию, едва не прибив Денисова дверью.
– Я могу побиться об заклад, день-два затишья, но как только Смолин очухается, он попытается сбежать, это, надеюсь ясно?
– Так точно, товарищ полковник!
– А ты мне тут о совпадениях говоришь, – выпустив пар, Павел в сердцах махнул рукой, останавливаясь перед комнатой допросов.
– Марина Азарова в каком состоянии? – чётко и внятно спросил он, одёргивая пиджак.
– Держится, Пал Дмитрич! – Денисов кивнул, понимая, какую бурю эмоций переживает в душе начальник, чью жизнь Смолин разрушил почти до основания. Чутьё подсказывало ему, что к смерти жены полковника Алексей Смолин имеет самое непосредственное отношение. Николай не знал как именно, но аварию подстроил именно он, даже находясь за решёткой умудряясь продолжать воздействовать на своё окружение, заставляя попавших к нему в зависимость людей выполнять свои приказы.
Белов вздохнул, взявшись за ручку двери. Предстоящий разговор с сестрой Вероники Азаровой обещал быть сложным.
– ПАША! – раздался позади полковника тихий, до боли знакомый голос. Белов обернулся и вместо майора Денисова увидел стоящую рядом с ним Наташу. Серые бездонные глаза смотрели на него, не мигая, взгляд прямой, несгибаемый, блестящая, чуть отросшая чёлка, прикрывает один глаз.
«НАТАША!» – сердце Белова пропустило резкий болезненный удар. «НАТАШКА!» – он протянул руку вперёд, дотрагиваясь до её груди, но дрожащие пальцы Павла наткнулись лишь на шершавую ткань двубортного костюма майора Денисова.
– Чёрт, чёрт, чёрт… – процедил он, чувствуя, как гулко колотится его сердце.
– С Вами всё в порядке, Вы побледнели, товарищ полковник! – Денисов участливо подался вперёд, заглядывая в застывшее, бледно-зелёное лицо Белова.
– Пусти. – Белов холодно блеснул ледяными айсбергами застывших озёр, распахивая дверь в допросную…
* * *
-Объявляется посадка на рейс номер 735 авиакомпании «Lufthanza» Оттава -Оренбург.Просьба пассажиров пройти на регистрацию.
Анжелика встрепенулась, схватив драгоценную сумку и, залпом допив давно остывший кофе, поспешила в нужном направлении.
«Ещё немного и конец… – подумала она. – Ещё совсем немного…»
Круглый гнал как сумасшедший, наплевав на правила дорожного движения. Пару раз его тормозили «гаишники», но купюра, достоинством в пять тысяч рублей, оказывала своё магическое действие, и Виталий беспрепятственно продолжал свой бешеный марафон, на кону которого стояла не только безопасность маленького сына Смолина, но и его собственная жизнь. Залив полный бак на ближайшей автозаправочной станции, Виталий постирал в туалете свой парик, кое-как высушив его под сушилкой для рук. В первом попавшемся торговом центре Круглый обновил себе маскарад, заменив непрактичную узкую юбку, разодранную до бедра, на широкое старушечье платье в крупную клетку, а туфли на каблуке на удобные мокасины. Ему чертовски везло, и, хотя, пропажа документов опечалила его, он старался не думать ни о друге, ни о его сыне, ни, тем более, о матери, которую он не увидит до конца своих дней.
«Потом, когда выправлю документы, сделаю пластику, по прошествие времени, быть может, тогда я и признаюсь ей в том, что жив и здоров!» – обманчиво утешал сам себя Круглый, врубая магнитолу, чтобы немного отвлечься от гнетущих депрессивных мыслей. Круглов понимал всю абсурдность собственных мечтаний. Для матери её единственный сын покойник, кроме того, Смолин ни за что не разрешит своему другу подставить под удар их новые судьбы, да и он сам не обречёт родного на человека на пожизненные страдания – ведь какого это увидеть сына в новом обличье, пусть и живого, но всё так же до сих пор скрывающегося от правосудия?
Ужасно хотелось есть, но Круглый не мог потратить ни единой драгоценной минуты: на ходу проглотив совершенно несъедобный гамбургер, заливая шипучей кока-колой, Виталий сверил маршрут по карте с указаниями навигатора. По его расчётам он должен был опередить прибытие поезда примерно минут на десять – пятнадцать. Он даже мысли не допускал что будет, если по каким-то причинам, несговорчивая проводница откажется узнавать в запыхавшейся пожилой женщине пассажирку, потерявшую документы, удостоверяющие личность, то ему удастся сделать внушение посредством элементарной взятки, против которой ещё не устоял ни один, не обременённый моральными принципами, государственный служитель…
* * *
Вот уже минут сорок Мария Геннадьевна, не меняя положения, сидела на диване, уставившись в наполовину зашторенное окно: руки на коленях, спина сгорбленная, взгляд потухший. Материнское сердце не могло смириться с потерей сына. Не верила она в то, что ее Виталька погиб, не верила и все тут, не смотря на улики, красноречиво доказывающие его смерть. Сердце сжалось у бедной матери, но не от боли потери, а от предчувствия беды, зависшей над ее сыном. Матери! Их не обманешь, не проведешь вокруг пальца: связанные на всю жизнь тонкими невидимыми ниточками со своими детьми они нутром, душой чувствуют любую опасность, грозящую единственному чаду, вот и здесь, выйдя из здания морга, Мария Геннадьевна не ощутила щемящей тоски, перехватывающей дыхание и парализующей разум, а напротив, приоткрыв простынь, в изнеможении закрыла глаза, возликовав: «не он, чужой!»
Майору Денисову и полковнику Белову, знакомому по визиту к ней домой, Мария Геннадьевна подтвердила гибель Виталия, даже разыграла немую сцену: упала в обморок, обмякнув на руках Павла Дмитриевича. Сердце подсказывало ей, что нужно скрыть от органов ФСБ факт инсценированной гибели сына. Понимала Мария Круглова, что Виталий устроил театрализованную постановку собственной смерти, тем самым надеясь, заметя следы, скрыться от правосудия, изменив внешность, документы и начав новую жизнь, если таковое возможно в обществе Смолина, от которого, собственно, и шли все беды. Еще в далеком детстве, когда маленький Виталик привел в дом своего нового друга, Мария Геннадьевна свято уверовала, что с приходом в их жизнь Леши Смолина и начнется череда невзгод, которая перечеркнет все надежды на светлое будущее в судьбе Виталия. Леша Смолин имел такое авторитарное влияние на ее сына, что Кругловай нередко становилось страшно за то, с каким восторгом ее сын подчинялся другу, признав в нем безоговорочного лидера.
Очнувшись, она вытерла слезы, без устали катившиеся по впалым исхудавшим щекам. Виталий жив, он непременно подаст весточку, а даже если нет, только бы знать, что жив, остальное уже не важно, даже если она никогда больше не увидит его, не прижмет к своей груди. Услышав шевеление ключей в замочной скважине, пожилая женщина вытерла слезы и безвольно уронила руки вдоль теля. Она вслушивалась в знакомые звуки: вот муж разувается, вешает куртку на вешалку, и, шаркая тапками, входит в комнату, избегая встречаться с женой взглядами. Немой вопрос застыл на его губах: «А ты точно уверена, что это он?»
– Господи, – надломлено прошептала убитая горем женщина, с немой мольбой глядя на супруга.
– Сынок… Виталик… – она раскачивалась взад вперед, словно китайский болванчик, тихонечко подвывая. Сходив на кухню, любимый мужчина сунул ей под нос валерьянку, а затем, обняв, поцеловал в макушку:
– Маша, так всем будет лучше, и ему и тебе… В тюрьме не сахар, смерть избавление от всех бед!
– Я знаю… Пусть это будет избавлением… – стуча зубами о край стакана, прошептала она, залпом осушив принесенные успокоительные капли.
Смолин не спал, отрешенным взглядом здорового глаза глядя между железными прутьями решетки. Неяркий свет горящей лампочки, освещающей камеру, ужасно раздражал его, а тихий шепот зэков, переговаривающихся между собой, мешал нестройному течению мыслей. Заключенные время от времени кидали опасливые взгляды на лежащего на нарах Алексея, но заговорить с ним никто не решался. Прикрыв глаз, Смолин, кашлянув, оборвал ход мыслей и прислушался к разговору.
– Жрать хочу… – задумчиво протянул Головорезов, шумно сглатывая слюну, – сдохнем тут от голода… Замкнутый круг, не соскочишь.
– Фонтан прикрой, не трави душу,– огрызнулся Богомолов, нервно завозившись на шконке. – Со строгача еще можно соскочить, здесь тухляк..
– Это да… В десятом в «Озёрном» слыхал зону распечатали и так грамотно вскрыли, как по нотам разыграли.
– А я помню, на первый срок шел – вполголоса произнес Богомолов, хрустнув суставами пальцев, – так в ночь перед этапом в «Бутырку» один кент гвоздем вспорол себе брюхо, а внутренности развесил у себя на шконке.
– Желтополосник что ли? – спросил Иващенко.
– Да нет, кран него сорвало конкретно, хотя, ему даже не «строгач» вытанцовывался, общий режим.
– По какой теме срок мотал? – поинтересовался Головорезов, переводя взгляд на худое лицо сокамерника.
– Да там подстава была чистой воды, адвокат купленный, восьмерик ему на суде впаяли, а он шел по «износу», на зоне его в «петухи» заделали бы, а кому охота в жопе у себя концы вымачивать ежедневно?
– Это что, брателло мой, когда червонец мотал в «Тишине», базарил, как один вор в законе в отказ пошел, ему же по понятиям работать не в масть, так тот глаза себе выколоть пытался, а когда его дожали «шизняком» в очередной раз, дал согласку, вышел на лесопил и оттяпал себе руку по локоть бензопилой. Кровищи было.
–Кровь…мясо… Щас бы бифштекс с кровью… – тихим вкрадчивым голосом отозвался Иващенко и Смолину, которому порядком надоели эти охотничьи рассказы, рявкнул, словно затвором автомата щелкнув:
– Рты закрыли! Тихо чтобы у меня до утра!
– Ладно тебе, Ферзь, молчим мы! – Головорезов перевернулся на бок, шумно всхрапнув носом.
Смолин, переглянувшись с Иващенко, одной лишь силой взгляда заставил его послушно укрыться простыней и закрыть глаза. Богомолов не проронил ни слова, лишь только глаза его заблестели холодным недобрым блеском.
Смолин скривился от отвращения к ситуации, в которой он оказался. Его тошнило от общения с этими в конец опустившимися урками, от их базаров по фене, тюремного сленга, от собственного погоняла, закрепившегося за ним еще на вечернем досмотре, словом, от всего того, что окружало его, и, главное, от собственного бессилия.
«Только оказавшись в аду, ты понимаешь, что обратной дороги нет», – подумал Алексей, трогая загипсованную руку. Вот он ад – замкнутое пространство, железные решетки, мат конвойных, баланда, досмотры и ощущение собственной неполноценности, замешанной на отсутствие возможности разрешить ситуацию. Нестерпимо хотелось курить: всего две-три затяжки и никотин приглушил бы эту раздирающую на части боль. Человек железной воли, с детства прошедший жёсткую муштру Колей Смолой, а многим позже суровую школу выживания в легионе, Смолин блокировал боль, сосредотачиваясь на своем скором освобождении.
«Сука, шахматист, это из-за тебя я здесь! Но где же я так просчитался, где допустил неточность в расчетах? Лишь опытный игрок, находясь у цели, знает, как важно не сделать шаг, отделяющий победу от полного поражения, и этот шаг я сделал исключительно по собственной глупости, когда не прикончил их обоих сразу же в квартире шахматиста. Что теперь? Финита ля комедия? Всегда думал лучше пулю в лоб, чем зона, но здесь ты не имеешь шанса даже на этот последний шаг. А что теперь? Ждать? Ждать… «Сто лет одиночества»…Только оказавшись на самом дне, ты понимаешь, что существуют еще и нижние этажи, и только ты сам вправе сделать выбор падать вниз или, стиснув зубы, карабкаться вперед и вверх. Это всего лишь рокировка. Шах и мат не за горами. Вы все колода карт в моих руках, и только я имею право «резать» колоду. Придется немного подождать».
Смолин прислушался. В камере было подозрительно тихо, сокамерники спали, или делали вид, что находились в объятиях Морфея, и вот это самое затишье ужасно не нравилось Алексею. Зверь, даже самый полушный, всегда воспользуется случаем, чтобы растерзать жестокого хозяина, а эти «урки» не составляли исключения. За послушанием и покорностью скрывались оскаленные пасти диких волков, в любую минуту готовых вонзить острые клыки в беззащитное горло «дрессировщика».
«Всегда будьте готовы к нападению!» – учил новобранцев сержант Бавье и Смолин полностью разделял его учение. Из всех троих наибольшую опасность представлял для него Иващенко, осужденный за убийство и каннибализм. Оба насильника, признав его лидерство, послушно легли кверху пузом, подчинившись Алексею как «смотрящему» по камере, тогда как Иващенко, бросавший на него пристальные взгляды, явно замышлял то-то недоброе по отношению к Алексею.
Часам к одиннадцати, когда закончилось действие обезболивающего, сломанная рука Смолина разболелась со страшной силой, а все ребра дружно заныли, будто по нему проехался асфальтораскаточный каток, вдобавок раненый глаз пульсировал, что Смолин засомневался, а не потеряет ли он зрение. Легкое сотрясение мозга, несомненно, пагубно сказалось на способности видеть, и он, поморщившись, закрыл слезящийся глаз. Спустя минут двадцать, скорее звериным чутьем, нежели рецепторами слуха, он уловил осторожный скрип пружин, шорох изъеденного клопами матраца и легкие крадущиеся шаги. Притворяясь спящим, Смолин приготовился к отражению атаки, мобилизовав все внутренние ресурсы. Ноздри почувствовали кисловатый запах немытого тела около своего лица, дурной запах изо рта, а когда острые зубы сомкнулись на его горле, то молниеносным движением, Алексей сомкнул стальную хватку на шее нападавшего, перекрывая доступ кислорода. Зубы Иващенко разжались, послышался слабый вскрик, затем последовал мощный удар головой в переносицу, а потом завершающий хук кулаком в висок. Тело Иващенко, обмякнув, безвольно завалилось на пол рядом со шконкой Алексея.
– Минус один, – устало сказал Смолин, поднимаясь на нарах, вытирая сочившуюся из прокушенной шеи кровь, – Я же сказал «ТИХО ДО УТРА!»
Головорезов, вскакивая с нар, ошалело выкрикнул:
– Ферзь, да ты замочил его!
В дверях загрохотали замки, железная дверь с противным лязгом распахнулась, в камеру, гремя подошвами ботинок, ввалились пятеро конвойных.
– Сейчас начнется хаос и паника… – только и сказал Смолин, в изнеможении опускаясь на застиранное постельное белье.
"Камеру к досмотру!" – выкрикнул конвойный.
Смолин, положив руку под голову, прищурившись, наблюдал за ввалившимися с топотом в камеру охранниками. Один из них, тот самый, который больше всех усердствовал, избивая Алексея, подкинул в руках резиновую дубину и, обведя камеру холодным взглядом, рявкнул:
– ВСТАТЬ, ОСЫ!
Головорезов с Богомоловым, послушно соскочили с нар, застыв по стойке смирно с поднятыми и заведенными за голову руками, Смолин же единственный остался лежать, выказывая полное пренебрежение к происходящему. Блондин, с изрытым оспой лицом, сплюнув себе под ноги, рывком стащил Алексея со шконки, затем, ударив дубиной в живот, распрямил его, крепко схватив за шкирку:
– Смолин, в «шизняк» захотел, паскуда? Я тебе оформлю там постоянную прописку!
Алексей, тиснув зубы от боли, нашел в себе силы выпрямиться и, криво усмехнулся одной половиной рта наглой ухмылкой, снисходительно глядя на поигрывающего дубиной детину. Мгновенно сориентировавшись, он произвел молниеносный анализ.
«Соскочить с камеры не реально. Выход только через больничку. Там сделать инъекцию для Рязанцевой не составит особого труда, значит, нужно спровоцировать».
– А мне белый билет полагается! – нагло заявил Алексей, цинично хмыкнув, – Тяжело ранен на Колчаковских фронтах!
Ответом ему был новый сокрушительный удар дубиной по почкам. Скрипнув зубами, Алексей согнулся пополам, а когда второй охранник сделал ему подсечку, поставив на колени, добавил серию ударов по спине и по шее.
Рыжий детина, склонившись над трупом Иващенко, проверил пульс, оттянул веки, и, констатировав летальный исход, снизу вверх обвел заключенных мрачным, ничего не предвещающим взглядом.
– Жмурика нам еще не хватало на дежурстве… КТО? – только и спросил он. Головорезов, встретившись глазами с побледневшим от боли Смолиным, пожал плечами:
– Обычная тема, начальник: шел, поскользнулся, упал, очнулся – труп; пол в камере скользкий, сам знаешь.
– «Смотрящего» выгораживаете? – конвойный двинул Головорезову дубиной по зубам. Тот, выплюнув передний зуб, щербато ощерился. Нестандартное поведение Смолина сорвало с заключенных смиренные маски: звери оскалили пасти, готовые вот-вот вцепиться в глотку конвойных и растерзать их в клочья. Годы тупого скотского существования, проведенные в постоянной скрытой агрессии и вынужденного подчинения, аккумулировали в них выход негативной энергии. Богомолов, едва сдерживаясь, стоял с поднятыми руками, и, кивнув в сторону стоящего на коленях Смолина, которого удерживали в такой позе сразу трое охранников.
– Закусить он хотел Ферзём, начальник, Ферзь со сна силу не рассчитал, а «Ванька» об шконку виском и ударился!
– Цирк, – мрачно констатировал рыжий, переводя взгляд на Алексея, – Ты, сука, беспредел будешь творить, а мы покрывать твои художества? Белый билет тебе полагается, говоришь, так это мы мигом организуем, – процедил он, приподнимая голову Смолина за волосы. – Ты, сука, замочил его?
Алексей, насмешливо хмыкнув, высокомерным взглядом уставился в лицо рыжему.
– Базар фильтруй, гандон мусорской, – подражая блатному жаргону выдал Смолин, полный отвращения к сложившейся ситуации, – по понятиям разговаривай, а то ведь за накат отвечать придётся!
– Что ты сказал, тварь? ПОВТОРИ! – прорычал охранник, со всей дури ударяя дубиной по загипсованной руке Алексея. Тот, перекосившись от боли, прохрипел:
– А мне с тобой чирикать масть не позволяет, – Смолин сплюнул сквозь зубы, попав прямо на пятнистую форму конвойного. – Усек, начальник?
– Кранты тебе, – только и сказал рыжий, позеленев лицом. Краем глаза Смолин успел увидеть летящую ему прямо в лицо подошву ботинка. Тьма, разорвавшаяся в голове Алексея, поглотила его, а боль, затянув в гигантскую воронку, накрыла подобно снежной лавине. На десятом ударе ему удалось абстрагироваться от боли, а мысли о сыне помогали не сойти с ума. Никогда, даже в самых горячих точках, находясь в эпицентре боя, Алексею не приходилась выдерживать такую адскую боль. Удары сыпались на него как из рога изобилия. Трое конвойных, обуреваемые молчаливой злобой, наносили беспорядочные удары по заключенному, превращая его лицо в кровавую маску, со знанием дела отбивая внутренности и ломая вторую руку. Впечатанный лицом в пол, Смоли, харкая горячей кровью, мыслями был далеко, там, где шумит камыш, поют кузнечики и доносится заливистый смех Ники:
«Лёшка, я хочу тебя, прямо здесь, – Азарова призывно улыбается, лежа на ароматной скошенной траве: черные волосы разметались, чувственные губы приоткрыты, влажная полоска зубов белым жемчугом сверкает в лучах полуденного солнца. – Любимый, мой единственный, мой…»
Смолин жадно целует полураскрытые губы возлюбленной, неторопливо расстегивая пуговицы на ее блузке.
«Твой, детка, твой…»
«Лёша, я хотела сказать тебе, милый, кажется, я беременна!»
Окончательно отключаясь, Смолин успел подумать о том, до чего же Рязанцева внешне похожа на покойную Азарову: тот же овал лица, цвет глаз, изгиб губ…
«Главное выдержать, а там – свобода…» – подумал Смолин, проваливаясь в черную бездну.
Когда он открыл затекший глаз, то почувствовал дурноту, накатившую на него. Изображение было расплывчатое, мутное, в воздухе плясали черные мушки, ноздри приятно щекотал специфический аромат карболки, хлорки, а так же с примесью йода и хлороформа.
«Получилось!» – удовлетворенно подумал он, и разбитые в кровь губы тронула легкая торжествующая полуулыбка.
* * *
Добравшись до Соль-Илецка и пройдя долгую проверку по всем инстанциям режимного предприятия, Рязанцева остановилась перед выкрашенную серой краской дверью.
– Добрый день, – Рязанцева напористо вошла в кабинет начальника отдела кадров закрытой тюрьмы строгого режима "Чёрный Дельфин".
– Проходите, гражданка Васнецова, – седовласая женщина мрачно кивнула, не отрывая взгляда от монитора, указав на стул, стоящий напротив её стола. Анжелика невесело усмехнулась своим мыслям, отметив печать беспросветной тоски на землистом лице безликой начальницы.
– Ольга Юрьевна, вот мои документы, рекомендательные письма, послужной список, – она протянула ей пакет документов, но та, мелькнув взглянув на него, отрывисто распорядилась, наконец-то удостаивая Рязанцеву взглядом.
– Я уже ознакомилась с Вашим личным делом, присаживайтесь, Наталья Фёдоровна.
– Спасибо, – Анжелика опустилась на стул, расправив прямую строгого покроя юбку на коленях.
– Не знаю какие цели Вы преследовали, устраиваясь сюда,возможно, это бегство от реальности, и Вы ещё ой как пожалеете о своём поступке, но в данный момент у нас "горит" вакансия, поэтому, душещипательных бесед я проводить с Вами я не намерена. Вижу, вижу, опыт работы с "Зэками" у Вас внушительный, что же, перейдём прямо к делу. Не буду объяснять специфику работы в закрытом режимном учреждении, Вам это не ново. Отмечу, что контингент наш – сплошь "смертники", поэтому, никакой жалости, но и попустительства наш главврач не допустит. График работы пять дней в неделю, с восьми утра до семи вечера, к окладу премиальные, плюс надбавка за ненормированный рабочий день.
– Да, я в курсе, меня всё устраивает. – Лика улыбнулась, – Я уже ознакомилась с режимом работы.
– Отлично! Я уже подготовила все документы, подпишите приказ, вот здесь, да, и вот здесь – в трудовом договоре…
Лика поставила чужую размашистую подпись в нужных графах, игнорируя гулко колотящееся сердце – Смолин был ближе, чем когда либо и эта самая близость к объекту её внезапно вспыхнувшей страсти не на шутку взволновала излишне эмоциональную натуру Рязанцевой.
– Надеюсь, процедура проверки Вас не утомила? – кадровик приподняла правую бровь.
– Нет, я привыкла. – Лика кашлянула, – Обычная проверка, разве чуть более доскональная.
– Отлично, Наталья Фёдоровна, думаю, Вы сможете прямо сейчас приступить к Вашим должностным обязанностям?
– Да, как скажете. – Рязанцева поднялась с места, демонстрируя служебное рвение.
– Ступайте на второй этаж, кабинет сорок пятый, спросите Ивана Петровича, это заместитель Ветрова, главного врача, он выдаст Вам одежду, поможет с устройством и введёт в курс дела.
– Всего доброго, – Анжелика дошла до двери, крепко сжимая ручки кожаного дипломата. Закрыв за собой дверь, она прислонилась к стене и в изнеможении вздохнула: часть сложнейшего дела была сделана…
Несмотря на поздний час, Павел Белов сидел у себя в кабинете, безжизненным взглядом запавших глаз глядя в потухший экран монитора. Время для него замедлило свой бег, превращая в некое подобие робота, способного лишь рефлекторно агонизировать снова, снова и снова переживая известия о череде внезапных смертей людей, погибших по вине Смолина. Даже находясь за решёткой это исчадие ада каким-то непостижимым образом творило зло, превращая окружение в послушных марионеток. Список его жертв с каждым днём становился всё более внушительным: Виктор Ежов, по глупости попавший в жернова адской машины, именуемой Алексей Смолин, теперь ещё Анжелика Рязанцева, ставшая жертвой дьявольского обаяния самого опасного преступника, пожалуй, за последние двадцать лет.
Голова нестерпимо болела, словно в неё какой-то садист ввинчивал острый ржавый гвоздь, загоняя его всё глубже и глубже. Выйдя из состояния ступора, полковник задел локтем чашку с давно остывшим кофе, заливая сладкой коричневатой жижей собственным брюки.
– Твою мать, – севшим голосом процедил он, промакивая влажными салфетками расползающееся пятно. Выбросив испачканные салфетки в корзину для бумаг, Белов щёлкнул по клавиатуре, выводя компьютер из спящего режима. Из отчётов агентуры было понятно, что девушке не покидала Канаду, но внутренний голос ему нашёптывал обратное. Белов знал невероятную способность противника к нахождению гениальных решений для выхода из самых критичных на первый взгляд ситуаций, и мог побиться об заклад, что сподвижники Смолина уже нашли способ, при помощи которого Рязанцева без проблем улетела по подложным документам из Канады, и теперь находится где-нибудь на подступах к Соль-Илецку. В том же направлении двигается и Круглов с сыном Смолина, а заодно, быть может, и сподвижник, устроивший побег его другу Круглову. Мысли путались в голове полковника, мешая адекватно размышлять. Шахматы. Вот что поможет ему проанализировать происходящие события. Вытащив шахматную доску, Белов расставил фигуры и задумался, вперив острый взгляд покрасневших голубых глаз в деревянного чёрного ферзя. События последних дней окончательно выбили его из колеи, постепенно делая из него агрессивного, расчётливого и, несомненно, жестокого противника. Так и не сумев прийти в себя после смерти горячо любимой Натальи, Белов напоминал собой оживший труп, этакого соскочившего с экранов очередного ужастика вампира, с налитыми кровю глазами и бледной, с зеленоватым отливом кожей.
«Итак, что мы имеем? Некто из близких друзей Смолина помог Круглову совершить побег из автоказака, организовал поддельные документы для него, сына Смолина и Анжелики Рязанцевой и вскоре непременно посодействует в передаче инъекции в «Чёрный Дельфин. Личность его мне и придётся установить, но каким образом, если весь предполагаемый круг общения Смолина мной уже досконально проработан? Ладно. Рассмотрю вариант передачи инъекции!».
Белов оторвал слезящиеся глаза от шахматной доски, вооружаясь личным делом на Анжелику Рязанцеву. С глянцевой фотографии на полковника смотрела девушка, как две капли воды похожая на погибшую Веронику Азарову.
«Вот очередная пешка в игре Смолина. Рязанцева! Но, что их связывает? Даю голову на отсечение, они прежде не были знакомы. Определённо решающую роль сыграла внешность Рязанцевой, но что толкнуло её на безумный шаг помогать бандиту такого масштабного уровня? Собственный дух авантюризма, кармическая завязка или непостижимая харизма Смолина? Стоп. Мне нужно мыслить как преступник. Какие бы действия я предпринял на его месте? Для начала внедрил бы своего человека в штат медицинского персонала,а дальше – инъекция, клиническая смерть, новые документы, вылет в другую страну, пластическая операция, ну и под занавес долгожданный реванш, холодная, и расчётливая месть!»
Белов надсадно вздохнул. Головная боль становилась просто нестерпимой. Выпив таблетку «анальгина», Павел сцепил руки в замок на затылке и нахмурился, вновь вперивая взгляд в шахматную доску.
– Ни единой зацепки, – Белов обречённо скривился.
В данный момент сотрудники его оперативной группы просматривали всех пассажиров женского пола от двадцати до семидесяти лет, вылетевших из Канадо в Екатеринбург. Разумеется, на это должно уйти уйма времени, но пока агентура прочёсывает списки, Смолин вполне может совершить самый дерзкий побег за всю историю тюрьмы «Чёрный Дельфин, при помощи Рязанцевой растворяясь в неизвестности. Устанавливать слежку за квартирой матери Круглова не имеет смысла. Виталий Круглов давно сделал свой выбор, равно как и гражданка Рязанцева. Надо каким-то образом вычислить пособника Смолина, но пока этот загадочный сподвижник оставался для Белова тайной за семью печатями.
Полковник взглянул на доску, где были прикреплены фотографии Смолина, Рязанцева и Круглова. Нахмурившись, Белов набрал по рации Денисова.
– Коля, – веско сказал он, с ненавистью глядя в привлекательное лицо Смолина. – Есть новости из «Дельфина»?
– Пал Дмитрич, ответ мной получен, но если честно, я не вполне уверен в том, что это именно та Рязанцева. Некая гражданка Васнецова сегодня была принята на работу в штат медсестры, но из фотографии из личного дела я не могу с уверенностью сказать, что это именно она.
– Мне нужны результаты, а не размытые оправдания. Немедленно прислать мне досье этой Васнецовой.
– Уже отправил, товарищ полковник, а заодно запись с камер наружного видеонаблюдения.
– Ты понимаешь, если это наша Рязанева, то она попытается «списать Смолина в покойники» в ближайщие же сутки своего пребывания в чёрном дельфине. Ему всегда дьявольски везло, но не в этот раз. Усилить охрану Смолина. Ни в коем случае не позволять Васнецовой приступать к должностным обязанностям до твоего приезда. Берёшь всё под личный контроль. Вылетаешь первым же рейсом.
– Слушаюсь.
– Увеличить численность бойцов около моего дома.
– Так точно, товарищ полковник.
– Что с анализом данных пасажиров? Есть зацепки?
– Пока нет, Пал Дмитрич.
– Отбой.
Белов, отключив связь, в ярости швырнул рацию в доску с фотографиями, с которой на него смотрели горящие опасным огнём глаза Смолина. В ушах раздался тихий угрожающий голос заклятого врага:
«Я тебя поймаю и прикончу, слово даю. Я способ найду»!
– Сука, – прохрипел Белов, сметая на пол шахматную доску. Фигуры с грохотом рассыпались на пол. Наступив подошвой ботинка на чёрного ферзя, Белов процедил металлическим голосом, словно затвором автомата щёлкнул:
– Вдвоём нам не жить. Я убью тебя, Смолин! Убью!
* * *
– Подъём, оса! – раздался над ухом Алексея властный начальственный рык. Выйдя из дремотного состояния, Смолин с трудом сфокусировался на суровом лице тюремщика: один глаз совсем заплыл, а второй видел лишь замутнённую картинку окружающего мира.
