Читать книгу: «Проданные долги. Счастья не будет?», страница 2
Глава 2
Я не была уверена, что все наладится, но у меня получилось сосредоточиться. Теперь не надо было думать, где переночевать. Я получила поддержку и стало сразу легче. Теперь нужно было доделать детали.
Так как у меня регистрация была в поселке, то и все дела решать надо было тут. Значит мне и нужно было тут зарегистрировать малышку у себя. И оформить в поликлинику. Добраться до приставов. План действий был оформлен. Я встала на ноги. Еще бы сил найти на все это… Но силы – это дело наживное.
– Тук, тук. Кто в теремочке живет? – довольно громко сказал Алик.
– Они уехали в город в магазин за вещами для Ани, – ответила я.
– Значит тебе оставили? – с насмешливой улыбкой сказал Алик.
– Пока поживу тут.
– Это хорошо, – он зашел на кухню. Поставил чайник. Как у себя дома. Он достал из кармана шоколадку. – Попьем чаю? Или ты на диете и шоколадки не ешь из-за кормления?
– Я не кормлю. Молока нет.
– А по груди не скажешь. Такое ощущение, что молока у тебя много.
– У меня всегда такая грудь большая. Так кажется, – ответила я. Под его взглядом стало не по себе. Мне не понравился его взгляд. Под ним стало просто не по себе. – Сейчас подойду.
Я сходила в комнату. Достала из чемодана вязанную кофту и накинула на плечи. Только после этого вернулась на кухню. Алик достал шоколадку и стал ее разламывать на кусочки.
– Вы давно тут живете? – спросила я.
– Лет пятнадцать назад дом купил, но долго не переезжал сюда, – ответил Алик. – Давай на «ты»? Мы же с тобой соседи.
– Хорошо. Я просто здесь давно жила. Тебя раньше не видела.
– Так я переехал лишь семь лет назад, – ответил он. – Мне зеленый чай без сахара. В шкафу на полке снизу. Я часто в гости захожу, поэтому все знаю.
– Гость, который почти живет?
– Почти так, – он улыбнулся. Я налила себе чая. Села напротив Алика. – У тебя первый ребенок?
– Да. Знаю, что уже возраст, но раньше не получалось да и времени не было на ребенка.
– Какая разница во сколько ребенка рожать? В двадцать лет или тридцать?
– Тогда к чему такой вопрос?
– Интересно. Ешь шоколадку. Она вкусная. Настроение поднимает.
– У меня проблем с настроением нет, – ответила я.
– Это хорошо. Обычно женщины, сталкиваясь с трудностями и с оставаясь с ребенком на руках, начинают грустить.
– Когда грустить? Надо проблемы решать.
– Чем планируешь заняться?
– Пока тут помогать буду. Потом посмотрим.
– Главное косметику не продавай и в пирамиды не зазывай. У нас уже есть такие девицы с заработком на дому.
– Алик, я никогда таким не занималась. Может Борис и говорил, что я занималась ерундой, но это не так.
– А чем занималась?
– У меня была сеть магазинов со средствами по уходу за кожей и волосами. Мы торговали в крупных торговых центрах по всей области. Сотрудничали с парикмахерскими, салонами красоты. Все шло хорошо, пока не ударила пандемия. Во время нее все закрыли. Работать было невозможно. А я как раз решила еще заняться косметикой и одновременно открыть свой салон. Все было рассчитано. Была и подушка безопасности. Но все полетело в трубу. Пришлось сокращать площади, отказываться от планов, пока я не осталась у разбитого корыта.
– И ничего нельзя было сделать?
– Ничего, – ответила я, беря кусочек шоколадки. – А тут еще и ребенок появился.
– Считай, что это компенсация за отобранные магазины.
– А я не виню Аню в том, что из-за нее я оказалась в самой глубокой яме, какую только для себя нашла. Но и отрицать не могу, что без малышки мне было бы проще.
– Никогда не угадаешь, что было бы если бы.
– Верно. Жаль, что вновь придется из ямы выбираться. Мне надо к Ани подойти, – сказала я, услышав, как Аня закапризничала.
Аня капризничала. Вроде и сытая, вроде и чистая, а все равно капризничала. Я взяла ее на руки. Начала укачивать. Аня только еще громче разревелась.
– Какая она у тебя громкая, – заметил Алик.
– Никак не могу понять, почему она плачет. Вроде все нормально…
– Тебе ее надо получше запеленать. Смотри, она руки вытащила и ногтем щечку царапнула. Вот представь, что ты сладко спишь, а тут вдруг на тебя кто-то напал. Она же не понимает, что это ее руки на нее же напали, – сказал Алик. – Показать, как пеленать?
– А ты умеешь?
– У меня их трое, – ответил Алик. – Руки я помыл. Так что не волнуйся. Клади малышку на кровать.
Он наклонился к ребенку. Быстро и ловко запеленал ее в старую наволочку, которую отдала мама. Аня от удивления даже плакать перестала. А смотрела на Алика и в ее взгляде явно читалось недовольство.
– Мне кажется, что ей эта идея не понравилась. Ей нравилось явно махать руками. А тут ее лишили свободы.
– Всему свое время. Со временем получит она свою свободу. Но пока надо руки прятать, чтобы себя не будить. А еще говорят, что маленькому ребенку непривычно быть в большом и холодном мире. Поэтому и пеленают их так плотно. Пеленка создает ощущение защищенности, – сказал Алик. – Когда нам плохо, то мы же ложимся под одеяло и укутываемся в него, стараясь отгородиться от злого мира. Вот и малышей мы отгораживаем, укутывая. Но все это быстро проходит. Через годик будет уже по дорожкам бегать. А там оглянутся не успеешь, так уже замуж выдавать будешь.
– Пока в это не верится.
– Я каждого ребенка из роддома забирал. Время со старшим ребенком пролетало так быстро, что я не успел. И главное, тогда пятидневку работал. Дома каждый вечер и выходные проводил, а ребенок вырос так быстро, что я не заметил. Со средней девчонкой и младшим парнем я уже старался замечать то, что не замечал со старшим. Но все равно не успел заметить, как они так быстро вырастают. Еще вчера дочка ко мне подходила с вопросами почему листья по осени с деревьев падают, а этой осенью я ее уже замуж выдал.
– Фотографии? Может с помощью них можно все это отследить?
– Нет. Они лишь напомнят о каких-то моментах. Вот сейчас, когда у меня уже два внука есть, то я могу за ними наблюдать и тогда понимаю то, чего упускал. Понимаешь, когда живешь все время рядом с ребенком, не спишь, думаешь, как накормить и напоить, одеть, про себя не забыть, то не замечаешь таких мелочей, как взросление детей, – ответил Алик. – Кроватки у тебя нет?
– Пока нет.
– Надо будет это исправить, – ответил Алик. Аня вздохнула и закрыла глаза. – Сейчас она чувствует себя в безопасности вот и спит. Вот и Боря с Маришей вернулись. Посмотрим, чего они там такого накупили?
Первое, что я увидела – это коляску. Борис не долго думая, сразу поставил ее на колеса. Как я поняла, она была три в одном. Девчонки в палате, с которыми я лежала на сохранение и у которых уже был не первый ребенок, считали, что она не очень удобная, но выбирать не приходилось. Внутри была люлька, в которую можно было пока положить Аню. Мама раскладывала детские вещи. Маленькие кофточки, комбинезоны, пеленки. На всем этом она тут же срезала ценники. Одеяло.
– Да вы тут весь магазин скупили? – добродушно сказал Алик.
– Там все такое красивое, что остановиться было сложно, – сказала мама.
– Так девка без приданного. В какие это ворота годиться? Нужно ее одеть, раз мать об этом позаботиться не смогла, – кинув на меня взгляд, сказал Борис.
– Спасибо, – пробормотала я.
– Света, вещи в ванную отнеси. Надо их замочить в тазике. Вот, я даже специальное средство купила. Раньше мы детское мыло на терке терли, а теперь все можно в жидком виде купить. Сейчас много чего изменилось.
– Еле нашли твою смесь, – сказал Борис. – Мать хоть и не хотела памперсы покупать, но вроде двадцать первый век на дворе. Мы хоть и можем на веревках пеленки повесить… Только чего люди скажут? Что я не могу позволить внучке одноразовые портки купить?
– Да кому какое дело, Борь? – рассмеялся Алик. – Чего ты все на других смотришь?
– Не, но должно же быть как у людей, – немного растерянно сказал Борис.
– Дай я тебя отвлеку. Нашел я покупателя на твоего порося. Пол туши купит. Обговорим это дело? – уводя в терраску Бориса, сказал Алик.
Я пошла стирать детские вещи. Мама взялась обрабатывать коляску. Кукарекал петух. В терраске разговаривали мужчины. Я слышала их голоса, но слов разобрать не могла. Из-за умиротворенной обстановке адреналин начал спадать, а я начала оседать. Голова закружилась. Перед глазами заплясали звездочки.
Никогда в обморок не падала, а тут начала оседать, понимая, что тело перестало слушаться. Я упала. Затмение продолжалось пару минут. Я вновь открыла глаза. Ничего не изменилось. Разговор в терраске продолжался. Куры продолжали кудахтать. А я сидела на полу около тазика, в котором стирала детские вещи. На глазах навернулись слезы. Вот как я могла дойти до такого? В какой момент?
Когда начались проблемы, то я рассчитывала на поддержку Олега. Он ее оказал. Весьма своеобразно, но Олег ее оказал. Он все время меня пинал, говоря, что я могу все исправить. И я старалась это исправлять. Что-то должен был сделать Олег. Я на него надеялась, но чем ближе подходила дата родов, тем больше между нами возникала пропасть. Он понял, что я не вывожу, а я поняла, что осталась одна. Одна с Аней.
Сейчас же, сидя перед тазиком, я понимала, что это одиночество теперь будет со мной всегда. Даже вернувшись домой, я продолжала чувствовать себя одинокой. Никто не спросил, как я себя чувствую. Никто не спросил ела ли я. Понятно, что я была самостоятельной и взрослой, но сейчас мне хотелось, чтобы меня просто пожалели, а не продолжали попрекать неудачей.
Когда я продолжила стирать, то заметила дрожь в руках. Сил не было. Но они должны были появиться. Я не могла начать сдаваться, когда закрыла несколько пунктов, которые меня беспокоили. Да, теперь есть крыша над головой и вещи для малышки, да я знаю, что получу свою тарелку супа, но я все равно буду одна. И с этим ничего не поделать.
Я так устала, что после ужина, сразу пошла спать. Хорошо, что Аня придерживалась того же мнения. Она поела последний раз в одиннадцать вечера и уснула на всю ночь. Несколько раз за ночь к нам заглядывала мама. Я слышала ее тихие шаги. Но вот спрашивать, что она хотела, у меня нет сил.
В пять утра проснулся Борис. Он так громко топал, что я проснулась и поняла, что наступило утро, а вместе с ней наступила новая жизнь.
Я знала, что такое держать скотину. Утром надо проснуться и пойти покормить кур. Еще Борис держал овец и свиней. Огород. Рабочий день у нас начинался с утра и длился до восьми – девяти вечера, когда сил хватало лишь на то, чтобы упасть на кровать и забыться сном без сновидений.
Понятно, что у меня был теперь маленький ребенок, но прятаться в комнате я не могла. Мне нужно было вкладывать свой труд в общую копилку. Хотя особо сил на это не было.
Дни полетели, как осенние листья. Я смотрела на них и не знала за что уцепиться. То мы квасили капусту, то я стирала, то успокаивала Аню. Потом я ехала в поликлинику. Недосыпание. Упадок сил. Желание упасть в кровать и не просыпаться несколько дней. При этом меня все еще подгонял Борис, считая, что я ничего не делаю.
С Борисом у нас так и остались тяжелые отношения. Иногда мне казалось, что он меня ненавидел. Я не могла лишнего слова сказать, иначе он начинал накидывать десяток слов на мое одно. Домашний диктатор, на которого не было управы. И это меня сильно нервировало, только с каждым новым днем я понимала, что начинаю все это воспринимать, как норму.
Я с нетерпением ждала того момента, когда мне вернут деньги. Уже начала искать квартиру для съема, чтобы уехать и жить одной, но в последний миг вмешалась мама.
Мы с ней делали кабачковую икру. Кабачков было много. Я их чистила и резала, а мама тушила в скороварке. Меня раньше всегда поражали масштабы домашних заготовок. Но если учесть, что мама и Борис жили за счет участка, то это все было весьма оправдано. Аня спала в коляске на улице. Ей нравилось спать на свежем воздухе. Тут я ее понимала. Теплое одеяло. Сытый желудок. Свежий воздух. А еще ей надо было расти. На рост уходило много сил и энергии. А Аня росла хорошо.
– Свет, я знаю, что ты хочешь уехать, – начала мама.
– А ты хочешь меня отговорить?
– Нет. Я не могу этого сделать. Ты всегда была упрямой. И твое упрямство мне перебороть, – ответила мама. – Ты всегда знаешь, как лучше поступать. И часто добиваешься результата.
– Но ты против моего отъезда?
– Я этого не хочу, – ответила мама. – Мы так давно не виделись. И я просто по тебе соскучилась. Не хочу тебя вновь терять. А мне кажется, что если ты уедешь, то мы опять потеряем друг друга. Сейчас вроде худой мир, но он лучше, чем постоянные ссоры. Сейчас наступит зима. Работы станет меньше. Я вижу, что ты устаешь. Но скоро можно будет передохнуть. Правда мне придется в больницу съездить. Сосуды подлечить. И…
– И ты боишься оставить дом без присмотра?
– Борис может все сделать самостоятельно, но он все же не молодеет. А еще он боится один оставаться, хотя никогда в этом не признается, – сказала мама. Она мечтательно улыбнулась своим мыслям. – Да и с долгами тебе будет проще расплатиться, если станешь у нас жить. Зачем тебе жизнь усложнять? И без того сложно. Боря предложил покрыть одну пятую долю твоих долгов.
– Я не хочу от него ничего принимать. Он потом меня замучает тем, что решил мои проблемы.
– Боря может быть резким, но он тебя любит и переживает. Просто выражает это по-своему.
– Не хочу принимать от него помощь, но какое-то время я еще у вас поживу, – решала я. Оставлять маму в тяжелое время мне совсем не хотелось.
Два месяца пролетели словно один длинный нескончаемый сон. Сил не было. У Ани начались колики. Она плохо спала по ночам. Борис начал жаловаться, что из-за ее плача он не высыпается. Из-за этого приходилось выходить с Аней на улицу, где ей становилось легче. Так я начала с Аней гулять по ночам. При этом если коляска останавливалась, то Аня начинала плакать.
Ноябрь. Дороги сковали морозом. Пустые ветви деревьев без листьев. Холодное небо, часто без облаков и с россыпью звезд. Редкий лай собак, который мог перерасти в большой скандал и заполнить пустоту улиц. И в этой картине я была чужой. В такое время и в такую погоду надо было дома спать, а не по улицам болтаться.
Споры с приставами закончились. Долг Римме Владимировны я отдала. У меня появилось немного денег, но я все тратила на Аню. Все время надо было что-то покупать, нужно было проходить обследования, некоторые из них были платными. Хорошо, что пока все обходилось. Аня была здоровой девочкой, которая только плохо переносила смесь. На одну у нее была аллергия, а от другой у нее были колики и запоры.
– Тебе чего не спиться? – услышала я голос Алика. Он вынырнул откуда-то из кустов.
– Аня в последнее время спит, пока я хожу. А ты откуда?
– Из гостей, – ответил он. – Дорогу сокращал. Ты сама-то хоть иногда спишь? А то днем все чего-то делаешь. По ночам гуляешь.
– Первые года самые трудные. Потом будет легче. Мне надо дождаться, когда она пойдет в садик…
– У тебя садик в семи километрах. Еще до остановки пиликать и пиликать. Поэтому я бы не надеялся, что станет легче.
– К садику можно переехать поближе. Скоро все наладится.
– А если нет? Согласись, что не всегда наши ожидания оправдываются.
– Значит буду стараться, чтобы все наладилось, – ответила я. Мы шли вместе с ним по дороге. У коляски скрипели колеса. Мороз покусывал щеки и нос. Я шла вперед машинально, не чувствуя усталости.
– А если не получится?
– Слушай, разве можно поворачивать назад, когда все пути отрезаны? Надо двигаться вперед. Все равно другого выхода нет.
– А как же сдаться? Оставить ребенка матери и вновь попытать удачи?
– Нет. Я не могу этого сделать.
– Почему? Я знаю случаи, когда так поступали. Ты же молодая девка. С амбициями. Чего тебе тут себя хоронить? Опутывать ребенком…
– Ребенок появился. Точка. Бросать его – это как бросать себя. Так нельзя поступать. Да и не хочу я так делать. Мне не двадцать лет, когда кажется, что все впереди и все можно успеть. Я с Аней влезла в последней вагон. Мне уже ставили диагноз бесплодие, когда я вдруг забеременела Аней. Поэтому и решила не делать аборт, хотя понимала, что рожать сейчас не самое лучшее время. Олег был против, а потом решил, что поможет мне с ребенком, если родиться мальчик. Но может и к лучшему, что родилась девочка. Лучше уж мы с ней будем жить вдвоем, чем каждый раз бояться, когда наш папа вернется домой. Пусть у Бори и мамы сложно жить, но на деле намного спокойнее, чем с Олегом. Так что не все так сложно, как кажется.
– Я так понимаю, что счастья в браке не было?
– А был брак? Мы с Олегом не расписались. Он был против. Совместный брак был невыгоден экономически.
– Чтобы не делить долги?
– Так ведь никто не думал, что все так закончится. Да и когда начинаешь встречаться, то не думаешь о разочаровании. Не видишь ничего плохого в человеке, который рядом. А когда видишь его гниль, то пытаешься эту гниль как-то оправдать, потому что уже есть привычка, потому что двоих много чего связывает, и потому что кажется одной будет жить сложнее, чем с ним.
– Я этого никогда не понимал. Наверное, потому что хорошо разбираюсь в людях и не собираю вокруг себя гнилых людей.
– Человек может измениться в процессе, – ответила я. – Вначале человек может быть вполне добрым, открытым и милым, а потому что-то произойдет и человек меняется.
– Так случилось с отцом Ани?
– Нет. Он всегда был таким, только… Если ты на коне, то он тебя будет уважать, а если упал с коня, то он жалеть не будет, а попытается добить, считая, что этому миру нужны лишь сильные личности. Я в его глазах оказалась слабой. Уверяла, что со всем справляюсь, а оказалось, что я просто физически не успела это сделать. Мне приходилось лежать часто на сохранении. Потом не удалось договориться с банком об отсрочки. Я стояла и смотрела, как жизнь срывает последние кусочки от моего благосостояния. При этом остановить этот листопад у меня не получалось.
– И вместо поддержки одни пинки, чтобы окончательно добить.
– Ну, иногда пинок можно использовать, как старт. Я считаю, что это старт.
– Старт для новой жизни?
– Старт начала испытаний. Если справлюсь, то все дальше будет хорошо.
– Оптимизм вдохновляет, – сказал Алик.
– А что еще остается делать? Ныть и плакать, что все плохо? Когда я вернулась из роддома, то мне было страшно. Сейчас страхи остались, но появилась уверенность, что я со всем справлюсь.
– Справишься, – согласился со мной Алик. – Если раньше не свалишься от усталости.
– Я крепче, чем выгляжу.
– Маришка в больницу легла?
– На следующей неделе ложиться, – ответила я.
– Останешься в доме за хозяйку?
– Нет. Я в этом доме никогда не стану хозяйкой. Да мне этого и не хочется.
– А чего хочется?
– Сейчас? Спать, – ответила я. Алик рассмеялся.
– Согласен. Время сейчас позднее, – ответил он.
– Только вот Ани все равно. Сейчас в дом войду, так она опять плакать начнет.
– И сколько ты будешь так гулять?
– До пяти утра, пока Борис не проснется. Тогда я пойду домой. Покормлю Аню. К десяти она уснет на улице. И тогда у меня будет часа два, чтобы поспать. Еще будет часа два вечером. Если получится…
– Очень много.
– Маленькие дети – это всегда сложно, – ответила я. – Но я не жалею.
– Хочешь пойти ко мне?
– Аня будет плакать.
– И чего? Меня детский плач не раздражает. Зато мы с тобой сможем попить кофе. И ты погреешься. Так как?
– Нет. Мне помощь не нужна, – ответила я. – Но спасибо за предложение.
– Почему?
– Потому что не хочу потом за это расплачиваться. А расплачиваться придется. Ничего просто так люди не делают, – ответила я. Алик добродушно хохотнул.
– Тогда я удаляюсь. Если что, то стучись.
– Обязательно, – ответила я, решив, что если постучусь то в последнюю очередь. Связываться с ним мне не хотелось. Пусть он и располагал к себе, но это как раз и напрягало. Что-то мне подсказывало – Алик не просто так хочет помочь. Ошибаться же второй раз, как с Олегом, мне совсем не хотелось.
Я не понимала мотивов Алика. Не понимала, чего ему от меня надо. Отношения меня больше не интересовали. Да и вряд ли ему эти отношения были нужны. Алик был уже достаточно взрослым мужчиной, чтобы внуков растить. А если ему седина в бровь и ударила, то вряд ли он позарится на такую старуху, как я. Кто бы что не говорил, но я постоянно слышала, что чем женщина становилась старше, тем она становилась хуже. Зато мужчина был как выдержанное вино – с возрастом становился лишь лучше. Я могла бы поспорить с этим утверждением, но мужчины в это верили.
У меня был знакомый, который развелся с женой, с которой прожил двадцать пять лет, и все ради молодого тела и глупой головы. И даже предъявлял доказательства, что лучше глупости слушать и ласкать гладкое тело, чем общаться с умным сморщенным яблоком. Яблоко можно и на работу нанять, а вот с телом надо развлекаться. Конечно, я бы на эту тему поспорила. Но этот знакомый был мне важен по работе, поэтому я помалкивала, не соглашаясь и не отрицая. Олег был с ним полностью согласен, поэтому когда мне перевалило за тридцать лет, то он постоянно стал говорит, что со мной живет исключительно из жалости, потому что знает: если меня бросит, то я на всю оставшуюся жизнь останусь одна.
Как ни странно, но я вначале к словам Олега относилась, как к стебу. Такой жесткой шутки. Но потом я почему-то начала верить в его слова. Вскоре слова Олега стали для меня чем-то таким, что не требует объяснений и критики. Он был просто прав. А значит я уже старая для отношений. Значит я придумала свой ум. Если бы я действительно была умной, то меня никогда бы не постигла такая неудача. Постепенно в голове сложилась мысль, что старая дура никому не будет нужна. И при этом меня такие мысли совсем не беспокоили. Наоборот, я радовалась тому, что на меня не будут обращать внимания мужчины. Я не хотела вновь начинать отношения, в которых буду кем-то вроде боксерской груши и служанке при неудачнике. Олег много чего говорил. Все пытался убедить меня, что он кто-то и чего-то в этой жизни достиг, но я видела в нем лишь неудачника. Его внушение и вера в его слова достигла максимума. А раз он говорил, что удачливые мужчины живут лишь с красотками, а я такой красоткой не являлась, то он был неудачником раз жил со мной.
Иногда мне казалось, что у меня были проблемы с самооценкой. Ведь все было иначе. Еще недавно я так не считала. Но постоянная усталость, недосыпание и убеждение со всех сторон, что я неудачница, заставили меня пойти по пути меньшего сопротивления. Я просто не стала спорить с окружающим миром. Раз они так говорили, то это была правда. Тратить силы на опровержение ярлыков, что повесели на меня окружающие – это была непозволительная роскошь.
Алик же чего-то от меня хотел. Я это видела, но не понимала. И не хотела понимать. Мне нужно было просто пока держаться. А дальше… Дальше я бы стала думать, как дальше выбраться из всего этого.
Я задремала. Аня спала, поэтому я могла себе это позволить. Сон без сновидений. Это не восстановление эмоционального состояния, а всего лишь физический отдых, чтобы продолжать выполнять работу.
– Ну и чего ты плачешь? Проснулась, а никого нет? Так мы все тут, – ласковый голос мамы проник в сознание. Значит Аня захныкала, а я не смогла к ней встать.
И вот голос мамы отдаляется. Мне нужно было встать и забрать Аню у мамы, которой и без внучке было чем заняться, а сил встать не было. Тело налилось свинцовой тяжестью. Я просто отказалась вставать, убеждая себя, что могу поспать еще минутку-другую.
– И чего? Ты у нас теперь в няньки нанялась? Делать нечего? Пока эта лентяйка будет дрыхнуть, то ты будешь себя изводить? – голос Бориса разнесся по всему дому. Надо открыть глаза. Нужно проснуться, а сил нет.
– Не надо так. Света устала, – голос мамы тихий и спокойный.
– Да мне плевать на ее усталость! Ты пашешь не меньше ее, а днем не спишь. Будешь дальше ее так баловать, то точно тебе на шею сядет. А у тебя и без нее проблем со здоровьем. Или ты уже поправилась? Тогда зачем тебе в больницу ложиться?
– Вот опять начинаешь? Борь, я туда лягу недели на две. Ты и не заметишь моего отсутствия.
– До сих пор не понимаю твоего желания в больнице валяться. Сосуды! Придумаешь тоже! Выпила бы самогонки и все сосуды бы мигом прочистились. Но ты же у нас не пьешь! Все врачей слушаешь!
– Борь, если я с тобой пить начну, то мне никакого здоровья не хватит. Ты же не хочешь, чтобы у меня тромб оторвался или сердце остановилось?
– Дура.
– Вот про это я и говорю. А там поставят капельницы. Прокапают. И я к тебе вернусь помолодевшей лет на двадцать, – тихо сказала мама.
– А если мне не нужна такая молодая? Мне теперь тебя на порог не пускать? – спросил Борис. – Вот придешь домой вся такая обновленная и помолодевшая, так я тебя точно на порог не пущу.
– Я попрошу Свету, чтобы она на себя скотину взяла и готовку.
– Мне помощь от этой не нужна. Сам справлюсь. А не справлюсь, так потом тебе в вину поставлю, – недовольно сказал Борис. – Чтобы знала как в больницу ложиться и одного мужика оставлять.
Я все же встала. Глаза открылись с трудом. Но и спать, слушая, как отчим маме чувство вины навязывает, у меня больше не было сил. Вот зачем он так с ней? Она ведь без выходных на него пашет, а он этим еще и попрекает.
– Вот и лентяйка проснулась, – недовольно сказал Борис, переключаясь на меня. – Будешь на мать ребенка вешать, то быстро выгоню.
Как же мне хотелось его послать, но я не могла. Мне нужно было держать язык за зубами ради дочери, ради мамы. Хотя… Может он действительно был прав? Может я была еще та неблагодарная дочь?
Забрав Аню, я вернулась в комнату. Ее надо было накормить, переодеть, а потом еще дров принести. Растопить печь. И еще вещи были не постираны. Я посмотрела на дочь и расплакалась. Почему все так получилось? Почему у меня не могло быть нормальной жизни? Хотя я и не знала, что такое нормальная жизнь. Хотя может это и есть та норма, к которой я так стремилась? Может мне надо радоваться, а не слезы лить? Только если это нормально, тогда почему так тяжело?
