Читать книгу: «Идущие навстречу. На пути друг к другу. Между двух огней», страница 5
Глава III
Ровина росла единственным ребенком в семье. Своего младшего братика, не прожившего на свете и года, она едва помнила, к моменту, когда скарлатина унесла его, ей самой не миновало и четырех лет. В ровининых воспоминаниях остался милый крошка, что тянул к ней ручонки и что-то щебетал на своем непонятном языке. Грусть, сопровождавшая его уход, давно забылась, осталось только светлое чувство любви к кому-то, нуждавшемуся в ее заботе.
Больше детей у ее матери не было, и все свои чувства она обратила на дочку. Разрываясь между двумя противоположными стремлениями: как доставить девочке больше радости и как бы ее не избаловать, мать мешала строгости с потаканием девчоночьим прихотям. Отец, человек добрый и мягкий, дочку обожал, но в воспитание ее не вмешивался. Было оно достаточно беспорядочным, ей многое позволялось, жизнь она вела вольную, ограниченную не столько строгим обхождением, сколько не слишком большим состоянием родителей. Однако возможность гостить у богатых родственников познакомила девочку и с роскошью. Свободы, ей предоставляемой, было довольно, чтобы выработать у нее порядочную самостоятельность, и даже не столько применяемая к ней временами строгость, сколько привычка прислушиваться к мнению горячо обожаемой матери, старающейся сдерживать ее порывы, не дали Ровине превратиться в безнадежно избалованную девчонку.
Необходимый минимум образования она получила и, даже, будучи от природы любознательной и восприимчивой, вполне преуспела в тех науках, которые ей преподавали. Она была начитана, обладала некоторыми сведениями из истории и географии, прошла незначительный курс математики, умела музицировать, не обладая художественными способностями, рисовать так и не научилась, зато владела ниткой с иголкой, танцевала, ездила верхом, словом, знала и умела все то, что положено для девушки ее круга.
Матери не стало в тот самый период, когда начинается взросление, когда вчерашний ребенок начинает открывать в себе неизведанные силы, когда душу томят непонятные желания, и человеком завладевают совершенно новые интересы. Окажись мать рядом с нею в эту непростую пору, кто знает, быть может, ей удалось бы смягчить поведение дочери, уберечь ее от опасного влияния нового окружения и удержать от слишком опрометчивых поступков. Тогда, скорее всего, и не случилась бы и настоящая история.
…
Ветви деревьев хлестали Ровину по лицу, корни цеплялись за ноги, не пускал кустарник, все пыталось ее задержать. А сзади уже настигал похититель. Глаза его горели жаждой мщения, он тяжело дышал, и нож сверкал в его руке.
Ровина продиралась сквозь темный лес, движимая одним желанием – где-то укрыться, спрятаться, спастись от этого безумия. Тут земля расступилась, и она полетела вниз. Вскочив, девушка торопливо огляделась. Она оказалась в какой-то заросшей ложбине, со всех сторон рос густой кустарник. Ровина стала пробираться дальше. Твердая почва сменилась жидкой грязью, ноги в ней вязли, кусты окружали все плотнее и плотнее. Вперед девушка двигалась с огромным трудом. Наконец силы ее иссякли, и она так и застыла среди необъятного мрачного леса, одна, без помощи, без надежды на спасение. Молча ждала она конца.
Хорвин был совсем близко, она видела его пылающее ненавистью лицо, его безумный взгляд. Вот он занес нож, вот протянул руку, вот схватил ее. Девушка рванулась, но не могла даже пошевельнуться. Тогда она закричала, но и крик из горла не шел, как будто ей отказали не только руки и ноги, но и голос. Сделав последнее усилие вырваться из этого кошмара, она попыталась оттолкнуть его и открыла глаза.
Ровина по-прежнему была привязана к дереву, и Хорвин несильно тряс ее за плечо.
«Господи, это же сон, всего лишь сон!»
Но облегчение не пришло. Этот, реальный Хорвин не сжимал ножа в руке, и смотрел он спокойнее, чем его двойник из сна, но страх, будто вырвавшись из сновидений наружу, по-прежнему терзал девушку: она все еще не знала, чего ожидать от своего похитителя.
Между тем Хорвин стал ее развязывать. Но даже когда стягивающие ее путы пали, девушка не смогла пошевелиться. Ночной кошмар перешел в явь: тело отказывалось служить ей.
– Я себя не чувствую, – прошептала Ровина с ужасом.
Хорвин скользнул взглядом по ее безжизненным конечностям.
– У тебя затекло тело. Это – от веревок, – объяснил он.
Ровина бессильно глядела на него, не понимая, что делать. Хорвин посмотрел на ее несчастное лицо, на повисшие руки, снова на лицо…
– Потерпи, сейчас я помогу тебе, – сказал он ровным голосом.
Двумя ладонями он взял ее руку, немного подержал и начал медленно растирать. Руки его, еще вчера такие жестокие, сегодня прикасались бережно, стараясь не причинить лишних страданий. В лицо ей он теперь не смотрел, и Ровина видела только его склоненную голову. Ее руку начало покалывать, потом появилась боль, потом боль постепенно отступила перед разливающимся по телу теплом. Почувствовав, что снова может управлять рукою, Ровина осторожно попыталась ее высвободить. Тут же отпустив ее, Хорвин взялся за вторую, потом занялся ее ногами. Жизнь возвращалась в ее онемевшее тело, она снова могла ощущать, двигаться, она становилась сама собой.
– Спасибо, – тихо пробормотала Ровина, пока с его помощью поднималась на ноги.
Хорвин задержал на ней взгляд и отвернулся. Невысказанные слова повисли в воздухе.
«Так что же он думает, что испытывает, как относится ко мне?»
Ответов у Ровины не было. Ее спутник был одновременно и мучителем, и защитником, и какой стороной своей натуры он обернется в следующий момент, она не знала.
А вокруг вовсю разгоралось утро. Небо сменило ночную синь на дневную голубизну. Пробившиеся сквозь густую листву лучики солнца желтыми пятнами легли на траву. Хор птиц радостно возвещал гимн новому дню. Воздух гудел от пробудившихся жуков.
Ровина оглянулась кругом. Она увидела, что следы их стоянки уже убраны. Не было лежанки, устроенной из травы и веток, исчезла набранная Хорвином куча хвороста, на месте костра находился кусок свежего дерна. Лошадь, привязанная уже в другом месте, неторопливо пощипывала травку. Теперь, залитая утренним светом, полянка смотрелась более мирно, и повеселевший в ожидании дня лес не навевал такую жуть, как вчера.
Хорвин тронул девушку за руку и пошел в промежуток между росшими с краю лужайки кустами орешника. Девушка неуверенно двинулась за ним следом.
Молодой человек привел ее в ту же ложбинку, что и вечером. Ее встретило ласковое журчание ручья, от воды пахло свежестью.
Присев, Ровина опустила ладони в прохладную влагу. Плеснула водой в лицо. Брызги искорками блеснули в лучах солнца. Она зачерпнула еще. Вкус воды отдавал ароматом трав.
Пока она умывалась, Хорвин молча наблюдал за ней. Девушка бросала на него быстрые взгляды, пытаясь определить его настроение. В глазах Хорвина не было безумия его ночного двойника, но смотрел он строго и сумрачно, лицо оставалось напряженным.
Закончив умывание, Ровина занялась волосами. За прошедшие день и ночь волосы спутались, в них застряли сучки, какой-то сор, пряди лезли в лицо, мешая смотреть. Девушка пыталась расчесать их пальцами. Получалось плохо. Наконец она рискнула обратиться к своему похитителю.
– У тебя нет гребня?
– Чего нет, того нет, – он следил за ее стараниями без улыбки.
– Так что же мне делать? – спросила она растерянно.
– Так перебьешься. Косынкой завяжи.
Ровина вздохнула. Снова рядом с ней был жестокий человек, сделавший своей целью причинять ей страдания.
Пока Ровина развязывала платок, доставшийся ей вчера, Хорвин извлек нож. Знакомый страх сжал девушке сердце и, отшатнувшись, она попыталась загородиться платком. Как будто не замечая ее испуга, молодой человек начал бриться. Ровина перевела дух. Как завороженная, она следила, как ровными твердыми движениями он водил острое лезвие вдоль щеки. Его нож, не очень длинный, широкий, обоюдоострый, словно притягивал ее. Спокойная уверенность, с которой Хорвин обращался с ним, говорила о давнем его знакомстве с этим оружием.
Вспомнив и о своих волосах, девушка стала рассматривать бывший у нее платок, пытаясь понять, как его повязывают. Что Хорвин дал его в качестве головного убора, она сообразила, но навыков пользоваться такими платками у нее не было. Наконец она откинула назад волосы, прикрыла их платком и завязала сзади.
Справившись с этим, она вопросительно посмотрела на молодого человека. Тот тоже закончил уже приводить себя в порядок. Спрятав нож, он повел свою пленницу обратно на поляну.
Усадив ее на кочку, он отправился к своему мешку. Девушка сразу принялась ерзать, после ночи, проведенной сидя, у нее ныло все тело. Найти удобной позы не удавалось, она так и осталась сидеть, неловко выставив колени перед собой и опершись о них локтями
Между тем Хорвин вернулся с двумя ломтями хлеба, один из них он вручил своей пленнице. Ухватив ломоть обеими руками, Ровина впилась в него зубами. Вчера волнения ослабили ее чувство голода, но сегодня организм взял свое, и ей очень хотелось есть. Куда-то исчезли манеры хорошо воспитанной девушки, она торопливо заглатывала хлеб, как будто его собирались отобрать. Кусок исчез в мгновение ока, и Ровина умоляюще взглянула на своего спутника. Хорвин медленно жевал свою порцию.
– А… можно мне еще? – робко поинтересовалась она.
– Нет, – ответил он жестко.
– Почему? – она не удержалась и добавила с оттенком сарказма. – Что, голод тоже входит в мое наказание?
– Да, – был короткий ответ.
Ровина вздохнула и тоскливо уставилась на его хлеб. Ел он, не торопясь, тщательно пережевывая.
И тут ей пришла в голову одна простая мысль: кусок хлеба, доставшийся Хорвину, ничем не отличался от ее порции.
– А разве ты не испытываешь голод? – спросила девушка тихо.
– Испытываю, – ответил ее спутник все тем же ровным тоном.
– Так зачем?
– Что зачем?
– Зачем ты себя-то мучаешь? – шепнула она недоуменно.
Он повернул голову и уставился на нее немигающим взглядом.
– Это входит в мое наказание.
Ровина посмотрела на него с изумлением.
– Так ты… тоже несешь наказание? – с трудом выговорила она.
– Конечно, несу, – ответил ее мучитель. – Мы с тобой сейчас в одной связке, моя милая.
Глава IV
Ровине нравилось ездить верхом, этот способ передвижения она предпочитала карете. Свежесть обвевающего лицо ветерка, простор, открывающийся взору, возможность быстрой езды – все это притягивало ее, и на верховые прогулки она всегда отправлялась с радостью.
Сейчас все было иначе.
Уже второй день она ехала, сидя по-мужски.
Ровина не привыкла ездить на лошади тем способом, что сейчас считается естественным. В те времена катающиеся верхом дамы спускали обе ноги на одну сторону, для этого существовали специально приспособленные женские седла. Собственно, поскольку даже верховой ездой женщина была вынуждена заниматься в юбке, отличающейся от ее обычной лишь меньшей пышностью, такая посадка становилась единственно возможной. И дамам такой способ езды вовсе не казался неудобным или небезопасным, напротив, традиционная посадка воспринималась ими, как неестественная.
А вот Ровине пришлось испытать на себе все тяготы непривычного положения. Ноги ее были неудобно вывернуты, юбка мешала, вдобавок связанные руки ограничивали движения. Все это заставляло ее чувствовать себя в седле неуверенно, и она была постоянно напряжена.
С лошади Ровине была видна только спина ее похитителя. Как и вчера, он размеренно шагал перед ней, без колебаний выбирая дорогу среди сплетения древесных стволов и кустарника. Ровина поглядывала на него с сомнением. Ей очень хотелось его расспросить, но вступать с ним в разговор Ровина боялась, она не знала, как он отреагирует. Наконец она решилась:
– Куда мы идем?
– Это не важно, – отозвался он сразу.
– А что важно? – рискнула она продолжить разговор с его затылком.
– Важно, какими мы придем к концу пути, – ответил ее спутник, по-прежнему не оборачиваясь.
– Мы? – Ровина выловила в ответе самое важное для себя слово. Оно означало, что она не одинока, что она не одна барахтается в этом кошмаре, что Хорвин – не только ее противник, но и товарищ по несчастью.
– Да, мы, – подтвердил Хорвин ее мысли. – Я ведь тоже проделываю этот путь. Не считаешь ли ты, что мне легче, чем тебе.
Ровина задумалась. Ей представилось, сколько он взвалил на себя, затащив ее в эту глушь. Ведь это он несет ответственность за них обоих. Ведь это на нем – все заботы.
– Быть может, даже тяжелее, – согласилась она.
Хорвин быстро оглянулся, в глазах у него мелькнуло удивление. Он немного помолчал.
– Нет, тяжелее вряд ли, – сказал он наконец. – Я все же знаком с такой жизнью, а ты – нет.
«А ведь он, действительно, обречен переносить все то же, что и я. – пронеслось в голове его пленницы. – Не пощадил ни меня, ни себя самого. Ну что он за человек?!»
Она оценивающе посмотрела на своего похитителя. Снова его окликнула.
– Скажи, Хорвин. Почему ты выбрал именно такое возмездие?
Хорвин остановился. Обернулся. Встретился взглядом с девушкой.
– Ты не пустила меня в свой мир, – произнес он медленно. – Вот я и решил заставить тебя пожить в моем.
Не выдержав его пристального взгляда, Ровина отвела глаза.
Он неторопливо двинулся дальше. Ровина молчала. Она пыталась разобраться в том, что увидела в своем спутнике за эти два дня. Впечатления были слишком разными, она не могла понять ни чего от него ожидать, ни как к нему относиться.
Между тем их путь продолжался. Солнце стояло уже высоко, но под кронами деревьев царила прохлада. Окружающие путников со всех сторон высокие буки, раскидистые клены, мощные дубы не пропускали солнечный свет к подножию. Несмотря на яркий день, здесь, в глуши леса, царил уютный полумрак, было спокойно и тихо. Ничто не тревожило лесных великанов, ни возня носившихся по воздуху насекомых, ни суета снующих вокруг птиц, ни заботы, одолевающие проходивших под ними людей.
…
Была уже середина дня, когда Хорвин остановился возле небольшого озерца. Местность выглядела угрюмо. Не пропуская солнца, к воде стеной подступали деревья, темная гладь была затянута ряской, берега заросли камышом.
Молодой человек освободил руки пленницы от веревок и помог ей спуститься. Разминая ноги, девушка сделала несколько шагов. Осмотрелась. Место не слишком ее привлекало, но она устала от долгого сидения в седле.
– Здесь мы передохнем, – объявил ее спутник. – Можешь умыться, только не пей.
– Почему? – поинтересовалась девушка.
Она растирала запястья, затекшие от веревок. Взгляд Хорвина скользнул по ее рукам, в глазах его что-то мелькнуло, и он отвернулся.
– Вода не годится для питья, – ответил он на вопрос. – Грязновато.
– Так что же мне пить? – спросила девушка с недоумением.
– Запас есть у меня с собой.
Он по-прежнему не оборачивался.
– Ты носишь с собой воду? – удивилась Ровина.
– Конечно. Неизвестно, когда в следующий раз удастся найти подходящий источник. Запасаться нужно всегда.
Ровина сделала несколько шагов, чтобы видеть его лицо.
– И ты знаешь все? Все, что надо делать в лесу? – спросила она удивленно.
– Если бы я этого не знал, – ответил ей Хорвин, – я бы не потащил тебя сюда.
По его взгляду нельзя было понять, что он думает.
«Как хорошо, что он стал нормально разговаривать, – пронеслось у нее в голове. — Когда он говорит, это не так страшно, как когда он только молчит и смотрит».
Хотя в Хорвине по-прежнему ощущалось напряжение, он выглядел спокойнее чем вчера, и это придавало девушке некоторую уверенность.
«Хоть бы он говорил больше, – думала она, – хоть бы он снова стал похож на человека, а не на больного безумца».
…
В одном месте заросли у озера расступались. Собираясь помыться, Ровина осторожно спускалась к воде; между корней приходилось пробираться с трудом, выискивая, куда поставить ногу. И тут один корень шевельнулся. Девушка в испуге замерла, из горла вырвался крик.
Почти сразу она почувствовала, что Хорвин крепко взял ее за плечи.
– Спокойно, – проговорил он негромко. – Медленно поворачивайся и уходи.
Ровина со страхом смотрела, как по земле извивается темная полоска. Ее спутник осторожно развернул девушку и подтолкнул в направлении от озера. Она неуверенно двинулась назад, ноги у нее дрожали.
– Не бойся, – говорил он, идя следом, – если ты ее не тронешь, не тронет и она тебя. Иди, не торопясь. Вот так.
Рука его оставалась на ее плече. Ровина тревожно озиралась, перед глазами все еще стояла эта шевелящаяся лента.
– Кто там был?
– Гадюка.
Девушка вскрикнула.
– Не беспокойся, она нападает, только если ее потревожить. Мы не задели ее, – Хорвин чуть сжал ровинино плечо. – Ну, не дрожи так. Она не приползет сюда. Все уже позади. Все уже позади.
Ровина беспокойно оглядывала землю вокруг, всюду ей чудились змеи.
– Давай поскорее уйдем.
– Хорошо, – сразу согласился он, – давай уйдем.
Он отвел ее к лошади и помог вскарабкаться в седло, потом прихватил свой мешок, взял лошадь под уздцы и повел ее дальше в лес.
Нервная дрожь все не отпускала девушку.
«Ведь могла же укусить, и все. И ничего бы не помогло! Я же чуть не наступила на нее! Господи, везде опасность. Не Хорвин, так змеи…»
Она посмотрела на своего похитителя. Собранный, закрытый, непонятный, он продолжал мерно идти вперед.
«А ведь сразу прибежал, стоило мне только крикнуть. Что бы я без него делала!..»
Ровина тяжело вздохнула.
«Без него меня бы здесь не было… Без него я бы не узнала, что такое страдание… Так бы и жила бездумно… без него… Как давно это было, когда я жила без него…»
…
Они опять остановились на неширокой прогалине. Деревья здесь чуть расступились, пропуская немного света, желтые солнечные пятна лежали на траве. Хорвин усадил девушку на поваленный ствол. Она уже успокоилась, змеиное озеро осталось позади, местность выглядела приветливо, и спутник ее казался уже не таким опасным.
Хорвин, между тем, достал очередные порции хлеба. И тут Ровина не сдержалась. Когда страх ее отступил, в ней проглянула домашняя девчонка, привыкшая к роскоши.
– Опять то же самое! А другой еды нет?
В ее голосе прозвучали обиженные нотки, она жаловалась, жаловалась на лишения, что приходилось терпеть по его воле. Ее похитителя жалоба не тронула.
– Привередничать дома будешь, – бросил он холодно. – Скоро и этого не останется.
Усевшись на дерево рядом, он начал есть. Ровина тоже принялась за свой кусок. Голод, однако, быстро взял свое, и как только она справилась с кушаньем, ей захотелось еще. Но хорошо помня его утренний отказ увеличить порцию, она лишь молча косилась на его быстро исчезающий хлеб.
Закончив есть, он вытащил флягу и протянул своей спутнице. Ровина взяла ее неуверенно, она не слишком хорошо представляла себе, как пьют прямо из горлышка. Осторожно ткнувшись посудиной в себе губы, она начала медленно ее задирать. Хорвин чуть заметно усмехнулся и вынул флягу из ее рук. Девушка взглянула на него с недоумением. Покопавшись в своем мешке, Хорвин извлек оттуда кружку, наполнил ее водой и подал ей. Поблагодарив его взглядом, Ровина припала к кружке, Хорвин поднес к губам флягу.
Пока, нагнувшись, он убирал все обратно в мешок, ободренная проявленным вниманием, девушка рискнула высказаться.
– Если я буду так питаться, я долго не протяну, – сказала она жалобно.
Хорвин выпрямился и посмотрел на нее.
– Есть люди, которые и такого не имеют, – был ей ответ.
Ровина вздохнула. Она успела привыкнуть к его жесткой манере выражаться, и суровость Хорвина не так пугала ее. Она уже поняла, увидела, что за ней скрывается стремление что-то ей объяснить, что он ее учит. Но так хотелось хоть немного тепла и ласки, она устала от постоянного напряжения, в котором пребывал ее спутник.
Они продолжали сидеть на бревне. Девушка украдкой поглядывала на Хорвина. Какой же он на самом деле? Что еще ее ждет?
Теперь в руках у Хорвина была веревка, которой он связывал ей запястья, нервными движениями он крутил ее.
«Скоро опять привяжет, – подумала его пленница с тоскою. – Господи, сколько это терпеть!»
– Ты постоянно будешь держать меня связанной? – спросила она с вызовом.
Хорвин взглянул на нее.
– Нет, только первое время, пока мы не отъедем подальше.
Девушка не отставала:
– А потом?
– Потом у тебя самой, надеюсь, не возникнет желания убежать, – пояснил ее спутник.
– Боишься, что все усилия пойдут прахом? – не сдержалась Ровина.
– Боюсь, что одна ты пропадешь в лесу, – спокойно ответил он, будто не замечая насмешки в ее голосе.
– А с тобой, что ли – нет?
– Со мной – нет, – подтвердил он серьезно. – Я смогу о тебе позаботиться.
И тут Ровина возмутилась:
– Позаботиться! И это ты говоришь о заботе? Разве не ты затащил меня сюда? Разве не ты меня мучил? Разве не из-за тебя я страдаю?
Эти слова сильно задели его. По лицу Хорвина прошла судорога.
– Все так, Ровина, – проговорил он глухо, – все так.
– Ведь это ты хотел убить меня! – продолжала напирать она.
Хорвин опустил глаза и стиснул свою веревку.
– Знаешь, вряд ли у меня хватило бы духа на убийство, – отозвался он. – Я так сгоряча сказал.
– А убивать ты, что ли, не собирался?
Хорвин продолжал смотреть перед собой.
– Нет, такое желание у меня было, – медленно проговорил он, по-прежнему не поднимая глаз. – Мне хотелось уничтожить тебя, Ровина, действительно хотелось. Понимаешь, мне было тогда очень плохо.
Девушка попыталась уловить его взгляд.
– Ну, а теперь тебе также плохо?
– Теперь? – откликнулся он. – Теперь плохо нам двоим.
– И что, ты рад этому?
Но в этом вопросе уже не было вызова, она просто пыталась понять.
– Нет. – Он поднял наконец глаза, и девушка прочла в них тоску. – Нет, Ровина, я не рад. Не рад.
Руками он несколько раз дернул веревку и поднялся. Посмотрел куда-то вверх. Тряхнул головой. Повернулся к ней.
– Пойдем, Ровина. – позвал он. – Путь еще не близкий, нам пора двигаться дальше. Пойдем.
Девушка встала. Взглянула на своего спутника. Подошла к лошади и снова оглянулась на него. Он стал рядом. Она всматривалась в его лицо. Темные глаза его, бывавшие такими ласковыми и такими жестокими, сейчас смотрели задумчиво. Молча протянул он руки, опершись на них, девушка вскарабкалась в седло. Он по-прежнему не отводил от нее взгляда. «Не бойся меня. Я не причинил и не причиню тебе вреда», – говорили его глаза. Но, может, это только казалось Ровине. Просто ей очень хотелось, чтобы он думал так. Вздохнув, девушка подставила руки под его веревку.
