Читать книгу: «Кого ты видишь? Я ошибка. Книга пятая», страница 3

«Беги! Немедленно», – интуитивно обернулась…

Два темных силуэта за спиной. Гнусавый голос:

– А вот и наша фея. В свадебном платье. Ждала?

Ноги подкосились. Теряясь в нереальности происходящего, запротестовала:

– О, нет, только не снова. Марк! – Крик застрял в горле. Удар. Второй, еще… Голова взорвалась от острой боли. Сознание оказало услугу – самоустранилось и нарушило ощущение собственного тела. Оглушенным свидетелем я наблюдала, как корчилась на снегу под разъяренной тварью, беспомощно закрывалась от ударов, беззвучно шептала разбитыми губами: «Не хочу видеть… Это лишь кошмары».

Голос пропал. Осталось только жжение влажных огненных лент и боль.

– Нет, не спрячешься, живучая сучка. Все будешь чувствовать. По частям ра…

Второй отшвырнул бестию и раздраженно потребовал:

– Нас ждут. – Над ухом лязгнули челюсти. Безвольное тело уже волокли по снегу. Остервенелая тварь метнулась тенью:

– Отдай мне. Ты обещал.

– Не здесь. – В лицо ударил влажный затхлый воздух. Задыхаясь от боли, давясь кровью, через густой туман отстраненно отмечала… Удалялся домик, таяли темная обшарпанная улица, раскисшее месиво полинялого снега. Дальше – безжизненная степь на порывах мокрого колкого ветра. Перебранка продолжалась. – Не успеем. Я сказал им – ждать. А кто-то их увел.

– И он возвращается. – Рассекая влажный фронт, свирепая тварь воровато оглядывалась. Похитители развили невероятную скорость. Гнусавый огрызнулся:

– Он идет. Ты наследила. Ее кровь. Двинутый откос. Закончим там.

Свинцовое небо давило на крутой склон. Под неестественным углом со мной прощались: два одиноких могучих дерева, мертвая Луна, на самом краю пропасти вытоптанный пятачок под сильным уклоном к глубокому карьеру, длинноствольная старая береза. Монстры остановились. Повизгивая от нетерпения, фурия вцепилась в мои волосы, оголила шею. По гортани стекала кровь, но я закашлялась от шока. Гнусавый разодрал свой бушлат и полоснул по собственной артерии. Снег протравило ржавчиной. К лицу неумолимо приближалось истекающее побежалое запястье:

– Твоя кровь мне не нужна. Сам напою мою фею. Обручусь с невестой. – Я задержала дыхание, до боли сжала разбитые губы, гнушаясь даже запахом: «Гниль, псина… Опарыши?!» – рефлекторно содрогнулась. Монстр осатанел и скомандовал поскуливающей твари, срываясь на фальцет. – Рви! На живую уговора не было.

Сонные артерии взбухли и откликнулись отчаянной пульсацией.

– Не отдам! Остальных берите. А я хочу ее! – тварь угрожающе зашипела. Мелькнула занесенная когтистая лапа. Судорожный вдох отбитой грудью…

Когти потеряли жертву. Я упала в снег. Монстров тряхнуло. Ударная волна. Пространство поколебалось. От ствола коряжистого дерева отделился силуэт.

– Моя территория, – существо приближалось пружинистой походкой и раскатисто рычало. Совершенно лысый череп, квадратные, плотно сжатые челюсти рыхлого, изрытого оспинами лица с грубыми, примитивными чертами. Неестественно легко касаясь снежного покрова, широкоплечий исполин не оставлял следов и шел наперерез через откос. Демоны во плоти позиции не сдали. Совершая маневр, тяжеловесный монстр резонно заключил. – Моя территория. Моя добыча.

Похитители замешкались только на мгновение:

– Твоя? Ну что ж, лови! – На шее сомкнулись костлявые пальцы. Обреченно закрыла глаза. Толчок. Нарастающее ускорение. Скорого приземления не последовало. Распахнула глаза. Вокруг сгущалась темнота. Карьер. Бездонная пропасть приближалась. Уши заложило от нарастающего давления. Сердце отсчитывало последние удары…

Какой-то миг, и голова едва не лопнула от декомпрессии. Я резко дернулась в конвульсии, взмыла вверх. Мощный зверь сорвался за добычей. Настигая жертву в нечеловеческом прыжке, подбросил в воздухе и, поймав, припечатал массивным телом к обледенелому стволу единственной березы. Разодрал тунику, прошелся шершавым языком по ребрам, спустился к прессу и вернулся, облизав добычу до виска.

– Избиение младенцев? Ублюдки. Два сломанных ребра и внутренние гематомы на органах-мишенях. – Франкенштейн гортанно прохрипел, сплюнул мою кровь и, обтирая рот, сканировал заплывшие кровоизлияниями глаза. – Оборотни. Вам только гадить по притонам. Не понимаете никакого толка в изысканном вине.

Береза опасно сотрясалась и гудела на ветру. Жертву душили спазмы. Дыхание было затрудненное, поверхностное, частое. Многострадальную грудину пронизывали горячие волны. Возвращаясь из коматозного состояния, сердце бешено разносило кровь по венам, готовясь к предстоящей болевой атаке.

– Девчонку не отдам! – бросил голодным тварям и наклонился к самому уху. – Не обессудь, златоглазая моя, что смогу – сделаю. – Я зажмурилась, а он взревел. – Стоять, смердящие скоты! – С возмущенным воем пятачок атаковали оба монстра.

Псы грызлись в нескольких шагах. Вампир оттеснял их к краю пропасти вправо от березы. Я цеплялась непослушными руками за обледенелый ствол и с ужасом смотрела в пропасть. Полная Луна. Блики на стволе. Береза самоубийца, застывшая в предвкушении прыжка. Бездна, так радушно раскрывшая гнетущие объятия. Рядом три кровожадных существа, делящих одну добычу – меня. Никакой надежды. Грохот потасовки стал отдаляться. Оборвался одинокий визг бестии, скомкались проклятия гнусавого. В обрыв скользнули две тени и растворились в темноте…

Мои временные диссоциативные расстройства себя исчерпали. Я приняла эту реальность, подтянулась по стволу и на трясущихся ногах встала на край обрыва.

– А вот и папочка, златоглазая моя… – потирая загривок, лысый монстр осекся. – Однако! Неужели решишься? – заподозрил мои намерения и усмехнулся. – Совсем девчонку довели. Защитники, вашу мать…

Не отвечая, заступила за площадку, проваливаясь в рыхлый, оседающий в пропасть, сугроб. Вампир застыл у снежной вспаханной гряды и тихо предупредил:

– Мы не одни. – Плюнул и укоризненно всплеснул руками. – Ладно. Я все равно тебя поймаю. Но тебе нужно кое-что узнать. Это заставит тебя цепляться за жизнь обеими руками. – Алчные глаза фосфоресцировали, соперничая свечением с лысым черепом. – Малышка, мы встречались. И если бы не твой преподобный…

«Мой?! Никогда!» – оступилась. Молниеносное движение. Площадка под вибрирующим куполом. Я в клетке. Вампир внутри в считанных метрах от меня:

– Как же мы сегодня без охраны? Его дисквалифицировали эти? – кивнул в сторону пропавших оборотней. – Или ты сама?

– С-сама? – я еле ворочала разбитыми опухшими губами, а на внутреннем экране проецировались синие глаза. Человеческие. Убитые раскаянием. Мое оцепенение перетекало в неуправляемую панику.

Лысый монстр медленно приближался:

– Ты вольна, а у него нет выбора.

– По-о-очему? – Обхватила ствол окоченевшими руками и, преодолевая нарастающую боль в ребрах, встала на носочки над пропастью. Франкенштейн незаметно двигался ко мне по воздуху и аргументировано рассуждал:

– Он не от мира. Аномалия. Я знал его вампиром. Но попирая все законы, хищник вырвался и выжил. Однако человеческой плоти невозможно удерживать сверхъестественный потенциал. А он живет и владеет страшной силой. В чем причина? Ты! Ты – его донор и стабилизирующая половина. Без тебя он обречен. Если только… – Смазанное перемещение. Оскал над ухом. – Не восстанет вот таким чудовищем.

Монстр резко развернулся, вскинул руки:

– Покажись. – Увеличился в размерах, деформируясь вширь и… «Ждал?» Прикрывал спиной. Вдруг стали проявляться очертания – тот же обнаженный психопат Гордон. Лишь глаза смущали: «Какие-то больные. Не его». Навалилась тяжесть. Купол над нами потемнел. На белом фоне снега нефтяные черные разводы обволакивали контур. Два призрака вынырнули из карьера, обретая плотность рядом с восставшим Легионом. Стенки щита отразили первые удары, треща как кипящее машинное масло, а я оказалась под защитой лысого вампира, задыхаясь от запаха мазута и дикого абсурда.

Шепот шлифовальной шкуркой прошелся по ушам:

– Давай, девочка, зови своего хищника. – Я бросила взгляд на фигуру и впечаталась в ненавидящие искусственные фары вместо синих глаз. Лысый усмехнулся. – Своего. Этот… – прочитал в моих глазах догадку: «Оборотень?!», и подтвердил. – Фальшивка. За этим вас и травят…

Вампира заглушило режущим низкочастотным гулом. Пространство над полем пошло светящимися трещинами. Небо обуглилось. Разверзлась брешь. С характерным клекотом на снегу стали проявляться… Вороны. Нет, не вороны… Демоны. Пузыри по контуру взрывались, обдавая миазмами беснующихся снаружи тварей. Но само чудовище оставалось неподвижным. Вокруг него собирались тени, выстилая алебастровую кожу инфернальными доспехами. Хищное воронье заполонило небо. Над головой истеричное карканье и пернатый черный хаос. Абстрагируясь от творящегося ужаса, я вопила в седую темноту:

– Люк! Поднимись! Живи! Сражайся! Боже, помоги ему! – Голос сорвался, но я раскаивалась и умоляла. Франкенштейн отражал разряды и забавлялся моей паникой:

– Даже перед смертью просишь не за себя? Если бы в меня так кто-то верил… – Снисходительный рокот окрасился отчаянием. – Ведь знал, сукин сын, что без тебя не выживет! Его завалит любая сволочь. Даже эта облезлая шваль. – замер, превращаясь в слух, и неутешительно покачал головой. – Суки, все продумали. – Потер запястье, глянул в небо и задумчиво выпустил облачко пара: «Эта плоть живая?!» – И пусть мне зачтется, Судьба моя. Я здесь задержался.

Опустил руки и исчез.

Маски палачей превратились в оскалы. Скачок ко мне…

Безвременье мертвой тишины оглушило издевательским хохотом:

– Да ты течешь?! Думаешь, я не чую твой лисий дух? Сбрось личину. – Франкенштейн возник за спинами оборотней. Потянуло жженой резиной. Запах менялся, пока не превратился в удушливый землисто-прелый и смутно знакомый: «Как фиалки… Фиалки с кладбища?!» Скулы свело рвотным спазмом. Уже через жуткую головную боль разобрала лающее тявканье. Обнаженная фигура потеряла материальность и атаковала. Два монстра ринулись ко мне.

Звериные глаза пугали. Смешалось все: зловоние, оскалы… Удар! Едва не сорвалась с обрыва. Щит выдержал. Твари просочились сквозь него и… потерялись. Вдох. Рассерженные оборотни материализовались за внешним контуром, снова бросились на штурм.

Фоновое потрескивающее гудение превратилось в грохот сталкивающихся льдин. Жесткая корка слежавшегося снега вспарывалась по всему пространству поля и поднималась в воздух. Ледяные снаряды решетили площадку перед березой. С неба сыпались мертвые птицы со свернутыми шеями и бегающими глазами. Снег сплошной стеной навалился на купол щита, погребая меня заживо под толщей смерзшейся коросты. Над головой ругательства, визг, карканье. За внешним контуром пикирующие тени – вороны. Я съежилась на снегу скользкого крохотного пятачка, засыпанного птичьим пометом, перьями, трупами. Контур щита сужался. Туника рвалась в клочья от гуляющих когтей и клацающих пастей. Меня временно спасал меховой жилет. Вампир сошелся с неуловимой тварью в рукопашной.

Воздух кончился. Щит лопнул. Подброшенная в воздух, я успела сжаться. С двух сторон в меховой жилет вцепились когти. Еще один, свободный вдох. Чернобурка разлетелась в клочья. Я обхватила ствол…

Какой-то миг, и по глазам ударил цвет. Небо налилось алмазной киноварью. Пространство рассекли снаряды. Оборотней отбросило в сырую мглу. В ночной синеве фрагментами проявлялись странные фигуры, дырами взрывались радужные аномалии, то поглощая, то выплевывая два плазмоида. Перед глазами вибрировал голубой барьер. За ним – хищным ахроматом⁷ ярились демоны.

Подтягиваясь по стволу, краем глаза ухватила – вампира сбили. Масса теней вокруг него росла, мутировала…

«Гильотина?!» – дернулась за барьер к нему:

– Вставайте же! Вставайте! Очнитесь!

Он открыл глаза, а я попятилась. Надо мной воплощалось настоящее чудовище. В руках плеть. Девять хлыстов. Узнаваемый замах. Сверкнули тяжелые остро граненые гайки на концах. Ослепительная вспышка…

Мелькнула широкая спина. Иллюзорного Легиона снесло в обрыв. Защитник канул с ним. На стволе – параллельные кровавые следы разъяренной кошки⁸.

Сердце дрогнуло. Что-то вылетело из карьера и упало рядом. Напрягла глаза. К ногам катилась голова. Лысый череп Франкенштейна. Я захлебнулась воплем:

– Нет! Нет!! – Снег подо мной просел. Проваливаясь в пропасть, съезжала по стволу, скорбя навзрыд. – Ты Бог живых! Вспомни о нем. Пощади…

Закашлялась кровью. Пытаясь удержаться, вцепилась в корни, оглянулась – материю пространства располосовала мгла. Под ногами разверзлась необъятная дыра. Оттуда – ядовитые глаза. Показалась занесенная культя с когтями. Миг, и чудовище взбрыкнуло. Неутоленный вой пропал в тумане. Меня оторвало от ствола. Оглушающий хруст. Береза, сокрушенная под корень, рухнула с обрыва. Сильные руки, живое стаккато пульса, шепот:

– Дыши… Только дыши. Я держу тебя…

Глава 3. Отставка

Очнулась от сонного паралича:

– Марк! – Губы не слушались. Голосовые связки тоже. – Где мой телефон? – В поле зрения попал протянутый айфон, на экране вызов. «Люк?! Уже успел вбить свой номер», – отпрянула, беспорядочно шаря по постели. – Нет! Старенький кнопочный Siemens. Его телефон! Марк! Макушка… Хочу домой. – Сердце ныло: «Выпал! Потерялся! Последняя связь с Марком оборвалась».

Дрожащие руки накрыло горячей ладонью:

– Все хорошо. Ты дома. – «Марк?» – взгляд на заботливо склоненное мужское лицо. Миг узнавания. Отдернула руки, спрятала под одеялом, прекращая истерию:

– Максим? Где Джорж? Артем? – обозначила дистанцию официальным тоном.

Поддерживая скованный торс, Максим укладывал меня обратно в постель:

– В больнице, на дежурстве. Скоро приедут. А Люк…

Оборвала. Хрипло, грубо:

– Господин Гордон меня не интересует. Живой и ладно.

Максим поднес к пересохшим губам соломинку, вставленную в стакан с водой:

– Ты помнишь? – Кивнула, силясь не шарахнуться от непрошенного патронажа. – Все? – Насторожилась. Стакан отвергла и бегло оценила: «Ребра, ноги, правая рука? Повязки и тугой корсет. На физиономию, разукрашенную синяками, лучше не смотреть. Били по лицу. Качественно и с любовью».

Ворвались напуганные родители. Лика оттесняла от изголовья смущенного Максима, тычась мокрым носом в мои ладони. Мама гладила волосы. Успокоить страждущую публику не удалось. Перед глазами – ужас двинутого откоса.

Отец нарушил затянувшуюся паузу:

– Как ты?

Беспамятное состояние не давало возможности оценить перспективы нового положения. Сейчас важно было знать, что известно им.

– Что я пропустила?

Отец откашлялся и, пряча глаза, передал мне подвывающего альбиноса:

– Мальчики сказали, ты поехала за пиццей. Ночью подморозило. Дорога обледенела. А на светофоре у моста столкнулись два фургона и междугородний автобус. Их занесло прямо на компанию. Они шли по шоссе…

«Что-о?! Подождите! – на совпадение уже не надеялась. – Компанию?!»

– Да, молодые ребята из театральной студии. А по словам Гордона… – «И снова этот вездесущий! – откинулась обратно на подушки. – Непревзойденный драматург, мастер художественного вымысла». Сглатывая вязкую слюну, вникала в смысл. – Ты была рядом, выскочила из машины, чтобы помочь, но тебя задело осколками. Слава Богу, просто придавило. Был взрыв.

«Меня там не было. Я была с Франкенштейном, оборотнями и этой надушенной копией. Или… Господи», – просыпаясь, сознание восстанавливало хронологию и обрабатывало проступающие детали черно-белого кошмара, а потом и трагически яркого ночного шоссе, перекрытого машинами. Голос задрожал:

– Жертвы?

Отец погладил засопевшего на моем плече щенка, вздохнул и сдался:

– Семнадцать. Мужчина и трое парней в реанимации. Состояние тяжелое. Остальные с легкими ранениями. Ты сутки провела в травматологии. Но Джорж решил, что дома тебе будет лучше. Детка, помнишь? – Бриги натянуто ждали.

Машинально ощупала припухшие, на удивление, целые губы, кивнула:

– Хочу побыть одна. – Балансируя на краю скорбной рефлексии, переходящей в истерику, пересадила в руки Максима щенка, закрыла глаза, требуя уединения.

Свет приглушили. Дверь закрылась. Попыталась сосредоточиться на осколочных воспоминаниях, но вместо деталей об аварии путалась с какой-то психоделией. Внутри все сжималось от душераздирающего вопля:

– Аа… Казнила. Отреклась. – В голубоватом куполе бесновалась анаконда. – Задыхаюсь. Не чувствую ее. – Вздрагивая рваными конвульсиями, монстр метался в ограничивающем пространстве и ревел трансформированным голосом. – Где ты?

Интуитивно понимала – зовет меня, но была нема. Колоссальное напряжение сдавило трахею и грудь невидимой тугой повязкой, не позволяя даже всхлипнуть. Только беззвучно двигала губами: «Оставьте его, оставьте. Он же страдает».

– Ушла. Исключила меня из жизни. Ну почему ты сразу не убьешь меня? Сама… – изможденное чудовище рычало, пытаясь пробиться сквозь прозрачный купол щита. Рядом неуловимыми призраками кружили существа:

– Гордон, спокойно. Она еще жива. Мы ищем. Соберись. – монотонный рокот уговаривал, взывал к рассудку одичавшего создания. – Остановись! Дыши. Дыши.

Монстр был невменяем:

– Запретила. Запретила! Слеп, я слеп! Я ее не вижу! Я бессиле-е-ен…

Не в состоянии вымолвить ни слова, тянулась на эти вопли: «Ему же больно. Отпустите…». Пол, стены вибрировали. Стенки щита истончались от его метаний.

– Не справляюсь. Вколи мне. Выруби меня. С-сука, пока не разнес здесь все…

– Ты аномальный метаболизатор⁹. На тебя ничего не действует. Одна она…

– Аа… Не сдержу. Детониру-у… Уходите! – Барьер снесло. Белых призраков отбросило за границы аномалии. Крики, стримеры, разряды, гул, чертыханья, звон битого стекла… Вдруг вакуум. – Родная! Отзовись. Прошу. Верни меня… – рычание перешло в жуткий звук. «Плач?!» – через запекшиеся губы прорвалось сдавленное:

– Люк!

Уже между сном и явью все ярче разгорались синие софиты:

– Смилуйся над моим безумием. Виновен! Во всем виновен я! Только не гони.

Прикоснулась к суровому лицу. Грудь сдавило. В глазах напротив – трепет, сострадание, вина, а я все хныкала:

– Тесно. Мне тесно в теле. Хочу освободиться. Хочу домой. – Сотая попытка расправить плечи, вздохнуть отбитой грудью… Тщетно. Скованность как клетка.

– Я – твой дом. Вспомни, любимая. – Ощущение связанности стало гнетущим. Протест вылился в рык и вырвал из галлюцинации, но хриплый баритон перекочевал в реальность. – Тише, воробушек. Все уже прошло. Это только фантомная боль от переломов. Впусти. Я помогу. – Сфокусировала зрение: «Он настоящий?!» Поцелуй на лбу. Жадно втянул мой запах…

Рассудок капитулировал перед животным страхом:

– Не подходи! – Гордон чудом не пробил стеклянную стену эркера. Я инстинктивно съежилась в подушках. Ребра прострелило. Незваный визави иронично улыбнулся, сел на полу, утирая кровь с разбитой губы, а меня трясло. – Вон из моей головы! Я запрещаю. Тебя запре… – Страх в его глазах, и я осеклась: «Господи, что со мной?» Сознание закоротило паникой. Схватилась за виски. – Прости. Авария. Это тоже… Ты? Он? Те? – сжала кулаки, гася эмоции. – Кто же они?

– Оборотни. Участь молодежи была предрешена. – отвернулся, справляясь с тремором, и выдавливал по слову. – Среди них были одержимые адепты. Собирали себе трапезу. Творческий вечер был лишь поводом. Они даже не старались. Ты сама пришла.

– Не старались?! – Ужасаясь, цеплялась за здравомыслие и боролась с вонючим клеймом: «А вот и наша вдохновительница», но проигрывала.

– Я ликвидировал их засады везде, где ты могла потенциально появиться. – С трудом сглотнул. – А о мастерской никто из нас не знал.

– Как они на меня вышли? Что им надо?

– Я. Я – экзорцист. Ты – моя вторая половина. Ударят по тебе – достанут и меня. – Не выдержал, вскочил на ноги. – Жила бы себе тихо, смирно, как…

– Твоя сексуальная рабыня?

– Как жена!

– Исключено. – отзеркалила. Глубоко вздохнул, сжал кулаки, обуздал себя:

– Ты связана со мной. Это спланированное похищение. – Нервно хохотнула: «Сам не убил, с врагами поделился. Поразительный прогресс в развитии!» – Но кто-то их спугнул, увел из дома. Иначе бы они вырезали всех, включая художников и весь поселок. Ты успела выйти из мастерской и спасла жизни друзей. Но не себя.

Перегруженный механизм психологической защиты дал сбой. «Других берите, а я хочу ее», – сознание раздвоилось и пошло по двум параллелям.

– Черно-белый негатив? Авария и похищение происходили одновременно?

Молча согласился и уточнил:

– Авария – официальная версия. Де-факто – диверсия. Оборотни обеспечили себе прикрытие, оставили исполнителей. Началась бойня. Сами вышли на тебя. Дом и карьер были отрезаны аномальной зоной. Авария происходила на границе. Большинство подростков удалось спасти. Но тебя подставил. – Я слушала уже с закрытыми глазами. Он цедил сквозь стиснутые зубы, растягивая слова и оглушая звуки. – Пока устранял адептов, пробивался через демонический заслон и катастрофу, Брустрем пожертвовал собой. – Характерное шипение нарастало, превращаясь в гремучий треск. – Как ты могла мне запретить? Ты должна помнить, что мы…

– Нет никакого мы! – Сигнал у ворот предотвратил взрыв. Рассредоточенный взгляд в никуда, и медиум завис. Пользуясь кратковременной заминкой монстра, я оборвала его пароксизм¹⁰. – Я вообще ничего не должна. Тем более, тебе.

Низложенный диктатор «вернулся», обуздал хищную сущность, но продолжал давить:

– Мы. Связаны. И между нами остается корреляция¹¹.

– Пошел ты… Корреляция?! Что это вообще такое? Единственное, с чем ты поздравил «дуру» перед отъездом – связь прошла. И ты свободен от меня, что и наглядно доказал. – Гордон запротестовал, я обрубила. – Допустим, физически издевался надо мной не ты. Ты убил меня морально. Ничего не говори! Нет связи между нами! Ты не чувствовал меня. Совсем! Даже, когда я находилась в коме! Когда я… – разрыдалась. Решительный жест остановил гостя на полпути. – Уходите, господин Гордон. Причина моих слез – не вы. Мне есть, кого оплакивать.

Гордон огрызнулся:

– Не сомневаюсь. Может, нам еще специалиста ждать? Откуда будет следующий? Куда ты собиралась сбегать от меня на этот раз? – Стук в дверь. Рептилия встретила хмурого немца ядовитым пафосом. – А, Георгий! Вы же позволите вас так называть? Или по-братски, Гога. Был у нас такой один. А ваша Мила-я похоронила его прошлым сентябрем. Жаль, я не знал. Сейф в морге бы ему арендовал. Посмертно.

Невольно протянула руку к Джоржу, опасаясь непредсказуемых последствий. Деликатная ласка молчаливой поддержкой коснулась кисти. В ладонь вложили чашку с теплым молоком, на тумбочке оставили две бутылки с водой. Пока делала осторожные глотки, доктор перехватил вторую руку, профессионально пробежался чуткими пальцами по лучевой артерии, определяя пульс, ободряюще кивнул. Улыбка, адресованная только мне, исключила токсичных очевидцев. Ошиблась.

– Зайди, Гордон, успокою лучше галоперидола¹². Камилла, осмотр, процедуры и обед. – Резкий лающий акцент. Гордон зарычал, немец даже не взглянул на девианта, готовя растворы для инъекций. – Ну что, идем в душ или накормить тебя?

Прекращая брачный танец язвящих альфа-самцов, перевела тему:

– Что ты будешь делать с компроматом. Ведь я могу оказаться только одним из моря адресатов. Есть первоисточник. Если дела на основании этих роликов не возбудить, но это может попасть к кому угодно: от прессы, интернета, родителей, твоих деловых партнеров. А последний ролик… – Джорж незаметно ввел иглу в вену локтевого сгиба, я перестала дышать: «Только не к Ивану!» – Когда ты говорил с Иваном? – голос сорвался, зажала рот ладонью, боясь проявить мокрую слабость, и вознегодовала. – Он не рассказал бы про кузена. Сам.

– Зачем мне медиатор, когда рядом сам оппозиционер?

Доктор перевел на джокера недобрый взгляд патологоанатома. Я вмешалась:

– Джорж, если тебя не затруднит, свари мне свой волшебный бульон.

Немец вышел. Борясь с горечью, потратила последнее самообладание:

– Всего два вопроса, господин Гордон. Где они сейчас? И что они такое?

– Ушли из города. Территория зачищена, – зло отрезал. Я закусила одеяло, сдерживая слезы. Тяжелый выдох у окна, и инквизитор изменил тональность. – У всех монстров один бэкграунд¹³. Медиумы: колдуны, ведьмы и прочее аномальное отребье, развившие в себе сверхъестественный потенциал. Те, кто не справился с испытанием ментальной властью и влиянием, стали адептами демонов. Вампирами и оборотнями. Видовой вражды нет. Каждый сам за себя. Все решает сила индивидуума. У них разные источники питания. Вампиры существуют за счет крови. Оборотни питаются сексуальной энергией, через совокупление. У сильнейших есть астральное перевоплощение. И только единицы могут реализовать это тело материальным. – Анаконда продемонстрировала длинный раздвоенный язык и сфокусировала на мне прицелы с хищным вертикальным зрачком. – Но оборотни – это не ликантропия¹⁴. В отличие от вампиров, у которых есть трансформированная форма… – Моя рука вскинулась на рефлексах, предупреждая появление четырехметрового эксгибициониста. Медиум со свистом втянул воздух, но продолжил. – Сильные оборотни способны принимать чужие образы. Личины.

– Чей они принимают облик? Людей, животных? Всех?

– Нет. Только образы своих жертв и… – Его лицо как-то странно посерело. «Так, я не хочу заниматься регрессией¹⁵ и вскрывать его прошлые травмы…». Бывший вампир громко сглотнул. – Или партнеров.

– Копайтесь в своих многочисленных любовницах, господин Гордон. – От отвращения передернуло. Пустой желудок, изнасилованный спазмами, взбунтовался. Вскочила с кровати и, путаясь в ногах, рванула в ванную. Шаг за дверь. Протяжное яростное: «Блядь!», но крушений не последовало. Монстр сдержался.

Морщась, избавилась от повязок и корсета. Благословила заботливого инкогнито и легла в теплую пенную ванну. Зашла мама. В руках айфон. Видеосвязь.

– Слава Богу! Она жива! – экспрессивная рыжеволосая амазонка заголосила. – Он нас не пускает! Ни меня, ни Филиппа, ни кабальеро, ни твоих хипарей с расстроенными балалайками. Совсем отбитый! – «Джорж?!» – перевела шокированный взгляд на Тамару Львовну и дернулась. – Седой! Твой бывший папик.

Я ушла с головой под воду. Визг рассерженной Валькирии, и меня выловили:

– Он уехал, – мама поджала губы.

Кира бомбардировала мою психику:

– Хоть руки-ноги на этот раз остались? Сама убью престарелую скотину.

Мама намеревалась осадить резкую подругу, я переключила внимание обеих:

– Кира, все потом. Лучше расскажи, как дела у Тоника, с издательством? – Чтобы не травмировать мамину нежную душевную организацию, тактично освободилась от ее участия и криво приводила себя в порядок. Тараторя, Кира замечала все: красные глаза, желтоватые разводы сходящих синяков, бьющий руки психогенный тремор¹⁶. Не сдержалась:

– Ну, мать Тереза, и тебе, конечно, больше всех надо. Совсем родителей не бережешь. – Укоризненный взгляд на ортопедический корсет, и Кира нахмурилась. – Фен покрепче перехвати. И успокойся. Не маньяка же ждешь в гости. – Сердце оборвалось. По щекам побежали соленые дорожки. Воздух кончился. – Что с тобой? Ты побледнела. У тебя кровь носом… – Кира растерялась.

Удивляясь неадекватной реакции организма, я отняла ладони от лица, машинально промокнула кровь, связь отключить не успела. В ванну ворвалась стихия. Тесные объятия, сильные руки и шепот с хрипотцой:

– Дыши, родная. Дыши со мной. Я здесь. – Многострадальную грудь закрыл горячий обнаженный торс. Долгожданное облегчение, свободный вдох, и меня прошило: «Он голый? Это не формация. Мутировал?!» Скачок, эркер. Монстр с человеческими беспокойными глазами укладывал меня в постель, подтверждая подозрения. – Связь не прошла. – Неоновая вспышка. У окна проявился силуэт – деловой мужчина. Собранный. Одетый. Прямо с совещания. – Я к тебе припаянный.

– Ты меня слышишь?!

– Вот так откровение! – печально усмехнулся. – Да я не только слышу твой каждый вздох, но с некоторых пор еще и вижу! – Гордон превращался в рептилию с остекленевшими глазами, а я осознавала масштабы вторжения в мою частную жизнь. – Это уже не связь, а неотъемлемая часть моей физиологии. И трансляция не подавляется. Только в невменяемом состоянии ненадолго забываюсь. Пью и не просыхаю. И снова пью. Но каждую ночь вижу, как ты кричишь в кошмарах. Знаю, что колешь обезболивающие, забросила седатики и уже неделю сидишь на психотропных. Не спишь, не ешь, сознательно себя изматываешь, чтобы только отключиться и не видеть… их. Зато днем звезда сияет. Лихорадочно. Для всех.

– За нарушение неприкосновенности частной жизни предусмотрена уголовная ответственность¹⁷. – Нервно справляясь с непослушными рукавами кимоно, я прятала страх и уязвимость. – Был бы человеком – ответил по закону. Но ты всего лишь…

Расхаживая вдоль окна, монстр любезно подсказал:

– Аномалия. Поэтому вынужден смотреть на твоих уродов, слушать все это дерьмо и сатанеть! – болезненно скривился и прошипел. – Вот и проклятье первой ночи. Вкус твоей крови до сих пор на языке. Идиот, был невменяемым. Брал как варвар, но даже предположить не мог, что не мутация была причиной. Я вспомнил все! Как проклинал себя за твою «сладкую и обжигающую» боль, зализывал разрывы девственного лона, но дышать не мог: «Я желанный. Твой, избранный мужчина». – Остановился, закрыл глаза. Суровое лицо исказило судорогой улыбки:

– Помню, как ты смеялась над моим виноватым выражением лица, когда каждое утро я менял наше постельное белье. Потому, что ночью, даже после душа, просто не мог… остановиться, насытиться тобой. Врастал в тебя. – Я вспыхнула. Он сглотнул, бредя наяву хриплым полушепотом. – Ты засыпала. Уставшая, проваливалась в сон. А я не мог справиться с собой, подстраивался под изгибы расслабленного тела. Сам отключался только под утро слитым, спаянным, в тебе. Я старался, осторожничал. Но ты просыпалась. Всегда моей.

Он встал лицом к окну, скрестил руки на груди, раскачиваясь с пятки на носок:

– Я уже не представлял, как мне удавалось хранить тебя, будучи вампиром? Просто находиться рядом, разговаривать о чем-то, даже спорить? Когда вкусил, уже себе не принадлежал. Меня ломало. Сейчас понимаю. Дурак, скрывал свою зависимость, тормозил себя, держал лицо. Лучше бы я выглядел нелепо, жалко, может быть, как озабоченный мудак, но был с тобой каждую минуту. А сейчас?

Я не смотрела на него, дышала через раз, справляясь со страшным чувством омерзения. Закусила губу, зажмурилась, оттягивая приступ рвоты и его долгожданную очищающую пустоту. Он почувствовал даже затылком.

– Это не простая тошнота, а реакция. На меня. – развернулся монстром и повысил голос, отвечая на свой вопрос. – Сейчас тебя выворачивает от одной только мысли обо мне. А я кричу ночами: «Вспомни нас!» Да, мне остается лишь орать, до одури орать, ненавидеть каждого, на кого ты просто посмотрела и молиться… Блядь, молиться! Чтобы не убить их! Посмотри, в кого я превратился! – Застыл у мольберта, пугая ввалившимися глазами. Искаженное ревностью, бескровное лицо соперничало по бледности с побелевшими висками.