Читать книгу: «Продавец пуговиц», страница 11

Марк снова замолчал. Он посмотрел в зеркало и сказал измененным голосом:

– Продолжайте, вы должны рассказать мне все.

«Я хотел бы сначала, чтобы вы поняли, что я чувствовал. Стоило мне пролить чай на стол или испачкать одежду – начинался настоящий кошмар. Мать упрекала меня, что я весь в отца, что я только обуза, неряха, свинья… Она очень уставала с сестрой. Крутилась, как белка в колесе. Лене тогда было всего полгода или даже меньше. Девочка росла крикливой, видимо что-то ее все время беспокоило. Она много плакала, не давала маме спать. И тут я еще мешался. Иногда мама просила меня приглядеть за сестрой, и я, как мог, глядел. Но обычно она начинала плакать, потом орать, и ничего не помогало. Приходила мама и ругала меня.»

– Это важно. Но что же все-таки произошло и так напугало вас?

«Лена сидела в ванной и играла в игрушки. Мама была очень раздражительной и плакала. Она опять звонила отцу. Нам не хватало денег и никто не помогал ей. Мама сказала, чтобы я смотрел за сестрой. Алена сидела в большой ванне и играла в игрушки. Да. Я уже говорил об этом. Я играл с ней и смотрел, чтобы она не упала и не нахлебалась воды. Когда она пыталась встать или поползти в ванной, я вскакивал и удерживал ее. Мама опять звонила папе и кричала в трубку много ужасных вещей. Когда я вскочил очередной раз, чтобы поддержать сестру, пуговица на моих шортах отлетела в сторону. Я кинулся искать ее под ванной, я должен был найти и пришить ее сам, иначе мама опять стала бы ругать меня. Недавно мне здорово досталось за порванные во дворе штаны.

Сейчас я как будто маленький мальчик. Я чувствую себя ребенком. Пуговицу я нашел и, сжав ее в руке, побежал в комнату, чтобы взять нитки и иголку. Я очень боялся, что мама заметит оторванную пуговицу и мне влетит. Конечно, я не умел пришивать пуговицы. Да, что говорить? Я не мог вставить нитку в иголку. Про пуговицу в тот день никто не вспомнил, о ней вообще мама никогда не узнала. И я был этому, к своему стыду, рад. Меня не поругали, не побили. Произошло другое ужасное событие. Я долго не мог, как уже сказал, вставить нитку в иголку, и вспомнил, что должен следить за Аленкой. Я вернулся в ванную…»

Марка трясло, он дрожал. Пот выделялся на висках и стекал, увлекая за собой слезы. Марк приоткрывал рот, но не мог проронить ни одного слова. Словно рыба, которую выловили из воды и бросили на берег.

«Я.. вернулся в ванную…»

Марк закрыл лицо руками. Потом резко встал и заходил по комнате. Он отрывал руки от лица и сжимал, наклоняясь вперед, ладони между ног. Потом опять прикрывал руками лицо. Марк набрал побольше воздуха в легкие и выдохнул. Снова сел в кресло перед зеркалом. В комнате стояла наряженная елка, но пахло завтраком Марка – кофе и вареными яйцами. Елка была искусственная, и хвоя только казалась настоящей. За окном падал снег.

«Тело ребенка находилось под водой. Я бы не узнал Аленку, если бы не понимал, что несколько минут назад, она сидела в ванной, в большой ванной, и играла в игрушки. Я подошел ближе. Не было никакого движения. Она просто лежала под водой с открытыми глазами. Вода была мутной из-за пены и это выглядело ужасно. В ванной плавали игрушки. Я просто стоял рядом и смотрел на сестру. В руке я сжимал пуговицу, сжимал так, что ногти отпечатались на ладони. Я не думал, что пуговица во всем виновата. Я думал, что она поможет мне и все это окажется сном или злой шуткой сестры. Мне показалось, что я слышу крик сестры и ее лепет. Я закричал. И орал изо всех сил, пока мама не пришла в ванную. На руках она держала Аленку, упитанную, розовощекую. Девочка, завернутая в мягкое одеяльце, освободив руку, бросила в меня кубиком. Мама приказала мне замолчать и не пугать сестру. Я потерял сознание, потом очнулся и меня вырвало. Мама сказала, что это будет мне хорошим уроком. Она показала мне мокрую куклу, которую им с папой подарили на свадьбу – кукла была хорошая и большая. Она мало чем отличалась внешне от живого ребенка. Конечно, реборнов тогда не было, но в мутной воде мое воображение дорисовало все недостающие черты. Я отчетливо помню, что видел в воде именно Аленку. Я никогда не прощу маму за этот поступок. Это просто чудовищно. Мне кажется, что после ухода отца она какое-то время была не в себе. Иначе я никак не могу объяснить, как она такое со мной сделала. Пуговица помогла мне тогда. Моя сестра осталась жива. Но все не так просто. Несколько месяцев спустя, я читал книжку с загадками и встретил такую:

Толстая Аленка

Прыгнула в воронку

Сомкнулась воронка -

Завязла Аленка.

Конечно, в скобочках под этим стишком, было курсивом и по-моему вверх ногами написано «пуговица». Я опять оказался рядом с ванной и утонувшей сестрой. В общем, это все. Да… Именно с того ужасного урока, который преподнесла мне мама, я больше не мог купаться в наполненной ванне. Мама водила меня к врачам, но кроме совета «мыться под душем» никто ничего сказать не мог. Но и залазить в ванную, чтобы принять душ, я смог далеко не сразу. Я никогда не говорил о причине моего страха, да и мама мне запретила рассказывать об этом. В общем то с того случая отношения мамы ко мне поменялось. Она почувствовала все-таки себя виноватой. Я все равно ее люблю. Люблю, но иногда ненавижу».

Марк хотел снова ответить что-то чужим голосом, но в данный момент это казалось глупым и неуместным.

«Сейчас я пережил все это снова, но только в своем мышлении. Это хороший шаг вперед. Теперь нельзя останавливаться. Я справлюсь! Мне нужно понять, что этой куклы нет в моей ванной. Бедная моя сестра. Из-за меня она могла не дожить и до года. Но ведь и я был еще ребенком. Почему все эти годы я виню себя, боюсь воды, боюсь ответственности?».

Первый раз Марк рассказал самому себе все, что произошло с ним в тот злосчастный день. С этого момента он как будто появился где-то еще. Появился. Проявился. Как проявляется фотография на бумаге, когда после выкладывания под увеличитель, ее опускают в первый раствор. Создалась какая-то новая страница или даже вторая книга жизни доктора– «Жизнь Марка. Том второй. Издание доработанное и исправленное».

7.

Глава 19. Ульяна

Весенний воздух, который вчера, предвкушая тепло, с благодарностью вдыхали жители города, поднялся вверх и от земли снова тянуло холодом.

По краям дороги еще лежал снег. Но от белой зимней радости не осталось и следа – чернично-черный и какой-то засохший, он должен был уже просочиться в почву, впитаться ею, но стоял у порога и неуверенно топтался грязными ногами, не решаясь зайти и опасаясь, что его снова выгонят на мороз. А земля жаждала влаги, но не могла открыть дверь, заваленную снегом.

Начало весны, какое бы оно не было, обнадеживало Ульяну. Каждый год после окончания зимы Ульяна, словно воробьишка, с облегчением отмечала, что выжила. Она была счастлива, что ей хватило сил не впасть в депрессию, что получилось проходить три месяца в шапке и не возненавидит свое отражение в зеркале. Весна обещала Ульяне не только потепление и чистый асфальт, по которому снова можно ходить в туфлях на высоких каблуках, но и отпуск.

Работа дочери ветеринара заключалась в разработке рекламных кампаний и организации различных акций, в написании текстов. Она должна была придумывать пресс-релизы и сочинять красивые и вкусные описания продуктов для интернет магазина. До отпуска оставались считанные дни, и Ульяна торопилась, что называется, дойти до точки. До точки ей оставалось описать два продукта, закончить разработку рекламных баннеров и проверить отснятые видеоролики, проконтролировать рисование комиксов для журналов, которые она сама и придумала.

Описание продуктов Ульяна набирала в Word e, уже особо не задумываясь: «Мягкое, белое, словно облако, кресло, стоящее на молодом еще неокрепшем сочном газоне. Впереди, всего в нескольких шагах, тихое спокойное море, сверкающее под весенними лучами теплого солнышка. Волна монотонно и равномерно лишь слегка размывает сливочный песочек на берегу. Где-то тихо играет блюз, приглушенный прибоем и тонким щебетанием каких-то неведомых лесных пташек. Перед вами белоснежная тарелка, края которой отражают голубое небо. На тарелке листья салата, свежий мелко порезанный огурчик и притомленный на масле молодой зеленый горошек.

Чего-то явно не хватает в этом сне! Вы начинаете ворочаться в кресле, отодвигая пуховые подушки в поисках самого важного составляющего. И тут слышите тихое потрескивание уже снятых с огня Колбасок с курицей и сливочным маслом. Вот оно! Дуновением ветерка колбаски оказываются на вашей тарелке.

Плотные, сочные колбаски с нежным, умиротворяющим вкусом – райское наслаждения для взрослых и детей, которые умеют мечтать и любят фантазировать!»

Самой Ульяне больше хотелось посидеть у тихого моря или погулять в лесу, чем попробовать колбаски. Но в описание этого продукта она вложила желание, а этого уже было достаточно для высокого качества продающего текста. Текст получился вкусный и побуждающий к заказу именно этого продукта.

Второй текст тоже не заставил себя долго ждать. Родился быстро и без мук.

«Колбаски Гриль с сыром способны удовлетворить запросы самых капризных гурманов. Эти колбаски для жарки – сочетание высококачественного мяса и особого сыра. Это эксклюзивное угощение с неповторимым невероятным вкусом.

Чтобы добиться совершенства и безупречности во всем было предпринято не мало попыток. И только тогда, когда нашлось идеальное соотношение всех ингредиентов, когда были подобраны все необходимые специи и когда все дегустаторы остались полностью довольны, рецептура колбасок Гриль с сыром была передана на производство.

Если вы знаете толк в еде, если всегда предъявляли высокие требования к блюдам, если вам трудно угодить – колбаски Гриль с сыром для вас. Они созданы для тех, кто обладает способностью различать все тончайшие нюансы вкуса и запаха. И… для тех, кто обычно крутит головой, отворачиваясь от любого продукта питания со словами: «Не хочу! Я не буду, мама!»

А вот над баннерами пришлось попотеть. Все варианты, которые Ульяна смогла придумать, не устраивали ее саму. Практически всю зиму, она делала– переделывала и графическую часть рекламы и подписи к изображениям, она меняла концепцию и все начинала с нуля. Спешки не было – баннеры должны были быть готовы к весенней акции и разрабатывались Ульяной заранее параллельно с выполнением основной работы. Один плакат был близок к желаемому и даже распечатался на большом формате, но вскоре начал раздражать его создательницу и был отправлен к угол для несения наказания. Сегодня его пришлось вернуть, и не искоренить, а доработать, усовершенствовать.

Идея плаката была немудреной – показать, что все обожают есть продукцию мясокомбината О. И перерыв на обед оборачивается для жителей городка М. и его округа полной остановкой жизни – не работают ни парикмахерские, ни налоговые, ни полиция, ни даже столовые. Слоган был таким – «Закрыто на обед! Продукция О – когда все едят!» На баннере была изображена смешная картинка, отражающая последствие такого глобального и долгого перерыва. В черновом варианте уже были готовы еще 6 изображений с этой же идеей. Мало того, видео ряд тоже был построен на слогане «Закрыто на обед».

Ульяна села в удобное кресло, поправила пуховые подушки и прикрыла глаза. Нужно было подумать.

Ее размышления прервал телефонный звонок:

– Привет, подруга! Работа меня сегодня изъяла. Я устала, как собака! Давай сходим к морю! Прямо сейчас. Затеем какое-нибудь безумие, годиться? – без паузы высказалась Юна и замолчала в ожидании положительного ответа.

Ульяна любила проводить время с Юной. Их прогулки почти всегда были особенные, и если они не придумывали ничего странного для досуга, то наверняка, начинали какую-нибудь странную беседу, но мысли о недоделанном баннере не отпускала Ульяну.

– Юночка! Как хочется все бросить и к морю, с тобой! Но мне нужно доделать работу! Или бросить все и с тобой? Или работу доделать?

– Брось работу! Ты же знаешь, я всегда бываю права!

В итоге длинного разговора они оказались на берегу втроем: Ульяна, Юна и баннер.

Было довольно прохладно, с моря дул ветер, но шум прибоя радовал подруг, а вид не спокойного моря бодрил.

– Ну и что будем делать с этой рекламой? – спрашивала Ульяна.

– Тебе на надоело об этом думать? Давай лучше поиграем в «Тише едешь – дальше будешь»! Помнишь, как в детстве? Отойдем на три муравьиных шага и пару кастрюлек назад.

– Мне уже нельзя тихо ехать. Нужно успеть до отпуска разобраться с этим!

– Ну давай разберемся! – Юна схватила подрамник, и со всей силой треснула по нему ногой. Подрамник согнулся по середине, как мужик, которого ударили в запрещенное место.

– Верх мне нравится, а низ можно выбросить! – Юна не обращала внимание на истерические крики Ульяны и ее непрекращающиеся причитания. – Закрыто на обед – звучит хорошо! А картинка никуда не годится! Этот парень в американской футболке – не факт, что турист, а то, что его волосы длинные еще не говорит о том, что он давно ждет открытие парикмахерской! Уж лучше изобразить крутой ресторан при пятизвездочном отеле и закрыть его на обед! Это подчеркнет и особенную целевую аудиторию покупателей продукции твоего МПЗ. А потом если человек пришел в ресторан на обед, а ресторан закрыт на обед, это уже хорошо! Да хватит ныть! Я тебе все придумаю! И вообще – чем проще, тем лучше. На весь лист объявление «Закрыто на обед с 10.00 по 18.00.» и ниже подпись твоя. Ну, не твоя, а та, что у тебя на плакате. Что ты паришься? Давай пока отнесем это «Закрыто на обед» к морю. Прилепим где-нибудь рядом на променаде, хорошо?

– Хорошо, – Ульяна опустила руки и замолчала. Юна поскакала с куском баннера, который был больше ее самой, в руке. Уля побрела за ней.

Для баннера «Закрыто на обед» нашлось отличное место, рядом с лестницей, которая вела на пляж и сигнальным флагом. Баннер как бы словесно объяснял, почему нет флагов, ни красных, ни фиолетовых, ни черных, ни шахматных. Просто закрыто и все тут. Никто не купается, холодно еще – все обедают до лучших времен!

Вторую часть баннера подруги разломали на небольшие куски и засорили ими несколько мусорных баков.

Обеим полегчало.

– Ну теперь то поиграем в «Тише едешь – дальше будешь»?

Глава 20. Алексей

В творческой конуре сегодня были открыты шторы. Форточка, обычно неподвижная, стучала от порыва ветра об откос. На карнизе под окном сидели четыре голубя. На улице шел дождь и бедняги прятались от крупных капель, быстро падающих с неба. Голуби то заглядывали в окно, то, воркуя, отворачивались, цепляя стекло перьями хвоста. Сегодня дождя не ждали. Последние дни погода наладилась. Август радовал жарой и теплым морем. Пляжи заполнились людьми. Но погода преподнесла сюрприз: синоптиков и простых смертных ждал сюрприз.. Даже голуби, не любящие мокнуть, смотрели из укрытия на дождь с удивлением и недоумением.

Алексей поднял с пола грузную тучную картонную коробку и водрузил ее на маленький, но высокий столик, расположенный не по феншую – чуть справа от окна. На крышке была приклеена бумажка с надписью «Женщина».

Из тучной «женщины» Алексей доставал по одному листочку и внимательно изучал каждый. В коробке были прикрепленные уголками к альбомным листам фотографии, зарисовки простым карандашом, газетные вырезки, картинки с деталями одежды и частями тела, рукописные листы, ворох бумаги разной масти и породы.

Пахло типографской краской и сырыми перьями, дезодорантом Алексея, и еще озоном или скорее, чем-то особенным не на что не похожим. Это особенное австралийские ученые еще в прошлом веке назвали петричором, составив слово из двух греческих, одно из которых обозначает «камень», другое «сукровицу», а точнее жидкость, которая течет в жилах греческих богов.

Алексей рассматривал фотографию. На фотографии молодая женщина, выходящая из подъезда. Хорошо видна фигура, но детали трудно различимы. Продавец пуговиц то подносил фотографию ближе к лицу, то отдалял на расстояние вытянутой руки. Он измерял пропорции женщины пальцами, гладил длинные волосы прекрасной незнакомки и что-то бубнил себе под нос, ворковал, как голуби за окном. На других трех фотографиях были увеличены фрагменты первой. Лицо женщины, ее правая рука, кусочек куртки с застежкой на пуговицах.

На следующем листе та же фигура, но обнаженная, совсем не прикрытая – нарисованная карандашом. На это изображение Алексей смотрел дольше, чем на другие. Он молчал и не моргал. Затем отложил листок в сторону.

В это время его жена, уже не бывшая, а самая настоящая, законная, переносила схватки в роддоме. Анна лежала на кровати и не решалась больше вставать. Схватки были болезненные и частые. Все, что она могла – это чуть подтягиваться от боли за поручень, прикрепленный к изголовью, и сдерживать крики частым дыханием. Коротких перерывов между схватками не доставало, чтобы отдохнуть или хотя бы перевести дух, расслабиться. Такой боли Анна еще никогда не чувствовала. Если бы она знала, что ей нужно будет перенести еще чуть больше и несколько дольше, чем она планировала, тут же отказалась бы от идеи рожать. Но сделать это, понятно, не удалось бы. Впрочем, все ее страдания будут сполна вознаграждены. Крик младенца сотрет из памяти матери все муки родов – нахлынувшее счастье превзойдет все ожидания.

Сейчас же Анна снова переносила схватку. Ее руки вцепились в поручень, лицо исказилось. Анна вскрикнула, но тут же замолчала и вспомнив о наставления в школе для молодых мам, глубоко задышала, сама пугаясь громких звуков вдоха и выдоха.

Алексей медленно отложил рассмотренные рисунки и фотографию в сторону.

Схватка закончилась. К Анне подошел врач проверить раскрытие. Анна застонала: «Подождите, сейчас снова схватка!» Врач выдал устойчивое для него выражение: «Смотрят на схватке! Ноги раздвинула!»

Алексей достал из коробки еще несколько листочков, скрепленных степлером. Он прочел вслух все, что когда то сам и написал: «Ее отца арестовали за хранение и использование наркотических средств в ветеринарной практике. Вина была не доказана, как считали адвокаты. Суды продолжались. Сергей Андреевич вколол коту кетамин, чтобы вытащить проглоченную им пуговицу. Продавал ли врач наркотики или хранил ли их для распространения – следствием не было установлено. Скорее всего, Сергея Андреевича оправдали бы, а если бы и нет, то выпустили по амнистии через годик другой или в ответ на бесконечные акции и митинги, организованные любителями животных и благодарными хозяевами питомцев, которых вылечил за годы работы отец Ульяны. Однако его сердце не выдержало разбирательств в суде, заключения под стражу и всего позора, которые уже начал обрушиваться на его семью. Ульяна тогда была еще совсем ребенком. Ей едва исполнилось 7 лет. Отец умер прямо в камере. Его жена, горячо любящая мужа, не смогла поверить, что ее супруга больше нет. Она не плакала, не кричала, а ходила и рассказывала всем о том, что мужа все-таки посадили и что она не бросит его и будет ждать освобождения, ходить каждый день в тюрьму и носить ему передачи. Она так и поступает по сей день. Все ее разговоры сводятся к рассуждениям на тему освобождения отца Ульяны, воспоминаний, частью придуманных, и убеждениям всех и, прежде всего, саму себя в том, что опытный врач-ветеринар, заботливый муж, отец девочки-красавицы, не умер, а находится в заключении. Кстати, кот прожил немного дольше своего спасителя, но продолжал отгрызать пуговицы с шерстяной кофты хозяйки, осмотрительно выплевывая их к ее ногам».

Алексей вздохнул: «Вырасти без отца и с одной сумасшедшей матерью! Да уж». Он перечитал весь текст еще раз, про себя. Листик отправился в стопку на столе. В руках Алексея появился другой. Страничка, как будто из детской книжки. Сверху и снизу нарядный орнамент, в середине с большой витиеватой буквы загадка:

«Посадил на привязь Сережку,

Привел в порядок одежку».

Внизу в круглых скобках, перевернутое слово – пуговица. На обратной стороне листа плохим, неразборчивым почерком: «см. товарный чек». Товарный чек был аккуратно приклеен на другой лист, который еще лежал в коробке. Чек был выписан на мужской костюм. Это в нем хоронили отца Ульяны. Черный костюм купил дядя Ульяны, родной брат отца, который собственно и организовал похороны и даже поминки. Сергей Андреевич никогда не заботился о внешнем виде своей одежды и такой костюм был надет на него первый раз. Свитера, джинсы – Ольга Викторовна не могла повлиять на мужа и как-то привести в порядок его одежду.

Анне прокололи пузырь. Отошли воды. Теперь схватки стали еще больнее и чаще. Врач счел лучшим оставить роженицу одну. Когда некому жаловаться, меньше и криков. Анна терпела, дышала и молчала. Но только до тех пор, пока не начались потуги. Нюра закричала. Прибежала акушерка, сказала, что тужиться рано, что можно навредить не только себе, но и ребенку. Говорить то легко. Анна снова закричала. Весь живот тянуто вниз. Стало не так больно, но препятствовать потугам было практически невозможно. Зашел врач. Приказал готовить кресло и намекнул акушерке, что надо очень аккуратно поменять местоположение роженицы, чтобы не дай Бог…!

Алексей вернулся к просмотренным листкам, достал из стопки фрагмент с пуговицами. Добродушная улыбка расползлась на его лице. «Почти! Почти!»– подумал он вслух.

Из коробки продолжали выкладываться листы бумаги. Некоторые сразу уходили в стопку на столе, другие подолгу задерживались в руках продавца пуговиц. Квитанция из химчистки. Гербарий из осенних листьев.

Анна послушно выполняла все указания акушерки, делала все, как говорил ей врач. Еще раз на схватке потужиться, и не в себя. И еще. Только очень медленно и аккуратно. Нюре дали погладить головку малыша, который уже почти родился. Это предало ей сил и… Крик новорожденного – самый приятный звук, который когда либо слышала или будет слышать Нюра в своей жизни.

Алексей засветился изнутри. Он радостно сложил все бумаги в коробку, быстро закрыл ее и поставил под стол рядом с другими. Подписи видны были только на двух: «Собака» и «Мужчина». Третья коробка была почти пустая. А еще с десяток других запечатаны и задвинуты глубже к батарее. Продавец пуговиц задернул шторы, спугнул голубей, зажег свет. С коридора донесся телефонный звонок. Алексей выскочил из тайной комнаты и закрыл дверь.

– Да!

– Добрый день! Это акушерка. Вы Алексей Павлович?

– Да.

– У вас родился сын! 3450, 54! Все хорошо!

– Да?

– Поздравляю вас, папаша! С Аннушкой тоже все в порядке. Устала только. Скоро сама вам позвонит. До свидания!

– Да!!!

Алексей несколько раз высоко подпрыгнул. Станцевал ведомый только ему танец. Дверь тайной комнаты открылась и продавец пуговиц исчез, оставив только доносящиеся крики радости и смех, которые вскоре превратились в отдельные фразы, по котором можно только догадываться о происходящем за дверью. Драцена навострила листики.

«Хороша! Наконец, ты здесь! Вижу тебя, дорогая! Отлично! Это ты! Я знаю тебя! Получилась!»

«Немного подправлю. Потерпи! Ты мне еще спасибо скажешь!»

«Девочка моя, как ты хороша! Но работы еще много!»

«У меня сын! Сын! Я стал отцом! Мы больше не бездетные эскимосы!»

И еще:

«С мужиком бы еще разобраться! Ни жив ни мертв! Три раза уже переделывал! То один, то другой! Начну сначала! Тише едешь, дальше будешь!»

Глава 21. Марк

«Я специально перенес сеансы на другой день и отменил групповую терапию… Стоит ли говорить, чего мне это стоило? А кто-то незаметно, скорее всего, ночью или поздно вечером, после работы пробрался к самому морю, и оставив вывеску «Закрыто на обед», исчез, – в голове Марка смятение боролось с негодованием, и они почти согласились на ничью. – Сегодня море закрыто. Как так может быть? Кто его закрыл и почему?»

Утомленный психотерапевт опустился на песок. Он сел, вытянул длинные ноги в закатанных джинсах, откинулся назад, подставив длинные руки под оголенную, розовеющую на солнце спину, но тут же вскочил: «Нельзя этого так оставлять!». Крупинки песка поспешили спрыгнуть с одежды Марка, пока он не стряхнул их сильными и грубыми ладонями в порыве гнева.

Марк принял позу оратора и вслух произнес речь, любуясь каждым подобранным к месту словом, наслаждаясь оборотами и собственной эрудицией:

«В 1492 году Колумб открыл Саргассово море, назвал его виноградным именем, и никому не пришло в голову взять его и закрыть. Еще бы! Как закрыть море, у которого нет земных границ? Не обнесешь же часть океана забором? Да и вот просто воткнуть табличку в теплый Гольфстрим не выйдет! А наше море закрыли! Как книгу, дочитанную до конца. Хлоп! И жди теперь неизвестно сколько. Ведь «сегодня» может длится и очень долго....». На этом месте Марк сделал многозначительную паузу и погрозив пальцем тому, кто выставил табличку в паре метров от него, продолжил:

«…А судя по потрепанной ветром, съежившейся от дождя бумаге и дописанной шариковой ручкой корявой надписи – «Весна?» прошел ни один и ни два дня!»

Марк кажется продолжал злиться, и даже вроде бы специально глаза налились краской, как у быка на корриде, и можно сказать, что он решил воспользоваться несколькими известными ему приемами, чтобы вымести из себя труху, в которую минуту назад превратились старые тетради лекционных записей по теории адаптации к потере ориентиров и практике обретения смысла во второй половине жизни или по какому-то предмету похожему на это, но носящему совсем другое название, более общее, которое было трудно сходу вспомнить .

Он сцепил руки в замок, сделал глубокий вдох, затем выдох, такой словно часть воздуха потерялась где-то и так и не сумев найти дверь, через которую можно вернуться, просочилась в окно, произнес одну из любимых дзэнских поговорок «Тот, кто торопится, так никуда и не приходит» и смирился с мыслью – всему свое время. Как говорится: «тише едешь – дальше будешь!»

Марку хотелось и дальше как можно сильнее испытывать раздражение, ненависть, злость, или даже ярость. Он хотел оскорбиться, обвинить всех и каждого, но в душе у него тихо пели птички, и даже бабочки сели на цветы и перестали щекотать фетровыми крылышками живот. И этим спокойствием Марк обязан отнюдь не релаксирующих упражнениям или мудрым восточным изречениям. Чувства, когда время осуществления твоей мечты откладывается, напоминает облегчение после слов учителя «Контрольную перенесем на следующую неделю», когда ты считаешь, что не вполне готов к ней сегодня. Но вот к любому экзамену по сопромату или высшей математике подготовиться легче, чем, не моргнув глазом, схватить мечту, замученную годами. Тем более, что ее осуществление по прежнему связано с неимоверными усилиями воли, которые надо приложить несмотря ни на что.

«Закрытое» море как ни в чем не бывало кидало на берег мягкие волны, забирало их обратно и снова отдавало – оно и не догадывалось, что, увы, не открыто и что следует в силу обстоятельств вести себя как-то по-другому. Кроме того, в море купались люди, плавали бананы и плюшки, резвились скутеры. Табличку «Закрыто на обед» никто будто не замечал. Ее видел один только Марк Северин, психотератевт, который чуть было не решился сегодня зайти в море.

– Тише едешь – дальше будешь, – прошептал он и поплелся домой.

8.

Глава 22. Алексей

Маленький Федор Алексеевич важно сидел в коляске известной английской фирмы и сосал два пальца. Это не мешало ребенку улыбаться прохожим и показывать рукой на птиц и собак. Панамка то и дело сползала малышу на глаза, и тот протяжно давал сигнал о помощи отцу. Алексей Павлович, останавливая коляску, приводил в порядок своего сына: убирал пальцы изо рта, сажал малыша ровно, одергивал ему штанишки. Так увлекался аккуратностью, что забывал поправить панамку и снова слушал протяжный сигнал. Малыш то и дело вертел головой, отчего первая часть прогулки заполнилась частыми остановками.

В итоге Алексей Павлович не выдержал, сняв панамку с голову ребенка, засунул ее в секцию на капюшоне. Теперь важно было выбирать теневую сторону улицы. Алексей чувствовал, что Анна следит за ним с начала прогулки. Ему казалось, что она сидит в коробе за спиной, как Маша из русской народной сказки. Только если для Маши было важно, чтобы медведь не сел на пенек и не съел пирожок, дабы не обнаружил ее саму, то для Анны имело значение абсолютно все. До выхода на улицу Алексей получил столько наставлений, что последние начали выталкивать из головы первые, а те сопротивлялись, хватались руками и зубами за последних, и в итоге вместе с ними вывалились прямо на пороге квартиры.

В тени деревьев, под еще неказистой кроной тополей, Алексей все же обрел надежду, что оторвался от преследования, но по-прежнему вел себя скованно и чувствовал неловко.

В кармане задребезжал телефон. Алексей вздрогнул. Быстро надел панамку на Федора и выдохнув, самым спокойным голосом ответил:

– Да, дорогая.

– Алексей, – это была жена. – Федору нехолодно? Проверь его ручки! Нос не холодный?

– Сегодня тепло, как летом. Отличная погода. Нос и ручки теплые!

– Хорошо тогда… Вы до парка дошли?

Алексей прищурил глаза: «Типа не видит, где мы! Вот, молодец! Шпионка! Елки-палки!»

– Мы перешли дорогу. Почти у входа уже, – четно ответил Алексей, не находя никакого подвоха. Но спохватился, решив, что лучшего способа проверить продолжается ли слежка не найти, добавил:

– Так, тут все перерыто! Какие-то работы. Трубы ищут! Мы поедем к центральному входу.

– Ну что ж. Хорошо! Аккуратнее там!

– Ой, Нюра! Если что, я позвоню. Давай!

Алексей убрал телефон и облегченно вздохнул. При въезде в парк Федор Алексеевич снова включил долгий звук «э», обозначающий: «Опять эта дурацкая панамка сползла мне на глаза. Можешь ты уже быть мужиком и снять ее с меня?»

– Все, сынок! Мы на свободе! – панамка ушла в капюшон. Коляска поехала медленнее, Алексей достал из кармана листок, сложенный вчетверо и, открыв его, погрузился в чтение.

То, что было написано в письме, которое Алексей бережно хранил во внутреннем кармане льняного пиджака, слишком много значило для него, чтобы болтать об этом, слишком много, чтобы показывать кому-то, слишком много, чтобы читать шепотом вслух или просто шевелить губами. На всякий случай Алексей поднял голову и оглядел верхушки ближайших деревьев – не увидит ли кто случайно его листка? Деревья спугнули с ветвей птиц. Все чисто! Алексей снова ушел в письмо. Он задумчиво отпустил коляску и взял листок двумя руками. Глаза Алексея блуждали по строчкам и абзацем, как Тисей по лабиринту Минотавра, не боясь заблудиться, точно зная, что клубок ниток у него в руках. Опасность была только с одной стороны – Минотавр. Минотавром для Алексея уже была нечасто приходящая депрессия, и даже не низкая самооценка, которая то и дело отрывала его от работы, а отсутствие свободного времени, ведь сделать нужно было еще не так и мало. Сейчас, когда его мечта практически сбылась, она вдруг повисла на волоске. Успеет ли он до конца августа завершить свою работу, сможет ли организовать доставку эпизодов на Набережную и главное – будет ли его работа принята обычными людьми. Администрация, которая предварительно одобрила его предложение – это не его целевая аудитория. Все старания, которые он приложил и будет прикладывать, направлены на обычных прохожих, на тех, кто неспешно прогуливается по променаду или отдыхает на пляжах. Он хотел, чтобы годы его работы окупились чудом. Именно во столько он оценивал сейчас свой труд. Его труд стоял ровно одно чудо, он сам стоил ровно одно чудо и не чудом больше. Чудо, которое должно и может произойти.