Читать книгу: «Чары зла и любви. Легенды Пурпурного Города», страница 3

Глава 7

Лесные девы

«…образ этот стал уже иным – темным, зловещим, мрачным, как черный круг, который неотступно стоит перед глазами того неосторожного, кто пристально взглянул на солнце».

В. Гюго «Собор Парижской Богоматери»

Из носа у нее шла кровь, перед глазами продолжали летать черные мухи, тело содрогалось в ледяных судорогах, которые держали ее в плотном коконе агонии, словно смирительная рубашка. Но, несмотря на все это, разум прояснился. Она поняла, что каждое слово призрака, словно выцарапанное на ее сердце, – это истина, которая теперь с ней навеки. Истина эта заключалась в том, что подлинная любовь невозможна без страдания.

Эль знала, что любит по-настоящему, а значит, ей предстоит много, очень много страдать. Но теперь она не противилась этому страданию, а ждала его с улыбкой на кровоточащих губах. Ей казалось, что из маленьких ранок льется сок прогорклой рябины, и оттого они болели еще сильнее. Аромат ягод витал в пепельных осенних сумерках, пропитывая ее окровавленное тело, смешиваясь с его запахами, становясь с ней одним целым.

Веки ее подрагивали, и из последних сил она вымолвила:

– Ты меня обманула, но мне все равно. В моем сердце нет обиды и гнева, потому что его переполняет любовь. Не покидай меня, любовь моя. Не беги от меня на край света… Я тоже кое-что знаю, чего не знаешь ты… В зеркале злой королевы теперь отражаюсь я.

И тут ей почудилось, что чья-то невидимая рука оттащила ее от края пропасти, на котором она все это время балансировала, готовая вот-вот упасть. Она почувствовала облегчение и в то же время страх, который испытываешь, когда чудом удалось спастись. Это второй акт страха. Это выталкивание из себя пуповины после родов, когда самое страшное уже позади, но нужно пройти еще одно испытание. С предельной до болезненности отчетливостью до нее дошло, что она была на волосок от гибели, и это ощущение смешалось с любовью, сделав чувство мучительным. Ради своей любви она могла умереть – от этой мысли можно было свихнуться.

Голос в голове молчал, но все еще был там. Каждым своим нервом Эль чувствовала смятение духа. Напряжение, испытываемое ею, росло с каждой секундой. Она больше не могла справляться с нараставшими эмоциями призрака, что походили на темный смерч. Кровь хлынула из ее горла, а слезы окрасились в алый цвет. Колени подкосились, и сознание окутала беспросветная тьма…

***

Разве можно было не влюбиться в лес, где природа нашептывала на ухо свои древние секреты, бережно передаваемые из поколения в поколение? Все здесь дышало каким-то потусторонним покоем, и в то же время это было так же естественно, как вид бирюзовой хвои еловых лап, вившегося по могучим стволам изумрудного моха, бурой зелени устилавшего землю ковра. Люди рождались, страдали, завоевывали друг друга и целые государства и умирали. Мало кто из них достигал состояния, которое могло вытолкнуть сознание из этого разрозненного гигантского пазла, который никому никогда не собрать. Мало кто слышал и понимал, о чем поет северный ветер. О чем в лиловых сумерках осеннего заката перешептываются прошитые золотыми нитями листья. О чем кричат взвивающиеся в пепельное небо стаи черных птиц, что стремятся оставить подступающий холод позади.

Чтобы услышать и понять, нужно иметь мужество. Нужно отрешиться от всей своей беспорядочной жизни, от своего переполненного тщеславием и нелепыми амбициями сердца, от изнывающей в вечной тоске души. Это невозможно, а значит, очень трудно. Настолько трудно, что в одиночку не справиться. Поэтому у всех великих был учитель, который помог им соединить свое сознание с волей Вселенной. А лес – это микровселенная во Вселенной, ее пульсирующее зелеными венами сердце. В шуме ветра и пении птиц мы можем услышать его мощное биение. Оно настолько громко, что его слышат все лесные жители, но не человек, если он не был избран.

Никогда раньше Эль не размышляла о таких премудростях. Раньше у нее не было учителя, а теперь все изменилось. Ей оказали честь, как она думала, вовсе незаслуженную. Ведь она не принадлежала к какому-нибудь древнему клану могущественных ведьм, ведущему свой род еще с тех времен, когда некому было их преследовать. Ни в одном поколении ее семья не имела ничего общего с магией. Как бы она ни любила родных, Эль знала, что эти люди никогда ее не поймут, никогда не разделят с ней радость постижения истины. Эль подозревала, что она подкидыш, потому что не находила сходства между собой и своими родителями ни во внешности, ни в суждениях.

Так кто же она? Быть может, мысль о древнем ведьмовском роде не такая уж нелепая? Тогда это многое бы объяснило. Но в глубине души она знала, что это самообман. Это было бы слишком хорошо, чтобы быть правдой. Нет, в ее рождении таился какой-то страшный секрет, какое-то мрачное проклятие, которое, как она обязана разгадать. Узнав, кто она такая, она обретет саму себя. Пока что она и не помышляла о свободе, и податливое сердце жадно впитывало разъедавший его рябиновый сироп. Но бывали минуты, когда, прислонившись к стволу дерева, она сидела на золоченом ковре, сотканном осенью, и, вглядываясь в окружавшую красоту, грезила о свободе. Пробуждалась детская мечта встретить Стеклянного Человечка, который освободил бы ее и указал путь из дикой чащи, в которой она заблудилась…

Кто она и откуда?..

Кто и откуда? Сердце без остановки повторяло эти два простых вопроса. Иногда она рисовала себе сумасшедшие картины, на которые было гораздо ее больное, как она подозревала, воображение. Там было и золотое яйцо дракона, которое зародилось во чреве девы, которую похитило огнедышащее чудовище. И алхимические опыты в темном подвале, где среди колб и склянок с кислотно-красной и зеленой жидкостями лежала на грубо сколоченном столе привязанная к нему ремнями истерзанная девушка, и живот ее угрожающе вздымался. И освещенное полной луной кладбище, где человек в плаще, стоя у раскопанной могилы, читал заклинание на древнем языке и делал пассы руками над трупом юной красавицы.

Эти картины мелькали перед ее мысленным взором, когда она сидела в окутанном осенними сумерками лесу. Они наполняли душу отвращением и в то же время словно сжигали ее в диком пожаре. Душа откликалась на них так остро, потому что чувствовала, что ступила на эту землю не по милости Всевышнего. Чувствовала, что это не Он, а другие силы заставили ее покинуть тонкий мир и появиться на Земле из тела бедной крестьянки, которая никогда не смогла бы понять, какова ее истинная роль в этой таинственной игре.

Эль тоже не понимала своей роли, но ее сердце было переполнено восторгом и любовью, которые внушали ей лес, и рябина, и прекрасный призрак, что теперь нередко сопровождал ее в прогулках на лоне природы. Ягодный ритуал придал ему еще больше сил, чем обряд с рябиновым соком, который произошел лишь на ментальном уровне.

Адриана даже снизошла до того, чтобы объяснить его суть. Обычно она вырывала Эль из мира ее темных грез, появляясь под деревом из ниоткуда. Этой традиции она по-прежнему придерживалась, хотя теперь тело ее не было прозрачным. С каждым днем она все больше походила на человека – только очень бледного и изможденного, но от того не менее прекрасного. Под огромными глазами, цвет которых отливал в осенних сумерках болотной зеленью, проступала ядовито-фиолетовая дымка. Если раньше эти глаза фосфоресцировали во тьме ярко-зеленым блеском, то теперь их цвет не выглядел столь противоестественно. Они стали темнее, и при виде их в голове Эль всегда вспыхивали ассоциации с болотами, мхом и пушистыми еловыми лапами.

Взгляд их немного оживился. В нем больше не было пронизывавшего душу могильного холода и вселенского одиночества. Он был серьезен и сосредоточен, будто под глазными яблоками засела какая-то несокрушимая идея. Иногда в этих болотных глазах вспыхивали искры скорби. Это казалось парадоксом, но другого выражения она не могла бы подобрать. Когда думаешь об искрах, представляется нечто подвижное и соблазнительное. Именно такой и была тоска призрака. Это болото не было мертво, как не был мертв и сам призрак. Там на дне, в грязных водах, покрытых тиной и увядшими кувшинками, что-то таилось. Что-то, что заставляло бурлить темные воды. Там все еще пульсировала жизнь – вопреки всем законам природы. Эта жизнь, с каждым днем все нараставшая, грозила осушить болото, чтобы утолить невыносимую жажду.

Но Эль прекрасно знала, что это не утолило бы запредельную жажду. Ее мог утолить только чистый источник, который был в ней, в Эль, и в ее жертвенной любви. Эту любовь выпивали спокойные, но слишком темные болотные глаза. Эта любовь пропитывала бумажно-белую кожу, чтобы напитать ее, обратить пергамент в шелк. Эта любовь, словно целебный бальзам, пропитывала сухие губы, меняя их оттенок с бледно-розового на алый.

Конечно же, эта испепеляющая любовь не могла осветить глаза призрака золотым светом и зажечь в них искры тепла. Не могла покрыть щеки нежным румянцем. Не могла заиграть ласковой улыбкой на манящих устах. Все это было слишком человечно, а потому недоступно. Эль знала наперед, что, даже обрети призрак тело, внутри которого билось бы настоящее живое сердце, было бы бесполезно рассчитывать на тепло и человечность с его стороны. Перенесенные страдания замораживают сердца навсегда. Сколько их не грей самой самоотверженной любовью, они не оттают. Снежная королева никогда, ни за что, не позволит Грете вырвать Кая из своих ледяных объятий.

Но, быть может, в том и состояла сладостная награда – при виде ее сердце, исполосованное смертельными ранами, увитое шрамами, словно алой лентой коробка с рождественским подарком, начинало учащенно биться. Она заставила биться сердце мертвеца! Она пробуждала блеск в этих болотно-мертвенных глазах!

А еще Адриане теперь не приходилось выглядеть как типичный призрак из готического романа. И пусть она была мистически бледна, а ее сказочные волосы черными каскадами рассыпались по алебастровым плечам, но теперь она хотя бы могла выбрать себе более подходящее платье. Адриана создала себе целых три варианта. Было темно-зеленое, со шнуровкой спереди, лиф которого был расшит оранжево-красными узорами. Был жемчужно-серый бархат, тугой корсет которого поднимал нежные полушария груди. Было черное с кружевными рукавами-фонариками.

И вот, явившись к ней впервые в черном платье, с чернильными волосами, украшенными диадемой из зазубренных кристаллов рябинового цвета, с маленьким черным сердечком на бледной щеке, Адриана изрекла:

Глава 8

Рука об руку

«И хотя он знал, что природа одаривает яркими цветами самые ядовитые свои творения… ну что ж, можно попробовать жить и дышать ядом…»

П. З. Брайт «Спасены»

– Мне нужна твоя жизнь, которая искупит все. Как ты думаешь, радость моя, смогла бы ты подарить мне ее?

– Ты же знаешь, я готова ради тебя на все, – тихо ответила Эль, перебирая ладонями сухие листья.

Она потупила взгляд, избегая смотреть в лицо призрака. Эти голодные глаза пили ее душу глоток за глотком.

– Конечно, знаю, но хочу услышать это от тебя. Твоя покорность может таить в себе что угодно, например, мысли о побеге. Ты должна знать, что я тебя не держу. Все в твоих руках. Твои тайные желания сочатся сквозь твои пальцы, и я пью их сладкий нектар. Повторяю, все в твоих руках, – я же не какое-нибудь чудовище.

– Разве? – вырвалось у Эль, и тело ее сжалось, будто в ожидании удара.

Но вместо этого она ощутила прикосновение указательного пальца к своему подбородку. Девушке показалось, будто в кожу впился осколок льда. Решительным жестом Адриана заставила Эль поднять голову, и взгляды их встретились. Снизу вверх смотрела девушка на прекрасное лицо, выделявшееся на фоне иссиня-пепельных сумерек, окутавших лес. В глазах этой пришедшей из неведомого мира женщины было все – осуждение, насмешка, страдание, сладострастие…

– Моя милая малютка показала свою темную сторону? Знаешь, это даже хорошо. Покорность и подчинение – это слишком скучно, не находишь ли? Я могу ослабить сети, но никогда не выпущу тебя, пока ты сама этого не захочешь!

Последние слова Адриана произнесла ужасным потусторонним голосом, больше напоминавшим мужской. Этот голос раздался словно из глубин ада, и было невыносимо поверить в то, что он исходил из нутра хрупкой фигуры, стоявшей в окутанном нежными сумерками осеннем лесу. Веки Эль задрожали, и слезы повисли на ресницах. Но взгляда девушка не отвела. Тогда Адриана, продолжая буравить ее своими болотными глазами, присела перед ней, и ее руки уперлись в ствол старого дуба. Голова Эль оказалась между ними, и она тотчас почувствовала тяжелый запах рябины.

– Неужели ты до сих пор так ничего и не поняла? – заговорила Адриана своим обычным голосом, в котором на этот раз звенел металл.

– Что я должна понять, черт возьми? – воскликнула Эль. – Что меня преследует свихнувшийся призрак и что скоро я и сама свихнусь, если, конечно, не умру?

Адриана запрокинула голову вверх, обнажив нежное, будто фарфоровое, горло, и захохотала. Веселье было столь же быстротечно, сколь неожиданно. Дух вновь впился в Эль своими голодными глазами и тихо произнес голосом, полным нежности, страсти и боли одновременно:

– Ты уже чувствуешь на мне свой запах, правда? То, что уничтожает тебя, делает меня сильнее.

– Что за бред? – раздраженно спросила Эль, мало надеясь на вразумительный ответ.

Казалось, призрак этого не услышал и продолжал:

– Ты – мой нектар. Я истощена до предела.

– Так отправляйся в ад! – вырвалось у Эль.

Любовь смешалась в ней с отравлявшей ее саму ненавистью, и она должна была выплеснуть этот яд, чтобы не захлебнуться им.

– Но у меня остались незаконченные дела, – спокойно возразила Адриана, которую, казалось, не задело напутствие Эль. – Именно поэтому я, словно феникс, восстала из пепла. Но без твоей помощи мне не возродиться до конца. Однако я не законченная эгоистка, как можно подумать. Благодаря мне твоя душа получит немало такого, что большинству смертных и не снилось.

– Ты не должна была привораживать меня! – воскликнула Эль.

Она никак не могла справиться с тем темным чувством, что нарастало и бурлило у нее внутри, словно кипящее в котле ядовитое зелье.

– Должна была, радость моя, – снисходительным тоном ответила Адриана, одаривая Эль томной улыбкой. – Я взяла самые красивые ягоды, на которые природа так щедра осенью. Черная и красная смородина – символы тоски и любви. Снежноягодник – символ преданности и покорности. Рябина – символ страсти. Я соединила землю, воздух, воду и огонь, а ты та энергия, которая вдохнула в них душу.

– Как ягоды оказались на пороге? – холодно спросила Эль, однако в сердце ее по-прежнему бушевала буря.

– Даже не знаю, стоит ли доверять тебе такие секреты, но так и быть, – пожала плечами Адриана, и жест этот вышел настолько человеческим, что по спине Эль поползли мурашки. Теперь человеческое в этой женщине пугало едва ли не сильнее, чем потустороннее. – Я же обещала взаимовыгодный обмен, так почему бы не начать прямо сейчас? Но тут не обойтись без предыстории, которая, возможно, тоже будет тебе не безынтересна. Ты знаешь, где я нахожусь, когда я не с тобой?

– Нет.

Эль шокировало то, что сама она об этом никогда не задумывалась.

– В пустоте. Я уже говорила тебе, что лишь огромное усилие воли позволило мне однажды оказаться в твоей комнате. Я долго готовилась к этому, и, наконец, мне удалось. Ночью проще установить контакт с твоим сознанием и с твоей природной сущностью. Во сне ты не скована предрассудками и лишними знаниями. Я бы могла, конечно, появиться рядом с тобой на улице, но это потребовало бы большей энергии. Да и ни к чему, чтобы кто-то увидел, как ты болтаешь сама с собой. Ты и так привлекаешь к себе слишком много внимания. Теперь же, когда благодаря тебе я стала сильнее, я могу появляться в любом месте, где появляешься ты. Но по понятным причинам ими оказываются лишь твоя спальня и лес… Ты помнишь, как осторожна я была поначалу, боясь задержаться на лишнюю минуту? Как ты могла заметить, теперь мои визиты длятся гораздо дольше.

– Теперь можно делать со мной все, что хочешь? – с вызовом спросила Эль и вперила взгляд в голодные глаза, которые были опасно близко.

– Нет, моя дорогая, – покачала головой Адриана. – Теперь ты для меня ценна, как никогда. Мы слишком многое пережили вместе, чтобы остановиться. Теперь я уверена, что мы дойдем с тобой до конца. Вдвоем. Рука об руку.

Словно в подтверждение своих слов призрак протянул к Эль руку, и та резким жестом прижала ладони к груди. Адриана усмехнулась, и в усмешке этой сквозила неприкрытая горечь. Призрак опустил руку и сложил ладони на коленях, словно примерная ученица. Эта поза была настолько же обманчива, насколько очаровательна. В этот момент Адриана с развевавшимися на ветру волосами как никогда походила на смертную девушку. Она выглядела хрупкой и потерянной, и охваченная раскаянием Эль едва сдерживала желание погладить ее по голове и взять ее изящные руки в свои. Но она и так перенесла слишком много, чтобы еще и провести несколько недель в постели с язвами на руках.

Она могла лишь любоваться этой очаровательной иллюзией, красота которой была подчеркнуто потусторонней. Это по-театральному вычурное платье, это словно покрытое толстым слоем белого грима, лицо, эта сиреневая дымка, что ядовитыми тенями покрывала кожу под глазами, – все это было явно не от мира сего. Безусловно яркая при жизни красота трансформировалась в неестественную – вызывающую и пленительную. Это был ядовитый цветок, тяжелый аромат которого будоражил нервы и вызывал желание сорвать его, чтобы рассмотреть поближе. И тогда нежный бутон выпускал спрятанное внутри жало, которое жадно впивалось в ладони того, кто посмел до него дотронуться.

– Милое сравнение, – усмехнулась Адриана, и застигнутая врасплох Эль почувствовала, что краснеет. – И какое точное! Я действительно больше похожа на ядовитый цветок, чем на рябину. В первую же встречу я отравила тебя своим ядом. Это вышло случайно, но не стало для меня неожиданностью. Поначалу у меня не было полной уверенности в том, что что-то получится. Ты могла не выдержать контакта со мной.

– То есть попросту умереть, – тихо сказала Эль, опуская глаза.

Глава 9

Прекрасный и отвратительный город

«… что-то было низвергнуто во мне, чего нельзя уже было поднять; что-то снизошло на меня, от чего нельзя было спастись бегством».

В. Гюго «Собор Парижской Богоматери»

Эль чувствовала себя слишком опустошенной, чтобы удивиться и разозлиться по-настоящему.

– Не буду отрицать, такая вероятность была. В этом случае я пришла бы к тебе в твоей другой жизни. Конечно, пришлось бы снова ждать, но ничего не поделаешь, – будничным тоном сказал призрак, если, конечно, у призрака вообще мог быть будничный тон.

– И после этого ты говоришь, что ты не эгоистка? Ради одной неудавшейся попытки ты готова была отнять у меня целую жизнь! Тебе-то, конечно, терять нечего, но обо мне ты даже не подумала.

Эта мимолетная вспышка гнева отняла у Эль последние силы, и она уже жалела о ней. Выяснять отношения с духом было себе дороже.

– Разве ты не сказала, что готова пожертвовать ради меня жизнью? Не думаю, что есть разница – одной или двумя, – спокойно заявила Адриана.

– Это все приворот, – буркнула Эль.

– Нееет, радость моя, это ты, – покачал головой дух и игриво ей улыбнулся. – Приворот не творит волшебство из воздуха. Он лишь усиливает то, что уже есть.

– И что же это?

– То, что появилось во время физического контакта.

– Какого еще контакта?

– А ты уже забыла, как я гладила тебя и целовала? – все с той же легкомысленной улыбкой спросила Адриана.

Казалось, происходящее забавляло ее. Она словно играла с Эль в кошки-мышки, заранее предвидя, чем все закончится, и нарочно оттягивая сладостный момент победы.

– Но это же не то же самое, что… – промямлила Эль, чувствуя, как щеки ее заливала краска.

– Не то же самое. То, о чем ты подумала, вовсе необязательно. Подойдет любой контакт, во время которого происходит обмен жидкостями. Ты, конечно же, не могла знать, что тела призраков источают невидимый и очень опасный для людей яд.

– Я читала, что у медиумов во время спиритических сеансов из носа, ушей и рта течет жидкость, из которой состоят призраки…

– Эктоплазма, – кивнула Адриана. – Мы пропитаны ею насквозь, словно забальзамированные мумии. Как бальзам помогает мумиям сохраниться, так эта субстанция помогает нашим призрачным обликам не рассыпаться в пух и прах. Душа не может долго оставаться без тела в материальном мире, если только это не душа какого-нибудь сверхъестественного существа. Безумное желание остаться дает таким, как я, возможность создать себе подобие тела. Отсутствие плоти и крови частично компенсирует этот яд, который сочится из смертельно раненой души. Своими страданиями, своей пережитой, не отпущенной, не прощеной болью мы пропитываем свои призрачные тела, и они служат нам сколь угодно долго. Существа грубые и примитивные создают для себя чудовищные облики, на которые невозможно глядеть без отвращения. Существа возвышенные создают нечто прекрасное…

– А ты выглядела при жизни так же? – не удержалась от вопроса Эль.

– Да. Невозможно создать совершенно другую внешность. Так или иначе, мы воспроизводим облик своего умершего тела, но можем утрировать детали. Я никогда не придавала большого значения своей внешности и воссоздала себя ровно такой, какой была при жизни, облачив получившийся сосуд для души в белые одежды.

– Как предсказуемо, – не без ехидства заметила Эль.

– Оставим неоправданный интерес к собственной внешности душам поверхностным, которые сами не поняли, для чего решили остаться. У меня же с самого начала была цель, ради которой я была готова на все. Знаешь, я рисковала сойти с ума. Такая участь уготована большинству из нас. Внутренне и внешне свихнувшиеся души походят на монстров. Они готовы уничтожить все, до чего могут дотянуться. Эта судьба миновала меня только потому, что на этом свете есть ты… Кстати… я думаю, ты знаешь, как я выглядела при жизни.

– Знаю… Мне часто снятся руины церкви, – с замиравшим сердцем проговорила Эль. – Это далеко отсюда?

– Не очень.

– Это город?

– Да, прекрасный и отвратительный одновременно – тебе бы там понравилось.

– Адриана, скажи, почему сгорела та церковь? – после некоторого раздумья спросила Эль.

Она вдруг почувствовала, будто вся ее кровь вытекла из похолодевшего тела, а вместе с ней и сама жизнь. И в то же время вены будто до краев наполнялись какой-то чужой кровью. Она забыла обо всем на свете, даже о призраке напротив. Она чувствовала лишь эту чужеродную кровь в своем холодном теле, которая едва ли согревала его, но наполняла душу каким-то инородным чувством. Чем-то на грани восторга и отчаяния.

И чувство это было окрашено пурпурным. Прекрасный и отвратительный… Пурпурный город! Там жила Адриана. Там бывала она, Эль, в своих тревожных снах. Или не только во снах? Неужели эти сны были не снами, а воспоминаниями из ее прошлой жизни? Этот город очаровал ее и погубил так же, как Адриану. Да, она точно знает, что погибла там… Отчего сгорела та церковь?.. Ответ призрака донесся до нее, словно сквозь толстое стекло. Она была слишком погружена в эти отголоски воспоминаний, чтобы воспринимать реальный мир и даже ирреального призрака в нем.

– А ты не помнишь?

Эль устремила на духа безумный взгляд и в отчаянии вымолвила:

– Что ты сделала со мной? Почему я начинаю вспоминать свою прошлую жизнь?

– Разве не этого ты хотела? Понять кто ты и откуда. Говорят, что все мы родом из детства. Но я бы сказала, что все мы родом из прошлой жизни. Душа не обрывает накопленные связи, помнит совершенные ошибки и грехи, и они перекочевывают из одной жизни в другую. Однажды ты пролила чужую кровь, и теперь будешь вынуждена пролить свою, чтобы искупить вину, чтобы стереть невинную кровь со своих рук. Ты должна принести себя в жертву, чтобы, в конце концов, очиститься.

– Но почему жертва эта предназначается тебе? Ты преследуешь свои личные цели…

– Кто тебе это сказал? Я хочу спасти невинных.

– Невинных? А тот призрак, с которым ты познакомилась перед смертью, тоже невинный?

– На сегодня с тебя хватит! Одно мимолетное воспоминание о нем может навсегда лишить тебя покоя. Ты еще не готова. В этой жизни у тебя есть я. Я тот невинный, которого ты должна спасти.

– Почему я чувствую, что мы трое неразрывно связаны?

– Потому что мы трое неразрывно связаны, – серьезно ответил дух.

– Хватит надо мной издеваться!

– Я не издеваюсь… Он мой брат. Вернее, был им.

– И мой?

– В каком-то смысле, да.

– Значит, ты моя сестра?

– И да, и нет.

– Это слишком сложно… Кто подбросил ягоды на порог?

– Повелитель ветра.

Перед мысленным взором Эль появился образ холма, возвышавшегося в фиолетовых сумерках. На вершине его стоял с распростертыми руками юноша с прекрасными пепельными волосами и шептал слова заклинания на непонятном языке. А рядом с ним был еще один, черноволосый, который смотрел отуманенным взглядом на пылавшую алым маревом линию горизонта. В сердце девушки на мгновение отозвались его тоска и пламенное желание.

– Он хочет тебя вернуть! Ты нужна ему! – содрогаясь всем телом, воскликнула Эль и после паузы тихо добавила:

– Он любит тебя всем сердцем. Так же, как и я.

– Не ревнуй, моя милая, – усмехнулась Адриана, – моей испепеляющей любви хватит на всех.

– Ты меня любишь? – неожиданно для самой себя спросила девушка.

– Конечно. Если бы я тебя не любила, ты бы уже была мертва. Этот приворот я узнала от друга повелителя ветра, а он очень сильный колдун. Когда-то его низвергли с небес за то, что он помог одной душе сбежать. У него оставалась еще одна, последняя, жизнь. Его не лишили ее, поручив миссию, выполнив которую, он будет прощен.

– Вряд ли он будет прощен, – покачала головой Эль. – Он создал этот приворот, и за одно это ему гореть аду.

– Не переживай так. Ад ни ему, ни мне теперь не страшен.

– Ты так говоришь, как будто собираешься жить вечно.

– Мы все будем жить вечно. Благодаря тебе.

С этими словами призрак начал медленно таять в воздухе. Спустя минуту от него осталось лишь застывшее в пепельных сумерках черное сердечко, словно отправленный воздушный поцелуй. Эль протянула руку, дотронулась до него пальцем и тут же с криком отдернула ладонь. На коже выступила капля крови, словно его укололи шипом. «Она это специально! Она ненавидит меня! Но за что?.. За что мне все это, Господи?» – пронеслось у нее в голове. Тело обмякло, и, зарывшись лицом в обвитые коричневыми сухожилиями листья, она разразилась громкими рыданиями.