Читать книгу: «Парень, который был.....», страница 19

Глава 26

– Ты, вправду считаешь, что равиоли вкуснее лазаньи? – спросила мама, укладывая блюдо в плиту, которую приоткрыл Брайан.

– Я думаю, если мое равиоли будет участвовать в состязании лучшего блюда, то оно обязательно обыграет твою лазанью, – усмехнулся он, смотря как выпекается наш ужин.

– Ты просто еще не пробовал, – убеждала его мама.

– Дорогая, скажи, что моя лазанья всегда получается прекрасной на вкус, – обратилась она ко мне. Их взгляды были устремлены теперь на меня, в ожидании конечного вердикта. Мама с Брайаном стояли у плиты, а мы уже успели сесть за стол, и наблюдали, как они посыпали лазанью пармезаном.

– Я скажу, что равиоли Брайана будет вынуждено уступить место отменной лазаньи мамы, – ответила я, смотря на них. Мама бросила в него победный взгляд, а Брайан вздохнул, принимая поражение. Не выдержав, мама поцеловала его щеку и направилась к раковине вымывать тарелки и готовится к ужину. У Брайана на лице застыла счастливая улыбка.

Первое, что я увидела, вернувшись, домой после комы, это запах шоколадного торта, с которым встречали меня мама и Брайан. Нового ухажера мамы я не видела прежде, лишь слышала, как она иногда уходила с ним на свидания. Больше всего мне понравилось то, каким он становился, когда переступал наш порог. Да, может быть, он ездил на самой дорогой машине и имел огромное состояние, но он вел себя просто. На нем всегда были старые часы его отца, простая, хлопчатая рубашка, черные брюки. Никаких драгоценных колец, новых часов, дорогого костюма и, уж тем более, богатого вида на нем не было. Словно он пытался всегда скрыться у нас дома от своей жизни. Ему нравилось здесь находиться. Нравилась наша теплая кухня, в которой он заставал маму за готовкой. Нравилась наша уютная гостиная, в которой они иногда смотрели фильмы. А еще ему нравилась мама. Очень нравилась. Это было видно, когда он смотрел на нее. В его глазах словно запечатлелся ее портрет в какой-то определенный момент. Вот она поднимает на него глаза, когда пьет кофе из кружки. Вот она засыпает на очередном фильме. Вот она надевает левую сережку, смотрясь в зеркало, и вот она тянется, чтобы поцеловать его в щеку. Такой взгляд я часто замечала у папы на лице. Правда, он уже был не таким ярким, как при их первой встрече, а скорее, родной, говорящий: "Я люблю ее и я бесконечно рад, что она здесь со мной".

Подумав о папе, в моем животе что-то скрутило. Так странно смотреть, как мама продолжает жить после такого. Так странно смотреть, как она влюбляется во второй раз, оставляя ее любовь позади. Нет, она не забывает папу, и она никогда не забудет его. Просто, он поместился в отдельном месте в ее сердце прямо там, где у нее занимаю место я. Думаю, она часто вспоминает папу, когда смотрит на меня. Ей больно продвигаться дальше без него, но она старается. И я единственное, что у нее осталось от папы.

Прошел месяц после той аварии, которая чуть не занесла меня в могилу. Я пришла в норму, мама пришла в норму, и с нами вместе наша жизнь. Брайан стал чаще заходить к нам домой, оставаться на ужин или обед. Мне нравилось с ним беседовать. Он был большим любителем классических фильмов ужасов, и у нас часто заходил разговор на такие темы, как: «Почему за семь дней нельзя слетать в Европу прежде, чем тебя убьет девочка из телевизора?» Мама часто засыпала на кино-вечерах, когда мы с Брайаном продолжали смотреть, как парень пилил себе ногу, и Брайан шутливо выкрикивал: «Не та нога! Не та нога!», после чего собственно мама и просыпалась. Меня устраивала его компания, и он был добрым и веселым. Всегда заботился и помогал маме в чем-то. Ходил с ней в больницу, когда я находилась в коме, и поддерживал ее. Думаю, поэтому он и нравился маме. Мое настроение часто падало и скакало за тот месяц, но мне удалось нормализироваться. Любой шорох в комнате уже не принимается за какого-то человека, и мне перестали сниться кошмары или сны, после которых я часто подбегала к окну, чтобы посмотреть, нет ли там его. Определенно его там не было, но я ходила на кладбище и оставляла белые орхидеи ¹⁵, на которые израсходовала все свои карманные деньги.

Я вернулась к своим друзьям, к школе, к обычным будням подростка, который не должен был подвергаться такой судьбе. Первый день в школе после комы, я провела в окружении класса, который встретил меня с большими шарами, вкусностями, и объятиями. Я им была благодарна, но не настолько, как сейчас. Ведь даже когда они потратили свое время, чтобы сделать такое для меня, тогда я не чувствовала себя живой. Лин разревелась у меня на глазах, и мне пришлось тщательно стирать ее слезы, чтобы никто ее такой не увидел.

Конечно, я вернулась в школу позже, чем мне надо было, потому что мама посадила меня под домашний арест после того, как я не вернулась домой после похорон. Она сильно переволновалась; позвонила в полицию, подняла всех докторов на уши, и обзвонила всех моих друзей. Всех, кроме Алана. Она не знала его, я ей о нем не рассказывала. Лин догадалась ему позвонить утром на следующий день. Алан сказал, что она была так зла на него, что ему пришлось держать свой телефон от уха дальше, чем приходилось. Когда он подвез меня домой, на тротуаре, скрестив руки, уже стояла мама с Брайаном. Брайан был удивлен моему поступку больше, чем обеспокоен. А мама была зла и растревожена. Первые ее слова, когда я закрыла дверь машины, были: «Кто это был?». Я объяснила ей, что Алан был моим другом, и будто у его брата были похороны, поэтому мне пришлось его там поддержать. Ее гнев все равно не смягчился, и она запретила мне с ним разговаривать. Конечно же, на следующий день, она, все же, успокоилась.

Но я все равно так и не говорила с Аланом. Может потому, что мне было стыдно из-за того, что я без разрешения осталась у него дома. Может потому, что рылась в его вещах. А может потому, что поцеловала его. Я отчетливо помню тот момент, когда потянулась к нему. Хоть я тогда хотела спать, я помнила все.

¹⁵ Белые орхидеи символизируют чистую любовь

Я помню, каким он был теплым; как я чувствовала его равномерное дыхание на моей макушке; как от него исходил запах его одеколона; с какой силой забилось его сердце под моей рукой, и какими нежными и приятными были его губы. В то утро мне было больше стыдно и неловко, чем сейчас. Сейчас же, я чувствую какое-то приятное тепло у себя в сердце. Алан тоже не говорил на эту тему. Мы держали это тайну у себя в голове. Этот поцелуй прижился у каждого, и думаю, для каждого он значил что-то большее что-то. Я помню, как он посмотрел на меня утром, когда я проснулась. Это был такой мимолетный и быстрый взгляд, который тут же исчез. Такой взгляд я вижу сейчас в Брайане, когда он смотрит на маму. Появится ли у меня такой взгляд?

– Привет, – дотронулся до моего плеча Алан, когда я закрывала свой шкафчик. В первый день в школе он был завален разными открытками, моими фотографиями и прочими вещами со словами: «Выздоравливай скорее, Лиз». Поначалу мне показалось, что я умерла и это был мой мемориал. После школы, конечно же, пришлось все это принести домой. Мне было жалко выкидывать те открытки, поэтому я сложила их в одну коробку и унесла на чердак. Открытки были разные, отправители были разные. Я даже удивилась тому, сколько учеников беспокоилось обо мне. Сейчас же, это был снова мой обычный и весьма скучный школьный шкафчик.

– Привет, – ответила я Алану и заметила, что он уже меня не слышал, потому что куда-то быстро направлялся. После того дня, мы не часто стали разговаривать. Словно, что-то поменялось в Алане, в нашем общении или во мне. Мы обменивались короткими приветствиями и обходились не длинными разговорами. Он постоянно спрашивает, как я себя чувствую, и я постоянно отвечаю, что со мной все в порядке. Со мной вправду было все нормально. Странные и одиночные припадки исчезли, и я перестала плакать. Скорбь пропала. Вместо нее остались лишь колючие, но приятные воспоминания.

Я взглянула на часы, и посмотрела Алану вслед. Его силуэт все отдалялся и отдалялся от меня, пока окончательно не исчез за углом. Звонок. Сейчас у меня химия.

– Кто-нибудь сегодня видел Натаниэля? – спросила Дайдзо, когда мы сидели в кафетерии. Лин вытаскивала из своего сэндвича помидоры и лишь покачала головой, когда Дайдзо задала вопрос. Я оглянула весь кафетерий и не заметила никого похожего на полу-азиата. Нат был единственным полу-азиатом в нашей школе, не считая Дайдзо, и его внешность была довольно запоминающей. Вряд ли такого нельзя заметить. Я также поискала Алана, но тоже его не обнаружила, хотя видела его пару часов назад.

– Нет. Ты его видела сегодня? – спросила я Дайдзо, а она лишь покачала головой. Я не знала, какие были отношения между ними, но, похоже, крепкие, иначе Дайдзо было бы все равно, где он мог сейчас находиться. Она, словно, была собой возле него. Словно, ей не надо было скрываться. Жаль, что она не бывает собой в нашем окружении.

– А я Алана не могу найти, – вздохнула я. Лин и Дайдзо странно на меня уставились, и я, почему-то, тут же залилась краской. Надеясь, что они не заметят, я уткнулась в свой поднос и начала тыкать ложкой в свой йогурт.

– Я видела Алана сегодня на биологии, – отозвалась Лин, откусывая сэндвич и морщась оттого, что там остался еще один маленький помидор.

– Ты ходишь с ним на биологию? – спросила я.

– В новом семестре – да, – сказала Лин, и после ее слов повисла тишина. Мы стали молча доедать свои обеды, пока, внезапно, не подбежал Алан и коснулся плеча Дайдзо. Вид у него был озадаченный и встревоженный. От его прикосновения она подпрыгнула, но внимательно прослушала сказанные ей слова. Мы с Лин не услышали, что произнес Алан, но нервно переглянулись. Дайдзо тут же вскочила и выбежала из кафетерия. Алан побежал за ней, и мы с Лин решили не отставать. Что бы там ни было, это не несет ничего хорошего. Бросив остатки в контейнер, мы побежали вслед за Аланом.

В восточном корпусе стоял какой-то шум. Вокруг чего-то столпились ученики и громко наблюдали за происходящим. Все друг друга толкали в надежде увидеть хотя бы маленькую часть того, что там было. Алан протиснулся и пропал в толпе. За ним Дайдзо, затем Лин и я. Я не могла понять, что происходило, потому что громкие голоса переплетались вместе и создавали большой шум, захватывающий весь коридор. Пока толпа толкала меня в разные стороны, мне удалось удивиться тому, что здесь не было ни одного учителя, чтобы разогнать их всех. Может, учеников было настолько много, что некоторые побежали за другими учителями, директором или школьной охраной? Лучший вариант – всех сразу. Наконец, когда я протиснулась, то еще несколько секунд не могла стоять на ногах и рассмотреть всю сцену. Вокруг все то ли радовались, то ли были в ужасе и недоумении. На всех застыла разная и странная физиономия, которая все глядела и глядела в центр. Я поправила, немного развернутую рубашку и взглянула туда, куда все устремили свое любопытное внимание. Передо мной явилась довольно типичная сцена во всех подростковых кино, где два парня дерутся из-за какой-то девушки или просто дерутся. Только сейчас ситуация была несколько тревожная для меня. Прижимаясь локтями об холодный кафель, на полу лежал Нат. Он был весь взлохмаченный, потрепанный; левая щека была то ли красная, то ли фиолетовая. Над ним, засучив рукава своей клетчатой рубашки, возвысился Эйден. Один из близнецов Коллинз. Я была уверена, что это был Эйден, потому что Айзек не стал бы засучивать рукава, прежде чем ударить кого-то. Он не был таким вспыльчивым и агрессивным, как его брат. На его лице застыла злобная гримаса. Нат сделал явно что-то плохое по отношению к нему, раз Эйден решил его избить на глазах у всей школы. Взглянув снова на эту толпу, я начала видеть лишь радостные лица, жаждущие школьной драмы. Им лишь бы подавать что-то жестокое и веселое, чтобы они успокоились. Меня бросило в отвращение, и я отвернулась.

Я вдруг вспомнила рассказ Алана о том, как когда-то Дилан избил его из-за того, что Алан наговорил про его отца. Я представила на месте Ната Алана, а на месте Эйдена Дилана, и меня тут же бросило в дрожь. Может, между ними тоже случилось недопонимание или недоразумение в чьих-то словах.

Позади Ната стоял Алан, и поднимал его на ноги. Он пытался убедить его, чтобы Нат ушел, иначе дальше могло быть хуже. Один из близнецов начал выкрикивать обидные слова в его адрес, тем самым подпитывая его злость. Дайдзо стояла в нескольких шагах от меня, чуть ближе к Алану, и встревоженно, почти с ужасом, глядела на Ната. Она что-то ему говорила, но здесь было слишком шумно, чтобы можно было расслышать ее слова. Она дергала его за плечи и тянула за руки, но Нат лишь отмахивался. И было довольно ясно почему. Он уже был унижен на глазах у всей школы, и не собирался унижаться еще раз. Какая-та светловолосая девушка с улыбкой что-то нашептала Эйдену, и тот лишь злобно улыбнулся ее словам. Позади него стоял Айзек, который выглядел довольно виноватым. Словно это он ударил Ната, а не его брат.

– Перестань! Нат успокойся! Алан, сделай что-нибудь! – кричала Лин возле меня. Я одна лишь молча наблюдала за ситуацией и не могла ничего предпринять. Нат снова прошел в центр, и пытался поправить вывернутый воротник. Эйден лишь усмехнулся, и, замахнувшись, снова влепил ему удар в лицо. Нат пошатнулся и приземлился на руки. Мне было больно на это смотреть, и я отвернулась. Эйден был на несколько дюймов выше Ната и крупнее. Нат не сможет выстоять этот бой. Мне хотелось, чтобы в эту секунду кто-нибудь ворвался в эту толпу и разогнал все здесь. Мне хотелось, что кто-нибудь заступился за Ната и отомстил Эйдену. Но вся жуть все еще продолжалась. Нат стоял на четвереньках, оперившись на руки; нижняя губа лопнула и начала кровоточить. А все вокруг ликовали, будто так и должно было быть.

– Выкуси Фостер! Будешь знать, как называть мою девушку шлюхой! – крикнул ему Эйден. Я перевела взгляд на ту самую светловолосую девушку, которая, улыбаясь, глядела, как Нат пытается встать на ноги. Значит это девушка Эйдена… Меня не волновало, кем она была, но по виду не совсем милой и дружелюбной. Я пыталась встретиться с ней взглядом, чтобы унять ее глупую физиономию, но она все продолжала пялиться то на Эйдена, то на Ната.

Нат глядел на них и улыбался. Его бьют, а он еще и улыбается?! Я была уверена, что Эйден сейчас его окончательно добьет, но вдруг, пересекая Ната, держа в руке твердый кулак, Алан почти со всей силы ударил Эйдена так, что тот пошатнулся и упал бы назад на скопившеюся толпу. Алан размял кулак и потряс руку пока отходил от Эйдена, и, схватив Ната за плечо, повел его подальше отсюда. Мы резко последовали за ним. К тому моменту, как мы ушли, уже ворвалась школьная охрана и унесла Эйдена, разгоняя всю толпу по кабинетам. Таким образом, нам удалось с ней слиться, и мы пересекли коридор, выходя на задний двор.

Спустя пять минут Нат уже сидел в медпункте, прижимая к лицу лед. Я, Лин и Дайдзо уселись на краях кушетки возле него. Алан стоял чуть дальше, прислонившись к стене и разминая костяшки пальцев, которые были красные от удара. Вид у него был напряженный

– Ты хоть понимал, что делаешь? – сказала Дайдзо, убирая волосы с его лба. Он раздраженно убрал ее руку, словно был зол на нас из-за того, что мы его оттуда вытащили.

– Зачем ты так обозвал его девушку? Что Кэтрин Мартинс сделала тебе такого? – спросила Лин. Кэтрин Мартинс. Я смогла смутно вспомнить девушку, что часто гуляла со старшеклассниками, потому что считала себя невероятно красивой. Не думала, что Эйдену она понравится.

– А разве не ясно? – спросил Нат, и Лин лишь отвела взгляд.

– Это ведь из-за Эйдена, верно? – спросил внезапно Алан. После той сцены, мы не услышали от него ни одного слова, и сейчас нам стало непонятно, о чем он говорил. Мы с Лин вопросительно уставились на Алана, а Дайдзо нервно взглянула на Ната, пока тот пытался ни с кем не встречаться взглядом.

– Серьезно? – произнесла она, на что Нат лишь медленно кивнул. Мы все еще не понимали, о чем они говорили.

– Для этого существует Айзек, ты идиот, – сказал Алан, немного приподнимая уголок губ. Чему он так ухмылялся?

– Может быть, кто-нибудь просветит нас? – спросила Лин, обращая их внимание на нас. Нас словно не было здесь до этого момента. Дайдзо и Нат странно переметнулись взглядами, после чего Нат произнес:

– Они хотят сказать, что я покосился не на того близнеца, ведь Айзек был геем, а не Эйден.

После его слов повисла странная тишина. Даже можно было сказать неловкая. Они смотрели на нас, словно ожидали какого-то ответа. А как вообще можно было на такое ответить? Я, не замечая того, начала улыбаться, услышав такое.

– Я согласна с Аланом, – сказала Лин, – Какая разница? – на ее вопрос Нат лишь закатил глаза, и мы начали смеяться.

Натаниэль рассказал, что как только они начали хорошо общаться с Дайдзо, он признался в этом сразу, чтобы не произошло скорое недоразумение. А по словам Дайдзо, оно могло случиться. Алан узнал случайно, лишь по некоторым наблюдением, когда они стали друзьями. Нат скрывал это, потому что не хотел быть слишком заметным, и еще потому, что его отец был слишком строгим и не потерпел бы такого от собственного сына. Людям с нетрадиционной ориентацией слишком сложно ужиться в обществе, а иногда даже в семье. Я не представляю, как это сложно найти вторую половинку среди такого количества людей, которые никогда не будут тебе симпатизировать. Обычным людям иногда нереально это сделать.

После того, как медсестра освободила Ната и выгнала нас из медпункта, в кабинете директора их с Аланом уже ожидали. Им присудили недельное наказание, которое обязывало их оставаться после уроков. Наказание начиналось с завтрашнего дня, поэтому мы все вместе вышли из школы. Дайдзо сказала, что попытается провести Ната, так как им было по пути, а Лин по дороге забрала ее мама, потому что им надо было ехать к бабушке. Поэтому шли только я и Алан.

Мы изредка болтали, а иногда мы просто молчали. Алан спрашивал о том, в порядке ли я, на что я отвечала кивком. Когда мы дошли до моего дома, я и не заметила, что Алан оказывается меня проводил. Я не хотела этого, потому что ему бы пришлось сворачивать назад и идти дольше, чем обычно.

– Останься на ужин, – попросила его я, так как чувствовала себя обязанной ему.

– Не могу, – ответил он.

– Почему?

– Твоя…

– Мама не будет против. Она уже давно не злиться на тебя за тот день. – Алан взглянул на меня, и я выдала улыбку, чтобы убедить его в своих словах. Он медленно вздохнул. Я знала, что он не любил ходить по домам других людей и наведываться в гости. Но я также знала, что ему не хотелось со мной прощаться.

– Знаешь, в тот момент, когда Эйден хотел ударить Ната снова, я вдруг почувствовал странную злость. Я… Я словно увидел Дилана, нападавшего на меня кулаками снова и снова, пока я, в этот момент, не мог ему ничем ответить. Я видел Дилана в нем, Лиз. И я ударил его со всей силой, словно пытался что-то доказать. Он же умер, черт возьми. Что я делаю?

Алан снова сжал тот кулак, пытаясь унять в нем дрожь. Мне тоже тогда привиделась та сцена, но я слышала ее лишь по словам Алана. Ужасно, наверное, увидеть все это снова, когда был там. Может, Дилан не хотел нас отпускать. А может, это мы не хотим его отпускать… Я взяла Алана за руку.

– Идем. Мама с Брайаном делают лазанью сегодня, – улыбнулась я, и потянула Алана на крыльцо.

Глава 27

– Мои родители устраивают банкет в субботу, куда приглашены художники и дизайнеры, – произнес Алан шепотом, потому что мама спала позади нас на фильме, который оставил Брайан. Он куда-то явно торопился, говоря, что у него были неотложные дела на работе. Напоследок, он оставил специальное издание «Шерлока», который обещал посмотреть вместе с нами. Правда, теперь мы были лишь втроем. Были бы вдвоем, если бы я и мама не уговорили Алана остаться. Из-за того, что я была слишком отвлечена на фильм, то не сразу уловила его слова. Я произнесла вопросительный звук, и, спустя три секунды, снова задалась вопросом.

– Моя мама тоже приглашена? – спросила я так же тише, поглядывая боковым зрением на спящую маму на диване. Мы сидели на ковре, облокотившись спинами о кожаный диван. Наши плечи соприкасались, а руки, почти что, пальцами дотрагивались друг за друга. Сидя так близко, я снова почувствовала знакомый запах, и все словно этим ароматом и налетело в голову. Лишь спустя пару минут, я осознала, насколько неловка была данная ситуация, но отодвигаться дальше не стала. Я не хотела портить “время Шерлока”, поэтому просто уставилась на экран, не обращая ни на то, что мама уснула, ни на то, что Алан сидел так близко, что на моем месте, другая девушка бы выбрала его, а не Шерлока. Но это же Шерлок…

– Скорее всего, – ответил он, смотря, как я отвожу взгляд. Не хочу смотреть ему в глаза. – Ты тоже можешь прийти.

– Хорошо, я приду.

– Моя мама очень строга с дресс-кодами. Тебе придется прийти в платье, если хочешь попасть на банкет.

В его словах не звучали нотки грубости, а скорее, предупреждение. У меня не было платья на такие мероприятия. Черное платье, которое я одевала на похороны – выкинула, а точнее, разорвала в клочья. В то утро, когда я приехала от Алана, я почувствовала, как мне становится до жути одиноко. Я громко плакала, лежа на кровати с этим платьем, когда под руками оказались ножницы и скорбь, и злость беспощадно порезали его. Из прекрасного черного платья оно превратилось в черные клочья с торчащими повсюду нитками, которых уже не сошьешь назад и не выкроешь.

– Хорошо, я предупрежу и маму об этом, – ответила я, и повернулась назад к Шерлоку, хотя чувствовала твердый взгляд Алана на мне. Он буквально сверлил меня своими зелеными глазами, и я бы не выдержала, вот-вот повернулась бы к нему, но в этот момент, позади зашевелилась мама, и распахнув глаза, громко зевнула. Она часто зевает. Работает много, вот и зевает. Я не виню ее в том, что она засыпает на каждом просмотре фильме, но иногда это раздражает.

– Извини, мне нужно идти домой. Уже, – он взглянул на часы с кожаным ремешком и большим белым циферблатом, в которых не было цифр, а лишь черные стрелки. Я подумала, было бы забавно поносить их у себя на руке, – пол девятого.

Он поднялся с пола и направился к коридору. Я поставила фильм на паузу и последовала за ним. Когда я пришла, он уже надевал пальто. Посмотрев на него, я осознала, что в последнее время Сан-Франциско стал какой-то холодный. Интересно, а в такую погоду удобно сидеть на крыше его дома?

– Алан! – послышался мамин голос из гостиной, а за ним и шаги. – Ты уже уходишь? – спросила она, потирая глаз. Сейчас она выглядела так, словно ее разбудили после двухдневного сна. Темно- каштановые локоны выбились из длинного хвоста. Глаза выглядели уставшими, а на щеке опечатался рисунок подушки.

– Спасибо за ужин и за ваше гостеприимство, миссис Холмс, – после просмотра «Шерлока», слова Алана звучали забавно.

– Я рада, что вы такие хорошие друзья, – произнесла мама. Теперь она чесала правую щеку. Наверняка, затекла. Алан в ответ кивнул ей и взглянул на меня.

– Пока.

– Пока.

С этими короткими прощаниями, он вышел. Мама пошла на кухню попить воды, при этом зевнув еще раз, а я еще несколько секунд стояла и глядела на закрытую дверь, и ушла выполнять домашку. Мне казалось, я словно что-то упускаю. Упускаю что-то важное в наших с Аланом отношениях. И это, странным образом, терзает меня изнутри каждый раз, когда я вижу его.

За два месяца, я немного подзабыла о домашке, и даже сейчас мне кажется, что что-то ненормальное случится и оторвет меня от этого обычного дела. Но этого “чего-то” не было, поэтому я продолжила заучивать стихотворение. За прошлый семестр я пропустила несколько важных тем и программ. К тому же итоговые я не сдавала, поэтому мне стоит учиться лучше в этом семестре. Повторяя одну и ту же фразу из стихотворения, я глазами просто оглядывала комнату. Мой взгляд застыл на пустом мольберте, который так и не дождался, когда я что-то на нем напишу. Мистер Арнольд также расстроился, узнав, что я не смогу сдать итоговую работу. Я бы хотела получить заслуженную "A" в его классе. В этом семестре будет лишь теория, поэтому не будет шанса, чтобы пересдать что-то. У меня было много вариантов для картины, и они все были похожи – пейзажи или портреты, в которых должен фигурировать Дилан. Такова была моя задумка. Он был бы бессмертен в моих рисунках.

Я представила, как опускаю кисть в кусочек неба и рисую его глаза. Густые волосы на белом полотне выглядят отчетливо, даже ярко. А улыбка… Она была такая счастливая и яркая, что он буквально сиял на полотне. От таких мыслей я перестала сосредотачиваться на уроках, и переключилась на этот портрет. Мне нравилось думать, что Дилан не умер. Мне нравилось думать, что он где-то здесь со мной, лежит на кровати и думает о том, в каких местах Сан-Франциско я еще не побывала. Я открываю глаза и падаю в реальность. Громкий грохот раздается где-то в ушах, и я закрываю их ладонями, чтобы перестать слышать его. С трудом не даю этим мыслям проникать мне в голову; они словно паутинки, от которых отчаянно пытаешься избавиться. Они прилипают на кожу, лезут в глаза, щекочут уши, заползают в рот. Открываю глаза, и всеми силами пытаюсь выучить это стихотворение:

How do I love thee? Let me count the ways.

Паутинки слезают с рук.

I love thee to the depth and breadth and height.

Медленно открываю глаза и больше не вижу их на ресницах.

My soul can reach, when feeling out of sight.

Провожу рукой по ушам и не ощущаю их.

For the ends of Being and ideal Grace.¹⁶

Губы начинают спокойно закрываться. Паутинок больше нет. Они покинули мою голову.

¹⁶How do I love thee – Elizabeth Browning

Среди всех домов района Пасифик-Хайтс дом Алана отличался своим темным окрасом. Этим он и

привлекал взгляд людей. Перед тем как мы вышли из машины – на парковке, на которой стояло очень много машин, что объясняло количество гостей – я заметила пару туристов, которые держали в руках камеру и делали пару снимков его дома. Мне почему-то стало не по себе от мысли, что мой дом могли бы вот так фотографировать. Пока я ждала, когда мама выйдет из машины, я смотрела в то самое окно. Я не знаю, чего я ожидала там увидеть. Алана, который бродил по комнате, то надевая рубашку, то поправляя пиджак? Нет. Если бы так было, я бы пошла и отобрала у туристов их камеру, чтобы удалить фотографию дома. Поэтому его занавески были всегда задернуты. Но я все еще ждала, когда занавеска задернется и оттуда покажется знакомый силуэт. Мама взяла меня за руку, и мы направились в дом. Я оглядела двор, и вздохнув, словно хотела насытиться ароматом цветов и кустарников, взошла на крыльцо.

Мама сильно волновалась перед тем, как нажать на звонок. Она боялась показаться неуверенной, неопытной, не достаточно талантливой. Она боялась, что ее не примут, как хорошего дизайнера в своем обществе. Я крепко сжала ее руку и выдала взгляд поддержки, говорящей ей не волноваться. Она слегка улыбнулась и поджала губы, когда я нажала на звонок. На пороге нас встретил высокий мужчина средних лет. На миг мне показалось, словно это был Алан. Только намного старше. У него были такие же темные волосы, почти то же выражение лица, руки… Только глаза и взгляд не тот. Глаза были серые. Тусклые. Не такие яркие, как у Алана. Он улыбнулся. Отец Алана… – пронеслось у меня в голове. Мама ослабила свою хватку и словно расслабилась, увидев его.

– Николас Хольтз! – воскликнула она с улыбкой, от которой даже я удивилась. Услышав его имя, на меня словно налетела груда информации, которую я хранила где-то далеко, а она появилась лишь сейчас. Николас Хольтз. Я прежде слышала это имя. Он был на передаче «Вечернего Сан-Франциско», как специальный гость. Он известный композитор, и у него даже книга в книжных магазинах есть.

– Да, – ответил он, все еще улыбаясь мне и маме, – А вы? – сощурил он глаза, словно пытался вспомнить имя, которое вряд ли вообще знал. Люди часто так делают.

– Аделаида Холмс. Приятно познакомится, – мама отдернула свою ладонь с моей и уверенно протянула ему руку. Он улыбнулся шире и ответил тем же рукопожатием.

– А это моя дочь – Эллизабет Холмс, – она моментально указала на меня, и теперь его взгляд перешел на меня. – Она хорошо знакома с вашим сыном, – добавила она после, и я тут же залилась краской.

– В самом деле? Приятно с вами познакомится, Эллизабет. – ответил он, пожимая мне руку.

– Взаимно, сэр. – Мне казалось, словно в его взгляде я прочла надпись – «Девушка моего сына»

– Ну что же, проходите.

Мистер Хольтз пригласил нас в дом, в котором я была пару раз, хотя ни он, ни мама не знали об этом. Он помог повесить пальто мамы и отошел к гостям, оставляя нас фразой – «Чувствуйте себя, как дома».

Мама начала любопытно разглядывать дом, а я же гостей. Уверена у меня был такой же взгляд, когда я впервые здесь оказалась. Она оглядывала комнаты, мраморный пол, колонны, винтовую лестницу и прочие мелочи этого интерьера. Думаю, сейчас ее это сильно вдохновляло.

Со всеми этими людьми в платьях и смокингах, дом Алана узнать было сложно. Раньше я видела его лишь пустым, холодным и одиноким. Сейчас же, здесь везде горели огни, вокруг ходили официанты, раздавая закуски и напитки, и по всему дому стоял гул разных голосов. Среди толпы мои глаза тщательно искали темно-коричневые волосы и зеленые глаза. Вместо этого они лишь запутались в таком количестве людей. Мы вошли в гостевой зал, где находились все приглашенные. Официант предложил нам шампанское, и мама взяла одно себе и сделала глоток. Почти все держали в руках бокал шампанского, и я подумала, что это был отличный способ слиться с ними. Только вот я не вписывалась возрастом, и у меня не было в руках бокала.

– Аделаида Холмс! – подошла к нам женщина с длинными черными волосами, которые были идеально уложены волной. На ней было длинное белое платье в стиле двадцатых, а в руках, где было слишком много колец, она держала такой же бокал шампанского. Он был нетронутый. Здесь и вправду берут его лишь для того, чтобы слиться с обществом.

– Коралина! – ответила мама. Коралина с белоснежной улыбкой подошла и обняла маму. Когда она отстранилась и посмотрела на меня, я заметила эти зеленые глаза. Яркие, зеленые глаза. Мама Алана. Вдруг, увидев ее, я словно почувствовала укол в сердце. Человек, который разрушил жизнь другому человеку, стоит передо мной и улыбается. Я не знала, что чувствовать. Злость, отвращение, равнодушие, безразличие. Сложно вот так сказать. Она не убила человека намеренно, но почти сделала это. Стоп. Нельзя давать этим мыслям снова проникать в голову. Я натянуто улыбнулась и поприветствовала ее.