Читать книгу: «Парень, который был.....», страница 18

Глава 25

Дорогой, Дилан,

Мое первое и последнее прощальное письмо посвящено тебе. А кому же еще, ведь так? Ты лжец. Ты всегда им был. Обещал никогда больше не бросать меня и соврал. Снова. Может ты и пожертвовал собой ради меня, но это не оправдывает ничего из твоих обещаний. Меня выпустили из больницы два дня назад. Если честно, с того момента, как я очнулась, мне кажется, я перестала полноценно жить. А как ты поживаешь? Все хорошо? Ты встретил своих родителей? Маму? Отца? Алан рассказал о вашей связи. Почему ты не рассказал мне? Думал, я поменяю мнение о тебе? Может я и зла на тебя, но то, что случилось с тобой это ужасно. Алан не держал зла на тебя все это время. Он, как и ты, потерял друга. Понимаешь?

Я даже не знаю, почему пишу это письмо. Ты ведь все равно его не получишь. Я не рассказывала никому о том, что случилось за гранью. Меня бы посчитали безумной. Мне до сих пор больно, Дилан. Так больно, что на этом письме буквы расплываются из-за моих слез. Первые дни я просыпалась от кошмаров, в которых я теряю тебя снова и снова. Кричу в пустоту, которая тебя уносит. Доктора говорят, что это пройдет. Когда-нибудь… Я им не верю. Мне ты до сих пор снишься. Не кошмары, но прекрасные сны, где мы с тобой вместе сидим на пляже, и ты улыбаешься мне, как улыбался раньше. Хоть и эти сны не ужасные, но просыпалась я из-за того, что захлебывалась в собственном плаче. Настолько мне тебя не хватает. Сейчас я иду на твои похороны, которые организовал Дэрил. Он ужасно горюет, Дилан. На его лице не сходит жуткая маска, из-за которой всем вокруг больно. Дэрил любил тебя. Пусть даже, если ты сам в это не верил. Он приходил к вашей маме каждый день и звонил отцу раз в неделю, чтобы просто спросить, как у тебя дела. Дэрил был хорошим братом. Просто он выражал свою любовь по-другому. Надеюсь, ты его простил. Я не питаю больше к нему никакой ненависти. Никто не знает о нашей с тобой связи, кроме Алана и Дэрила. Поэтому на твоих похоронах будем только мы втроем. Даже священника не будет, ведь ты не верил в Бога.

Удастся ли нам жить дальше, когда тебя нет? Удастся ли мне жить без тебя? Мне тебя не хватает. До боли не хватает.

Я тебя прощаю и люблю.

Я люблю тебя, Дилан Кэмпбэлл. Прощай навсегда.

– твоя Эллизабет.

– Все хорошо, Лиз. Ты сможешь, – говорю я себе, хотя ни капли не верю этим словам. Смотрю в зеркало и вижу свое, до ужаса грустное, лицо. В зеркале оно отображается немного коряво, поэтому я отвожу взгляд к моему черному платью. Тому самому, что мы покупали с Диланом. Точнее, он покупал. Никогда не думала, что надену его по такому поводу.

"Он знал…" – отдается у меня в голове. "Он знал, что уйдет, поэтому и попросил купить тебе это платье…"

Я быстро замотала головой, чтобы уберечь себя от этих мыслей. Мои ноги немного подкашивались, а живот скручивался, будто все внутри собиралось выйти наружу. На дворе лил дождь, который начался еще с ночи.

– Небо плачет, потому что дядя Дэвид уезжает в рай? – спросил Тимми в тот день у Джейн, когда были похороны папы. Тогда шел сильный ливень, поэтому мы сидели в церкви и смотрели, как люди один за другим подходят к его гробу, произнося прощальную речь. Мы не были там, когда его хоронили. Может, это было к лучшему. А может, и нет. Кто знал? На следующий день после похорон было ясное, голубое небо и яркое, палящее солнце. Словно это папа улыбался сверху.

Я последний раз взглянула в зеркало и вышла из комнаты, оставляя в ней прискорбный остаток. Она хранила столько воспоминаний с Диланом, что я не уверена в том, вернется ли она в свое обычное состояние. После того, как я покинула больницу, я еще неделю буду находиться под присмотром врачей. Мне нельзя было выходить из дома, поэтому я никому не рассказывала о похоронах Дилана. Тайно выходить из дома вошло в мою привычку после того, как ночью я просто вышла на прогулку, которая перевернула мою жизнь с ног на голову. В тот момент я лишь думала о хорошей стороне этого выражения. Теперь это лишь обычные воспоминания и моя теперешняя жизнь. Сколько потребуется времени, чтобы забыть это? Годы? Месяцы? Недели? Вздох… Надеюсь лишь на худшее, ибо лучше не станет.

У дома послышалось, как чья-то машина припарковалась и заглушила мотор. На минуту я запаниковала, потому что думала, что это могут быть Лин, Дайдзо, Нат, Миссис Джейн и Тимми. У них могли раньше закончатся уроки или они могли просто сбежать. Я медленно и незаметно выглянула в окно, и увидела припаркованный, черный Форд, на котором Алан подвозил меня на бал и который я видела у его дома. Мое сердце немного успокоилось оттого, что это был Алан. Он медленно вышел из машины и бегом направился к моему крыльцу. На нем был элегантный, черный костюм, поверх которого висело черное, расстёгнутое пальто; а на его лице не дрогнула ни одна извилина, подающая какую-либо эмоцию. Я уверена, что сейчас ему также плохо, как и мне. Просто, он снова не показывает этого.

Я подбежала и распахнула дверь прежде, чем Алан успел постучать. Он поднял на меня глаза, и кинул понимающий взгляд, в котором я сейчас больше всего нуждалась. Единственный человек, который помогает мне не сломаться. Единственный человек, который понимает меня и ценит так же, как и я. Хотя последнее можно рассчитать только на одного из нас.

– Привет, – произнес он, и я одарила его кивком, пригласив к себе. Его локоны волос стали влажными от дождя, а на пальто появились мокрые капли. Придется прихватить зонтик, если не хочу промерзнуть до мозга костей. Хотя Сан-Франциско – это почти Лос-Анджелес, здесь все же бывает прохладно; а то и холодно временами. Я стянула с вешалки свое серое пальто, и, накинув его на себя, достала с верхней полки зонт. Алан стоял возле двери, временами окидывая меня взглядом.

Всю дорогу мы ехали в тишине. Ни разговоров, ни музыки, ни звонков. Мы оба были погружены в собственные мысли так, что они заполнили весь салон машины, приглушая все, что в нем есть. Они, лишь притихли, когда мы подъехали к городскому кладбищу, которое было таким мрачным и тихим, что на минуту мне стало не по себе. Коленки дрожали, а ладони вспотели. Дэрил, наверняка, уже там, поэтому стоило поторопиться, пока дождь не усилится. Я опустила свой взгляд на коленки, и пыталась успокоить их дрожь своими руками. У меня не вышло, и внутренняя паника охватила меня. Стало тяжело дышать, думать и сохранять спокойствие. Одна мысль быстро и отчетливо крутилась у меня в голове. «У тебя не выйдет… у тебя не выйдет…» Мне становилось хуже, и теперь пришел черед слезам. В глазах все поплыло, и я думала мне конец.

Алан легонько коснулся моего плеча, чем помог мне отойти от этого кошмара на секунду.

– Все в порядке? – спросил он тихо, заглядывая мне в глаза. Я не смотрела ему в ответ, потому что не хотела, чтобы он увидел мои слезы, – Мы можем уйти, если хочешь. Ты не обязана проходить через это снова.

Его слова действовали на меня, как сильный сироп поддержки. Было так тяжело держать все в себе, но, когда Алан был рядом, мне казалось, я могла спокойно рассказать ему все свои печали, грусти, и те терзающие меня мысли, не боясь, что он высмеет меня или заставит чувствовать себя глупо. Я медленно подняла на него взгляд, и выдавила из себя улыбку, которая сияла благодарностью.

– Все нормально, спасибо, – ответила я, опустив голову на его руку, лежащую на моем левом плече. Мы просидели так еще немного, пока Алан не достал два зонта, из которых один протянул мне, и мы, не спеша, вышли из машины. В кармане пальто я мягко сжала то письмо. Боль уйдет…

– У тебя не будет больших похорон, Дил. Извини.

Втроем, стоя под дождем, на кладбище около гроба, в котором лежит дорогой нам человек, мы один за другим произносили свои прощальные слова, которые вряд ли бы дошли до него. Дэрил был одет, скорее всего, в свой лучший парадный, черный костюм. Его незаменимая кожаная куртка стала мокрой от дождя, но ему это не мешало. Я пыталась предложить ему зонт, но он отказался, говоря, что так лучше. Я думаю, таким образом, он хотел скрыть выступающие слезы. Он был слишком горд, чтобы показывать слабость, и глуп, чтобы не признавать ее.

– Я знаю, ты хотел, чтобы тебя кремировали. Чертов атеист, – грустно засмеялся Дэрил.

– Я же почти все деньги с концертов потратил, чтобы купить это место на кладбище и организовать твои похороны. С одной стороны хорошо, что не надо закатывать в церковь и приглашать священника. – Он выдержал долгую паузу, и мы услышали первый всхлип. Мое сердце моментально екнуло.

– Я лишь хотел, чтобы ты был похоронен ближе к папе и маме, а не летал по всему Сан-Франциско, как какой-то остаток пыли. Но так… Я смогу чаще посещать этот город. Я мог бы отвезти тебя в родной Нью-Йорк, но подумал, что там некому тебя навещать. Совсем некому. Больше никого нет Дилан. Даже тебя. Теперь я один. Да, я всегда был волком-одиночкой, но с этого момента, я единственный из Кэмпбэллов. Поэтому я просто дам тебе обещание, что больше не подведу эту семью. Это не алкоголь и не трава говорят. В общем… Покойся с миром, Дил.

Дэрил последний раз коснулся гроба, затем ушел, оставляя нас одних. От его речи у меня задергалось сердце. Ему незачем было врать на похоронах брата, поэтому это было самой правдивой и искренней речью, которую я когда-либо слышала.

На похоронах папы все люди были его друзьями, и я не знала ни одного из них. Поэтому я не знаю, были ли все те речи искренними. Мама не смогла говорить в тот день. Мне кажется, если бы она попыталась, то сломалась бы на глазах у всех.

– Не хочешь быть второй? – спросил Алан, поворачиваясь ко мне. Мне нужно было еще время. Я лишь замотала головой. Алан вздохнул и медленно подошел к гробу Дилана, проводя по нему пальцами, как по старому, антикварному пианино, которое стоило бережного ухода.

– Если бы в тот день, я не заговорил с тобой, у тебя бы не было друзей. Если бы в тот день, я не показал тебе ту площадку, ты бы не встретил Кэсс. Если бы в тот день, ты не избил меня, я бы продолжал доверять другим людям. Есть много вещей, которые ты мне должен был, и ты почти все возвращал. Если бы в тот день, ты не ответил на мою дружбу, у меня бы тоже не было друзей. Если бы в тот день, ты не уговорил меня снова пойти в галерею, я бы не встретил Джослин. Но… Есть вещи, о которых я ужасно жалею. Мне жаль, что твоя мать умерла. Мне жаль, что был таким придурком, когда твой отец умер. Мне жаль, что погибла Кэсс и мне жаль, что погиб ты. Вся наша дружба давно в прошлом, но я сожалею, что она закончилась так быстро. Прощай, Дилан…

Алан еще немного постоял возле гроба, затем подошел ко мне. На его лице читалась скорбь. Пришла моя очередь. Давай Лиз… Ты не посмеешь разбиться прямо здесь. Полпути уже сделано. Я медленно и осторожно подхожу к Дилану. Представляю, что он не лежит там, а стоит возле меня и улыбается, словно хочет показать мне новый сюрприз или отправиться со мной в какое-нибудь тайное место. Его голубые глаза открыты и сияют от счастья при виде меня. Он медленно протягивает мне руку, и я касаюсь ее. На ощупь она твердая и холодная, потому что на самом деле никакой руки и нет. Лишь черный, до ужаса покрытый скорбью гроб, на котором стоят промокшие до лепестков цветы. К горлу поступает ком, а глаза становятся влажными. На миг я пожалела, что у меня был зонт. Стоило поступить так же, как и Дэрил.

– Привет, Дилан, – произнесла я, смотря как капли медленно стекают с крышки, – Как тебе первые дни на той стороне? Встретил кого-нибудь? – я знала, что эти вопросы лишь пустая трата времени, поэтому мне стоило сказать что-то стоящее прежде, чем я не смогу говорить.

– Я принесла тебе письмо. Просто, чтобы ты прочитал, потому что произносить речи вживую я не очень хорошо могу. Ты ведь знаешь, что я тебя простила. И ты знаешь, что мне тебя будет не хватать все последующие месяцы и годы. Но… Я справлюсь, Дилан.

По щеке медленно скатилась слеза. Сердце начало стучать чаще и мне, казалось, что я могла упасть. Подавляя горький ком во рту, я пыталась продолжить свои начатые слова.

– Я справлюсь ради тебя. Я справлюсь ради Алана, Лин, Дайдзо, мамы, и ради всех тех людей, которые заботятся обо мне и думают обо мне. Это не ради себя и, думаю, никогда не было.

После недолгой паузы, я достаю из кармана то самое письмо, и перечитываю его вслух, чтобы Дилан меня слышал. Пока я читала эти строки, мои щеки стали мокрыми, а из груди вырывался тихий всхлип.

– Я вложу это письмо, и ты его прочитаешь снова. Хорошо? Не знаю как, но ты спустишься и прочитаешь его. Потому что все эти искренние слова, произнесенные здесь, не были напрасны.

Последнее предложение я произнесла почти навзрыд. Я была уверена, что Алан это слышал. Завернув письмо, я положила его на крышку гроба, потому что мне нельзя было его открывать. Возможно это и к лучшему, ведь увидеть его там… Не самые лучшие ощущения. Над письмом я повесила свой зонт, и простоя еще несколько секунд под дождем, с горьким плачем вернулась к Алану в объятия. Я не знаю, сколько я проплакала; сколько слез ушло; сколько времени прошло. Последнее, что я услышала, уходя оттуда, это слова Алана, говорящие гробовщикам вложить то письмо Дилану в руки.

Утри эти слёзы,

И дай сердцу повод для гордости.

– Я не хочу домой, – сказала я, ломая давно сломанный маникюр. От всего этого, мои ногти стали слабыми, кожа бледной, а волосы тонкими. Словно, я заболевала чем-то.

– Тебя хватятся, – ответил Алан, все еще не меняя маршрут. Он был сильно обеспокоен моим состоянием и знал, что мне стоило сейчас находиться дома, а не хоронить бывшего парня.

– Отвези меня в другое место, прошу. Иначе, если я окажусь одна то, вряд ли, буду владеть собой.

Мои слова прозвучали, как на автомате. Если я вернусь в свою комнату, то буду выдавливать каждую слезу, наполненную ужасными мыслями. На мои слова он лишь вздохнул.

– Пожалуйста?

– Хорошо, – ответил Алан после мимолетной паузы.

В доме Алана, как всегда, было тихо, спокойно, уютно. Здесь бы можно было закатывать огромные вечеринки, но вместо этого, дом постоянно находится в глубокой тишине, которая заполняет каждый маленький его уголок. Сколько здесь комнат? Дверей? Окон? Мне кажется, Алан и сам не знает ответа на этот вопрос, потому что проводит все свое время в своей комнате. Словно отдельный дом от этого. Собственная квартира.

Алан попросил меня подниматься наверх, а сам ушел на кухню. Когда я уходила, я услышала, как открывался шкафчик и звучала кофе-машина. Винтовая, деревянная лестница, которая вела прямо на второй и на третий этаж, заканчивалась перилами, возле которых стояли большие горшки с растениями. На третьем этаже была лишь одна комната, и это был большой чердак с дубовой дверью, открывающийся в маленький мир отдельный от всего этого; отдельный от всей боли, от всех людей, от всего мира. Это как маленькое пространство свободы для одного человека, не впускающего сюда внешний мир. А можно ли мне сюда заходить? А можно ли мне здесь спрятаться? А можно ли мне здесь забыться?

"Тут безопасно" – твержу я себе в голове, думая о том, сколько же существует людей с таким отдельным миром, и как жаль, что я не одна из них. Алан вошел с двумя бумажными стаканами для кофе. Я сидела на краю кровати, когда он расположил их на письменном столе.

– Алан? – позвала я, когда он снял пиджак и сложил его на стул. Белая рубашка чуть свободно облегала его худое, натянутое тело. Он лишь повернулся ко мне, показывая вопросительный взгляд.

– Можно мне воспользоваться твоей ванной? – вопрос прозвучал тихо, и я уткнулась взглядом в свои пальцы, немного замаравшиеся от туши. Они явно требовали частоты, как и мое лицо. Я чувствовала, как на щеках засохли слезы, заставляя кожу неприятно растягиваться. С темных прядей стекали капли дождя. Алан лишь кивнул мне в ответ, и я прошла к концу его комнаты, поворачиваясь в ванную.

Она была небольшая. Почти, как у меня дома. Прозрачная душевая, унитаз и раковина с двумя столешницами. Над раковиной нависало небольшое зеркало-шкаф, а вокруг самой раковины лежали разные ванные принадлежности. Алан начинает здесь свое утро. Голубая зубная щетка, шампунь, гель, мыло, дезодорант и одеколон. Мне вдруг захотелось узнать запах его парфюма. Должно быть что-то дорогое… Я тут же отбросила эту мысль тем, что это будет считаться вторжением в его личную жизнь. А я ведь уже прошла половины пути в этом деле. Я подошла к раковине, и, не заглядывая в свое отражение, ополоснула лицо прохладной водой. Лишь после, я заметила свои опухшие глаза, растекшиеся реки туши и поникшее лицо. Я намылила руки и начала тщательно тереть ими щеки, будто избавлялась от всего, что накопилось. Мыло пахло приятным запахом яблока, и я еще раз помыла им руки.

"Так-то лучше" – пронеслось у меня в голове. Я инстинктивно открыла зеркало и заглянула в его содержимое. Там лежали разные вещи. В основном вещи, которые скрывают от посторонних глаз. Внутри лежали таблетки от бессонницы. Пару пачек. Алан страдал инсомнией. Помогли бы они мне не видеть кошмары после такого? Хотелось бы… Еще там лежал этиловый спирт, вата, пена для бритья и еще кое-что, чего мне видеть было неловко. Единственное, на чем у меня застыл взгляд, была бритва. Такая тонкая, какая бывает в мужских салонах и парикмахерских. Моя рука потянулась к ней и легонько провела пальцем по лезвию. Такое острое, что легко порежет кожу. Ткани разорвутся, выпуская кровь наружу, и заставляя чувствовать острую боль, которая перейдет в успокоение. На лезвие словно было написано: это твое решение. Мне снова хотелось плакать. Слезы накопились и жгли, падая на пальцы, острие и раковину. Может, не стоило Дилану жертвовать ради меня. Может, это я должна была умереть ради него. Что меня останавливало? Я не помню. Не помню ничего, кроме как выпускала его из своих рук и смотрела, как он исчезает. От злости и разочарования к себе, я надавила на лезвие слишком сильно, и по нему медленно стекла струя крови. Это не выглядит так уж пугающе. По крайней мере, будет безболезненно, как и хотелось. Я устала плакать и беспокоится. Это так угнетает. Хочется заснуть на несколько дней, а может и лет. Без снов. Я взглянула на те таблетки. Их много, так что не будет проблем. Я просто усну. Усну прекрасным сном.

– Ты в порядке? – обратил мое внимание тревожный голос Алана. До этого момента я словно спала. Посмотрев на все эти предметы, я тут же ужаснулась самой себе, и закрыла зеркальный шкаф, быстро начав промывать лезвие и палец. С него до сих пор струилась кровь, окрашивая белую раковины в яркий, красный цвет.

– Все в порядке. Я выйду через минуту, – ответила я более убедительно. Моя рука дрожала, и я убрала лезвие назад в шкаф прежде, чем мне снова взбредет в голову попытка о самоубийстве. Я была уверена, в следующий раз, когда я останусь одна, мне станет куда хуже, чем было сейчас.

Я прикрыла палец ватой и вышла из ванной, не показывая его Алану. Сложно было бы объяснить, что я делала у него в шкафу и зачем, мне понадобилось лезвие. Он протянул мне стакан с горячего кофе. Я приняла напиток левой рукой, чтобы скрыть порез. Думаю, пока он не заметил. Кофе было приятным. С пенкой, долей сахара и молока, как я люблю. Мы сели на край кровати плечом друг к другу. За окном опускалось солнце, делая комнату все темнее и темнее. Мне бы хотелось остаться здесь подольше. Спрятаться от всех – не такая уж и плохая идея.

Мы пили кофе, совсем не нарушая тишину, словно она была здесь главная. Я ждала того момента, когда солнце окончательно покинет нас и сгустятся сумерки, делая громче вещи, которые не были слышны прежде. Например, стук сердец или равномерное дыхание. Мне всегда нравилось проводить время с Аланом. Он никогда не станет быть навязчивым, не интересным, скучным или надоедливым. Алан был тем глотком воздуха, который все еще помогал мне держаться под водой. Даже сейчас, когда ситуация была не из спокойных, я не слишком вспоминала обо всех жутких вещах, которые мне стоило преодолеть. Я чувствовала себя спокойно, когда Алан был рядом. А он был рядом всегда.

Меня клонило в сон. Кофе не помогло. Я просто слишком переутомилась за весь день. Словно все соки из меня выжили. Я зевнула, и Алан это заметил.

– Устала? – его голос прозвучал нежно. В ответ я лишь кивнула. Мне не хотелось отсюда уходить, но и не хотелось злоупотреблять его гостеприимством. Первого хотелось больше и меня это не слишком радовало. Я хотела узнать, который час, но вспомнила, что телефон остался в кармане пальто. Наверняка, меня уже все ищут. Телефон не станет умолкать, и мама позвонит в 911, чтобы объявить о пропаже дочери, которая недавно вышла из комы. Всякие мысли будут лезть в голову. Мне сейчас было все равно. Абсолютно.

Я облокотилась о спинку кровати и постепенно начала скатываться по ней, пока не упала на подушки. Так хотелось спать. Веки больше мне не подчинялись, и я провалилась в сон.

Мне приснилось, как Алан играл мне на рояле в их гостиной. Там было темно, и лишь белый рояль ярко подсвечивался. Я сидела на кресле возле него, и смотрела, как пальцы Алана то медленно, то быстро танцевали на клавишах, исполняя прекрасную мелодию. Я слушала, как мелодия пробегает по моему телу, покрывая его мурашками. Мне стало тепло, и я буквально упала с кресла, отчего наяву меня передернуло так, что я проснулась.

На мне лежало клетчатое одеяло, которого прежде я не видела. Наверное, Алан меня укрыл, пока я спала. В комнате царила кромешная тьма и полная тишина. Надо мной возвысилось небо, в котором притаилась луна, освещая кровать. Слева от меня я услышала чье-то дыхание. Когда я повернулась, то увидела спящего Алана. Он лежал на правом боку, лицом ко мне. Все еще в рубашке и костюме. Я подметила, что еще никогда не видела его спящим. Грудная клетка равномерно поднималась и опускалась. Правая рука служила для него, как подушка, а левая рука почти дотягивалась до меня. Зеленые глаза, которые я прежде видела лишь смотрящими куда-то, сейчас же были прикрыты веками. Все люди такие умиротворенные, когда спят? Смотря на Алана, меня снова клонило в сон. Я почувствовала, как от него исходило тепло, и словила себя на мысли, что он мог и замерзнуть вот так. Медленно перевернувшись на другой бок, я пыталась накрыть его одной стороной одеяла. Оно было не широкое, поэтому я находилась достаточно близко от Алана, чтобы у меня была возможность прижаться к его грудной клетке. Он и вправду был теплым. Внезапно, я почувствовала, как левая рука Алана, которую я недавно и незаметно согнула в локте, двинулась и прижала меня к нему. Теперь я находилась еще ближе. Его подбородок упирался мне на макушку, а левая рука крепко обнимала, не отпуская.

– Не спишь? – спросила я очень тихо.

– Наверно заметила, что я не очень часто сплю, – ответил он. Сначала я не поняла, о чем шла речь, затем взглянула на свой палец и увидела на нем пластырь.

– Зачем ты пыталась это сделать? – спросил он уже серьезней. Он знал и мне, внезапно, стало неловко за то, что я рылась в его вещах.

– Я не знаю, – мой голос дрогнул, и я почувствовала, как меня снова охватывает это чувство.

– Все словно горой навалилось на меня, и, мне кажется, я не продержусь, Алан.

– Тише, – успокаивал он меня, хотя на моих глазах уже хлынули слезы. – Не заставляй меня беспокоится о тебе чаще, чем это есть на самом деле, Лиз.

– Не буду.

– Пообещай, – он взглянул на меня, и я пыталась любым способом не показывать свои слезы. Ах, если бы только здесь не было окна. Мы бы лежали в полной темноте, и все было бы намного проще.

– Обещаю. Только… Будь рядом, – ответила я, встретившись с ним взглядом. Не слишком ли много я прошу от него?

Он нежно поцеловал меня в лоб и прижал крепче. От него пахло тем самым мылом, приятным парфюмом и шампунем. Было так тепло и так приятно находится возле него. Я буквально забыла обо всем, что произошло сегодня, и не беспокоилась о происходящем. Я спряталась. Спряталась ото всех вместе с Аланом. Алан заставил меня забыть все плохое, и я благодарна ему за это в десять тысяч раз. Он был всегда там, когда я нуждалась в нем и сейчас он тоже здесь.

– Спасибо, – сказала я, и медленно потянулась к его губам, но остановилась на полпути, потому что меня жутко клонило в сон. Вопрос: "Что я творю?" также крутился у меня в голове, словно напоминание. Было уже поздно на что-либо отвечать, потому что Алан сам потянулся ко мне и накрыл меня нежностью. Я почувствовала это каждой клеточкой тела. Мягкие губы накрыли мои и я окончательно провалилась в сон. Последнее, что я почувствовала, это как сердце Алана быстро забилось под моей ладонью. Я точно буду жалеть об этом завтра. Но завтра пока нет, поэтому оно не имеет значение сейчас.

На следующее утро я проснулась оттого, что услышала, как Алан разговаривал с кем-то по телефону обо мне.