Читать книгу: «Парень, который был.....», страница 16

Возможно ли, что мои чувства к Дилану передавались ему через мои эмоции так же, как и сейчас эмоции и чувства Алана переходят в меня? Если это так, то Дилан чувствовал то же самое, что и я. Значит, он на самом деле меня не любил, а я лишь влюблялась в собственные чувства. Как глупо…

– Похоже, мы с тобой остались одни, – произнесла я самой себе, когда все уже давно попрощались и ушли. Они все обещали вернуться завтра. Мама сказала, что не успела принести торт, но пообещала, что принесет его завтра и отпразднует вместе со всеми друзьями мое день рождение. Лин пообещала рассказать мне в мельчайших подробностях каждое событие, что произошло за полдня: не упуская ни единой интрижки. Дайдзо и Нат обещали организовать праздник в школе в честь меня и принести фотографии с этого события и поставить их на подоконник в моей палате, чтобы, когда я проснулась, то увидела, как меня все поддерживают и любят. Алан обещал, что придет завтра, но позже остальных, чтобы никого не было помимо него и меня. Правда, его слова звучали неуверенно. Я понимала его. Глупо говорить с человеком, который вряд ли тебя слышит. Зачем его навещать, если однажды, к тебе придут и скажут, что твой любимый человек умер, и ты ничего в этот момент сделать не сможешь. Но я хотела, чтобы он пришел. Я хотела, чтобы он поговорил со мной о разных вещах, которые интересуют его. Потому что я здесь, чтобы слушать. Я буду всегда здесь.

Как только все они ушли, я вздохнула с облегчением. Все эмоции как рукой сняло, и я снова вернулась в умиротворенное состояние. Думаю, так даже лучше, ведь, сколько бы я здесь ни находилась, я должна буду буквально держать себя в руках. Пару медсестер, лет двадцати восьми, часто приходили: меняли трубки, изучали мое состояние, открывали окна или делали такую маленькую вещь, как подправляли мне одеяльце. Не думаю, что мне там стало теплее.

Когда одна медсестра по имени Зои вышла из палаты, я мигом за ней проскользнула в открытый проем двери и оказалась в том самом коридоре. Другую медсестру звали Джанет, и она отличалась от своей со-работницы яркими рыжими волосами и многочисленными веснушками на лице. У Зои внешность была более стандартной: каштановые волосы и серые глаза. Смена Джанет закончилась, и теперь за мной всю ночь напролет будет посматривать Зои. Тот коридор казался теперь пустым из-за того, что здесь почти никого не было. Часы посещений окончены, доктора сидят где-то на дежурстве, а пациенты буквально не могут вставать и гулять здесь. Я прошлась по стойке регистрации, где зевала Зои. Заглянула в палаты некоторых пациентов и следила за сонными докторами. Мне было скучно. Жутко скучно. Я металась туда-сюда, забегала в комнаты к одним и повторяла круг заново, пока не наткнулась на что-то твердое и мягкое одновременно, выходя из одной палаты пациента. Я подняла взгляд и, думаю, с высоты моего роста можно было даже не смотреть на лицо; но мне хотелось увидеть его выражение в данный момент. Думаю, сейчас я и повеселюсь. Дилан изумленно смотрел на меня, и я глядела на него с сердитым лицом, хоть сейчас у меня это получилась просто ужасно.

– Это так странно, – выпалил он то ли от того, что не был готов увидеть меня здесь, то ли от того, что наоборот рад видеть меня в таком состоянии. Что ж, спасибо ему.

– Что странно? – я скрестила руки на груди.

– Ты не та Лиз, ты другая, в тебе, что-то изменилось… – сказал он, оглядывая меня сверху донизу. Молодец Дилан, отличное начало для того, чтобы объяснится перед всем, что произошло с нами!

– Я прежняя Лиз, просто без прежних чувств. Поэтому тебе и кажется, что я не та, ведь все это время ты забирал лишь мои чувства себе, жадно принимая их за свои.

С этими слова я зашагала в восточное крыло отделения. Я не была зла на него, хотя должна была рвать и метать тут все вокруг. Мне просто было безразлично все. Даже Дилан.

– Эй, постой, – он потянул меня за руку и снова развернул к себе. – Прости меня.

– Вау! После всего, что ты натворил, ты думаешь, что слова, вроде «прости меня», загладят все это?

– Нет, я просто не знаю, что и сказать. Раньше я мог свободно говорить с тобой, но теперь я словно пуст.

– Мы пусты. Мы всего лишь пустые души, без личности, без чувств, без цели.

– Как раз-таки цель у нас есть, – сказал он, вглядываясь мне прямо в глаза, будто пытаясь найти там прежнюю меня.

– Даже не начинай. Это та причина, что привела к тому, что я оказалась на твоем месте, – отрезала я, отводя свой взгляд в сторону.

– В первый раз, когда я тебя встретил там, на лавочке – от тебя исходил теплый свет искренности, любви, желаний и целей. Они все притянули меня к тебе, и я, не сопротивляясь, шел к ним. Тогда я и впервые почувствовал то, что не чувствовал многие годы. Меня захлестнула буря эмоций и чувств, которые прорывались сквозь мое сердце. Я, вправду, не забывал о своей цели, и мне особенно нравилось «питаться» твоими чувствами ко мне, что однажды, я принял их за свои. Я наверно не совладал собой и поверил, что полюбил тебя так же, как и ты меня. Я уже не знал, где правда, а где ложь; и питал тебя пустой надеждой на счастливую жизнь. Вряд ли я на самом деле любил тебя. Я наверняка тебя и вовсе не знаю, если когда-нибудь очнусь. – в его голосе должна была звучать тоска, но я не почувствовала ничего такого.

– Как думаешь, почему ты не помнишь того, что пребывала в коме? – он вопросительно посмотрел на меня и я решила поднять свой взгляд, – Ты уже была на этой стороне. Просто, когда мы просыпаемся, мы не помним о ней, – он сделал короткую паузу и отвел взгляд. – Это прозвучит вовсе не искренне, ведь это невозможно, но я хочу извиниться перед тобой. Прости, что так испоганил твою прекрасную жизнь, – я не могу прощать его или не прощать сейчас. Это должна была сделать полноценная Лиз. Если я что-то скажу сейчас, то вскоре эти слова все равно не понесут никакого значения. Так почему же не наплевать на все и просто вести себя с Диланом так, как было раньше? Просто на миг забыть все что произошло, ведь от этого уже хуже не станет. Если он проснется, то он даже не будет знать меня. А если я проснусь, то просто попытаюсь затоптать эту любовь и жить дальше. А если мы оба проснемся, то, возможно, будет маленький шанс на то, что я смогу полюбить его заново. Настоящего его. А если нет, то все придет в свое русло. Наверное…

Я подняла на него взгляд и наши глаза встретились. Голубые и карие. Такое нестандартное сочетание…

– Просто забудь, – прошептала я, на что Дилан лишь кивнул. Он понимал, что я имею в виду. Мы будем ждать лишь часа, когда кто-нибудь из нас не очнется или не отдаст концы. Сейчас, даже эти мысли не имели значение. Ничего не имело значения.

Глава 23

Я смотрю в твои глаза,

Погружаясь в океан.

Я смотрю в твои глаза –

И падаю! ¹⁴

– Так… Вся история с Кристофером, это правда?

Мы сидели на крыше больницы в окружении утреннего неба, солнца и просыпающегося города. Наши ноги свисали вниз, и нам абсолютно не было страшно. Уже не было. В главном здании больницы было не очень много этажей, и крыша была просторной. Мне бы хотелось почувствовать этот запах утра, но я даже ветра не чувствовала. Приятно наверно ощутить легкий бриз океана или почувствовать, как играют лучики солнца на лице; даже легонький холодок по коже бы не помешал. Я спрашивала Дилана насколько ли правдивая его история с Кэсси, о которой он мне рассказывал той летней ночью, прикрывая свое имя, как Кристофер. Стоило бы вообще все спросить, раз уж я взялась за это. Нужны были ответы. Правдивые ответы.

– Да. Все, что я сказал тебе, было сущей правдой. – Дилан глядел перед собой, впрочем, как и я. Интересно, скучает ли он по всем этим чувствам? Прошло три дня с тех пор, как я находилась в таком состоянии, но я уже скучаю по всему этому. Не сказать, что это напоминает тоску или грусть… Существует чувство, жаждущее ощутить все это. Я не лишилась всех эмоций. Просто я не чувствую их так сильно, как на это способен обычный человек. Если оценить мои эмоции по десяти бальной шкале, то я скорее склоняюсь к двум из десяти, что совсем мало..

– Ты ее сильно любил, раз готов был на все, чтобы вернуться к ней.

¹⁴ Перевод песни M83 – Too late

Я покачала ногами по твердой стене больницы, словно хотела спрыгнуть. Полноценная Лиз

бы ужаснулась, увидев, что я делаю.

– Наверно, – сказал Дилан, будто вздыхая, хоть ему это не требовалось, – Поначалу мне было буквально все равно, как и тебе сейчас. Я слонялся по больнице, по городу, – он выдержал паузу, словно подбирая слова, – Однажды, меня навестил брат. Это был первый раз, когда он беспокоился так обо мне. Мне тогда было интересно услышать, что же он выкинет на этот раз. Знаешь, он часто издевался надо мной, выражал безразличие и никогда… Никогда не вел себя, как настоящий старший брат. Хоть эмоции и чувства практически уходят, но память не стирается, – с этим я здесь с Диланом соглашусь, – В общем, я не ожидал, что он хотя бы капельку будет обо мне беспокоиться. От него исходили разные чувства. Тревога, грусть, разочарование… не из-за меня. Он разочаровался в самом себе, будто хотел бы все исправить. Это было странно. Странно было почувствовать чье-то присутствие.

– А как ты встретил ее? – спросила я, глядя на него. Тот же самый Дилан… Просто холодный, но тот же. Я смотрю на него и не вижу в нем что-то прекрасное, что согревало бы меня изнутри. Я просто вижу его. Тот же профиль, те же руки, те же глаза…

– Да, ее здесь не было, пока сама ко мне не пришла. Это было что-то вроде сна, только я в это раз я не спал. Она явилась ко мне и рассказала все, что на самом деле случилось. А про остальное ты уже сама знаешь. – Дилан повернулся ко мне и пробежался глазами по моему лицу. Глаза такие пустые… Наверняка он пытается отыскать во мне то, во что он когда-то влюбился. Я делала то же самое за последние два дня. Все тщетно.

После его слов мы просидели еще немного в тишине, глядя на то, как встает солнце, осыпая нас лучами, проходящими, словно сквозь нас. Город начинает шуметь, и я пытаюсь запомнить каждую его деталь, размышляя о том, сколько мне еще осталось жить на этой земле.

Мы спустились на третий этаж, который казался мне чем-то уже родным. Брежу наверно… Призраки могут бредить? Бо́льшую часть времени я провожу у себя в палате. Там скука смертная, но я пытаюсь держаться возле себя, если что-то может случиться. Иногда, я вижу Дилана и мы можем с ним говорить. Он ненавидит свою палату и ненавидит видеть себя там. Поэтому часто ее избегает. Мне кажется, если бы Дилана кто-нибудь навещал, он бы проводил там какое-то время. Меня много кто навещали. Мама, Лин и Дайдзо, Нат. Брайан иногда приходит с мамой. Я думаю, он хороший, потому что плохого от него ничего пока не исходило. Пару одноклассников навещали меня, за что я им тоже благодарна. Они находят себе время, чтобы навестить девочку, которая может и не быть с ними на их последнем выпускном балу. Единственный человек, который не навещал меня – это Алан. У него могло быть много причин, чтобы не навещать меня. Но мне казалось, что он просто не мог видеть меня такой. Я не могу надеяться на лучшее, (я ведь вообще не могу надеятьс) но попытаюсь подождать его. Мне нужно его присутствие. По крайней мере, Лиз, которая лежит здесь, нуждается в его присутствии.

Медсестра Джанет короткими шажками открыла дверь в мою палату, и я мигом забежала за ней. Она легонько провела рукой по моему лбу и, повернувшись к аппаратам начала делать пометки в своем листе. От ее присутствия мне становилось легче. Она была мягкой и доброй девушкой с оптимистичными взглядами. Джанет часто улыбалась, хотя работа у нее была не такая уж веселая. Это то же самое, что находится в отделении с мертвецами. Ладно, полу-мертвецами…

Еще есть доктор Рамирес. Зовут ее Катарина (имя я узнала, когда она разговаривала с мамой). Доктор, похоже, не очень любит, когда ее называют официально. Она была почти такой же, как Джанет. Катарина знала, что состояние у меня не из лучших, но она пыталась всеми способами подбодрить родных. Мама приходила во время обеденного времени, и когда на работе не было завала. Первые два дня она плакала, но на третий она держалась, хоть и от нее все равно исходила ужасная тревога, сводящая ее с ума. Я плакала вместе с ней, потому что не в моих силах было сдерживать ее эмоции. Мне было больно так же, как и ей. Лин и Дайдзо вспоминали разные школьные истории и смеялись вместе со мной. Они тоже плакали, но не так сильно. Лин сказала, что Алан не ходит в школу. Говорят, он заболел или уехал, но я знала, что это не так. Ему сейчас было слишком тяжело, чтобы появляться где-то. Нат навещал меня вместе с Дайдзо, ведь когда он был один, ему не приходилось здесь долго задерживаться.

Сегодня, первой пришла Лин. Она принесла собой нашу фотографию, где нам было всего по десять лет. Мы стояли в смешных девчачьих купальниках на пляже прямо возле океана. На лицах застыла радостная улыбка и веселье. Лин поприветствовала меня и, взглянув на фотографию, словно в последний раз, поставила ее на подоконник. Я села с другой стороны койки, почти напротив Линдси, и принялась слушать ее рассказы. Она погладила меня по руке, и я сразу ощутила прилив ее эмоций и чувств. Со всем ее набором, я вновь чувствовала себя собой. Было больно, но сейчас мне это было необходимо.

– Как дела? – сказала она, все еще гладя меня по правой руке. – Надеюсь, ты проводишь время лучше, чем я, потому что мне там скучно. Без тебя в школе совсем не то. Всего за три дня меня успели взбесить люди, которые раньше мне нравились. Уверена, если бы ты была там, то утихомирила бы меня, – грустно усмехнулась она, – Кстати, Алан сегодня пришел в школу, – я тут же подняла на нее взгляд и прислушалась, – Он выглядел ужасно подавленным, словно его силой затащили туда. Лиз, – она выдержала паузу, будто не хотела это говорить, – ты ему дорога. Не знаю, слышишь ты меня или нет, просто запомни это, хорошо? Я нисколечки не злюсь на тебя, ты… – она осеклась.

Маленькая слеза потекла по ее щеке и упала прямо на мою руку. Мое сердце сжалось и мне захотелось ее обнять. Крепко обнять. Лин подняла взгляд на меня и тихо произнесла:

– Прошу, не умирай, Лиз. Не уходи… Хотя бы ради него.

В эту минуту, словно по сценарию фильма, в палату вошел Алан. Он и вправду выглядел подавленным. Глаза были уставшими, будто после суток, проведенных без сна. Лицо стало более напряженным и измученным. Я никогда не видела его таким. От него исходило столько напряжений и переживаний, что мне хотелось сбежать. Мне впервые захотелось плакать и кричать. Алан поднял взгляд на Лин и на минуту застыл, не ожидая ее здесь увидеть. Лин быстро стерла слезы и подняла на него взгляд. Глаза были красные, а он все еще стоял у двери, не двигаясь с места. Внезапно, Лин сорвалась со стула и, подбежав к нему, резко заключила в объятия. Она начала плакать и мне хотелось проливать слезы вместе с ней. Алан удивился этому, но спустя секунды ответил на ее объятия и скрыл свое лицо. Если это конец, то они хотя бы будут друг у друга. Эта мысль радует и убивает одновременно. Я не могу сказать, что я сейчас испытываю к Алану, потому что даже не знаю, люблю ли я Дилана до сих пор. Скорее бы все это закончилось…

Лин ушла спустя некоторое время. Думаю, ей просто невыносимо было здесь находится. Не из-за того, что у нее есть дела или ей надоедает разговаривать со мной; просто она не может принять тот факт, что я могу в любой момент умереть. Как только она ушла, палата погрузилась в напряженную обстановку. Алан ходил по палате туда-сюда, иногда поглядывая на меня и снова отворачиваясь, скрывая все то, что он хотел бы сказать. Он не пытался разговаривать, но его присутствие отражалось на мне, как нож по сердцу. Было больно смотреть. Так больно мне никогда не было. Я не знала, что настолько сильно могла чувствовать чьи-то чувства – такие сильные и горькие чувства.

– Поговори со мной, – сказала я, посмотрев на него. Я хотела, чтобы он меня услышал, но Алан пустыми глазами смотрел в мою сторону. Даже не могу представить, что он сейчас видит перед собой, глядя на меня.

– Я знаю этого парня, – донесся голос позади. Я обернулась и увидела Дилана, облокотившегося спиной об стенку. Голубые глаза внимательно смотрели на Алана, словно думая, не ошиблось ли зрение. По его взгляду было заметно, что у него с Аланом были смутные отношения. Дилан родом из Нью-Йорка, а Алан там, по крайней мере, жил. Я никогда не допускала этой мысли в свою голову. Нью- Йорк большой и вероятность того, что они могли быть знакомы – один к ста.

– Да, ты его видел в тот день, когда мы расстались. Он обнимал меня, – сказала я, вытирая слезы. Я только сейчас осознала, что плакала.

– Было темно, я даже твоего лица не видел, – бросил Дилан.

– Ты его знаешь?

– Алан… Так ведь его зовут? – я кивнула, – Мой отец, после смерти мамы, еще долго не мог оклематься. Работал он художником. Очень хорошим художником; и часто получал одобрительные отзывы. Поэтому я был немного удивлен тем, что ты хорошо рисовала. Это просто напомнило мне о нем. Мать Алана – арт-критик – была подругой отца, и всегда хорошо отзывалась о его картинах на его же выставках. Папа часто водил меня туда, так же, как и родители Алана, водили его. Алан ведь всегда такой? Я имею ввиду – его желание быть всегда одному. Я в детстве тоже особой общительностью не отличался, но на выставках всегда было скучно, поэтому решил с ним подружиться. Он был младше на два года, но это не мешало ему быть чуточку старше, чем он есть. Когда мама болела, его родители поддерживали отца и Алан поддерживал меня. А когда она умерла, я буквально закрылся от всех и пытался никого не впускать в мою жизнь. Отец начал пить, и с картинами у него не шло. Они продавались, но дешево. Денег не хватало, и был лишь один способ вернуться к нормальной жизни, хотя бы на время. Он нарисовал много картин и выставил их в галерее на общий показ критикам. Мне на тот момент было уже пятнадцать, а Алану только исполнялось четырнадцать. Тогда, я впервые за все то время его встретил. У нас была крепкая дружба в детстве, и я даже понадеялся, что она продолжится, – он издал нервный смешок, – В общем, картины не задались, и почти все критики оценили это на ноль. Когда дошла очередь матери Алана, отец знал, что она его не придаст. Но, по ее мнению, картины показались ей вправду жуткими, и поэтому ее вердикт был – нет. Отец лишился всего. Уважения, достоинства, таланта, друга… Мы остались на мели и, не выдержав, отец сдал концы и опекунство перешло к моему более никудышному брату. Я знал, что отца погубили не его картины, а семья Алана. Я ненавидел их. Ненавидел друга, хоть и знал, что в этом не было его вины. Он пытался меня поддержать. Приходил пару раз, чтобы посочувствовать мне или извинится за своих родителей. Я забил на него – настолько была сильна моя ненависть к ним. И вот однажды, он сказал, что если я не перестану вести себя, как конченый придурок, я просто закончу, как и мой отец. И я сорвался. Я набросился на него и начал избивать, выбрасывая всю накопившуюся ненависть. Я задавал пустые вопросы, наполненные болью. Почему его семья богатая? Полноценная? Счастливая? А моя нет, и больше никогда не будет…

Дилан закончил свой рассказ, прикрыв глаза ладонью, словно думал о том, что же он натворил тогда. Меня переполняли смешанные чувства. Будто собственные – которых не было вовсе – переливались с чувствами Алана и превращались в некое подобие сочувствия, беспокойства, жалости. Если бы мама Алана тогда бы оценила картины, то, возможно, история Дилана не закончилась бы так трагично. Скорее всего, они сейчас были бы друзьями. А я, наверно, не встретила бы ни одного из них.

– Ты бы хотел вернуть все назад? – спросила я, перенося взгляд то на Алана, то на Дилана. Представить сложно, веселящихся их вдвоем.

– Наверное, – ответил он тихо.

В тот день, когда я впервые увидела Дилана в той палате, я была не одна. Алан тоже видел его и поэтому так резко отреагировал, что мне стало не по себе. Он, наверное, не ожидал увидеть Дилана здесь. Интересно, чувствует ли он сожаление к нему? Или же ликует в душе, что Дилану все- таки досталось…

– Ты ведь любишь его? – спросил неожиданно Дилан. Я не знала ответа на этот вопрос, но что помешало бы мне это сделать? От рассказа Дилана, у меня не поменялось представление о нем. Я лишь подумала, насколько больно наверно видеть друга таким, и насколько больно переживать все это в шкуре Дилана.

– Я не знаю, – промолвила я спокойно, глядя на Алана. Он сидел и нежно гладил мою правую руку.

– Ты только что плакала. Я видел.

– Я просто чувствую то, что чувствует он. У тебя также было со мной.

– Возможно… Но ты ведь хочешь, чтобы он тебя видел, не так ли? – бросил Дилан. Я вправду хотела, чтобы Алан увидел меня. Мне хотелось с ним поговорить. Выслушать его и ответить на все его вопросы.

– Ты ведь знаешь, как это делать, – почти подтвердила я. Дилан лишь вздохнул.

– Да, но для этого ты должен быть связан чем-то серьезным с человеком, – объяснил он.

– Что? – риторически ответила я, глядя как он перебирает пальцы у себя на руках. – Но какая связь могла быть у нас с тобой? Я ведь тебя даже не знала.

– Да, но Кэсс погибла из-за того, что вдохнула свою жизнь в тебя. То есть, фактически, частичка ее была в тебе. А я любил ее. С Дэрилом сложнее, я понятия не имею, почему этот идиот может видеть меня, – усмехнулся он.

– Алан мой лучший друг. Я нуждаюсь в нем и сейчас. Какая еще здесь может быть связь?

– Похоже, этого недостаточно. Он тебя любит, а ты его нет. Или, по крайней мере, ты его любишь, но не хочешь этого признавать. Сейчас, ты все равно ничего не сможешь сделать. Так что, это практически невозможно.

Дилан говорил так спокойно о моих чувствах к Алану. Наверно, горько осознавать, что Дилан в самом деле меня не любил. Пока еще, я этого не ощущаю, но вскоре это случиться – на земле или в загробной жизни – мне все равно будет больно. Я замолчала и опустила свой взгляд. Полноценная Лиз бы винила себя за все это. Я виновата за то, что играла с чувствами Алана; слепо любила Дилана, и словно намеренно затащила себя сюда. Мне лучше спокойно умереть, пока я не натворю еще чего-нибудь.

– Прости меня, Алан. Прости за всю, причиненную тебе боль. Прости. Я не знаю о своих чувствах к тебе, но я надеюсь, что ты меня простишь, какими бы они ни были. Так хотелось бы поговорить с тобой: о твоих рисунках, о твоих книгах, о твоей жизни… – эмоции Алана захлестнули меня сполна, и я задохнулась в собственном плаче. Я не знала, что сейчас думает обо мне Дилан, глядя, как я тут реву, потому что мне было все равно. Алану было так больно. Я подняла свой взгляд на него и увидела, как его глаза блеснули. Они стали более влажными, чем были, и он смотрел на меня, словно видел в последний раз. Алан поднялся, нагнулся к моей голове и медленно и нежно поцеловал меня в лоб. Его губы дрожали, но он смог произнести слова.

– Пожалуйста, возвращайся. Я люблю тебя.

С его закрытых глаз упала слеза и скатилась по моему лбу прежде, чем Алан сорвался и резко вышел из палаты. Я долго смотрела, как дверь медленно закрывалась, унося собой все те эмоции, что здесь произошли. Алан произнес слова, которые я прежде слышала лишь от родителей. Они на миг впились в самое больное место в сердце и застыли там навсегда. Я находилась в мимолетном оцепенении, пока все это не ушло и не вернуло меня к реальности. Медленно повернувшись к Дилану, я застала его в таком же состоянии. Хотя он мало что чувствовал, я могла понять, что ему было больно. Он не мог ничего так просто оставить, словно этого и не было. Те слова его задели, и это было бы заметно. Мы стояли в молчании еще некоторое время. Наверное довольно долго, потому что Джанет пришла менять мне трубки.

Внезапно лицо Дилана стало выражать решительность. Словно за все время пребывания в долгом молчании, я одна, кто думал о том, что сказал Алан. Дилан, будто что-то задумал.

– Ты будешь жить, – выпалил он резко. Я, наконец, взглянула в его глаза. – Да! – заявил Дилан, раскидывая руки в разные стороны. Я не могла понять его безумную идею.

– Как? – изумилась я, все еще глядя на него. – Все, что я хотел все это время, это, наконец, покинуть этот чертов мир, – я все еще не понимала, к чему он клонит. – Для этого мне нужно было выполнить предназначение. Но ты, похоже, все еще не перестала меня любить, ведь я еще здесь. Ситуация усложнилась, и я сделал совсем обратное. Ты будешь жить, Эллизабет, потому что теперь мое предназначение такое же, как у Кэсс. Я просто передам всю свою жизненную силу тебе и наконец уйду. А ты будешь жить, Лиз. Потому что тебе еще есть за что.

Он подошел ко мне ближе и заглянул в глаза, словно моля об этом. Он хотел, чтобы я согласилась.

– Ты хочешь пожертвовать собой ради меня? – промолвила я.

– Эллизабет, я знаю, ты там… – он указал на меня в койке, – все еще любишь меня. И я благодарен тебе за то, что провел свои последние дни жизни на земле, не страдая. Я наконец понял почему, я стал любимым для тебя. Это была Кэсс. Она тянула меня к тебе, и, наверное, тебя ко мне тоже. Ты вдохнула в меня жизнь – не буквально – но я, кажется, вправду влюбился в тебя, Лиз. Поэтому в благодарность ты будешь жить. Ты этого заслуживаешь больше, чем я за всю свою жизнь. Ты будешь жить, моя дорогая Эллизабет.

Ты будешь жить, моя дорогая Эллизабет…