Читать книгу: «Десять», страница 17
– Ну, не знаю. С сыном как-то мотоцикл перебирали.
– А потом?
– А потом… он вырос. – Пётр Сергеевич задумался. – Знаешь, целым департаментом в министерстве проще управлять, чем собственным сыном. Он к машинам пристрастился, гоночным. Хочу, говорит, пап, быть гонщиком на болидах Формулы-1. Ну, я его в команду молодёжную устроил, занимаются на единственной в России гоночной трассе… Вот… – Пётр Сергеевич напрягся, глаза стали искать что-то на столике.
– Школа гонщиков – это хорошо… Но только уж далеко от себя сына не следовало отправлять… На страну далече… может быть как-то повлиять надо было… Может и не пускать…
– Так хочет!
– Ну, Пётр… Мало ли, что хочет. Вся проблема в том, что ты можешь слишком многое. Вот многое и просят…
– Да, надо было не в Россию, а во Францию его отправить… Там тоже есть подобные школы, чего-то я тогда не дожал… И вообще, – у меня была мысль вообще перебраться жить во Францию… вот только с работой управлюсь, – Пётр многозначительно посмотрел куда-то вверх. – Как закончится мое «министерство»… так и подамся потеплее…
– Да ты и так… Пётр… – отец Борис задумался. – Тебе и так… тут… потеплее. Другие живут гораздо хуже. Ты посмотри… обернись, так сказать. Чем тебе жить в России не нравится?
– Да что тут… Не нравится… – задумчиво протянул Пётр. – Надежд нет никаких. Дочь вот в Лондон поедет учиться, сын – во Францию, может быть там ему помогут свою детскую мечту осуществить… Да и потом, грязь кругом… Вон, вышел сегодня на улицу, – Пётр Сергеевич показал из-под стола забрызганные брюки, – окатили! Ну, что это… кругом бардак, обман, коррупция… Глаза Петра Сергеевича снова устремились куда-то вверх, под потолок.
– Ну… ты же сам чиновник, причём высокого ранга… Пётр, ты же сам тут… через тебя небось большие деньги проходят? – отец Борис попытался заглянуть ему в глаза. Глаза Петра Сергеевича, кажется, искали что-то на столе.
– Ну… проходят… – Молодцов попытался улыбнуться. – Ну… Ну, что я… Вся страна так живёт… Мы этой стране всё отдали: здоровье своё, молодость, полжизни на страну горбатились… Ты же помнишь, какие были времена… Да… Вот придут скоро… Придут серьёзные люди и всё изменится. Начнут всё переставлять с ног на голову… э… – он махнул рукой. – Это уже не раз было в этой стране. Ладно, сейчас не об этом разговор, Борис. – Пётр Сергеевич на секунду задумался. – Сейчас мне нужно думать, как Димке помочь. Завтра вылетаю к нему.
– Помочь можно… только надо… Знаешь, нужно сначала себе самому помочь… Всё правильно расставить сначала в своей голове.
– Да… Я завтра буду там, посмотрю… чем можно помочь… врачи, больница, подключу весь свой административный ресурс, так сказать…
– Пётр, нужно не это… Ну… понимаешь, не только это. Нужно помолиться за него, попросить у Бога наконец-то помощи, а не у своего… административного ресурса. Понимаешь? «У Него просите, от Него ожидайте, Его благодарите…» – так, по-моему, говорили святые отцы.
– Уф-ф-ф… – Пётр сильно и медленно выдохнул. – Ну, вот… Я думал, хоть ты скажешь что-то… внятное…
Отец Борис медленно встал, задвинул стул, словно собрался уходить. В глазах Петра Сергеевича ещё раз пробежала какая-то мольба, какая-то невидимая просьба… В это время на телефонном аппарате Молодцова что-то зашипело и послышался голос секретаря:
– Пётр Сергеевич, к вам… к вам министр спускается… в кабинет. Он говорил, видел вас внизу… я…
– Да, да… Леночка, конечно, пусть входит, я на месте… – Пётр Сергеевич молниеносно вскочил с кресла, быстро убрал стаканы со стола, и зашагал навстречу открывающейся двери.
Дверь открылась резко, в кабинет ворвался сквозняк, слегка колыхнул штору у окна. В открытую дверь вошёл невысокого роста человек, который как-то неестественно протягивал, словно «нёс» впереди себя свою руку, видимо, для официального рукопожатия.
– А-а-а, Пётр Сергеевич… Молодцом… – министр, сухо улыбнувшись, привычным жестом пожал руку Петру. Сразу было видно, что этот человек пожимал руки, не взирая на своё личное отношение к людям, какая-то отрешённость и невнимательность была в этом жесте. Пожимая руку для приветствия, этот человек смотрел вперёд: он уже видел кабинет, стол, чувствовал убранные стаканы с недопитым коньяком; его мелкие, словно пуговки, глаза как-то сморщились в попытке выдавить из себя улыбку.
– Вот обхожу всех… сегодня сам, думаю… надо посмотреть, как мои заместители работают… А то опять документы потеряют… Здрасьте! – министр сунул руку священнику, который встал и всем своим видом приготовился уходить. – А что, Пётр Сергеевич, уже… исповедуешься на рабочем месте? – министр сверху вниз оглядел одеяние отца Бориса, затем прошёл вдоль стола и опустился в кресло Молодцова.
– Иван Николаевич, это… по делам… благотворительности, понимаете… Спонсорская помощь… Оказываем…
– Ну да… ну да, – промычал министр, пролистывая первый попавшийся журнал на столе. – Заместителю министра только благотворительностью осталось заниматься. Да… А что документы на коллегию на пятое число? Всё готово?
Отец Борис положил на стол свою визитную карточку, взял со стула свои вещи – куртку, портфель, и, встав, направился к выходу. В дверях он ещё раз обернулся, как будто бы пытался запомнить эту секунду, записать её в памяти. Но тщетно пытался он заглянуть ещё раз в глаза Петра Сергеевича: тот сел рядом с министром за столом и уже о чём-то оживленно беседовал. Отец Борис открыл дверь, качнул плечами и молча вышел из кабинета.
3.
Полёт до Р-ва показался невероятно долгим и выматывающим. Когда шасси коснулось взлетно-посадочной полосы, Пётр Сергеевич отстегнул ремень, встал, и, накинув куртку, заспешил к выходу, но был остановлен напряжённым взглядом стюардессы, которая была готова угомонить торопливых пассажиров.
Дорога до аэропорта в старом обшарпанном автобусе, поиски такси и путь в больницу ещё более утомили Петра, – чем ближе он приближался к палате, в которой находился сын, тем сильнее волновался. Это волнение уже не помогал снять ни алкоголь, ни таблетки, ни глубокие вдохи и выдохи: руки тряслись, мысли путались. Сейчас в этом трясущемся и постоянно кашляющем человеке в тёмно-сером помятом пальто с заплывшими от усталости глазами никак нельзя было узнать того Петра Сергеевича, который когда-то ставил себе высокие цели и уверенными шагами двигался навстречу им.
От такси до входа в центральное клиническое отделение больницы он шёл пешком, переходя дорогу, – подъехать ближе было невозможно из-за дорожного строительства, дорогу ремонтировали несколько грохочущих асфальтоукладчиков. В грохоте ремонтных работ, в шуме городского транспорта, в тесноте узких улиц Петра Сергеевича обдало какой-то суетливой и навязчивой усталостью, безнадёжностью, серостью…. захотелось каким-то образом сбросить с себя весь этот груз измученности, постоянного стресса и напряжения. Он шёл к входу в больницу, глядя под ноги и изредка поднимая взгляд. Внезапно он встретился глазами с молодой парой, которая шла ему навстречу. Что-то сильно толкнуло, прямо кольнуло его, – такое сияние, такая лёгкая лучезарная улыбка шла от нечаянного взгляда девушки, которая мельком попыталась взглянуть в глаза Петра. Молодой парень обнимал девушку одной рукой, другой рукой показывал куда-то за горизонт. Какая-то немыслимая лёгкость и воздушность была в их походке, в их полуобъятиях, в их глазах и улыбках. В этот самый момент какая-то тяжесть словно свалилась с плеч Петра Сергеевича, он внезапно вспомнил себя в возрасте двадцати-двадцати трех лет, когда он бегал с институтскими друзьями на танцы в медицинское училище.
Открыв больничную дверь, он ещё раз обернулся, глядя на удаляющуюся пару влюблённых и лишь вздохнул, переводя дух. Впереди его ждал сын, его Димка, которому Пётр Сергеевич прилетел помочь, и он должен сделать всё, чтобы Дима вернулся к нормальной жизни. Сделать, всё, что в силах и не в силах…
Нейрохирург, доктор Зубов, был немногословен.
– Здравствуйте… это ваш сын? Сказать окончательно пока ничего утешительного не могу… состояние критическое. У него тяжёлая черепно-мозговая травма, он в коме, на искусственной вентиляции лёгких. Чтобы подготовить его к операции, нам нужно провести ещё ряд процедур и главное – нужно сделать томографию мозга, чтобы выявить очаги кровоизлияний, а для этого его нужно перевозить в областную клиническую больницу.
– Зачем перевозить, у вас, что, нет МРТ?
– Нет. Нам обещали поставить в этом году и так и не поставили оборудование.
– … Как же так? Я лично распоряжался… в ваши больницы были поставлены в этом году три комплекта оборудования для магнитно-резонансной томографии. Я сам работаю в департаменте министерства… понимаете… – Пётр Сергеевич с трудом сдерживал себя, чтобы не кричать во весь голос.
– Да, заявка была, оборудование пришло. Но… знаете, оно не работало уже сразу, как было поставлено. То ли это бывшее в употреблении оборудование, то ли под замену… Мы писали запрос, высылали заявку на ремонт, но пока … всё без ответа.
– Как вы работаете без томографии, у вас же нейрохирургическое отделение?
– Как и раньше, обходимся рентгенографией… я, извините… мне надо идти на операцию. Вашего сына пока нельзя транспортировать, как только его состояние станет лучше, мы обязательно перевезём его в областную клиническую больницу, там есть всё оборудование… Или другой вариант – ждать, когда он выйдет из комы и можно будет делать операцию у нас… извините…
Пётр протянул доктору свою визитку. Тот, невнимательно пробежавшись по надписи на визитке, вдруг сделал удивленные глаза, ещё раз прочитал и как-то по-другому посмотрел на Петра Сергеевича.
Нервно откашлявшись, Пётр Сергеевич, поблагодарил хирурга, пожал ему руку и двинулся в кабинет главного врача.
Главного врача на месте не оказалось.
Оставив ещё одну визитку в приемной, Пётр вышел в коридор и устало опустился на белую больничную кушетку. Какое-то щемящее чувство снова начало заползать в него, он вдруг почувствовал жжение и какую-то остроту внутри, словно его изнутри кто-то колол острым предметом. «Закупки, поставки, оборудование, контракты….» – все эти привычные слова мелькали перед ним ярким фонтаном бумаг и документов, а внутри пульсировала только одна мысль «Дима выкарабкается… Дима будет жить… Дима… Димка…» Он ещё раз пытался судорожно вспомнить обстоятельства поставки оборудования для местных клиник, но напрягать мозговые извилины в нынешнем состоянии ему было трудно: всё тело болело и ныло от усталости и от какого-то внутреннего расстройства.
Он ещё раз представил себе свою работу. Но в этот раз ему удалось взглянуть на свою работу со стороны: бумаги, бумаги, бумаги… сплошные документы. И среди этих документов он не видел человеческого несчастья, человеческой боли, мучений…. Пока не оказался тут, в далёкой региональной больнице, куда так и не добралось оборудование, которое он выделил, согласно указу….
«Согласно указу… и распоряжению…» – мысленно про себя повторял Пётр Сергеевич.
Он прекрасно помнил эту кухню. Новое оборудование ушло в другой город, мэр которого лично просил о поставках, а чтобы не портить статистику, восстановленное оборудование ушло… ушло… сюда. «Восстановленное» – это оборудование после ремонта, которое восстанавливается и принимается актом.
– Значит, кто-то и меня обманул. Акт подписали, а оборудование не восстановили. Значит… украли деньги опять… Украли из-под носа прямо… Это Васильев, я знаю, это в его ведении находится ремонт и восстановление оборудования… Васильев…
Пётр Сергеевич уже не слышал, как мимо него прошли доктора, как мимо прокатили тележку с больным, который стонал и просил воды…
Этот стон передался Петру Сергеевичу, ему вдруг захотелось стонать и кричать, кричать и ругаться, топать ногами и бить кулаком по столу, опрокинуть стулья, кресла, и рвать всё, что попадётся под руки. Его, профессионала, чиновника высокого ранга, обманывают свои же подчинённые, свои же сотрудники департамента, обманывают подленько, тихо и нагло, воруя не миллионы, не сотни тысяч, а какие-то тысячи рублей, какие-то копейки!
Пётр глубоко вздохнул, поднялся и вышел длинным больничным коридором на улицу.
Гудел невдалеке асфальтоукладчик, сновали машины, дымился утренними пробками промышленный город. Пётр Сергеевич шёл по узкому тротуару, не глядя под ноги, навстречу новому дню и думал о том, как проведёт разбирательство этого случая, как накажет виновных, как уволит провинившихся. Взгляд его коснулся большого рекламного плаката, на котором была изображена колокольня с видом на набережную и надпись «Любимому городу – новые дороги».
Пётр Сергеевич остановился, ещё раз прочитал заголовок, потом ещё раз и ещё. Мысль о наказании виновных с оборудованием, которая засела в голове, постепенно отошла на второй план. Теперь он думал о некоей «новой дороге», – ведь не зря, казалось ему, эта фраза встала у него на пути.
– Новые дороги… – ещё раз пробормотал он. – Новые дороги…
До обратного самолёта на Москву оставалось три часа.
4.
Москва встретила Петра Сергеевича холодным дождём с мокрым снегом. Водитель ждал шефа у входа в зал торжественных приёмов, где-то невдалеке были слышны весёлые голоса, хохот и выстрелы откупоренного шампанского, а у Петра Сергеевича на душе было скверно.
Не выходила из головы нелепая ситуация с оборудованием, поддельные акты на восстановление оборудование, которое на поверку оказалось нерабочим. И самая главная неприятность была именно в том, что эта ситуация ударила именно в него, словно долго целилась, готовилась, собиралась с силами, и – выстрелила, больно выстрелила прямо в самое дорогое, что ещё имел и что берёг Пётр Сергеевич. Ко всему был готов он, но эта история выбила его из колеи. Прямо из аэропорта он поехал домой, кончалась суббота, он планировал из дома обзвонить знакомых нейрохирургов, чтобы посоветоваться насчёт перевозки сына в Москву.
К вечеру он немного успокоился – знакомый хирург из Боткинской посоветовал обратиться к местному специалисту из восьмой городской больницы, – там имелось и необходимое оборудование и специальный реанимобиль для перевозки больных в состоянии искусственной комы. Нужно было только созвониться с департаментом здравоохранения города и договориться о переводе Димы в восьмую областную больницу. К вечеру воскресенья все дела были улажены, в понедельник он планировал выйти на полдня в министерство, рассказать Ивану Николаевичу о своей беде и снова вылететь к Диме. Министр не любил, когда о проблемах ему сообщали по телефону, именно поэтому Петру Сергеевичу и пришлось вернуться в Москву на несколько дней.
В воскресенье вечером он отпустил всю прислугу домой пораньше и сел на телефон, чтобы дозвониться до больницы. Лечащий доктор снова сказал то же самое, что и вчера, снова посетовал на отсутствие специального транспорта для перевозки, и был рад, когда Пётр Сергеевич сказал ему о том, что договорился с восьмой областной больницей о транспортировке. Доктор обрадовался, но как-то сухо, и лишь только тогда его речь изменилась, когда Пётр Сергеевич намекнул, что не останется в стороне и отблагодарит не только больницу, но и лично доктора. Он просил не жалеть никаких средств и ресурсов, просил определить в палату личную медсестру и сиделку для ночной смены, просил не жалеть нужных лекарств и перевязочных материалов. Главному врачу, с которым не успел познакомиться лично, он пообещал помочь не только с новым оборудованием, но и выделением средств из местного бюджета для проведения капитального ремонта в больнице.
Он волновался, кашлял и уже хрипел в телефон и обещал, обещал, – он готов был купить хоть самолет, хоть дворец, отдать всё, что имел, – только ради того, чтобы не потерять сына…
Положив трубку, он внезапно почувствовал себя хуже, чем утром. Бессонные ночи, два коротких, но утомительных перелёта, минимум еды и литры кофе сделали свое дело. Пытаясь привстать с низкого кресла, он пошатнулся, голову слегка повело, мысли спутались, – ему вдруг стало страшно, – он был один в пустом доме…
Рядом с ним сейчас не было никого.
Все, кто разделял когда-то с ним эту жизнь, эту радость, эти праздники, весёлые компании, тусовки и длинные пустые разговоры за дорогими напитками, банные посиделки и пикники на природе, – все эти люди сейчас занимались своими делами.
Им не было дела до состояния Петра Сергеевича.
Он снова опустился в кресло, не в силах подняться снова.
Через минуту-другую отпустило, он медленно встал, держась за стул, стоящий рядом, дошёл до кухни и выпил воды.
На столе лежал спасительный телефон, но Пётр Сергеевич не мог придумать, кому он мог бы позвонить, чтобы слегка успокоиться.
Кого позвать?
Кто, бросив все дела, сможет приехать и просто побыть рядом?
Ольга, его жена теперь была далеко от него. Он слышал от друзей, что она, продав собственный убыточный бизнес, уехала с Кругловым во Францию, где они вдвоём приобрели небольшой домик в тихом поместье, рядом со знаменитыми виноградниками. Теперь её мечта осуществилась, но уже без Петра.
Круглов год назад уволился из министерства, закрыл несколько фирм, открытых на свое имя, счетами которых пользовался Пётр Сергеевич и, собственно, унёс с собой несколько сотен тысяч долларов, которые принадлежали Петру. Выяснения отношений между ними, между бывшими друзьями, так и не случилось, – Сергей не хотел разговаривать, – он попросту боялся смотреть в глаза Петру Сергеевичу, поэтому ушёл из министерства тихо, в момент, когда всё руководство было на международной конференции. Следы Круглова потерялись где-то в аэропорту, стало известно, что он продал квартиру и машину и вылетел самолётом в Париж…
Но теперь эти события отошли на второй план.
На первом плане была жизнь и здоровье сына.
Теперь было трудно представить название той точки, в которой находился Пётр Сергеевич. И если раньше он как-то оценивал своё состояние, свой статус, успех, должность, если раньше все события жизни складывались в какую-то интересную и яркую мозаику, то теперь трудно было вообразить, на что была похожа ситуация. Всё расползалось из его рук, падало и летело вниз, рушилось… Должность, которая давала всё, уже не была так ценна и не манила никакими ценностями, возможностями, благами и деньгами. Всё, что он мог купить за те деньги, которые заработал, он купил. Но это не принесло ему счастья. Деньги лежали на счетах, в сейфах, в карманах, но на них нельзя было купить и приобрести то, что так нужно в этой жизни сейчас – нельзя вернуть семью, нельзя одним махом вернуть здоровье и радость жизни сыну, нельзя купить потерянные чувства дочери, которая перестала общаться с отцом, нельзя было купить верность и любовь бывшей жены, настоящую дружбу и преданность друзей…
Ничего нельзя купить за деньги в этой жизни.
Лишь пустые товары, машины, пустые квартиры, дома…
Пётр сидел один в пустом десятикомнатном доме и впервые в жизни не мог сдержать слёз.
Как много сил потратил он, чтобы приобрести всё то, что теперь его окружало! Каждая деталь в этом доме, каждая картина, статуэтка, подсвечник, дорогой инкрустированный столик, мебельный гарнитур, дорогие шмотки, домашний кинотеатр, видеотехника…. всё это было выбрано, заботливо куплено, привезено, поставлено… для чего? Почему всё это теперь стало никому не нужным, бесцветным и пустым? Разве он неправильно распорядился своим талантом управленца, разве он зря тратил силы и здоровье на комсомольских стройках, разве неправильно он выстраивал структуру управления организаций, разве не теми словами просил он, чтобы в его жизни тоже было всё успешно, удачно и светло?
Да, он понимал, что выстраивал систему отношений именно так, как выгодно было ему, но разве не так жило и живёт полстраны? Разве не так живут и работают чиновники всех уровней и рангов, – там, где есть выгода, нужно просто не упустить её? Он понимал, что в этом ответе есть некоторая доля лукавства, – можно сказать, что эти средства не принадлежат людям, распределяющим оборудование, места и блага… Но если не будет одних людей, на их места придут другие, которые продолжат делать то, что было принято до них, будут брать, выстраивать отношения также «взаимовыгодно», как это принято везде.
Слово «коррупция» Пётр Сергеевич никак не связывал с той деятельностью, которой занимался, – по его мнению, коррупция, это заведомая кража государственного имущества, а когда платят за полученную выгоду сверху, когда платят только за то, чтобы получить то, что и так было бы получено по закону – как же не взять такое? Как же отказаться, когда деньги просто сами идут тебе в руки?
Единственный, кого вспоминал сейчас Пётр Сергеевич, – был отец Борис, с которым тогда, в собственном кабинете, при министре, он так и не попрощался. Вот сейчас он очень нуждался в слове этого человека, он очень хотел бы сейчас оказаться рядом с ним, поговорить и выплеснуть всё, что накопилось в душе.
Визитка отца Бориса нашлась быстро.
Телефон священника ответил с третьей попытки.
– Да, алло.
– Борис, это Пётр. Пётр Молодцов. Узнал?
– Не совсем. И не сразу. Здравствуй, Пётр, – пятисекундная пауза. – Как, от министра не влетело тогда?
Пётр Сергеевич вспомнил, как неудобно поступил тогда в кабинете, как сказал какую-то глупость о благотворительности… как … побоялся признаться, что это был его друг детства.
Петра как-то неожиданно передернуло от собственного поступка, от собственной неожиданной низости… Никогда бы он не поступил так… Почему именно тогда не нашлось нужных слов? Неужели так сильно над ним довлела власть министра?
– Борис, ты извини… Извини, что тогда… в кабинете… – Пётр судорожно подбирал слова.
– Да ничего. Это ты меня извини, что напросился к тебе в кабинет, на работу, не время было разговаривать тогда, наверное, нужно было просто встречу перенести в другое место. Да и потом… – он улыбнулся – это чувствовалось даже через телефон, голос отца Бориса стал мягче и звонче, – имя у тебя такое…
– Какое?
– Такое, – продолжал улыбаться в телефонную трубку священник, – евангельское что ли. Это не в первый раз… Ладно. Потом расскажу… при встрече. Как, кстати, сын твой, как самочувствие?
– Критическое, пока… в коме…
– Мы тут помолились за него, за раба Божьего Димитрия, помолились… Записочки написали… И тебе нужно тоже помолиться за него, Пётр. Понимаешь, что сделано, уже сделано, теперь главное осознать, что сделано неправильно, осознать и покаяться, изменить себя… – он помолчал. – История людей знает много чудесных исцелений лишь по одному слову, по одному покаянию человека перед Богом… Понимаешь?
– Не совсем, Борис. Слушай…, давай я к тебе сейчас приеду. Ты где живёшь?
– В Отрадном. Приезжай, хоть и поздно уже. Но… как считаешь нужным.
– Хорошо, я только соберусь сейчас и к тебе.
На том конце телефонного провода коротко вздохнули и повесили трубку. Пётр Сергеевич стоял в гостиной с телефонной трубкой в руке и уже понял, что сделает в ближайшую минуту.
В домашнем сейфе хранились тридцать две пачки пятитысячных купюр, которые когда-то готовились к покупке собственного аптечного пункта. Теперь Пётр Сергеевич решил всё изменить в своей жизни. Он начал вытаскивать из сейфа деньги, достал половину, сложил на стол и задумался. Затем вытащил всё остальное, – всё до последней пачки, аккуратно переклеенной банковскими полосками, пересчитал и сложил деньги в сумку.
Через полчаса он вышел из дома, сел в в такси и, сообщив адрес, отправился к отцу Борису домой.
5.
Отец Борис был не совсем доволен ночным гостем, – квартирка у него была маленькая, двухкомнатная, да и громко разговаривать у него дома ночью было не принято: за стенкой кухни спали трое ребятишек.
Супруга отца Бориса, Надежда, поставила на кухонный стол чайные блюдца, небольшие красно-жёлтые чашки, чайник, тарелку с конфетами и молча вышла.
Пётр долго молчал.
Отец Борис молча пил чай и смотрел на Петра Сергеевича. Смотрел, словно понимая его мятущиеся чувства, его смущение и желание поговорить. Он видел, как ищутся, подыскиваются слова, как ломаются какие-то мысленные перегородки, он чувствовал его сбивающееся дыхание и видел его глаза.
Глаза Петра то вспыхивали от смущения и какой-то нестерпимой боли, словно он уже заранее спрашивал о возможностях, вот так, за такую сумму получить себе то самое необходимое сейчас, в чём он больше всего нуждался. И тут же глаза гасли, словно понимали, что «купить» нельзя ничего, тем более сейчас, тем более тут, вот здесь, за маленьким кухонным столом на восьмом этаже, в маленькой тесной квартирке городского священника… Глаза снова вспыхивали и гасли, а слов не находилось.
Отец Борис молча смотрел на сумку, подозревая уж самые странные поводы для ночного визита: он понимал, что такому влиятельному человеку есть куда отправиться ночевать в разных случаях, но его медлительность и молчание заставляли отца Бориса слегка волноваться.
Наконец Пётр Сергеевич собрался с мыслями и словами.
– Борис, я тут… много думал… И решил.
– Да, Пётр… что именно решил?
– Я… вот тут… понимаешь, я много работал. Много. – Он вздохнул и посмотрел на сумку, стоящую рядом со столом. – Но теперь это всё мне уже не нужно. Мне хватит того, что есть у меня. И я хотел бы… ну, наверное, тебе… на храм отдать.
– Ну, что же… Это дело доброе.
Пётр мгновенно обрадовался, глаза его вспыхнули снова, он расстегнул сумку и открыл её, так, что стали видны беспорядочно сваленные в кучу пачки красных пятитысячных купюр.
– Э… это что? – отец Борис поднялся со стула, схватившись за краешек стола. – Да что ты, Пётр…
– Тут шестнадцать миллионов рублей. Я хотел бы их отдать тебе. Наверное…
– Пётр…. – теперь пришла пора отца Бориса задумываться над каждым словом. – Пётр, мне… – он опять помолчал. Видно было, как двигаются прожилки на вспотевшем лбу у священника. – … Мне эти деньги не нужны, Пётр. Не нужны, понимаешь… Лучше… Лучше ты отдай их тому, у кого ты взял…
Пётр закрыл сумку.
– У кого я взял, тому уж не отдашь. Поздно. Да и потом…. Ты сам говорил, сколько людей живут хуже, чем я? Ну?
– Да, живут хуже, – отец Борис поднял глаза на кухонные полки, которые были забиты старой, ещё маминой посудой. – Но… деньги не спасут тех, кто живёт хуже тебя. Любовь может спасти, терпение, смирение, понимаешь, вера в Бога… А не деньги… Отдай тем, кому они нужнее всего… И потом, тебе сына нужно вытащить, понимаешь, вы-мо-лить… Отец Борис отвернулся к окну, за которым стояла ноябрьская чернота и бледный молочный свет тянулся откуда-то снизу. Узкая спина отца Бориса в домашней заношенной кофте слегка содрогалась. Он несколько раз откашлялся, затем повернулся к Петру и снова повторил:
– Отдай тем, кому они нужнее всего…
Пётр Сергеевич застегнул сумку на молнию. Затем молча встал, посмотрел прямо в глаза священнику и протянул руку, чтобы попрощаться.
Отец Борис пожал руку и перекрестил Петра Сергеевича и что-то почти про себя произнёс, словно напутствие.
Когда дверь за Петром Сергеевичем закрылась, они оба остановились на несколько секунд, разделённые закрывшейся металлической дверью, – Пётр ещё раз взвешивал сумку в руке, уже понимая, что он будет делать завтра утром, а отец Борис остановился, чтобы поправить занавеску, которая отделяла прихожую от узкого коридора, заставленного детскими велосипедами.
Ночь пахнула на Петра Сергеевича сыростью и влажностью, но на душе стало спокойнее, – наверное, от того, что он сумел собраться с мыслями и уже планировал завтрашний день. В голове прояснилось, он знал, что нужно делать. Он знал…
Через три дня Пётр Сергеевич открыл дверь кабинета главного врача больницы в городе Р.
В этот раз главврач был на месте.
Он долго смотрел на бумагу, которую положил перед ним Пётр Сергеевич. На чеке было написано, что предъявителю документа полагалось получить комплект нового медицинского оборудования для магнито-резонансной томографии стоимостью двенадцать миллионов рублей вместе с доставкой, установкой, наладкой и гарантийный обслуживанием. Главврач крутил эту бумагу и вопросительно смотрел на Петра Сергеевича.
– А… как это? Ведь нам же уже было поставлено оборудование?
– Да, было поставлено. Но оно не работает.
– А это? – главврач показал на бумагу.
– Это новое оборудование, вам привезут и настроят.
– Хм… а откуда у нашего министерства вдруг внеплановое оборудование?
– Это… – Пётр Сергеевич задумался. – Из… спецфонда. Из специального фонда… для тех, кто нуждается в оборудовании. Вы простите, я пойду… мне нужно ещё сына проведать. Вы только через месяц лично мне позвоните и доложите насчет оборудования. Я это взял, так сказать, под свой личный контроль. Понимаете?
– Да, да, конечно. Понимаю, – вяло промычал главврач.
– Нет, вы, наверное, не понимаете. Я это взял под свой, личный контроль. Личный… – Пётр Сергеевич ещё раз сделал ударение на слове «личный». Поэтому отчитаетесь лично мне. И больше никому. Всё, я пойду. До свидания.
Когда он зашёл в палату, резко пахнуло какими-то знакомыми духами. Рядом с постелью, где лежал Дима, сидела на складном стульчике его бывшая жена, Ольга.
Еле слышно гудело мониторинговое оборудование, но было слышно, как она, подняв голову на вошедшего Петра, тихо прошептала:
– Почему ты мне ничего не сказал? Почему?
– Я… – он осёкся. – Как он?
– Врач говорит, что он сегодня открывал глаза. Утром, когда делали инъекцию. Доктор говорит, что это хороший знак, возможно кома отступает… – Ольга вздохнула и опустилась на стул. – Знаешь, у меня большое желание больше не отпускать его к этим гонкам… он же такой, как и ты… все ставит себе цели и добивается их. Вот, видишь, куда приводят цели…
– .... ну, главное, чтобы всё обошлось… чтобы… – Пётр подвинул ещё один стул поближе к Диминой кровати и сел. – … чтобы он был жив и здоров, а цели… цели подождут…
Ольга в ответ только устало вздохнула.
История девятая
ГОРЯЧИЕ НОВОСТИ
«Не произноси ложного
свидетельства
на ближнего твоего».
(Исход 20:16)
1.
– Волков, ты почему опоздал? Ты видел, сколько времени?
– Анатолич…э… Георгий Анатольевич, ты же… вы же просили написать статью по… по поводу жилищно-коммунального…
– Костя, не парь мне мозги! – Главный редактор уже утром был задумчиво грозен. «Или не в настроении, или кто-то с утра «прошёлся по нему…», – подумал Костя и подпустил «виноватости» в глаза.
Пройдя по кабинету и заложив руки за спину, Медведев присел на краешек стола и пристально посмотрел на Костю.
– Не хочешь ли ты сказать, что написал её?
– Хочешь… В смысле? Написал! – Глаза Кости округлились, и по их яркому холодному блеску было видно, что он не врёт. Ну или почти не врёт.
– Ладно, потом покажешь. Тут… вот какое дело. Статью нужно написать… Как это тебе сказать. Обличительную… Нужно, понимаешь, Константин, – Медведев помолчал, задумался на минуту, – показать изнанку… – он опять задумался, – в общем, нужно собрать материалы… У нас тут в храм, в этот… ну, что в Ленинском районе, я забываю всегда как он называется… имени этого… В общем, назначен новый настоятель… ну, ты понял о ком я… Так вот, имеются сведения, что он… ну там какие-то странные сведения поступают… Ну, например, живёт в элитной квартире… понимаешь, о чём я?
