Читать книгу: «Легенда о «Севере». Путь воина. Параллель», страница 3
– Одно твоё неправильное движение, и тебя нет, – спокойно сказал командир.
– Ты меня на понт берёшь, начальник. Вы права не имеете, – сказал парень, он старался говорить спокойно, но в его голосе все же было заметно лёгкое дрожание.
– Здесь другие законы, – всё так же спокойно говорил командир. – В карцер.
Двое солдат жёстко бросили парня на асфальт, а затем скрутили и куда-то увели.
– Вы ещё не построились, мать вашу!?
Подростки довольно быстро выстроились в ряд.
– Вы попали на тренировочную базу «Т-2», – начал командир, – ситуация в мире тяжёлая. Уже ни для кого не секрет, что мир на грани войны, где-то она уже идёт. Третья мировая война может начаться в любой момент, может быть, через год, может, через два, – он сделал паузу, и добавил: «А может, завтра. Наша задача – подготовить универсальных солдат, умеющих всё. Вы первые на этой базе, но не последние. Вопросы есть?»
– А где мы находимся? – Спросил Децел. – Ну, в смысле…
– В горах Северного Кавказа. А где именно, вам знать не положено, – ответил командир, и добавил: «Да, и ещё. Во-первых, пытаться бежать не советую, дорога отсюда только одна, и на ней блокпосты. Во-вторых, любое нарушение дисциплины будет наказываться нарядом или даже карцером. Звать меня будете „товарищ командир“. У вас не будет ни имён, ни фамилий, прозвища оставьте при себе, у вас будут только порядковые номера. Налево! Шагом марш!» – Как оказалось, где находится «лево», знали не все.
Они пришли на склад. Там по одному сначала сфотографировали профиль, после чего выдали два одинаковых комплекта военной формы с уже намертво приклеенной фотографией и номером. Цвет камуфляжа был серым.
Подростков разделили на две роты по 50 человек, их распределили по казармам. В казарме имелся душ, вернее, коридор с душевыми отделами. Вымывшись, подростки сдали старую одежду на утилизацию и надели форму, которая некоторым оказалась немного не по размеру. Децелу и вовсе достались ботинки на два размера больше.
После завтрака ребята разошлись по казармам отсыпаться, тренировки должны были начаться со следующего дня.
База находилась на небольшом плато, со всех сторон его окружали крутые обрывы и ущелья, сосновый лес и горы со снежными вершинами. Спуститься вниз можно было только по одной дороге, охраняемой постами. Территория базы была огорожена высоким каменным забором. В центре базы находился штаб – трёхэтажное здание, служащее и штабом, и местом проживания персонала.
Казармы стояли по две слева и справа от штаба. Две казармы были свободны. Склад, ангары для техники, столовая и спортзал были отдельными зданиями. Сторожевые вышки представляли собой бетонную башню с рубкой.
– С моей шконки свалил, – сказал крупный парень лет 15 с порядковым номером 5 Децелу, сидевшему на двухъярусной кровати.
– Чего? Это моё место.
– Будет моё. Я смотрю, ты прописку ещё не прошёл, – сказал парень, закатывая рукава.
– Я вижу, ты тоже без прописки, – заметил Штырь, подойдя сзади.
Пятый обернулся – увидев Штыря, Колю и Кабана, он тут же сделал физиономию попроще.
– Место перепутал? – Спросил Коля. – Так я напомню. Вон там, – показал он на дверь туалета.
– Да ладно, чё вы кипятитесь? Всё, я пошёл, – сказал пятый, спуская рукава, и ушёл.
– Тут надо держаться вместе, в буквальном смысле, – рассудил вслух Кабан.
Ребята заняли две кровати, стоявшие рядом.
Вскоре пятый вернулся, вернулся не один…
– Ты ещё здесь? – Сказал Штырь, вставая с кровати. – Я думал, ты своё место обживаешь, или тебе матраса не досталось? Ничего, бывает, можешь туалетной бумаги постелить. Иди обживайся, – кивнул в сторону туалета.
– А ты юморист…
Пятый схватил стул и с криком: «Братва, мочи фраеров!» – бросился на Штыря. Началась общая драка. Одни были на стороне пятого, другие – на стороне Штыря, третьи, пытаясь разнять, сами попали под удар, четвертые не были ни за первых, ни за вторых, они молотили всех подряд и были наиболее жестоки. В ход пошли стулья, Кабан схватил железную прикроватную тумбочку и швырнул в пятого, бившего Штыря, лежащего на полу.
В комнату вбежали двое солдат и командир. Раздалась пара выстрелов и с потолка посыпалась штокатурка, все тут же успокоились. Некоторые были с синяками, у кого-то рассечена бровь, у кого-то губа разбита, у пятого было всё это вместе.
– Что вы тут устроили?! Места не поделили? Так, пятый, сейчас в медпункт, потом на кухню, там полы помыть надо и грузовик с картошкой скоро приедет, разгрузишь и начистишь.
– За что? Не я начал!
– Вон, видишь камеру? – Сказал командир, показывая на камеру видеонаблюдения. – А она видит тебя. Не вешай мне лапшу на уши. За враньё ещё и в казарме пол вымоешь.
Пятый что-то проворчал и пошёл.
– Остальные – на боковую. Это последний день, когда вы сможете нормально выспаться. Потом будете только мечтать о дневном сне.
В этот день Пятый, закончивший под вечер мойку полов в казарме под общий смех и «подбадривания», спросил, какое место свободно. Взобравшись на верхную койку рядом с туалетом – единственное оставшееся место, – отвернулся к стенке. Товарищи по казарме ещё долго подшучивали над ним.
В 5:20 утра всех разбудил крик командира: « Рота, подъём!»
Подростки сонно стали подниматься с кроватей.
– Быстрее, одеваемся! Последний моет полы после обеда.
Все стали суетливо одеваться.
– Я всё! – Сказал Штырь, радуясь, что оделся первым.
Командир подошёл к нему, посмотрел внимательно и, усмехнувшись, сказал: «Ботинки не на ту ногу, шнурки почему-то заправлены внутрь, и ремень застегни. После обеда моешь здесь полы».
Все заржали.
Умывшись, ребята строем за командиром пришли к полосе препятствий №1. На полосе препятствий №2 уже ждала их вторая рота со своим командиром. Знаком отличия между ротами была форма. Во второй роте форма была светло-серой, а не тёмно-серой, как в первой.
– Каждое утро вы будете начинать здесь, на полосе препятствий. Ваша главная задача – пробежать два круга, преодолевая все препятствия. Вторая задача – пробежать эти два круга быстрее другой роты. Рота, прошедшая полосу последней, остаётся на штрафной круг. Всё ясно? Тогда бегом марш!
Раздался свисток, обе роты начали прохождение.
Полоса была насыщена препятствиями: кирпичными и деревянными стенами, турниками, досками на высоте метра над землёй, по которым нужно пройти, не упав, колючей проволокой, под которой нужно проползти. И это лишь утренняя разминка. От одного препятствия до другого не было и десяти метров. Ребята толпились, спотыкались, поторапливали друг друга.
Кабан с трудом преодолевал стены, а Децел, бежавший впереди всех, своей ловкостью удивил даже командира, только тот не подал виду, лишь подумал про себя: «Шкет, а так хорошо идёт».
Всё же первая группа отставала, во многом из-за Кабана, который уже устал, но всё же пытался догнать товарищей. Тем временем во второй роте появились проблемы. Проползая под колючей проволокой, один из подростков зацепился и никак не мог отцепиться. Кто-то из товарищей попытался ему помочь, но сам задел проволоку.
Кабан в это время дошёл до финиша. Командир что-то записал в журнале и скомандовал: «Первая рота, по три построились, в столовую бегом марш!»
В столовой, получив свою порцию каши, друзья сели рядом.
– Один плюс хавка, – оптимистично заметил Децел.
– Валить отсюда надо. Мы не для того с детдома свалили, чтобы здесь строем ходить, – сказал Штырь.
– Как ты свалишь? Через забор так просто не махнёшь, а охрану ты видел? Это тебе не дядь Витя, заметят – сразу расстреляют, потом вывезут за периметр и закопают, будто и не было тебя никогда, – мрачно возразил Кабан.
– Лёнька Пантелеев свалил с «Крестов», а там охрана посерьёзней, – сказал Штырь.
– Вам до Пантёлкина, как до Марса пешком, – раздался за спиной голос командира, который стоял всё это время за ними. – Жирный правильно заметил: «Расстреляют, вынесут за забор, закопают, и знать никто не будет». Я теперь с вас глаз не спущу, будете по струнке ходить, а нет – в карцер закрою или того хуже – в стакан посажу, тут и такие «апартаменты» имеются.
Он отошёл на пару шагов и скомандовал: «Приём пищи окончен, сдать посуду!»
– А чё такое стакан? – С тревогой спросил Децел у Кабана.
После столовой ребят снова строем повели в спортзал.
– Здесь вы будете учиться в основном рукопашному бою и владению холодным оружием. Ножи, топоры, мечи, сабли и тому подобное является холодным оружием, если кто не знал. Всем этим вы научитесь пользоваться, – пояснил Командир.
– Зачем нам всё это, если есть «калаш»? – Спросил кто-то.
– Объясняю, автомат Калашникова, – вещь шумная и неточная, а в некоторых заданиях надо работать тихо, – с расстановкой говорил командир.
– К какому заданию нас готовят? – Спросил Штырь.
– Меньше знаешь – крепче спишь, – строго ответил командир. – В основном людей убивать. А теперь начнём…
На обучении рукопашному бою командир показывал приёмы, потом разбивал роту по парам и заставлял по очереди отрабатывать их друг на друге.
После рукопашного боя перешли к метанию ножей. Особо выделился Децел, который довольно быстро «въехал в тему» и попал в мишень 8 из 10 раз, но вместо похвалы командир заставил сделать ещё 20 бросков, увеличив расстояние ещё на 5 метров. Из 20 раз Децел попал 17. Командир удивлялся такой меткости, но всё равно не подавал виду.
После обеда был получасовой перерыв: кто-то маялся по территории, кто-то дремал, сидя у стены. Все были обязаны находиться в определённой части базы, за всеми непрерывно наблюдали часовые на вышках. Друзья сидели у забора и молча думали, как сбежать. За ними внимательно следил командир.
После отдыха ребята снова строем пошли в спортзал – оттачивать боевые навыки.
Коля вспоминал, как он с друзьями готовил первый побег.
После урока географии Штырь выпросил у учительницы карту России и толстенную книгу с подробными описаниями каждого российского города. Весь день перед побегом они спорили, в какой город ехать. Коля хотел в Петербург, говорил: «Пацаны, это же криминальная столица, там по-любому что-нибудь да получится».
Децел хотел в Сочи, утверждал: «Море, солнце, горы, и отдыхающих полно с кошельками. Там просто жить приятнее».
Недавно ребята видели по телевизору сюжет о «зацеперах» – молодых людях, переезжающих от города к городу на крыше или прицепившись за кабину поезда. Друзья собирались ехать таким же способом.
После ужина было свободное время, однако проводить его можно было только в спортзале или на полосе препятствий, но на этих объектах нельзя было находиться просто так, нужно было чем-то заниматься. До девяти часов казарма была закрыта. С девяти до десяти часов в казарме – свет. Кто-то играл в карты, кто-то спал, кто-то просто разговаривал. В десять часов выключали свет, давалась команда «отбой».
ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ
Люди-киборги
Прошёл месяц, о побеге пришлось забыть. Ночью из казармы выйти незамеченным невозможно, на входе дежурный, днём и ночью за периметром зорко наблюдали часовые, а конкретно за друзьями следил командир, или вместо себя оставлял кого-то из солдат. Этот эксперимент был строго засекречен, и утечка информации была недопустима. Не думали о побеге ребята и по другой причине. Здесь оказалось не так уж и плохо: пейнтбол два раза в неделю; учебные стрельбы; прыжки на тросе со стометровой вышки; на следующей неделе командир обещал прыжки с парашютом. Парень, которого закрыли в карцер в первый же день, вышел спустя три недели, и вёл себя заметно тише. Жёсткий режим сыграл свою роль, большинство ребят стало обращаться по уставу, хоть и нехотя. Те, кто были из последних отморозков, ежедневно проводили свободное время либо на кухне, моя посуду, либо в казарме, драя полы и туалеты. Правда они будто гордились своей несгибаемостью, хотя товарищи смотрели на них уже без малейшего уважения. Коле, Децелу, Кабану и Штырю после нескольких нарядов всё же пришлось смириться с тем, что они не в интернате, и нарушения не закончатся профилактической беседой. О том, зачем они здесь, друзья предпочли не думать, Штырю и вовсе уже становилось всё равно.
Вечером в казарме. Невысокий парнишка с гитарой, привезённой командиром, сидел на тумбочке в проходе меж кроватями и пел:
Лишь тот узнает, что такое воля,
Кто выл по-волчьи в четырёх стенах,
Кто, задыхаясь от душевной боли,
Узнал и понял, что такое страх,
Кто километры взад-вперёд отмерил,
Кто есть не мог, не мог ночами спать.
Лишь тот поймёт, запомнит и оценит,
Что значит в этой жизни слово мать.
(из песни Михаила Круга «Свобода»).
Эту песню они исполняли каждый вечер, с тех пор как командир дал им гитару.
В комнату вошёл командир.
– Опять? Вы что-нибудь другое знаете? – Сказал он, присев на койку.
– Так точно, товарищ командир, – ответил Коля, спрыгнув с кровати. – Вам в каком стиле? Рэп, рок?
– Лучше рок.
– Рок так рок, – развёл руками Коля.
Он подмигнул парнишке с гитарой и начал:
Солдат шёл по улице домой,
И увидел этих ребят.
Кто ваша мама…
(из песни Виктора Цоя «Мама – анархия»).
– Всё, стоп. Я знаю… – остановил командир.
– Тогда, может, рэпчик? – Усмехнувшись, спросил исполнитель.
– Пятнадцатый, ты дошутишься, – пригрозил командир Коле.
Форму ребята получали вместе, поэтому порядковые номера они получили поочерёдно: Штырь – 14; Коля – 15; Кабан – 16; Децел— 17.
Командир посмотрел на часы:
– Отбой. Завтра – важный день, – сказал он, поднявшись с кровати.
– Так чё за день, начальник? – Спросил Штырь, завалившись на койку.
– Меньше знаешь – крепче спишь, – ответил командир, как обычно отвечал на большинство вопросов.
Он вышел, и тут же погас свет.
Все тренировки отменили. Подростки ходили по территории, качались на тренажёрах.
В семь утра на базу прибыли несколько фургонов. Солдаты разгружали их, они переносили какие-то ящики в штаб. Командир говорил с двумя мужчинами, оба они были в белых костюмах с чёрным галстуком. Один из них – невысокий мужчина лет сорока пяти, лысый и в очках. Это был ученый, биолог, Константин Юрьевич Свинцов. Работник химико-биологического исследовательского центра в Сколково.
Второй – худой парень лет двадцати пяти, Максим Сергеевич Панин, сотрудник физико-математического исследовательского центра в Сколково. Занимается разработкой новейших нанотехнологий.
– Ну, Анатолий Николаевич, – обратился биолог к командиру, – как успехи?
– Шпана, – коротко ответил командир.
– Ну, сегодня от этого не останется и следа, – сказал Панин, посмотрев на Штыря, который забрал у Децела кепку и стал убегать.
– Где медпункт? – Спросил биолог, достав из кабины фургона железный кейс чёрного цвета.
– Пройдёмте, – сказал командир и повёл их в медпункт.
Спустя полтора часа первая рота стояла в коридоре на первом этаже штаба.
Стены коридора были покрыты грубой штукатуркой. Бетонный пол был покрашен матовой тёмно-красной краской. По потолку тянулись кабели. На стыке стен и потолка горели лампы дневного света. Окон в коридорах не было, на правой стене – только двери, а левая была сплошной.
Подростки по шестеро спускались в подвал, когда их вызывал командир, через несколько минут свет начинал сильно моргать. Обратно они не выходили, по крайней мере, в эту дверь.
– С тринадцатого по восемнадцатый, – вызвал командир.
Ребята спускались с мостика на мостик по железным ступеням. Помещение было довольно большим. На бетонных стенах грязного цвета тускло светили лампы в пожелтевших плафонах. Всюду кабели провода и трубы.
Внизу располагались компьютеры и центральный блок, у которых возились Панин со Свинцовым.
– А где пацаны? – Спросил тринадцатый, белобрысый мальчишка 13 лет.
– Вышли.
– Мы не видели их, – сказал Штырь.
– Они вышли в ту дверь, – сказал командир, показывая на дверь запасного выхода.
Ребята немного нервничали – откуда им знать, что их товарищи вышли отсюда целыми, и вышли ли они вообще. Переживали они, конечно, не за товарищей, чёрт бы с ними, переживали они за себя.
– Сюда, – сказал командир подросткам, показывая на шесть кресел, похожих на те, что у стоматологов.
Ребята сели, Свинцов надел на них шапочки, подключённые к главному системному блоку. Он снова подошёл к Панину, который начал быстро стучать по клавиатуре. Ребята молча переглянулись между собой. Они уже поняли, что над ними обираются проводить эксперимент, но уже было поздно что либо делать. На креслах имелись ремни для фиксации, но сейчас они не были задействованы, видимо, из надежды на спокойствие и разумность испытуемых.
Биолог показал что-то пальцем на мониторе и пошёл к главному блоку. На задней части блока, где подсоединялись все провода, были ещё несколько кнопок и тумблеров.
Совершив некие манипуляции, он сказал: «Готово»
Панин кивнул головой, давая знать, что можно начинать.
– Поехали, – сказал биолог и откинув предохранительный колпачок, нажал кнопку.
Системный блок загудел, кресла приняли горизонтальное положение. Ребята смотрели в потолок в ожидании чего-то. И только Коля был спокойнее остальных, он даже не вцепился в края кресла, лишь постукивал по нему указательными пальцами.
Панин что-то быстро писал, стуча по клавиатуре. Биолог вполголоса что-то подсказывал физику.
Наконец свет начал сильно моргать, даже гас на мгновение, ребята мгновенно потеряли сознание.
– Я не совсем понял, что вы делаете? – Спросил командир, подойдя к учёным.
– Вам не говорили? – Удивлённо спросил Свинцов.
– Нет. Мне доложили только мою задачу, не объясняя её цель.
– Если говорить проще, – начал физик, – мы программируем мозг. Человека можно запрограммировать на выполнение каких-либо задач, загрузить или стереть воспоминания, принципы и убеждения, но человек – это не компьютер, он может сам себя распрограммировать, если очень этого захочет. Также с помощью такого программирования можно открыть некоторые способности. В экстремальной ситуации у человека открывается что-то вроде второго дыхания, откуда-то появляются сила и выносливость. Так вот, мы откроем этот резервный источник. Также мы повысим болевой порог, теперь они почти не будут чувствовать боль. Нет боли – нет страха. Удалять никакую информацию мы не будем, а вот кое-что загрузим… Знания средней школы, ну и старших классов. Солдатам они тоже пригодятся, правда, загрузить удаётся от 60 до 80 процентов, отличники по алгебре из них не выйдут.
– Не слишком много экспериментов? А то станут супер-людьми, будут править нами, – в шутку сказал командир.
– Не, в лаборатории проводили эксперименты, – успокоил биолог. – Да ещё, если всё же они распрограммируются, они потеряют некоторые способности. И сразу отвечу на вопрос: «почему дети», их мозг уже окреп и может выдержать эту нагрузку, но он ещё не до конца сформирован, над ним можно работать. А вот запрограмировать взрослого человека, как и обучить чему-то новому – гораздо сложнее.
Они немного помолчали, индикатор работы показывал: «выполнено 95%».
– И ещё, теперь это не дети, это машины для убийства, подчиняющиеся командиру, то есть Вам, но даже машина даёт сбой, а живой организм и вовсе не предсказуем. Оглядывайтесь почаще, – предупредил Панин.
– Командир, – сказал Свинцов, – я думал, вы в курсе всех планов, а Вы, извините за выражение, оказались пешкой, впрочем, как и мы. Видимо, правительство не хочет раскрывать истинных планов. Что ж, гаечному ключу не обязательно знать зачем, им крутят гайку. Мы только инструменты.
От услышанного командиру стало как-то не по себе. Он выполняет то, что сказали, не зная зачем.
Загрузка завершилась. Ребята открыли глаза.
– Вставайте, – сказал физик.
Подростки встали и, сняв с головы приборы, подошли к командиру.
Они не были похожи на прежних ребят. Каменные лица. Вместо детского блеска в глазах – холодный волчий взгляд, он не выражал ни страха, ни удивления, ни вопроса. В движениях появилась чёткость и уверенность. В них уснули жалость и сопереживание, уснули все чувства, мешающие убивать.
– Ждём дальнейших указаний, товарищ командир, – сказал Штырь, который раньше если и обращался по уставу, то говорил это с каким-то сарказмом.
– В медпункт, потом вольно. Выйдите через запасной выход, – сказал командир.
– Зачем в медпункт? – Спросил он у Свинцова.
– Я привёз один препарат, стимулирующий рост мышц. Через пару дней они качками станут, – сказал биолог. – А пока три дня – никаких тренировок, им и так тяжко будет. И усиленное питание восемь раз в день, распоряжение на кухне уже получено.
– Готово. Кто там следующий, – сказал Панин.
За три дня подростков буквально раздувало на глазах, но всё это сопровождалось сильной болью во всём теле. Некоторые даже ходили в медпункт за обезболивающим, это при том, что болевой порог у всех был повышен. Нетрудно представить, что испытывал бы обычный человек.
Спустя три дня от худых хилых подростков не осталось и следа. Строем перед командиром стояли накаченные парни.
