Читать книгу: «Мой Бийск, моя Сибирь. Роман – признание в любви. Книга 1», страница 2

6. Блинный или былинный? День

Незаметно подкралась Масленичная неделя – метель, снегири, блины, предчувствие весны, хотя морозы и не собирались отступать. Так же незаметно праздничные дни подобрались к последнему – заключительному, воскресному. Проводы Зимы – вот что это было. Телефон тоже как-то незаметно и тайно записал сигнал – Ира. Это означало, что в воскресный день надо пойти на Проводы Зимы. А когда Ира приглашает куда-то, можно не сомневаться – будет интересно! Ведь Ира – музыкант, она знает, где надо быть, а куда и смотреть не сто́ит.

Самая красивая в городе площадь названа странным именем – Площадь 9-го января. Конечно, 9-го января – день, записанный в анналах истории. Но всё-таки… Назвать площадь поминальной датой расстрела огромного числа людей – это как-то не совсем… Тем более что народ поименовал этот день Кровавым воскресением. По логике вещей, Площадь 9-го января должна быть мемориалом. Большевики прослыли людьми решительными и долго не утруждали себя раздумьями на неудобные темы. Ну, поминальная дата! Подумаешь! А мы будем на Площади 9-го января жить и веселиться. Со временем политические повороты, катаклизмы, революции и контрреволюции обкатали печальную дату до гладкости морского камешка – все неудобства, которые подсовывала память, стёрлись.

Давно выстроен на Площади 9-го января Дворец культуры. Спроси детей, да и взрослых, что такое 9-го января, скорее всего, скажут – последний день новогодних каникул (ну, или что-то подобное). Предлагаю остановиться именно на этом! Тогда для народного гуляния – Проводов Зимы – лучшего места и не найти!

А праздник состоялся и оказался похожим на многоцветное Солнечное Колесо, которое, если присмотреться, можно увидеть в каждом румяном блинчике или большом русском блине. Прикатилось Солнечное Колесо вместе с весёлым народом, с кучей нарядных детишек, воздушных шаров, с ансамблем тётушек-веселушек в цветастых полушалках во главе с добрым молодцем Петрушкой. И даже смирный пёс (про себя назвала его Кузей) пришёл с кем-то, и всё жался к людям, понимая, что здесь надо вести себя прилично. И понеслась древняя народная, но всё равно новая, задиристая да плясовая песня. Энергия Солнца слилась с энергией людей и выплеснулась музыкой, голосами, низовой метелью, которая тоже плясала, разбрасывая серебряные снежные юбки по сугробам. А над миром сияло солнце, и летели быстрые белые облака.

Нарядная кукла Весна, возвышаясь над праздником, танцевала вместе с метелью, поворачиваясь румяным лицом то в одну, то в другую сторону. И только бедняжка Зима, обряженная в домотканую сермягу, стояла неподвижно и печально среди шумного веселья. Я прониклась неутешным одиночеством сиротки Зимы. Мысленно посочувствовала ей. И то ли ветерок дунул, то ли показалось, но Зима вроде как махнула обрывком сермяжки в ответ.

– Что ж такое – нарядили, ни за что, ни про что, в плохонькое, да ещё и сжечь собираются!

– Будем считать, что сгорит не Зима, а тёмные силы, – успокоила Ира.

И всё-таки, как-то так получилось само собой – когда мы ушли погреться в фойе Дворца, именно в это время и было сожжено чучело Зимы. Вышли на свет божий, а Зимы уже и след простыл. Весна-красна красуется среди народа – пляшет с ветром в обнимку, направо-налево поворачивается. Вот так и произошло – пожалела я одинокую Зиму, и кто-то добрый отвёл глаза от огненной погибели сиротки. Да ещё был говорящий Знак. Одна из тётушек-веселушек, пробегая мимо, подарила нам по горсти маленьких румяных сушек – дескать, вот вам, от солнышка привет!

Возвращалась домой и думала – сколько бы противоречий ни приносила жизнь, а итог её – вот эти подарки от солнца, которые один человек вложил в ладонь другого – то есть, одна душа передала привет другой: «Держись! Земля – не место для печали. Земля – место для работы!»

И это правильно! Душа трудится и на празднике, тем более что славянские Проводы Зимы совпадают с православным Прощённым воскресением. Так что, простите, люди добрые! А Бог простит всех нас!

Бийск, Площадь 9-го января, 2015 г.

7. Первый городской частный музей и Таракай

Иногда нечто или некто подкидывают человеку подарки. Ну, наверное, за то, что этот гражданин или гражданка терпеливо живут и что-то пытаются делать, чтобы рядом умножалась гармония. Вот сегодня такой подарок пришёлся и мне ко двору.

От сотрудников первого частного музея в городе поступило приглашение на экскурсию. «Музей алтайского марала» – так называлась эта организация. Несколько человек – литераторов, и я вместе с ними, отправились на неприметную улочку, где хозяин музея облюбовал старинное купеческое кирпичное здание, отремонтировал его и превратил в музей.

Понятное дело, музей – это всегда интересно. Однако на этот раз там я и нашла тот самый подарок судьбы, который выпадает терпеливцам. Среди прочих экспонатов на стене висела картина. На ней летучими резными линиями с хирургической точностью был изображён шаман-алтаец во время камлания. Изо рта шамана вырывались языки пламени (или космической энергии). Позади клубились века и множественные иные миры. Похож был шаман на горного марала, танцующего на скалах. В одном образе слились воедино шаман – посредник между верхним и нижним мирами, и великий дух оленя. Что-то было написано мелким почерком на нижнем поле рисунка – слева и справа. Оказалось, это стихи, которыми художник всегда сопровождал свои картины.

Занялась поиском в СМИ биографии мастера. Нескоро, но выяснилось, что художник Николай Чепоков – странник. Ни кола, ни двора у него – только вечная дорога. Вот как он сам рассказывал о себе: «Я просто бродяга. Иду себе и иду. Палатка – это тяжесть. У меня был кусок целлофана. Его скомкал, в сумку положил – он лёгкий и места мало занимает. И потом, я же среди бичей жил и живу. Там просто что-то подобное сразу «подрезается». Так что я просто-напросто ложился у костра, целлофаном укрывался и спал. А разжигал костёр я вот этими своими работами, потому что бумага-то уже была испорчена! Я берёг только чистую бумагу, в целлофан заворачивал, чтобы не намокла. А когда на ней нарисуешь, зачем её хранить? Но в 2001 году я с удивлением узнал, что кому-то мои картинки могут быть интересны. На Телецком озере живёт такой известный там художник и резчик по дереву Пилипчук. Он увидел мои работы и сразу купил три картинки, аж, по 50 рублей. Я так обалдел! Потом подумал: «Ну, художник решил художника поддержать». А через неделю к нему приехали из Москвы друзья. Он меня вызвал и говорит: «У тебя работы есть?» – «Есть!». И его друзья тоже купили. Я их сразу прогулял весело. А через некоторое время приехал в Новосибирск».

Далее была описана обычная история двадцать первого века: «Некий господин, новосибирский галерист, предложил скупить у Чепокова работы по символической цене – все, что были у него на тот момент, устроить ему выставку в Швейцарии. Затем работы продать, а выручку поделить пополам. Не надо объяснять, что ни работ, ни денег Николай больше не увидел. Хотя о выставке слышал. Она состоялась в Берне, потом перекочевала в Австрию. Там её увидела горно-алтайская правительственная делегация.

Потом, уже дома, они разыскали Николая, познакомились даже, пообещали, что несколько его работ будут экспонироваться в ООН. На этом всё. Николай ушёл бродить».

Я представила себе – где-то по неведомым дорогам в горах всё ещё странствует художник Николай Чепоков, который подписывает свои картины именем Таракай. И никто не знает, где в эту минуту спит гений, прикрывшись куском целлофана. Где и кому оставил он свои «картинки», думая, что вот так, как он, рисовать умеет каждый. Мы не знаем, по каким тропам сейчас бродит Николай Чепоков. Зато потомки будут создавать музеи его имени, пытаться вызволить из-за рубежа ушедшие туда картины самородного гения. И каждая из этих картин будет стоить миллионы долларов. Я была уверена в этом, ибо даже в одном увиденном рисунке была проставлена печать веков.

Ещё задумалась о том, почему Таракай живёт отдельно от мира, не хочет ни с кем иметь постоянных «завязок». Общение с бомжами – это условность. Среди племени бродяг никто никому не нужен и ничем не обязан. Свобода друг от друга, свобода от жизни, свобода от смерти. Если человек один на один с природой – он для всех других не существует. Его жизнь не оставляет следа. Смерть – тоже. Но бродяги не чувствуют себя одинокими. Почему? Потому что живут наедине с Богом. Или с чёртом. Кто как.

Таракай – творец, посланец Бога на этой земле. Имеющий общение с Богом никогда не предпочтёт человека в собеседники. Представьте себе академика, который тратит время на беседы с бактерией. Примерно такая иерархия. Но всё это никак не проявляется на уровне сознания. Таракай, в обычном понимании, взрослый ребёнок, которого ведёт интуиция, а не сознание. Ангел ведёт.

Знаю, что многие не согласятся с моими размышлениями. Большинству покажется смешным сравнение Таракая с академиком, а всех прочих – с бактериями. Но согласия и не требуется – это всего лишь мой внутренний монолог, речь, обращённая к себе.

Бийск, улица Иркутская, 26. 2014 г.

8. Бийск после наводнения

В середине мая 2014 года астрономы обнаружили космический объект, приближающийся к нашей планете – 325-метровый астероид HQ124, получивший название «Антихрист». Его размеры и масса в десять раз превышали параметры Челябинского метеорита, упавшего в районе озера Чебаркуль пятнадцатого февраля 2013 года. Восьмого июня «Антихрист» должен был пролететь всего в миллионе километров от Земли.

За неделю до сближения астероида с планетой началось катастрофическое наводнение в Сибири и на Алтае. Длительный период проливных дождей привёл к невиданному повышению уровня рек – старожилы не могли вспомнить ничего подобного. Майские ливни сделали своё дело. Снежные запасы гор вместе с дождями спустились в долины рек. Вода поднималась поминутно. За четыре дня в начале июня уровень её достиг семиметровой отметки над нулём. Вершины Алтая сбросили миллионы тонн водяного груза на сёла, дороги, мосты и города.

Рушились дома, гибли люди и животные. Ледяной поток легко, словно играючи, поглощал всё, что мог – смывал берега рек, съедал дороги, стада коров, деревья, машины. Вода захватывала всё новые пространства. Тысячи людей остались без электричества. Некоторые сёла полностью ушли под воду.

Энергия человеческого сообщества не выдерживала никакого сравнения с хищной силой Природы. МЧС и добровольцы делали всё, что могли. Но стихия – это стихия. Многие моментально лишились всего, что было нажито за долгие годы. Сотни людей остались без крыши над головой.

Очевидцы рассказывали, как едва успевали поднять немногое из имущества на чердаки домов. Одна женщина собралась затащить на крышу собаку – огромного «кавказца». Едва прицепила ему на грудь крепление с поводком, чтобы помочь животному взобраться наверх, как хлынул мощный поток ледяной воды. Пёс уцепился зубами за выступ ограды и отчаянно сопротивлялся смертельной силе. Когда женщина всё же сумела ему помочь и затащила на крышу, пёс плакал человеческими слезами и обнимал хозяйку. Плакали вместе.

Спасателей не хватало на всю территорию беды, и люди спасали друг друга, как могли. Не меньший шок пришлось испытать и после того, как вода ушла. Катастрофические разрушения, грязь, горы мусора, запах гниющих трупов животных. Страшен лик апокалипсиса! Астероид «Антихрист», пролетев мимо, лишь краем своей погибельной мощи дохнул в сторону нашей маленькой планеты, но всё же сделал своё чёрное дело – принёс горе, разрушения и смерть.

Несколько дней наводнения обернулись многими месяцами или даже годами труда. Сколько потерь досталось каждому, кто попал под гигантскую длань Матушки – Природы! А горе тех, кто потерял родственников! Смириться с гибелью жилища или животных – тоже почти немыслимо. Хрупкое живое создание легко сломать. Легко отнять у него всё. Приречные улицы, подтопленные стихией, спешно перекрыли новодельными дамбами. Маршруты автобусов превратились в запутанные зигзагообразные лабиринты. Всё автомобильное воинство полюбило стоять в пробках. Но город продолжал жить.

 
То ливни бьют, то жарит солнцебог.
Кержацкий град лежит в торговой коме.
И каждый, кто до нитки не промок,
Люля-кебабом млеет на пароме.
По берегам ристалища осок,
Русалка завораживает лето.
И всякий обыватель, если б мог,
Завлёк её блесной или конфетой.
Хрусталит во́ды август золотой,
и уходить не хочет наводненье.
Кержацкий город славен простотой
Неве/денья, незнания сомненья.
Торговых улиц хитрый коготок
Вонзает в глаз соцветия рекламы.
Шатёр цветной – услужливый лоток,
Сто пятый клон – дацан святого ламы.
Здесь всё – товар, китайский божий дар —
От разномастных тканей до булавки.
Носки, перчатки – символ брачных пар,
С портретом Пу ночные камилавки.
Китайский лама всем душевно рад,
Кержацкий говор выучил отменно
Торговый град, почти наукоград,
Ну, или станет оным непременно.
 

Бийск, 2014 г., июнь – июль.

9. Я пыталась уехать

Действительно, я пыталась уехать из Бийска, и мне это удалось. Но покинуть Мой город, его невидимые параллельные миры… вот этого сделать не получилось.

 
Я пыталась уехать,
забыть навсегда
этот город и говор сибирский.
Но во сне
я опять возвращалась сюда
и бродила по улочкам бийским.
Знойный ветер
в прозрачную злую теплынь
чуть колышет
простынные флаги.
Снова в диких кварталах
бушует полынь —
узнаю этот запах весёлой отваги.
Невозвратно и странно
мне помнить дано
эту горькую ауру
бийского лета.
Я пыталась уехать когда-то давно.
Только было ли,
было ли это…
 

Самара – Бийск, 1999–2001 г.

10. Лимонный, с малиновой нотой

Где бы я ни была, всегда Мой город жил своим порядком в глубинах океана Времени – в моём сознании.

 
Лимонный с малиновой нотой
над городом вечер повис.
Поёт и печалится кто-то
о девочке Флёрдерис.
 
 
И кажется – что нам парижи,
своей бы дождаться зари,
но всё же милее и ближе
собор Нотр-Дам де Пари,
 
 
чужая залётная мода,
французский рисунок крыльца.
Скупая слеза Квазимодо
мещанские плавит сердца.
 
 
В предвечных просторах затерян
неведомый крошечный Бийск,
поющий с беспечностью зверя
о маленькой Флёрдерис.
 

Бийск, пер. Фомченко. 2004 г.

11. Когда-то, в молодёжном городке

Где только ни довелось мне жить в моём городе! Двенадцать переездов – вот моё путешествие в параллельных неэвклидовых мирах Бийска. Сейчас понимаю, почему это происходило – на мне тайно была проставлена печать дочери «врага народа», ведь мой отец в 1941 году оказался в германском плену. Разоружённый командиром полк был отведён в немецкий тыл и сдан в плен. Весь полк! Далее – транспортировка в товарняке во Франкфурт-на-Майне и распределение в немецкие хозяйства в качестве рабов.

Отец вместе с другом (оба родом из села Песчаное Смоленского района на Алтае) бежали в надежде вернуться к линии фронта, но были схвачены, зверски избиты и отправлены вглубь Германии, в концлагерь для нарушителей Флёсенберг на границе с Чехословакией, славившийся сверхжестоким режимом содержания пленных. Далее – четыре года на баланде и тяжелейших работах в горах – корчёвка пней и разработка каменных карьеров.

В 1945 году во время ликвидации пленных немецким конвоем отец чудом остался жив – его просто не успели расстрелять, потому что территория концлагеря была захвачена союзными войсками США. Далее освобожденных пленных передали советскому командованию и транспортировали сначала на Украину, потом на Беломорканал, где мой отец работал на стройке века ещё два года.

По прибытии домой весил сорок килограммов, но молодость победила. Отец выжил и восстановился. Закончил педагогическое училище в Горно-Алтайске и проработал сорок лет учителем в родном Смоленском районе – в Солоновской средней школе.

Но я и подумать не могла, что мне, моим братьям и моему сыну придётся всю жизнь нести печать гулага – нет, не того – немецкого, а своего – советского, который никогда не разжимает челюстей. Мне и моим братьям, моему сыну просто не давали жить. Я выжила. А братья и сын – не сумели.

Двенадцать переездов. Один из них – в Молодёжный городок, красивейший квартал Бийска, где мой дом стоял на берегу реки, над самой водой.

 
Мой дом, висящий над водой,
большой водой от Беловодья,
прогрет насквозь дневной звездой.
 
 
И лето бегает по сходням,
и воду трогает ногой.
 
 
И кто-то юный и нагой
плывёт из Прошлого в Сегодня.
 
 
А в настоящем он – старик.
Его пугает половодье,
и зов святой из Беловодья
ему напоминает крик —
 
 
тот властный крик,
тот зов бессонный,
что Душам слышится к концу,
и словно в замкнутом кессоне,
блуждает мукой по лицу.
 

Бийск, пос. Молодёжный. 1993–1996 г.

12. Улица Льва Толстого

Наконец, я добралась до старого центра города – на улицу графа Льва Толстого. Что привело меня сюда – в район бывших купеческих особняков и мещанских дворов? Дело простое – сотрудница отдела культуры попутно привезла из Москвы альманах «Академия поэзии», в котором по рекомендации редколлегии нашего журнала были опубликованы молодые поэты Бийска. Оставалось только найти то здание, где в последнее время обитала «культура».

Адрес был известен, но, мысленно пытаясь представить себе, где именно должен находиться искомый отдел, я никак не могла сориентироваться. По номеру дома выходило, что это должен быть заброшенный Фирсовский пассаж – бывший купеческий магазин с высоченными потолками, огромными окнами и кованым кружевным шпилем на куполообразном фронтоне крыши.

– Странно! – думалось мне. – В этом караван-сарае давно выбиты стёкла, растащено всё, что можно и нельзя, проёмы окон разваливаются, внутри висят портьеры паутин. В тёмных глубинах обитают бесстрашные голуби и, наверное, привидения. Где же там место отделу культуры?

Продвигаясь в нужную сторону, убедилась, что указанный в записке номер дома принадлежит именно тому самому Фирсовскому особняку, вернее его руинам.

– Кажется, надо мной подшутили! – огорчилась я и уже собралась повернуть в сторону автобусной остановки. Но взгляд вдруг упёрся в маленькую кованую дверцу с красной вывеской наверху, где золотыми буквами было написано… Что бы вы подумали, друзья мои? Да – да – Управление культуры.

Открыла дверцу с современным запорным механизмом, который плавно и бесшумно автоматически прихлопнул створки после того, как я вошла. Направо в боковом коридоре сидел охранник.

– Подскажите, пожалуйста, отдел культуры, это куда?

Охранник молча указал наверх. На второй этаж вела неправдоподобно широкая мраморная лестница с фигурными стойками, державшими витые розовато-золотистые перила. Спокойный размах и великолепие бывшей купеческой жизни до сих пор хранила эта старинная лестница. Лепные высокие потолки, тишина большого здания, в котором стены не пропускают звуков улицы, длинные широкие коридоры, открывшиеся взгляду направо и налево, величественные двери многочисленных комнат – всё это поражало глаз и сознание, всё ещё державшее в себе внешний вид руин обезображенного первого этажа. Оказывается, высоко над развалинами почти прежним ухоженным порядком жил второй этаж, не видимый с улицы.

– Вот это да! – мысленно сказала я себе. – Здесь точно должны жить привидения.

И, действительно, вдали, в глубине коридора мелькнула полупрозрачная тень – женская фигура в серебристых шелках. И ничего удивительного, друзья мои – просто надо уметь видеть и слышать время.

Забрала упаковку с альманахом, спустилась вниз, вышла наружу, всё ещё находясь под впечатлением увиденного. Тишина, осенний шорох листьев, безлюдье – улица Льва Толстого давно уже потеряла роль центра города. Центр ушёл в сторону новостроек, а здесь поселилась степенная, непритязательная периферия.

Вдалеке, возле памятника Петру и Февронье, фотограф снимал молодых в свадебных нарядах. Несколько человек стояли по сторонам, наблюдая за праздничным действом. Рядом, на тротуаре, глянцево блестел тонированными стёклами чёрный Лэндкруизер. Белое платье невесты и кружевная фата странно, как-то неуютно, смотрелись на фоне почти чёрного бронзового памятника. Серое низкое небо, руины заброшенных домов.

Поразило чувство нереальности происходящего – как будто всё окружающее принадлежало мрачной компьютерной игре, в которой человеку отведена роль механической игрушки, робота. Почему возникло это мимолётное чувство? Может быть, потому, что памятник святых Петра и Февроньи оказался рядом с чёрной здоровенной машиной, которая к святости, любви и семейной жизни не имела никакого отношения. Может быть от летучих мыслей, родившихся нечаянно.

Всё же лучше быть романтиком, идеалистом и, надеясь на свои силы, действовать, а не предаваться унынию. Люди пытаются жить, создавать семьи, рожать детей.

Только реальное дело способно сбирать идеи и людей. Без движения (внутреннего и внешнего) человек не получает никаких сигналов от мира. Только деятельность человека вызывает сопротивление среды, а значит – необходимость взаимодействия, совместной работы или борьбы. Это Закон природы: есть действие, значит, есть и противодействие. Действующему человеку всегда интересно жить, где бы он ни находился. В России всякому действию моментально возникает непропорционально сильное противодействие. Казалось бы, это плохо. Но с другой стороны, это пробуждает мысль, заставляет искать ходы и выходы. Жизнь в России похожа на сложную шахматную партию. Как только человек сделал шаг, как только начал движение – и всё! Он обязан будет играть. Ну, если у него с логикой всё в порядке. Человеку действующему некогда размениваться на пустые эмоции, типа ненависти к кому-либо… Всё-таки история – это имена, а не события сами по себе. Но отпечаток фантомной сиюминутной картины, чувство бессмысленности бытия, зацепились где-то внутри.

 
В городе этом,
По самые окна заваленном листьями,
Люди, как мыши, шуршат
Непотребными мыслями.
Бабочка жёлтая странно сквозит в листопаде,
Кратким обманным теплом уносимая в ад.
Славные тёти и столь же бомжистые дяди
Лезут бутылки сбирать в городской палисад.
Осень. Октябрь. Обнажилась разруха-старуха —
Грозно грызёт, догрызает старинный пассаж.
Выбиты окна. В провалах печально и глухо
Воет сквозняк да гуляет купеческий страж.
В доме разрушенном есть неприметные двери —
Вход на второй, сохранившийся чудом этаж.
Там, под высокими сводами ангелы-звери
Эры купеческой помнят былой эпатаж.
Помнят обеды и танцы, девичьи фигуры,
А по утрам колокольный серебряный звон.
Нынче этаж называют отделом культуры —
Глупая шутка купеческих новых времён.
Было бы, впрочем, наивно
Искать здесь чего-то иного —
В схроне руин
На разрушенной улице
Графа Толстого.
 

Бийск, улица Льва Толстого, осень 2014 г.