Читать книгу: «Во времена перемен», страница 11
После этого будущие хирурги в количестве 30ти человек собрались у меня дома. Помечтали, почитали стихи, попели песни, повспоминали прошедший год, отметили самый первый этап становления в специальности. Потом начались госэкзамены. Их было 7. На этот период снова собралась наша первая группа, которая проучилась вместе 5 лет. Было очень удобно готовиться, т.к. оказались вместе ребята, уже поработавшие в разных специальностях.
Наступил последний экзамен. Надо отметить, что мы никогда не расходились даже после обычных зачетов, пока не сдадут все. И в этот последний раз дождались, прослушали оценки, помахали ручкой и пошли по домам. Я добралась до дивана и взяла в руки подогретый электрический утюг (главный физиотерапевтический прибор Семена Юлиановича), с помощью которого решила полечиться от сильной боли в ногах на нервной почве. Сказалось месячное напряжение.
В это время в окне промелькнула голова нашей доброй знакомой. Она несла букет белых роз. Надо вспомнить, что в то время из цветов в Перми можно было найти разве что охапку полевых ромашек. Откуда она выкопала это чудо, до сих пор не знаю. Это было первое поздравление. Потом мне вручили вазу из чешского стекла от старших коллег из диспансера, где работала бухгалтером наша любимая соседка тетя Клава Глушкова. Не успела я поставить цветы в вазу, как за окном мелькнула голова Кати Казаковой. Она вошла со словами: «а что это мы разошлись-то в такой день?». Не прошло и двух минут, как в дверь постучали, и появилась с теми же вопросом Галя Мещерякова. А там подтянулась и остальная женская половина группы. Только вечером я вспомнила про остывший утюг. Так и остался в памяти светлый летний день, заполненный дружбой и доброй надеждой. А мама в качестве поздравления с красным дипломом мне сказала: «ну а как же иначе?» Эту фразу я и так слышала постоянно при любом свершении от всех в небольших вариациях: в школе – «ты обязана получить золотую медаль, поддержать честь школы», в другие времена – «а другого мы и не ожидали». Может, кто-нибудь скажет, почему от меня всегда «ожидали», а я была обязана или должна?
Окончание института осталось у моих однокурсников знаковой датой. В первый раз мы собрались через 10 лет. Начало июня 1963 года выдалось очень холодным. Когда мы поехали на пароходе, пошел снег. Вылазка на природу не удалась. На фото все в пальто. Следующую встречу организовали на 20-летие и поняли, что надо собираться чаще. С этого времени оргкомитет работал каждые 5 лет. Привожу подлинник документа, оставшегося в протоколе и отражающего все остальные встречи.
ВСТРЕЧА «1953», 20-летие 1973 год.
Доклад В.В.Плешкова
Многоуважаемый председатель!
Многоуважаемые члены Совета!
Многоуважаемые гости!
Так обычно в этом зале при защите диссертации на ученом совете Пермского медицинского института с этой трибуны выступают диссертанты, раскланиваясь перед всеми присутствующими.
Я не ожидаю, что мне присудят какое-нибудь звание за сегодняшнее сообщение, но смею вас заверить, что разработка поступивших от вас анкет стоит некоторых кандидатских диссертаций. Итак, многоуважаемые коллеги!
Тема нашего исследования: «Образ врача выпуска 1953 года».
Использованные материалы: 2кг 830г бумаги.
Методики исследования: 148 анкет из 25ти вопросов, составленных по законам социологического обследования.
Основные трудности возникли потому, что только 16 чел использовали в анкете свою настоящую фамилию, а остальные скрылись под чужими, причем двое сумели изменить ее дважды.
После разделения поступивших анкет по группам нами установлено, что активность в их заполнении и присутствие на данной встрече неравнозначны. Есть группы, приславшие по 1 – 2 анкеты, а есть – по 12. Учитывая эти показатели, оргкомитет присуждает ВЫМПЕЛ группе 19, староста Вера Калашникова.
Переходим к анализу цифровых данных.
С большой долей вероятности нами установлено, что к настоящему времени 8 чел. перешагнули порог пятидесятилетия, а 6 готовятся отметить его осенью нынешнего года.
Всем остальным, согласно анкете, оказалось больше 20ти лет.
И в сегодняшний день нашего общего двадцатилетия мы просим подняться сюда Нурислама Нургалиевича Хафизова, и как в любом порядочном парламенте, провозглашаем его СТАРЕЙШИНОЙ КУРСА.
Несмотря на зрелый возраст анкетируемых, многие из них помнят не только дни недели, когда они родились, но и время рождения, чем подтверждают появившееся за последнее время мнение, что плод во чреве матери так же мыслит, как и некоторые в зрелом возрасте. При этом мыслит конкретно с учетом окружающей обстановки. Так, Батаровская утверждает, что во время ее рождения «был мороз» и ей «очень хотелось обратно».
Результаты расселения выпускников 1953 года показали, что ими освоены территории десяти союзных, пяти автономных республик, 43х областей и краев. Поездив по стране и области, более 100 выпускников поселились в Перми и городах Пермской области, и лишь единицы остались в сельской местности. Мы просим пройти сюда доктора, двадцать лет работавшего на одном месте в селе Кочево Коми-Пермяцкого округа, Владимира Дементьева, который получает ПРИЗ за верность сельскому здравоохранению.
Прочно обосновались наши выпускники в Кировской, Свердловской, Московской и других областях. Поселок на Севере Мурманской области и совхоз Алтайского края, Воркута и Катта–Курган под Самаркандом, Николаевск-на Амуре и Калининград на Балтике, Сыктывкар и Ереван – такова география врача 1953года.
И сегодня мы приветствуем наших самых дальних, но очень близких товарищей, и просим пройти их сюда:
С ДАЛЬНЕГО ВОСТОКА – Катю Казакову, Веру Лазареву,
ИЗ ТУРКМЕНИИ – Лёву Гувву
С КРАЙНЕГО СЕВЕРА – Витю Киселева,
ИЗ РИГИ – Римму Липину,
Из КАЛИНИНГРАДА – Раю Курьякову.
(Всем вручены сувениры – самолеты)
Дальнейший анализ анкетных данных выявил несколько закономерностей в работе наших однокурсников. Закончилось время, когда часто меняли места работы и жительства. Так было только в первое десятилетие после окончания института. За прошедшие 2 – 3 года единицы поменяли работу. У остальных проявилась оседлость. Правда, этого не скажешь о должностях, которые продолжают меняться. Характерен переход на лечебную работу с административных должностей.
Так, если еще 10 лет назад более 50ти наших коллег работали заведующими рай-, горздравотделами, главными врачами больниц и санэпидстанций, то сейчас преобладают должности заведующих отделениями, заместителей главных врачей по лечебной работе, зав. лабораториями и кабинетами. Администраторами остались не более 20 чел. Как выразился в анкете один главный врач, «начну-ка я лучше лечить».
Наряду с большой лечебной мы ведем и большую общественную работу. Только в двух анкетах отмечено отсутствие общественных поручений. А каких только общественных должностей не занимают наши выпускники! Более 25 чел. – депутаты различные советов, столько же работают в профсоюзных комитетах, в партийных бюро, в различных комиссиях. Есть среди нас председатели общества «Знание» и товарищеского суда, члены комитетов народного контроля и НОТ, генеральные секретари научных обществ и члены комитетов защиты мира.
Растут ряды ассистентов, доцентов, появились профессора. В участковых терапевтах ходят только 2 наших выпускников. Более 50% врачей имеют первую и высшую категорию. Но по-прежнему звучит в отдельных анкетах неудовлетворенность. Заведующая детским отделением мечтает о должности участкового врача, главный врач СЭС – о должности рядового, ассистенты хотят стать субординаторами, и только некоторые из них – академиками.
Растет число научных работ, печатных и непечатных. Самым плодовитым на работы оказался профессор Л.А.Тарасов, который вполне заслужил ПРИЗ за печатное и непечатное слово. Разнообразна тематика научных статей, но оргкомитет считает, что наиболее актуальная тема разработана Володей Меркушевым, который награждается СПЕЦИАЛЬНЫМ ПРИЗОМ за подготовленную к печати работу «О нарушении сна у новоселов Крайнего Севера».
Анализируя полученные за 20 лет награды, следует отметить, что кроме орденов и медалей, которые имеет 60% наших врачей, мы видим в своих рядах и звание заслуженных врачей, отличников здравоохранения, а полученных грамот хватило бы, чтобы украсить одну из стен этой аудитории. Мы имеем в своих рядах почетного донора Гребенкину, активистов Красного Креста и даже отличника ГО Блинову. Двое наших сокурсников – Р.Черствилова и Э.Хазан, имеют медали ВДНХ, а И. Дранишникова сумела получить почетную грамоту за 1е место по стрельбе из огнестрельного оружия. Можно не говорить о сотнях благодарностей, которые к тому же в 3х случаях сопровождались денежной премией. Администрация учреждений настолько благодарна нашим коллегам, что приказом № 26 от 06.03.72. по больнице № 14 г. Уфы в день 8 марта объявила благодарность и наградила денежной премией Хафизова Нурислама Нургалиевича (ай, да старейшина курса!).
После 20 лет работы в здравоохранении, естественно, большинство считает любимой профессией только свою, врачебную, но некоторые сохранили симпатии и к другим специальностям. Так, многие любят профессию учителя, артиста, шофера, портнихи и парикмахера, даже геолога. Есть и мечта о более редких занятиях, таких как бакенщика (Палатова), продавца духов (Русских), кулинара-шоколадницы (Шандинцева), а Шильникова мечтает о профессии бухгалтера, дабы учитывать зарплату мужа.
Основная масса наших сокурсников пребывает в браке, причем число разводов составляет менее 2%. Завидно и постоянство – по 2 или 3 раза замуж выходили лишь двое.
Курс дал путевку в совместную жизнь 10 парам, а из 23х жен у наших мужчин 19 являются врачами, а 4 – учителями. Других профессий своим женам наши мужчины не нашли. У женщин нашего курса более богатая фантазия, так как кроме врачей (20% замужних), наши дамы полюбили 29 инженеров, 8 военных, 6 педагогов, 2 юристов, и по одному архитектору, журналисту, администратору и директору завода. О мире и любви в семьях говорят ласковые эпитеты в анкетах, приведенные в ответ на вопрос о характере мужей: терпимый, спокойный, покладистый, отличный, изумрудный, робкий, упрямый, ангельский, укротимый, сварливый и т.д. Мужчины не оценивают характер своих жен иначе, чем отличный, доброжелательный, ангельский. Очевидно, отсюда идут ответы на следующий вопрос – о выговорах.
На работе выговора бывали не более 1 – 2х раз, а у проф. Тарасова были только благодарности, а вот домашним выговорам подсчет произвести не удалось из-за некорректности ответов, которые сводятся в основном к следующим формулировкам: «ежедневно», «1000,1000,1000», «дела житейские», «не учесть», «недостаточно». Встречаются и более конкретные фразы, вроде «кругом благодать», «дома – сплошные благодарности», или как выразилась И.Калашникова, «с хорошей женой и мужу хорошо».
Подтверждая общесоюзную статистику, 45% выпускников нашего курса имеют по одному ребенку и 54% – по два ребенка. Иметь трех детей решились единицы, и тем большая честь нашей Зое Волковой и ПРИЗ за то, что подарила нашему курсу 3го и самого молодого сына в 1971 году. Пример, достойный подражания. Однако среди нас еще более мужественная женщина, которая отважилась в 40 лет родить первого ребенка. Вера Калашникова (Рассадина) вполне заслуживает МЕДАЛИ «ЗА МУЖЕСТВО В ЗАМУЖЕСТВЕ».
Дети наши учатся в институтах, школах, техникумах, живут как все дети, увлекаются спортом, хоккеем, музыкой и техникой, но любимым их увлечением, как заявил Коля Сушин, «является тренировка нервов у своих родителей». Появляются и внуки, число которых уже перевалило за 10. Но и в поколениях живет дружба и солидарность наших сокурсников. Так, внучка Кима Гейхмана принята руками Тамары Панченко-Мульменко.
Растут люди, улучшаются их благосостояние и бытовые условия. Основная масса наших товарищей живет в 3х и 2х-комнатных квартирах со всеми удобствами, а часть и с раздельным санузлом и ванной. Квартиры наших сокурсников на 2м и 3м этажах, реже на 4м и 1м, и лишь Коблова и Русских сумели подняться до 9го этажа. Отдельные наши товарищи продолжают жить в деревянных домах, правда, имея по 40 – 50 кв. м на 3х человек. Частные дома становятся редкостью, однако непрерывно растет число домовладельцев-дачников, маскирующихся под мичуринцев. Во всяком случае, теперь каждая группа имеет возможность собраться на даче у своего товарища, а если к этому добавить количество личных автомашин, на которых может одновременно прокатиться половина здесь присутствующих, и добавить к ним 8 мотоциклов с колясками, и просто колясок, то зримо встанет материальный уровень наших сокурсников. Появляется цветной телевизор в квартирах, моторные лодки на берегах рек, но живут в наших дворах две коровы, 18 собак и 14 кошек. В ожидании лучших времен у 3х товарищей уже есть гаражи без машин, а 12 «Москвичей» и «Жигулей» стоят на улице.
Все материальные блага даются собственным тяжким трудом, и, очевидно, этим объясняется тот факт, что у 15% наших сокурсников остался прежним объем живота, чему способствовало затягивание поясов при покупке дач и машин. В среднем, вес женщин нашего курса увеличился на 12 кг, а мужчин – на 7кг. Рост увеличился лишь у двух, уменьшился у одного. Вес тела, как сообщают в анкетах, увеличивался в основном «не за счет мозга». По заявлению Клягиной (Курочкиной) «извилины мозга переместились на лицо». Характерной чертой нашего выпускника является сохранность зубов. Лишь 17 чел. отметили наличие вставных. В отдельных случаях, как об этом сообщила Шильникова, вставление зубов задерживается ввиду того, что золото дорожает быстрее, чем повышается врачебная зарплата.
Что касается седых волос, то появлялись они чаще всего после вступления в брак, и лишь у Мещеряковой (Ушаковой) седые волосы появились при составлении ответов на нашу анкету.
Ко времени этого праздника наш курс «занял ключевые позиции в пермском здравоохранении»: глава Облздравотдела (Голдобин), его заместитель (Амзаева), проректор института по науке (Каплин), главный акушер-гинеколог горздравотдела (Мульменко), главный педиатр облздравотдела (Лонина), 5 докторов наук.
И в то же время, на вопрос о мечте чаще всего появляются ответы: «уйти из главных врачей (заведующих отделениями, лабораториями, отделами и т.п.) на рядовые должности, «просто лечить больных». Не бездельничать, а именно заниматься конкретным делом.
Так обстоят дела нашего курса на настоящий момент.
Оргкомитет поздравляет всех с нашим праздником и желает всем здоровья и радости от встречи.
Вот такие доклады Плешков делал каждые 5 лет на наших традиционных сборах. Их было 8. На 45 и 50-летии Вени уже не было с нами.
Что бросается в глаза в последующих «отчетах»? Стремление побыть на торжестве, вспомнить друзей, сказать, что это было лучшее время в жизни, вернуться в юность, посидеть в своей группе, вспомнить преподавателей, получить зарядку на дальнейшую жизнь. Ребята рассказывали, что в вагоне, доставлявшем наших однокурсников на двадцатилетие из Москвы, всю ночь не спали, потому что встретились уже там, не сговариваясь, и москвичи, и проезжавшие с пересадкой. Их оказалось полвагона. Праздник начался в поезде и продолжался, как и в следующие встречи, три дня: торжественное заседание обязательно в аудитории, банкет; поездка на пароходе, сбор у старосты группы; третий день – прогулка по городу, прощание.
С течением времени прогрессировали наши потери. У половины погибших диагностирован инсульт, у четверти – рак. Лишения в молодости переносятся легче, но они все равно настигают нас потом.
Ординатура
После субординатуры четырех из нас оставили в клинике. Трех в качестве лечащих врачей и меня в ординатуре. Двое вскоре ушли по семейным обстоятельствам, остались мы с Голдобиным. Мы были уже «хирургоидами», нас можно было поставить первыми ассистентами на операции, поручить сделать обход, доверить всю медицинскую документацию. Диапазон оперативных вмешательств постепенно увеличивался. Развивались ортопедия и травматология. С.Ю.Минкин, М.С.Знаменский и З.С.Ваврешук помогали нам в освоении азов премудрости.
Будет не совсем понятно, какие это были премудрости, если не вспомнить об уровне хирургии в то время. Из методов обследования имелись анализ крови, взятой из пальца путем укола и отсасывания ртом лаборанта через трубочку-бюретку; анализ мочи (общий). Из биохимии – билирубин, холестерин и сахар. Все анализы нас учили делать самостоятельно. Никому в голову не приходило надеть для этой цели перчатки, тем более что их часто вообще не было, и оперировали иногда голыми руками. Это было лучше, чем в перчатках восьмого номера, когда непонятно, что вяжешь, нитку или резиновый палец, но хуже, чем в хороших перчатках, потому что кровь налипала на пальцы, и они теряли тонкую чувствительность. Чтобы можно было заниматься наукой, С.Ю. «отдал насовсем» в клиническую лабораторию нашего кафедрального лаборанта Веру Сергеевну.
Из неинвазивных методов был рентгеновский аппарат в темной комнате. Чтобы разглядеть экран, надо было посидеть в темноте 20 минут. Снимки проявляли и закрепляли по полчаса, при холодной воде и дольше. И это все. Первым контрастом в урологии был сергозин. Кто-то рассказал нам его историю. Во время революции матросики в Питере пытались поставить к стенке лейб-медика царской фамилии профессора Военно-медицинской академии С.П.Федорова. Спас его Серго Орджоникидзе, который знал, кто такой Федоров. Много лет спустя академик вспомнил это и назвал только что синтезированный контраст именем Серго и его жены Зинаиды. Похоже на анекдот, но весьма близкий к истине.
Первый контраст для исследования легких и печени появился у нас в клинике в конце 50х. Это был жирорастворимый йодолипол, который очень долго оставался в организме и давал плотную тень, на фоне которой плохо было видно содержимое. Особенно долго откашливали его легочные больные после бронхографии.
Для манипуляций на пищеводе наряду с бужами имелся дилататор Штарка с выдвижными металлическими ребрами. Я до сих пор удивляюсь, как остались живы больные после расширения кардии таким варварским способом. Эту процедуру отрядили мне. Больше никто не соглашался.
Диапазон хирургических операций был достаточно широк, несмотря на несовершенство методов обезболивания. Тем больше чести нашим мастерам-операторам. Из неотложных вмешательств наиболее частой была аппендэктомия. Ее выполняли под местной анестезией из параректального разреза (Ленандера). Косым доступом (по Волковичу-Дьяконову) С.Ю. оперировать категорически запретил. Оправдать эту методику у нас можно тем, что в областной больнице шло очень много запущенных и нетипичных случаев, когда приходилось переходить на широкую лапаротомию, что из ленандеровского разреза можно сделать менее травматично. Мне попал флегмонозно измененный отросток в грыжевом мешке, что вначале было принято за ущемленную грыжу. В другом случае аппендикс имел длину около 25 см, располагался поперек, а верхушка его была припаяна к сигмовидной кишке. Еще один пациент 3 месяца лечился в инфекционной больнице от желтухи, а оказался пилефлебит в результате маленького аппендикулярного абсцесса у самой верхушки отростка, который обнаружили только на вскрытии.
Много больных поступало по поводу кишечной непроходимости. Здесь тоже были проблемы. Оперировали под местной анестезией. После разреза переполненный жидкостью и раздутый газом кишечник вываливался на брюшную стенку. Чтобы опорожнить его, надо было сделать отверстие в кишке, после чего содержимое лилось на живот, в брюшную полость, на хирурга и ассистента. В отверстие в кишечной стенке вводили резиновую трубку, опорожняли петли, потом искали препятствие. Рану на кишке зашивали, а она потом расходилась, потому что стенка была с нарушениями кровообращения. Зашивать операционную рану было невероятно трудно: петли кишок оставались раздутыми, Пациент от боли напрягался и выбрасывал их наружу. Для защиты пользовались широкой «подошвой» – лопаточкой Буяльского.
Но самое главное – больного помещали в общую послеоперационную палату, где сестра была одна на весь пост. Отсутствие надлежащего лечения часто приводило к летальному исходу. Хирургу предъявляли претензии за болевой шок. В тех же случаях, когда давали общий эфирный наркоз, ругали за интоксикацию от эфира. В обоих случаях гибель была обусловлена отсутствием интенсивной терапии, когда не готовили больного до операции и не восстанавливали основные функции организма после. Этого не умели делать, не знали патогенеза, не имели аппаратуры и препаратов. А мы никак не могли понять, как же, наконец, следует поступать – что бы ни делали, все равно попадало.
И при всех подобных обстоятельствах мои учителя делали все плановые и экстренные операции под местной анестезией, те же резекции желудка, которые выполнялись по 2 – 3 в операционный день. На втором году ординатуры резекцию доверили и мне. Теперь, вспоминая дорогих нам людей, диву даешься их доброжелательности и терпению. На одной из первых резекций желудка, на которой мне помогала Галина Федоровна Маргаритова, я вляпалась в очень сложную ситуацию. На ее месте любой старший хирург поменялся бы местами и сам закончил операцию. Я думала, что так и будет. А Галина Федоровна, которую даже С.Ю. звал Галюшей, а мы – Галюшей Федоровной, простояла 4 часа и добилась того, чтобы все было сделано моими руками. И навсегда меня научил Д.И.Егоров, когда я лихо перевязала сальник, не заметив спайки с брыжейкой, где проходила артерия, хотя он меня об этом предупредил. Часть толстой кишки к концу операции омертвела. Он инвагинировал посиневший участок. Когда операция была закончена, Д.И. привел меня к шефу и сказал буквально следующее:
– Мы повредили артерию в мезоколон и т.д. – хотя ясно было, кто именно мог это сделать. Времена поменялись. Навряд ли кто сейчас взял бы вину на себя, но мы с тех пор знали, что отвечать должен старший. А у пациентки омертвевшая часть кишки отошла естественным путем на седьмые сутки, и образовался ободочный свищ, который потом благополучно зажил.
При этом представьте себе, что у больного или на наркозе стоит студент 6го курса, очень редко – начинающий врач. Хирург, помимо основной работы, должен следить, дышит ли больной, какой у него пульс и давление, сколько ему льют жидкости и не пора ли переливать кровь, какой группы и сколько. И не анекдот такого рода диалоги:
– Больной-то у вас дышит?
– Нет.
– Как нет?
– По моему, не дышит!
– Да дышу я, Галина Федоровна, не волнуйтесь! Ведь если человек не дышит, он ведь жить не может, правда? – Спасибо сознательному пациенту, так и инфаркт получить недолго! Ну, и как вам такая обстановка на серьезной операции?
В общем, главными анестезиологами были шестикурсники, а потом молодые врачи. Мы решили учредить орден за заслуги в анестезиологии. Главным препаратом у нас была «военная» противошоковая жидкость Филатова, в которую была добавлена метиленовая синь. Награду назвали «Орден голубой капли». Мы с Егоровым обошли полгорода, пока обнаружили стеклянные голубые сережки. Одну из них и преподнесли, переделав в подвеску, на день рождения Голдобину с дипломом и благодарностью за «долголетнее безупречное капание». Он носил ее на лацкане халата.
Надо сказать, что клиника не стояла на месте. Пытались усовершенствовать методы операций, за чем не торопилась успевать медицинская промышленность. Когда появлялись больные с обширными вентральными грыжами, попытались применить аллопластические материалы. С этой целью пришивали куски капроновых шарфиков, которые потом вытаскивали из лигатурных свищей годами.
Что было эффективно, и что выбросили из ванны вместе с ребенком, так это новокаиновые блокады. С.Ю. был мастером в этом плане, и мы делали блокады и по его оригинальному методу, и по классическим способам. Они хорошо помогали при сосудистых заболеваниях, при болевых синдромах, в гастроэнтерологии особенно на ранних этапах заболевания. Как всегда, лобби победило – предпочли путь полегче, а главное, поденежнее, – таблетки, а жаль!
При скудных методах обследования основное внимание уделялось клинике. Я и до сих пор глубоко убеждена в том, что если врач не поставит диагноз в гастроэнтерологии по жалобам и анамнезу, дальше будет тоже очень сложно. С.Ю. был мастером клинического разбора. На все консультации он старался брать с собой нас, приговаривая при этом, «Я много знаю, как раз и ошибиться могу, а вы знаете немного, поэтому скорее в точку попадете». На самом деле это было самое серьезное обучение. Любопытно было наблюдать консультативный прием С.Ю. в областной поликлинике. Я ходила с ним в качестве переводчика. Диалог был примерно такой:
– Расскажите, что Вас беспокоит.
– Нас?
– Ну, да! Вас!
Вступаю я:
– Что у тебя болит? Рассказывай!
– Ой! Лен ломит, крыльца, поло место, а лапости-то! – Перевожу:
– Болит затылок, лопатки, область почек, стопы.
Особенно сложно было с пациентами из далеких деревень.
– Когда заболели, что делали?
– Делали? Ко вращу кодили! – результат близости Коми-округа, в языке буква «х» отсутствует.
– А врач что?
– Вращ койка валили! – В клинике так и держалось выражение: «Не понял, что с больным – вали на койку».
Так прошел первый год. Новыми для меня были самостоятельные дежурства в неэкстренные дни. Когда первый раз меня оставили дежурить, я жалостно заныла, что боюсь. На это Т.Ф.Томсон возразила:
– Когда-то же надо начинать! Смотреть надо за первой (послеоперационной) палатой. В других ничего случиться не должно. А ежели что сердечное, «звоняйте» в терапию.
Насчет «случиться не должно» – вскоре произошел эпизод. Вечером в ординаторскую постучала молоденькая сестра и сказала, что у нее больной требует морфий. В те времена наркоманов было немного. Они появлялись после партизанских отрядов, когда не было возможности оказать помощь, и боль снимали наркотиками, или это были доморощенные хроники с болевым синдромом. Все они были на учете, а в аптеках по рецептам и по списку получали лекарство, стоившее копейки. В общем, проблемы не было. Я вышла в коридор, навстречу мне шагал атлетически сложенный парень лет 20ти с пустой бутылкой в руках, которую он весьма выразительно крутил. Выяснилось, что пациент только что прибыл из зоны. Их в наших краях, а тогда и в городе, было в изобилии. Поступил он по поводу легких повреждений, полученных в драке, ничего серьезного не оказалось. Охраны при нем не было. Боец пошел в атаку:
– Давай морфий!
– Не дам, не положено тебе.
– А я говорю, давай!
– Нет!
Что бы молодой дуре выдать требуемое. Ему тюрьма уже не страшна. Это его дом родной. Он замахнулся бутылкой и со всего маху швырнул ее в дверь, только осколки брызнули в разные стороны, повернулся и ушел в палату. У меня затряслись коленки. Героиня нашлась, Зоя Космодемьянская! Что ему стоило голову мне разбить? Не прогнали бы меня с работы в те времена начальники за ампулу морфия.
В начале второго года ординатуры, в августе на дежурстве ко мне подошла заведующая и сказала, что мне придется лететь по санавиации – всех уже по другим местам разогнали, а в Большой Соснове кишечная непроходимость. Я остолбенела. Что я там буду делать? Если непроходимость тонкокишечная, то, возможно, и справлюсь, а если толстая кишка? Я еще ни разу на ней не оперировала!
Дьячков не понял, чего я боюсь, и утешил:
– Ну чего ты? Все летают, а если что, так в самолете в полу дырочка есть. Наклонись, и – туда!
На самолете я до этого не летала, но это меня в тот момент совершенно не занимало. Я проворачивала в голове ход операции и пыталась привести себя в чувство. Мне дали с собой авоську с жидкостью Филатова в бутылках, запихнули в машину и повезли на аэродром на Бахаревку. День был очень жаркий. На мне был сарафанчик с пелеринкой и тапочки на босую ногу. На летном поле стоял ПО-2. Рядом на траве сидели летчики, которые не обратили на меня никакого внимания – они ждали хирурга. Я робко поинтересовалась, тот ли это самолет. Пилот удивился, потом подсадил меня на заднее сиденье, сел сам, захлопнули надо мной колпак, «от винта», и мы взлетели. Я продолжала паниковать про себя. Летчик обернулся, убедился, что я жива, показал мне вдалеке грозу, которая в силу другой доминанты меня нисколько не впечатлила. Сели мы на большом пустыре. Далеко впереди виднелась дорога, а на ней лошадка. Пилот помог мне выбраться, попрощался, разбежался, взлетел, покачал приветственно крыльями и отбыл, а я стала продираться через бурьян к цивилизации. На телеге по пыльному проселку мы добрались до больницы.
Как обычно, деревянное здание, очевидно, еще земское. Хирург – девочка этого года окончания, причем, санфака. Больная – 25-летняя учительница. На «наркозе» фельдшер. Электричества нет. В селе его нет вообще, а генератор в больнице не работает, по случаю пятницы электрик уже дошел до кондиции и управлять агрегатом не в состоянии. В качестве осветителя санитарка с 10-линейной керосиновой лампой в руке.
Вскрываю брюшную полость. Сплошные спайки. Конкретного препятствия не вижу. Разделяю сращения. Зашиваемся. Ничего не понимаю, операций и травм у пациентки раньше не было, брюшным тифом не болела, но я счастлива, что повреждения толстой кишки не оказалось. Через много лет я поняла, что это, скорее всего, была болезнь Крона. Тогда о ней ничего не знали, да и методов обследования не было никаких.
Закончив труды, мы решили искупаться в речке. Солнце уже зашло. По деревянному мосту недалеко от нас с грохотом промчался грузовик, посредине выполнил поворот, сбил хлипкие перила и на всей скорости грохнулся в речку. «Ну вот! Приехали! Опять в операционную!» Под мостом оказалось неглубоко. Дверца открылась, из кабины вылез в хлам пьяный водитель. Больше в машине людей не было. Выяснилось, что шофер перевозил вещи очередного «тридцатитысячника», назначенного председателем колхоза. Мы перевели дух. Не помню, где в больнице мне пришлось ночевать. Наутро позвонил Кушкуль, «главный маршал санавиации», и сказал, что в Кизеле загорелась шахта. Вся санавиация там. Мне придется подождать.
Эта авария была очень серьезной. Погибло больше 40 шахтеров. Подробности я узнала только теперь из книги К.Галаншина, бывшего в то время первым секретарем Обкома партии. В прессе тогда не было ни звука. На третий день положение не изменилось. Коллеги начали думать, как от меня избавиться. Это не теперешние времена. Дорог тогда не было никаких. От Б.Сосновы надо было добраться до Оханской переправы, переплыть Каму, а оттуда уже, не знаю на чем, ехать до Перми. Как у нас часто бывает, резко похолодало, шел проливной дождь. Я в сарафанчике и спортивках. С собой пустая авоська. До парома меня доставили на больничной полуторке в больничной же пижаме, которую пришлось вернуть.
