Читать книгу: «Два одиночества в любви», страница 2
Боря очень много играл на скрипке, каждый момент дома он старался достать её и снова начинал по новой. Для него это была страсть, ради которой он мог выделять любую секунду времени. Из-за своего характера и некоторых проблем в семье, Боря не ходил никогда в музыкальную школу. Но игра на скрипке и сама скрипка пришла к нему по наследству от деда. Он его никогда не видел и лишь дух его иногда приходил во снах и подбадривал внука, чтобы тот вновь учился. Ему помогал интернет в азах, а потом он и сам начал постигать новое с помощью проб и ошибок. Боря, беря в руки смычок, погружался в зазеркалье. В мир где нет никого и музыка осязаема, ощущаема не только слухом, но и глазом. Он с ней мог и играться и изучать её взглядом. Она не выглядела в виде нот, нет. Музыка словно волны песков или моря пролетали перед ним и вокруг. Когда смычок делал новое движение, волна меняла своё направление, свой вид, форму. Могла менять и цвет: из весёлого жёлтого в сумрачный синий, из яростного красного в успокоенный зелёный. Душа и музыка переплетались. Струны будто есть душа, а сама музыка-смычок, и она меняет её. Из соседей никто не знал, что это Боря именно играет, потому что все думали на соседа интеллигента, который, на самом деле, играл на пианино.
Он после игры усаживался читать. Боря чувствовал себя губкой, которая хочет всё поглощать и поглощать информацию о мире и о человеческой душе. Он хотел узнать, что чувствуют люди живые тогда, сейчас, в фантастическом будущем. Словно бы он не имел то, что имеют в душе они. Поэтому он, как вампир, питался эмоциями из книг.
Лера часто ходила гулять на улицу и всякие интересные места с подружками, иногда с друзьями, иногда с ухажерами. Её жизнь, как радуга, была заполнена весельем в те дни, когда она не работала по дому. Это её спасало от скуки, собственных мыслей, которые часто её встречали перед сном. «То ли я делаю? А такой ли я хотела быть? Я же хотела когда-то стать художницей, но забросила… А я любила? Я – нормальная? Если посмотрю в зеркало, то там буду я или лишь чужое тело с чужой душой?»
Она не понимала, почему так постоянно думала перед сном, но эти мысли всё приходили и приходили к ней. Может ей хотелось с кем-нибудь их обсудить, но устойчивое недоверие к людям не давало этого. Каждый раз, когда она говорила «близким» людям о своих мыслях, то ей просто отвечали «Мгм. Да-да, интересно. Понятно». Но Лере от такого становилось лишь хуже. Озеро собственной неуверенности под холодом отношения окружающих лишь превращал гладь воды в лёд и делал все страхи крепче. Доверять она матери не могла из-за того, что та всегда пропадала на работе, и Лера иногда даже забывала лицо родителя. Осушить озеро она пыталась и через друзей, и через хобби, но воды лишь становилось больше если не с каждым днём, то с каждой неделей. И иногда после школы ей слышалась игра на скрипке, как вой надежды бесконечно близкий и далёкий от музыканта, которого она никогда не знала.
Лера садилась делать уроки лишь поздно ночью, когда брат с сестрой сопели рядом на двухъярусной после ужина старшей. Она писала очень тихо, и тишину дома лишь могла прервать дверь, которую открывала мама после ночной смены, уходящая сразу спать, не говоря дочери ни слова, хотя она видела свет из детской комнаты. Лера в это время же переставала даже дышать, надеясь, что мама её не заметит, чтобы уставшая женщина не утруждалась произносить лишние слова.
Часто Бориса мама настигала спящего на диване, когда лицо того было закрыто книгой после марафона чтения. Так получилось и сегодня. Она его растолкала, тихонько потрепав за плечо и поцеловав в лоб. Боря после этого нехотя открывал глаза.
– Ты опять читал? Уроки хотя бы сделал? – спросила его мама, убирая волосы в бок седые пряди сына с его лица.
– Да, конечно – ответил ей Борис, пытаясь найти очки где-то за спиной, но постоянно ощупывая лишь книги.
– Ну хорошо – и мама посмотрела на скрипку, всю старую с потёртостями, сколами и трещинками, гриф на которой был склеен не один раз. Инструмент лежал на ковре, посередине комнаты и глядел своими потускневшими струнами в потолок, а смычок валялся рядом со шкафом. – Может, сыграешь маме?
– А не поздно?
Мама лишь похлопала его по плечу и показала головой, что нет, не поздно. Боря встал с дивана, и пытаясь нащупать в темноте смычок, поползал по полу. Наконец, после того как нашёл его, встал в позу и начал водить им по скрипке. И после каждого взмаха началась литься музыка, великолепно-ласкающая слух и давящая на живое в груди. Парень закрыл глаза и всё изливал и изливал всего себя, стоя посередине квартиры, Вся комната в голове его растворилась, музыка сломила все мыслимые и немыслимые рамки и пространство. Он словно и забыл, что мама сидит перед ним, Боря лишь открывал канал своего душевного беспокойства, радости и дум. Скрипка слилась с ним в одно единое, а музыка была их кровью, кровью этого существа, сплетённого из всех эмоций. Мелодия была на удивление быстрой и бойкой, но грустной и тёмной. В голове Бори лишь темнота с ничем танцевала, а огонь душевной спокойной тоски с плачем одиночества от любви к никому рисовали какие-то знаки неизвестных языков. И с каждым движением смычка все движения танца с рисунком ускорялись. И будто душа кровоточила и конец. Боря издал последний аккорд, и опустил руки. Его оставалось таким же безжизненно отстранённым, но внутри кошки отскребли уже все стены сердца. Дыхание было таким же спокойным, но градус его повысился на два-три градуса. Он положил скрипку в чехол и поставил его в шкаф под радостные возгласы мамы, хотя они и не доходили до его мозга, застревая где-то перед перепонкой. Он снова уселся читать, пока мама занималась хозяйскими делами или смотрела российские сериалы, где плохие актёры пытались играть как пародия на хороших, а хорошие пытались играть на своём уровне, но лишь получалась такая же низкопробная пародия.
– Зачем мы сегодня вообще идём в школу? – спросила Лера Борю, который витал у себя где-то в мире, разглядывая деревья и дома.
– Не знаю. Чтобы учиться, наверное – он сегодня был в приподнятом настроении. Он хотел и говорить, и глядеть на всё и изучать. Поэтому у него с лица не слетала глупая улыбка, которая совсем не шла.
– Скорее всего, да, учиться. Но учиться та-ак не охота. Есть желание только лечь спать.
– Поспишь в школе, на каком-нибудь уроке, например…на обществознании, когда все будут изучать право. Если что – он приблизился к уху Леры и прошептал спокойным и заигрывающим голосом – я могу тебе предоставить плечо, на которое ты сможешь опереться во время сна.
– Фу, дурак! – крикнула на него она и начала его бить по плечу, говоря, какой он мерзкий.
– Я всего лишь пошутил – в ответ на её крики он надул губы и, глядя на землю, пошёл тихо.
Они все шли тихо, как будто что-то сделали и боялись признаться, или будто бы ком мешал им что-то сказать друг другу, что-то несоизмеримо важное, но мелкое, как они думали.
– Я думаю остаться в десятый класс – выдал Боря, смотря так же в землю и не меняя свою интонацию мороза.
– Зачем?! – выкрикнула Лера, и её лицо искривило недюжинное удивление, а ноги даже на секунду подкосились. Но потом она на секунду включила мозг и подумала – А хотя…ты же умный. Тогда понятно…
– Слышала, что кто-то играл в нашем доме на скрипке. В такой поздний час! Так неуважительно!…
– А мне нравится… – перебила девушка Борю, и она на сотую секунды перенеслась назад в тот вечер, когда она уже лежала в кровати, а кто-то в доме играет на скрипке. Так красиво и безмятежно, что эта мелодия стала её колыбелью, а воображение сообразило её в концертный зал с великолепною лепниной, где она была единственным слушателем неизвестного музыканта. В тот момент теплота разлилась в её груди, а сердце словно стучало в каждый такт мелодии.
– Да? Ничего себе, ну ладно – Боря не хотел никому говорить о своих способностях игры, потому что он считал, что будет хвастаться этим, а хвастовство – порок, который он презирал, ну или который просто не любил.
– А тебе не нравится эта скрипка? – остановилась резко Лизавета, прямо в луже, не замечая, что вода льётся ей в ботинки – Ну, не нравится? А мне нравится! Это самое лучшее, что я слышала в последнее время!
– Пошли уже! Мне нравится! – крикнул на неё Боря и пошагал дальше в школу, разгорячённый её не самым умным поступком, он не хотел ей больше ничего говорить.
– Вот и пошли! – она разозлилась на себя и на него. На себя – из-за не дальновидности, на него-из-за его глупости, потому что он не понимал красоту всей этой музыки.
Они уже давно опоздали на урок, поэтому она уговорила его придти только на второй. Само же время оставшееся им надо было где-то переждать, поэтому парень и девушка зашли в женскую раздевалку, где никого не было, к счастью, в тот момент. В коридоре их встретила только старая добрая бабушка вахтёрша, которая не удивлялась, что старшеклассники прогуливают уроки, потому что на её веку это уже стало нормой.
Лера попросила Борю отвернуться, чтобы тот не подглядывал за ней. Она думала, что ему будет интересно подглядывать за ней, хотя его голова была забита совсем другим. В его мозгах было сожаление, что он пропустил урок и пропустил его только из-за своей глупости. В его мозгах сидело размышление, зачем он скрывает от всех своё увлечение игры на скрипке? Надо ли так делать, чтобы потом все вокруг дивились его возможностям, и чтобы потом он из-за славы остановился в развитии? Он слышал изречение, что успеха добиваются голодные, а сытые – стагнируют и, закостенев, остаются на своём уровне и не меняются. Тогда же что лучше: слава с возможной остановкой, с возможностью материальной выгоды, с которой жить проще или бедность, сложность выживания с возможным оттачиванием способностей в тишине, где экспериментаторство никак не будут ужимать. Ещё он думал, что он иногда страшно одинок, но эти мысли изгонялись у него очень просто – он говорил себе, что это нормально, каждый в душе одинок. Силён тот, кто это принимает, может с этим жить. Он научился это «одиночество» использовать себе не благо, описывая его и изучая. Вскоре Лера переоделась в чёрное мешковатое худи, в котором немного выпирала её грудь, чёрныше мешковатые джинсы. С её огненными волосами эта одежда контрастировала, но Боря часто видел красоту и изящество в самых простых или в неправильных вещах.
Лера ожидала от парня хоть какую-то реакцию, ведь эту одежду она раньше не надевала, отдавая предпочтение более женственным вещам, и он первый её видел в таком. На вопрос «Ну как я тебе?», он ответил лишь «Классно», хотя он немного даже замешкался и прикусил внутреннюю часть губы, что она часто замечала, когда рядом с ними на улице проходили в девушки в красивых нарядах. Ей хотелось и выразить своё недовольство, но его скрытая реакция её полностью удовлетворила. Боря же был в белой рубашке, чёрном пиджаке и чёрных вельветовых штанах. Лере вообще не эмпанировал его стиль.
– В следующий раз я сама тебя одену в школу – выдала она, оценивающее, задумчиво рассматривая одежду Бори.
– Чё?
– Одену я тебя нормально, ничего – ответила она и закатила глаза, надеясь, что у него дома найдется одежда, которая Ей нравится.
– Окей. Тогда сама зайдёшь ко мне вечером, раз так охота – сказал он.
– Хорошо – ответила она с улыбкой, стукнув Борю в плечо, в знак радости.
После этого Боря подумал: «Почему я согласился? Хм, странно. Я же мог просто отказать. Может…меня задело, что она сказала на улице. В тот момент как будто молоко мне разлили на грудь, которое потом растеклось у меня до кончиков пальцев».
Вообще Боря был очень добр по своей натуре, но иногда его доброта была лишь маской алчности, которая иногда проявлялась в нём. Он мог помочь человеку, закинув мысленно удочку, а когда нужна уже будет помощь ему, то он просто подсекал. Но сейчас Боря был в замешательстве от своего же ответа. Словно Бес или Сатана сказал его устами, но голосом парня. Тот уже хотел отказаться, придумать отмазку, что дома будут родители, но рот не слушался, словно клеем склеили губы. Он просто всё смотрел на неё, а она – на него. Или они всё ещё искали что-то в друг друге, или они пытались вспомнить что-то. Или они пытались найти какую-то искру или повод, которые так и не находились. Он всё ещё рассматривал её лицо, волосы и шею. Она глядела на его глаза, губы и на седовласую шевелюру. Может проходили и минуты, может и часы, но они всё ещё протирали вдруг друге дыры. «Почему мы всё ещё стоим? Что случилось» – промелькнуло в двух головах. И они вместе хором сказали «Может, пойдём уже?», когда на лицах из пробежала маленькая персиковая румяна.
Они вместе зашли в спортзал. Ещё никого не было. Учитель тихо пил чай, смотря хоккей, и только некоторые крики радости или злости доносились. Перед их классом никого не было, поэтому не пахло потом или стёртой подошвой после баскетбола, только свежесть из окон благоухала по спортивному залу, принося за собой и немногие шумы улиц с холодом. Они сели на скамейки возле двери с большой надписью белыми буквами на красном входе «АВОРИЙНЫЙ ВЫХОД». Их класс никогда не заставала в спортзале тревога, поэтому им часто приходилось толпиться с другими в узеньких коридорах, где масса человеческая могла с лёгкостью и переломить маленького ребёнка. Боря, почему то почувствовал то ли уверенность, то ли порыв страсти, поэтому тот начал ей рассказывать истории про то, что с ним было, или с его друзьями. Сам он их никогда не рассказывал ей, но сейчас будто бы сама рука Бога подтолкнула его к откровению, хоть к маленькому и такому незначительному. Может он просто хотел увидеть улыбку Леры с её искренним смехом.
– …и вот мы идём по этому коридору. Ну, думаю, гиря дошла до полу, конец нам, щас поймают нас и нам крышка. И вот всё слышу «топ» «топ» «топ». Идёт кто-то. В голове все молитвы прочитаны, завещание составлено. А тут опа…Этот, сволочь, Лёха, в обход пошёл по зданию, и как д***л (дурак) топать начинает, пытается испугать нас. Так я ему сразу ка-ак дам по голове с криками «Ты совсем идиот?! Я ж тут прям не скончался, тромб чуть не разорвался, полоумный!». Вот так мы и сходили на заброшенный цех спиртных напитков!
Лера уже залилась смехом. Боря ей рассказывал свою историю двух годичной давности, приукрасив ту на пятьдесят процентов. Девушка топнула ногой и смеялась почти до слёз. Благо, что никого всё ещё не было. Скорее всего, класс задержали в классе, как обычно бывает.
Может он не понимал, что происходит. Почему он сегодня такой и именно с ней. Странно ли это? Да. Есть ли объяснение этому? Ни черта. Он сидел и говорил, и говорил с ней, упиваясь будто сладким мёдом с кровью.
Она же была словно счастлива. Словно её электрическое солнце начало источать настоящее тепло. Будто её тёмная поляна начала немного оживать. Что с ней? Он? Этот странноватый парень с седыми волосами подаёт ту маленькую теплоту, которую она хотела? Но они же так давно знакомы. А может она совсем не знает его?
«Какой/-ая он/она?» -пронеслось вихрем в их сознаниях. Они знали друг друга с незапамятных времён, но их настоящие души необузданны друг другом. Раньше они может и знали, что знали всё, но сейчас – нет. Приливами начало приплывать понимание, что всё, что они знали – тлен. Они из прошлого – это лишь старые они, которые успели измениться тысячи и миллионы раз. За их судьбами уже другие перипетии. И цепями души их решили сцепиться. И просто детская любопытность начала играть в них. Им хотелось просто узнавать друг о друге. Поэтому и Боря начал ждать вечера, и Лера ждала этого времени, чтобы просто внять другого чуть-чуть больше.
Но наконец-то начали приходить одноклассники. Они всё ещё сидели вместе. При виде людей, Боря немного замялся. Для него это было непривычно, ведь он всегда, как было видно со стороны, был безмятежен и спокоен, но сейчас просто приход других, его немного привёл в замешательство, словно застали за непристойностью. Лера же сидела всё так же. Вскоре она пошла, так как она хотела пообщаться с подругами, но девушка решила, что не будет говорить им о Боре. Лера просто хотела оставить этот светлый, как светлячок, момент, только в своей памяти и в памяти Этого парня.
В коридоре был шум, неимоверный шум, но который не доходил до её перепонок. Мозг блокировал его или просто не хотел его замечать. В голове лишь мысли и размышления бродили кругами, которые задевали то одну, то другую струнку души. «Зачем? Зачем мы вообще заговорили? Он же такой… Какой он? Глупы? Навряд ли… Он может… Чушь. Это всё сплошная чушь!» Она была в глубокой думе. Что же о нём ей думать? Что он глупец? Или гений? От этого длительного, глубокого размышления у неё на лбу появилась испарина. Она зашла в раздевалку, где были её подружки и они начали снова болтать о каких-то глупостях, но всё-таки этот узелок мыслей будет всё висеть.
Он лежал на кровати после школы. Дома, как всегда, никого не было. В его душе висел груз в виде домашнего задания, но ему стало так на него сегодня плевать, что он с души просто пнул его в пучину небытия. «Ничего не хочется… Ни играть, ни смотреть что-то, ни учиться…». Его голова словно была больна. Или он ,подобно андроиду, который только начал сам себя осознавать, не понимал, что он чувствует. Эмоции какие-то…новые… Лишь непонятный дым струился у него в голове, который не давал дышать разуму. Он встал с кровати и посмотрел в зеркало на себя. «Очки, глаза, седые волосы…седые…». Седыми волосы его стали не сразу, не с рождения. С рождения он имел великолепный русый цвет.
