Читать книгу: «Добро пожаловать в Москву, детка!», страница 4

Глава 12

Эдуард сидел закинув ногу на ногу на кожаном диване у себя в кабинете и изучал распечатки счетов-фактур, платежек, накладных и прочих документов, говорящих о производстве офисных столов и стульев, только, увы, не его, а Корчатовского Сергея Ивановича. Эдуард все знал, все доказательства были собраны. За последние три года, как говорили бумаги, Сергей поставил на поток небольшое производство мебели на базе его фабрики, как паразит, присосавшись к бегемоту, и кормившийся все это время за счет Эдуарда. Сергей брал комплектующие, древесину, отделку, все за счет компании, а реализовал готовую продукцию уже самостоятельно, набивая денежкой свой карман. «А еще друг! – с досадой подумал Эдуард. – Сколько мы с ним объездили охот, сколько стран…И делился я с ним многим и мне хотелось с ним делиться, так как видел, что он меня понимает, поддерживает…Сука! И почему я не увидел этой гнили?!» Родимое пятно на лице мужчины от переносицы к щеке потемнело и стало почти фиолетовым, Эдуард резко встал, стряхнул пару соринок с дорогих шерстяных брюк, сшитых у Corzetti, подошел к окну и с усилием потянулся. В последнее время болела спина, протяжно завывая позвоночником. «Что-то не то с тылом – думал Эдуард, – Что-то не так с осью…Предательство? И да и нет…Не те люди рядом?…Да нет же никого, и не нужен мне никто…Устал…Надо заказать кушетку, ортопедическую, диван выкинуть на хрен, вон к секретарше, а сюда, у окна вот поставлю кушетку и буду распластываться на ней, чтобы разгружать позвоночник.» Эдуард представил кушетку у окна и почему-то не себя, а Катю на ней, голую, похотливую, влажную, она покорно лежала на холодной коже кушетки горячая и мокрая, протягивая руки для веревок. От внезапной фантазии в штанах мужчины зашевелился и начал уверенно вставать член. «Эй, эй, эй, друг! Не сейчас! Что вообще с тобой?» – удивился Эдуард. Несмотря на раскрепощенность в сексе, свои знания, опыт, со своим желанием мужчина был на Вы. Желание, а проще и точнее сказать «стояк» возникал только в определенные периоды жизни Эдуарда. Большую часть периодов он уже понимал, но несколько еще оставались для него в тени, и уж сейчас был точно не тот период. Он вообще даже не думал о сексе, не заводили ни откровенные фото, присылаемые по вотсап его женщинами, ни порно, ничто не могло запустить его эрекцию. «А тут вдруг, на тебе – стояк! Если к вечеру не отпустит, напишу ей, хоть бы смогла» – мужчина сощурился при мысли, что Катя может и не приехать, месячные или может другой.

У Эдуарда было три девушки про запас, случалось так, что хотели все три сразу, а бывало, что ни одна из трех не могла. Эдуард тогда злился неимоверно и был очень настойчив. Катя была другая – немного странная, тихая, практически ничего о себе не рассказывала, больше слушала и мужчина всегда удивлялся, почему его так прет с ней, с ней единственной было больше разговоров, чем секса. Но и секс с Катей был хорош: чувственная, покорная, возбуждающаяся от минета и делающая его с неподдельным удовольствием, да еще к тому же сквиртующая. Мужчина впадал в дикий восторг, когда струи ее жидкости стекали по ее стройным ногам или заливали его живот с промежностью, если девушка была на нем. Эдуард доводил ее до оргазмов со сквиртом в среднем по пять-шесть, а было и по восемь и даже десять раз и потом кончал сам в мокрую изнеможденную девушку, практически не ощущая мягкого как желатин влагалища. Спустя несколько минут отдыха Катя вставала и, покачиваясь на ватных ногах, шла в ванную. Они немного выпивали, и девушка просила сварить ей чашечку эспрессо, так как его было пить самое время, часы показывали четыре или пять утра. Катя осторожно брала чашку с кофе в ладони и поднималась наверх по лестнице на балкон. На балконе Эдуард заставал девушку сидящей голой в плетеном кресле и смотрящей вдаль, на еще очень тихий спящий город. Катя делала небольшие глотки кофе, аккуратно ставила чашечку на стеклянный столик и, по-прежнему, смотря вдаль чему-то улыбалась. Эдуарду нравилась эта картина: красивая, совершенно не стыдящаяся своей наготы женщина на открытом балконе, но из чувства такта и какой-то инстинктивной мужской заботы он всегда приносил ей плед, укрыться.

Но все чаще в последнее время Эдуард стал замечать, что стал более ласков с Катей, стал реже привязывать ее, не так больно шлепать, уже не тот стальной тон приказа, и совсем исчез мат, за последние встречи он не вспомнил ни одного по-настоящему жесткого приема из бдсм с ней. Мужчина поймал себя на мысли, что хочет быстрее посадить ее на себя и начать трахать, как она любит, и тогда ее струйные оргазмы текут рекой. «Что-то не то, Эд, – сказал он сам себе. – Похоже какой-то червяк завелся в твоей голове». Эдуард уже понимал, что это был за червяк, и что он может сделать через пару месяцев не только с его головой, но и с сердцем. Мужчина от Corzetti этого не хотел. Это было бы слишком, достаточно уже заползало в его жизнь этих червяков. Оправив рубашку в брюки, Эдуард стряхнул напряжение в члене и точно решил Кате не писать.

Глава 13

Вера пила кофе в ординаторской и тайком читала «Зимнюю сказку» Шекспира, спрятав тонкую книжку в чью-то историю болезни. Под острым перикардитом ей открывался гротескный и яркий мир вечных персонажей великого драматурга. «Как жаль, – думала Вера, – что я так и не выучила английский, какое было бы наслаждение читать сейчас всего Шекспира в оригинале. Так, надо, чтобы Андрей английский не запускал, позвоню маме, как он там, не прогуливает репетиторов?». Вера сидела по-девичьи, ссутулившись в кресле, одной рукой подперев щеку. Длинные волосы были заплетены в замудреную косу, которая к концу рабочего дня уже слегка растрепалась. Умное и все еще красивое лицо девушки выражало силу и спокойствие, бледная тонкая кожа, сеточка морщинок у глаз, подведенных безукоризненно ровными черными стрелками, закругленными в кокетливые хвостики у висков, только опущенные под давлением последних лет уголки губ добавляли печали и какой-то осенней грусти выражению ее лица.

Оторвать взгляд от книжки Веру заставило настойчивое мелькание высокой тени за полупрозрачными стеклами двери. Тень то подходила, то отдалялась, громко шаркая и противно кашляя. Девушка инстинктивно поморщилась, узнав в надоедливой тени Михалыча. «Да, Господи, даже здесь укрыться не дает! – завопила про себя Вера. В этот момент тень подошла вплотную к двери, громко стукнула и, не дождавшись ответа, медленно приоткрыла дверь.

– О! Верунчинчик! Ты здесь! – нервно захихикал Михалыч, шевеля своими кустистыми усами, как таракан. – А я это самое…Думаю…Проходил мимо…Дай…Это самое… Гляну. – безуспешно пытался построить связное предложение мужчина. «Блядь, я щас грохну его! – уже закипала Вера. – Опять приперся! Фу, да еще Верунчик!» Вера терпеть не могла, когда ее так называли, девушка вообще ненавидела уменьшительно-ласкательного обращения и всевозможного усюсюкивания, даже просто «Верочка», заставляло ее хмурить брови.

– Верунь, я чо подумал-то… А ты на «Призраке оперы» была?

– Нет. – отрезала Вера и подумала: «Каков прогресс! От мультика с монстрами до «Призрака оперы», точно есть советчик…»

– О! – обрадовался Михалыч. – Я это самое… Билеты тогда беру… В эту пятницу…А? – расхрабрился мужчина, пододвинув стул к Вере и сев почти вплотную, так, что коленка девушки касалась его огромной высоченной голени.

– Нет, Миш. Я не хочу. – еле сдерживалась Вера, поражаясь наглости мужчины. «Права Катька, когда говорила, что такие люди, как Михалыч, вообще не осознают своей никчемности, неинтересности, своей непривлекательности. У него же разговоры только о детях, да о том, как он, именно он, санитар, кого-нибудь спас. Вечно у него у всех оперируемых жизнь висит на волоске, и, если бы не он, профессионал с большой буквы, санитар, Михаил Иванович Карамышев, все бы уже давно умерли». Но если эти байки про супер-спасателя иной раз забавляли Веру, то бесконечные разговоры о дочках просто выводили из себя, девушка очень разражалась, когда Михалыч бесцеремонно тыкал ей телефоном в лицо, показывая фотографии дочерей или просил распечатать на цветном принтере «пару фоточек донек». Михалыч везде и всюду лез со своими девочками, встревал в женские разговоры в курилке, вклинивался в беседу за обедом. Еще больше Веру выводили из себя его очень громкие, почти переходящие в крик разговоры с дочерью по телефону! Может кого-то это и привлекало, что мол, каков отец, любящий, заботливый, но только не Веру. Девушку раздражало отсутствие у него других тем, что он по сути ничего не умеет, даже водить машину, что ездит на метро, хорошо, что хоть квартира досталась от матери, не снимает, еще раздражало, что он огромный и уже перезрелый тюха. Вера закипала: «Вот три года уже работает в нашем отделении и все это время он только и делает, что мельтешит, громко кашляет, глупо хихикает, подкарауливает, напрашивается проводить до метро. На большее за три года фантазии не хватает, вот в последнее время что-то расхрабрился, таблетки смелости что ли появились?».

– Нет? – не веря ответу, сдвинул брови мужчина.

– Нет, Миш, спасибо за приглашение. – как можно мягче ответила Вера.

– Не ну а чо…Так-то… Это самое… Не была же ведь… – не на шутку начал злиться Михалыч, чаще шевеля усами и смотря прямо в глаза.

– Миш, я занята. – отрезала Вера, удивившись его внезапной реакции. Мужчина тем временем придвинулся к девушке почти вплотную, не отрывая ненавистного взгляда маленьких светлых зрачков и противно дыша ужасным коктейлем растворимого кофе и сигарет. Вера оторопела, ей показалось, что он сейчас схватит ее за горло и начнет душить, как Отелло Дездемону, и тогда герои ее любимого Шекспира оживут не на страницах книжки, а прямо здесь, в ординаторской. Михалыч резко встал, по-прежнему пожирая Веру глазами, затем быстро вышел, насколько ему позволили несгибаемые колени, громко хлопнув дверью.

Вера закрыла книгу и ухмыльнулась, вспомнив опять Катькины слова, что такие мелкие люди очень обидчивы и мстительны. «Вот из таких, кстати, получаются великолепные маньяки!» – как-то шепнула Катька Вере после очередного рассказа о Михалыче. «Фу, дура ты, творческая! У тебя персонажей что ли не хватает – рассмеялась подруга. – У него мозги как у курицы…Ахах! Цапля же! Михалыч маньяка не потянет».

Глава 14

– Екатерина, я еще раз вас спрашиваю – приходят ли смс-оповещения о том, что такси подъехало или нет?! Для меня это очень важно! – уже десять минут вопил в трубку один и тот же вопрос Валентин, корпоративный клиент из Магнитогорска.

– Валентин – еле сдерживалась Катька, – Я же вам сказала, у нас смс приходят, а также поступает звонок о том, что машина подъехала.

– Сколько раз вам, Екатерина, можно повторять, что меня звонки не интересуют, мне нужны именно смс! Я не могу контролировать, чтобы у моего персонала всегда был положительный баланс, а звонки поступают только тогда, когда на балансе есть деньги! Поэтому мне нужна смска! Она всегда приходит даже, когда баланс отрицательный – продолжал истерить Валентин.

Девушка инстинктивно морщилась, представляя этого Валентина на конце трубки. «Валентин – мудантин» – вспомнила Катька бородатую шутку из казино про одного игрока.

– Валентин, а не проще держать всегда денежку на балансе? В любом случае оператор или водитель будут звонить вам, пока не убедятся, что вы знаете о том, что такси подъехало. Когда вы вызываете такси, вы оставляете контактный номер для связи и тем самым обязуетесь на этой связи быть.

– Екатерина, вы хотите сказать, что это моя проблема? Моя проблема, что до меня не доходят смс?

– Ммм… да, Валентин, по сути, это ваша проблема. – вырубила Катька.

– Екатерина, а у вас там все такие грубые и хамы?

– Нет, Валентин, не все. Я приношу извинения, если чем-то обидела Вас. – выдавила последние слова Катька, поглядывая на Карину с округленными глазами.

– Екатерина, вы мне можете точно сказать, приходят смс или нет?! Ваш коллега из Магнитогорска утверждает, что они не приходят и у нас они НЕ приходят! – уже кричал Валентин. – Я вам могу процитировать, как ответил ваш коллега из Магнитогорска на мою жалобу на смс.

– Валентин – перебила мужчину Катька. – Не нужно ничего цитировать, мы и без этого достаточно долго разбираем этот вопрос. У нас смс приходят, я вам это еще раз подтверждаю.

– Екатерина, вы кажется меня не понимаете! Как я могу технически и документально получить от вас подтверждение, что смс-оповещения точно приходят?

Катьке хотелось ответить «Никак, потому что ты мудак!» И если бы не сидящая рядом Карина она бы так и ответила. Девушку взбесила не сама рабочая ситуация, а то, что мужчина, именно Мужчина орал и истерил по такому мелочному и пустяковому вопросу. «Что вообще у него в голове? Что он вообще такое?» – крутилось у Катьки. «Судя по голосу ему за тридцать, наверняка, управляющий или собственник, а может администратор какой-нибудь шаражкиной компашки или захудалой кафешки… И какие-то смс… Не может он контролировать баланс рабочих телефонов, что они всегда в минусе. Фу, ерунда какая! И на такие истерики он тратит свое драгоценное время жизни… И мое. А ведь он чей-то муж, чей-то сын, чей-то отец… И смс… И нет баланса на телефоне. И надо выебать мозг менеджеру в Москве. А менеджер в Москве Екатерина очень груба и резка, потому что ты, Валентин, маленькое мужское ничтожество и, потому что у менеджера Екатерины ПМС». Остановив на этом свой монолог и, убедившись, что она, правда, находится в самом пекле предменструального синдрома, девушка решила закончить разговор, чтобы не сорваться и не испепелить этого Валентина до кости.

– Валентин, как я понимаю, других вопросов у вас нет, поэтому всего доброго и хороших вам выходных. – отрезала Катька и нажала на кнопочку.

– Это был кто? – удивленно спросила Карина.

– Это был что.

– Ну ты с ним резко.

Катька промолчала и, тихо развернувшись креслом к окну, стала смотреть на падающий снег. Взгляду девушки открывался серый индустриальный пейзаж внутреннего двора бизнес-центра с техническими зданиям-кирпичиками и пустоглазыми семиэтажными парковками. Снег летел со скоростью к земле и тут же таял. «Будто летит к своей смерти – подумала Катька. – Как бабочка на огонь…

– Катя, а сколько ты будешь лететь к своей смерти? Ведь ты летишь сейчас ни скольким не медленнее этого снега…Что или кого ты ждешь?

– Я не жду, ты же знаешь… Я знаю, что ты мне ничего не дашь… Может быть только боль… Как с первой книгой… Не хочу больше боли…Я ее писала на надрыве, с разбитым в хлам сердцем… Писала быстро, писала в агонии…Потому что у меня не было денег и, прости, даже нечего было есть… Ее никто не хочет печатать…Тридцать семь издательств… И никто…

– Но я же дал тебе вторую, она гораздо живее и актуальнее. На какой ты сейчас главе?

– Двадцать третьей.

– Когда последний раз писала?

– Недели две…Три назад.

– Почему не пишешь больше?

– Ррррр!!! – взревела Катька. – Ты же знаешь, ты же все знаешь! Я не могу! Я приезжаю домой в девять или двенадцать, потом мелкие дела, я устаю, я истощена…

– А выходные?

– Выходные тоже, кружусь в суете…

– А я смотрю тебе здесь нравится? Да? Ты прям крутая! Ты гениальная! Прекрасная работа у тебя…Прекрасные виды…И Валентин…Мммм…Мудантин…И такие глобальные вопросы, и темы…Ты прям жжешь! Жжешь жизнь…Ты смотри, он еще нажалуется на тебя…Такие всегда пишут во все инстанции…Ахахах!!!

– Я знаю, что нажалуется…Но ахахах! – передразнила девушка. – Мне все равно.

– Согласен, сам тебя такой сделал. Так что с выходными и в будни хотя бы по часу, как обещала?

– Я постараюсь, я все знаю.

– Постарайся, иначе заберу и его.

Катька сжала губы и сквозь зубы прошипела:

– Только посмей! Он мой, слышишь! Я же так долго…Я же вымолила… Я вообще никому его не отдам!

– Ахахах! Ну сдуйся, остынь…Иди-ка лучше прогуляйся! Я подморожу немного и дам твоему снегу пару часов…А может и ночь…Ахахах! Иди!

Глава 15

Поцарапанная гайка лежала в ведре среди таких же, немного погнутых, где-то сколотых, отшлифованных, а где-то наоборот местами со ржавчиной, гаек, шурупов, колец и даже ключей. Гайка не знала, что именно сейчас в этом холодном алюминиевом ведре решается ее судьба. Когда ведро наполнилось ненужными для мастера элементами, незнакомый юноша с чуть пробившимися усиками над верхней губой, поднял ведро за ручку и понес из мастерской куда-то в подвал. Он шел уверенно, привычной дорогой, ловко петляя темными коридорами, почти в припрыжку спускаясь с крутых лестниц, минуя закрытые и открытые двери абсолютно разношерстных помещений, наконец, он вышел на улицу. Яркое солнце заиграло в ведре, слепя глаза прохожим и заставляя приоткрывать правый глаз мирно дремлющих котов. Юноша продолжил идти знакомой дорогой по направлению к центру, пройдя также бодро и весело несколько кварталов, он оказался на местном блошином рынке. На блошке, как и полагается, торговали всякой всячиной: поношенными вещами, украшениями, книгами, старыми, с потрепанными корешками, и новыми, еще пахнущими свежей краской, а также предметами, на первый взгляд, совершенно не имеющими никакой ценности: разбитыми кирпичами, не тающим льдом, туманом в банках, водой, камнями, пеплом, землей, аккуратно расфасованной по коробочкам, дровами. Юноша направился к отдельному островку блошиного рынка, за прилавками которого расположились торговцы точно такими же гайками и шурупами, какие сверкали в ведре у мальчика. Он подошел к мужчине лет сорока, приветливо ему улыбнулся и ссыпал содержимое ведра прямо на прилавок горкой.

– Свеженькие? – улыбнулся мужчина, глядя на блестящий товар.

– Ну, конечно, как всегда, от двух месяцев до пары часов.

– Ну, да, вижу, спасибо Торри – продолжая улыбаться, ответил мужчина и сунул бумажку в карман юноше.

– Да, пожалуйста. Ну как торговля? Идет?

– Да вроде ничего, но есть совсем залежалые, даже больше десяти лет, на них редко кто смотрит, боятся не выдержат…Жаль их…Ржавеют, не такие гладкие, трудно с ними…Да еще участились облавы на нас, гоняют…Хотел тебе сказать, чтобы ты того…Поосторожнее, в корзину что ли пересыпай и неси закрытыми.

– Ай, Ран, я не боюсь, за мной уж сколько раз следили, но я все двери знаю, все коды, как свои пять пальцев, пусть попробуют догнать! Ахаха! – засмеялся юноша, гордый своим опытом.

– Ну, добро…Но будь осторожнее.

Юноша довольный разговором и собственной значимостью, побежал обратно в припрыжку с пустым ведром и вдруг внезапно исчез, коснувшись одной из витрин маленького винтажного магазинчика.

Не прошло и десяти минут, как у прилавка Рана столпились покупатели, мужчина приветливо улыбался уже всех зная в лицо или то, что они из себя представляли. Так было всегда, как только мальчик приносил свежие элементы, покупатели оказывались тут как тут.

Первым всегда отоваривался батюшка, дородный, с крестом на груди, только, крест был не с драгоценными камнями, а простой, деревянный, с серебряным распятием. Батюшка выбирал из горки своих, не особо копошась в ней, и обязательно брал несколько штук стареньких, кто уже больше пяти, а то и пятнадцати человеческих лет ржавел в коробках Рана. Батюшка иногда платил совсем мелочью, а иногда мог оставить и серебряник, Ран не спорил, назначать цену и торговаться по негласным законам было запрещено, покупатель отдавал столько сколько сам считал нужным за каждый элемент. Следующей была Мария, Ран любил эту добрую, красивую женщину, с теплыми ореховыми глазами и полными розовыми губами, она всегда оставляла одну и ту же хорошую сумму, но не особо церемонилась с элементами и часто просила взвешивать ей горками по двести – триста граммов. Ран в душе радовался, потому что знал, кто попадает к Марии, будет жить в довольстве и радости, будет счастлив в семье, будет вести свое дело, и удача всегда будет на его стороне. Но Марию не любили другие покупатели, они злились, что она берет всех без разбора, и в горках, которые она скупала, могли быть именно их элементы, Мария не спорила и, улыбаясь, разрешала рыться в ее горке особо дотошным. После того как желающие осмотрят ее горку, она ссыпала оставшиеся элементы в свой мягкий, вышитый бисером, мешочек и шла домой делать людей счастливыми, простым, тихим, не амбициозным, не горделивым счастьем, даря им мир, покой и тепло. После Марии подошла очередь Духа. Невидимый, быстрый, несоизмеримо сильный, Ран его немного побаивался и не особо проникался к нему симпатией, прежде всего за то, что в поисках своего элемента, Дух в одну секунду, будто порывом ветра, расшвыривал всю гору по прилавку. Чаще он брал один, максимум два элемента, кидал свернутую купюру и исчезал, но бывало и такое, что Дух никого не находил, тогда он, не спрашивая Рана, поднимал невидимой силой его коробки «со старьем» и бесцеремонно высыпал все на прилавок, грубо откидывая ненужные проржавевшие гайки и ключи. Этим утром Дух сразу нашел «своих», он забрал двух, и Ран облегченно вздохнул, обрадовавшись, что сегодня его лавка больше не пострадает. За Духом подошел Герман, высокий статный старик, как всегда в безупречном костюме с шелковым платочком, кокетливо торчащим из нагрудного кармашка. Герман приходил за творцами: писателями, поэтами, художниками, певцами, режиссерами, скульпторами, актерами. Ран внимательно смотрел, как старик тщательно отбирал себе элементы, поднося их близко к глазам, крутя их на свету, рассматривая выцветшими старческими зрачками со всех ракурсов. Ран знал, что он выбирает особенных, тех, кто уже точно знает кто он, тех, кто определился с целью, кто уже силен и амбициозен, и поэтому вылетел из системы мастера. Другие не выдержат старика, потому что он с тонкой изощренностью маньяка готовит всем испытания, и нет этим испытаниям конца, потому что творцы создают свои шедевры через боль, это самый сильный и самый действенный катализатор гениальности. Кто ломается, тот обычно прыгает с моста, или пускает себе пулю в лоб, или возвращается к Мастеру, но Мастер не любит «возвращенцев», и система их безжалостно сжирает, бросая на самое дно, к нищенству, алкоголю или наркотикам. Тех же, кто выдержал испытания, Герман делал своими кумирами и кумирами миллионов, он давал им славу и деньги, выполнял их самые заветные мечты и даже больше, он давал им свободу, он давал им вдохновение, он делал их гениями на столетия. Герман рылся в горке элементов чему-то ухмыляясь, клоня аккуратно остриженную голову набок, отдельной кучкой он складывал тех, кто ему приглянулся, но Ран уже знал наперед, что из отложенной кучки он возьмет только два или три. За последнее тысячелетие старик стал сдавать, а может элементы уже не те, да и система стала намного сильнее, держит цепкими лапами.

Старик вернулся к отложенной горке и стал рассматривать новенькую блестящую гаечку.

– Совсем молоденькая…Буквально пара часов…А дерзкая…Хм…Интересная…– улыбался Герман.

– Да…Может оставите Марии, – запереживал за гайку торговец.

– Марии? Ран, ты чего? Ты не видишь что ли? Совсем ослеп? – недовольно заворчал старик. – Если я оставлю, ее заберет Ламарт, и через пятнадцать, а может и десять лет ее убьют четким выстрелом в голову. А у меня будет жить долго, как захочет.

– Если не спрыгнет с моста. – буркнул Ран в ответ.

– Нет, не прыгнет, слишком самовлюбленна и ангел сильный…У нее вообще нет шансов…А бить буду…И любить буду…Баловать тоже буду, красивая…Ладно, достань вторую коробочку, еще прошлый раз ключ я там присмотрел. Хочу глянуть как он, готов?

Ран достал из «старья» коробку и, порывшись, нашел проржавевший ключ.

– Таааак, ну понятно…Пьем значит…Рак или перелом позвоночника? – спросил, хитро улыбаясь, старик, тараща рыбьи глаза на Рана.

Ран посмотрел на ключ и глубоко вздохнул.

– Рак. Перелом тяжело, жена у него ушла к другому, дочка еще совсем маленькая, кто ухаживать будет.

– Хорошо, рак так рак, пусть взбодрится. Все этих двух беру! Эх, хороши! – довольно улыбался Герман, потирая сухие морщинистые руки. – Заверни как обычно.

Ран завернул ключ и гайку в песчано-древесную бумагу, которую покупал специально для Германа, и перевязал бечевкой.

– Благодарю.

– Всего хорошего! – ответил Ран, косясь на сверток. «Ну, ребята, держитесь, прогонит вас старик через душерубку…Будьте стойкими и верными себе и возможно вы выиграете свою жизнь у гениального мастера.