Читать книгу: «Удивительные зигзаги любви», страница 4
Пётр Ильич Чайковский не заурядный, маленький человек, он – целая вселенная. Если у писателя, композитора, художника нет крыльев, то он – никчемный человек, как творческая личность…
Помню, мне трудно было оторваться от его четвёртой симфонии, подаренной мене! Вставала утром – и вновь за рояль – наслушаться не могла… Именно такая музыка нам необходима, она зовёт к очищению, а не к спокойному созерцанию. Ах, как тяжело у меня из-за него на душе! Ведь он, по сути, одинок, у него нет настоящих доверительных друзей, привык, словно ребёнок, изливать свою душу мне… Мама его рано умерла. Он очень тосковал по ней. А что такое жить без материнской любви на свете? Ему её очень не хватало… Может, во мне он искал эти ласку, поддержку… А, может, и любовь? Души не чаял он и в своей сестрёнке, но она жила со своим семейством в Каменке, не наездишься. И рано умерла. Он тогда сильно переживал. Да ещё иногда слуге Алёше плакался. Но из этого сочинили целый ворох сплетен… Вывели, что когда того забрили в солдаты, Пётр Ильич сильно переживал и плакал. Это мол, из-за его запретной любви к Алексею. Не понимают люди, Чайковский всех любил и всем сочувствовал. Его сердце полыхало любовью не только к отдельным людям, ко всему человечеству! Без великой любви, не напишешь великую музыку!
Я же, как безжалостный человек, прогнала его! Он страдает сейчас из-за этого, не может опомниться, прийти в себя… Я-то это понимаю, чувствую… Но и вернуть уже ничего нельзя… Сама не смогу, домашние не позволят… А ведь когда-то, чтобы быть к нему ближе, даже женила своего сына на его племяннице. Но та, к сожалению, оказалась недоброй, держит сына под своим каблуком!
На какие только ухищрения я не шла, чтоб быть поближе к нему! И сейчас – в сердце только он, всё он… Как увлекательно было с ним переписываться! Много узнавала о нём нового, интересного. Поддерживали друг друга… И вот – разрыв. Я оказалась фарисейкой, как другие… Каково ему понимать это после стольких лет нашей искренней дружбы и духовной близости?! Он – необыкновенный!
Ведь гении – это люди, отмеченные Богом! Цель их жизни – исполнять своё предназначение на земле. В древних китайских сказаниях я читала, когда человек делает нечто совершенное, ему завидуют сами «боги». И чтобы их обмануть, прекрасную фарфоровую чашечку, изготовленную гончаром, покрывали сеточкой морщин, дабы те не заметили её совершенства. Это – нечистая сила из зависти пытается свести на нет труды одарённых. Да ещё злые люди губят клеветой. Ибо деяния гениев велики, своим огнём они воспламеняют в людях тысячи ответных огней, рождающих желание стать совершеннее. Отсюда – зависть бездарных! Гении не присваивают чужие идеи, кровью своей души, они творят неповторимое… На них и обижаться нельзя, они несут для людей свой огонь голыми руками, обжигаясь и сгорая! Тяжёл путь настоящего художника! Он напоминает путь Христа! Все унижают, заушают, распинают, а он идёт, идёт, опустив голову. Он старается для человека, а человек не понимает, истязает, радуется, если художнику плохо: наконец-то он достиг цели, уколов того в самое сердце! А страдалец только смотрит на нас и задаёт молчаливый вопрос: «За что?». «За то же самое, за что и Христа распяли – не неси Истину! Вот за что!».
Нет, обыватель никогда не поймёт творческую личность! Его интересует ни его творчество, а гаденькие сплетни о нём, дабы его развенчать. Если не нашли ничего подходящего – не беда, сами придумают! Вон как брат сказал мне:
– Голубушка, тебе надо отвадить его от дома окончательно, иначе потеряешь свой престиж! Он погибший человек!
– Благодарю, дорогой, но позволь мне самой разобраться во всём! – Он же вновь за своё:
– Смотри, конечно, сама, но учти – это очень серьёзно!
Хорошо в своих офортах отразил злословящий облик обывателей великий испанский художник Гойя. Кровь стынет в венах от ужаса, лицезря их!».
О, как она могла, всё-таки, так погорячиться? Ей непереносимо расставание с ним! Она не может его забыть, мысли все о нём! Что же делать? И так было все двенадцать лет их духовной дружбы. Она вдруг вспомнила, как совершенно сходила сума, когда он внезапно женился! Тогда она чуть не заболела горячкой. А когда он стал разводиться, она была на седьмом небе от счастья, дала ему десять тысяч рублей на развод. Но, к сожалению, хитрющая девица не желала разводиться. Она постоянно мучила его своим гаденькими «догадками», поборами, доводя до умопомешательства! А ведь она даже ни одной ноты из его сочинений не прослушала, однако нагло объясняясь ему в любви! Вот как поступают такие мещаночки! Даже считаясь его женой, стала сожительствовать с другим человеком, прижила двоих детей, сдала их в приют. В конце концов, попала в сумасшедший дом. И с такой «женщиной» связался её горячо любимый композитор… «Боже, сколько и у него было горя! Ведь он хотел в молодости жениться на певице Дезире. Но Рубинштейн, с коим он дружил, не дал осуществиться его мечте… Чайковский, вспоминая её, всю жизнь плакал втихомолку… Мне ученик его рассказывал:
– Пётр Ильич сильно страдает из-за разрыва со своей бывшей невестой – певицей Дезире. Говорит, она – необыкновенная женщина!
Я ему ответила тогда:
– Вы уж старайтесь сразу переводить разговор в другое русло, ежели так горьки его воспоминания…
Честно признаться, она не красавица, но голос – ангельский! Счастье уже почти находилось в его руках, но растаяло, словно облачко! Она не стала долго ждать, когда состоится их бракосочетание и вышла замуж за певца из своих.
Вот Вам и всякие «отклонения», о коих Вы судачите, господа хорошие!», – задумывается, вытирает кружевным платочком затуманившиеся глаза, лицо становится нежнее, мечтательнее. Она пишет…
«Вечереет. Тихо и мягко, словно старость, подкрадывается ночь. Я мечтаю. А в них? Ты… И нет для меня более реальной жизни. Может, ты умер, я же разговариваю с тобой на языке души? Я живу пока, но ничто не существует, кроме нас двоих, в моих мечтах… Я что-нибудь сделаю в реальной жизни, отвлекусь и возвращаюсь к тебе. Говорю, советуюсь, смеюсь, слушаю музыку. Нет одиночества. Стены раздвигаются, исчезает холод, не уют, и мы остаемся вне времени и пространства вместе.
В древних китайских сказаниях я читала, что человек силой своего (или чужого) воображения может жить с духом.
И я сейчас это поняла. Чтобы любить, греть, смеяться – не обязательна осязаемая оболочка. Можно силой воображения вызвать дух другого (иногда очень любимого и любившего) и ты будешь счастлив.
Ничего в этом не понимает западная проза. Ей необходимо материальное. И как тонки люди Востока! Я верю: духом можно вызвать к жизни другой, жизнь духовная – тоньше. Но как объяснить, что сознание отрицает горе, разлуку и смерть близкого и, не мирясь с этим, создает его в воображении? А может, и не создает? И душа другого сама улетает к любимому?
Поняла: я ли зову твою душу, сама ли она прилетает, но твой дух со мной, не может без меня. Тело можно задержать, душу – никогда. Она рвется туда, где ее ждут, где ей надобно быть.
Как легко людям рвать друг с другом, как невозможно душам расставаться!».
Она положила на стол ручку, подошла к окну, отдёрнула шторы, распахнула настежь створки и жадно задышала будоражащей свежестью. «Как утончённо, рафинировано это раннее начало осени! В ней столько тайного откровения, затаённой грусти. И я вся ухожу в эту прекрасную грёзу:
Мерцанье листьев золотых
Немножечко поблекших,
И музыкальность слов простых,
Мне душу отогревших…
И воздух голову кружит,
И манит, и колдует.
И благодать на всём лежит
И тихостью чарует…».
Немного постояв, она вновь вернулась к письменному столу, нехотя закрыла тетрадь, подошла к стоящей рядом банкете. Взяла ноты, села за рояль, тихо напевая романсы Чайковского.
Затем вновь задумалась, припомнив вчерашний странный сон. Как узнать, не предвещает ли он ей худого? Она уже опасается всего! Ведь новоиспеченный муж её старшей дочки не добр к ней: «Объясняет всем, я не умею управлять бизнесом, позволила старшему сыну, промотать семейный капитал. Но я не виновата, что одинокую вдовицу дети уже не слушают! После моего строгого воспитания, сыну захотелось самостоятельности! А «дружки» – тут как тут, подзуживают, заводят, раскручивают. Он и начал подписывать всем векселя на моё имя! Могла ли я их не покрыть по первому требованию? Его просто убили бы заимодавцы и меня вместе с ним! Горе! А зять пожелал сыграть на этом хочет отстранить меня от дел, заточить в психиатрическую лечебницу, добраться до семейных денег. Он многим говорит обо мне:
– У нас такое несчастье, Надежда Филаретовна слаба умом.
– Да что Вы говорите? – отвечают ему.– Неужто, это правда?
Неважно я себя чувствую ныне, и, если со мной что случится, не дай Бог, то старшего сына они лишат доли его наследства. Он окажется гол, как сокол! Страшусь за его судьбу».
Встревоженная, она подошла к иконе Божьей Матери, затеплила лампадку и пала на колени с горячей мольбой:
Богородица Благая,
Помоги, Тебя прошу.
Ты заступница людская,
Видишь боль, что я ношу.
Сирота среди людей я,
Вся надежда на Тебя,
Ты щадишь бездомных, грея,
И спасаешь их любя.
Богородица, скорблю я,
Слёзы горькие текут,
Без поддержки горечь пью я
И враги по сердцу бьют.
Подари душе убогой
Всепрощенье и покой…
Угаси мою тревогу,
В тяжкий миг пребудь со мной!
Прочитала ещё стихи из Псалтири: «Покорись Господу и надейся на Него» (Пс. 36; 7). Подумала: «У Бога милости много!». Немного успокоилась. На сердце стало легче…
******
Пётр Ильич Чайковский тяжело переживал разрыв их отношений, внезапное прекращение длительного эпистолярного диалога. Истинно благородные люди ценят дружеское участие, любовь и заботу. Он посетил домашних Надежды Филаретовны, умоляя передать ей его последнее послание с просьбой о примирении. Но близкие даже радовались такому финалу – деньги из дома не будут утекать! Старший сын Надежды Филаретовны, некогда богатейшей женщины, разорил семью своим мотовством! Поэтому – жирное – НЕТ, всевозможным просителям. Им сейчас надо сохранять оставшееся! Ей не показали его письмо. Усилия Чайковского по заключению мира и продолжению их сердечной близости были тщетны!
*****
Вскоре, завершив сочинение новой, ни с чем несравнимой по совершенству, шестой симфонии, Петр Ильич Чайковский умер, с именем дорогой его сердцу Надежды Филаретовны, на устах. Она уже не узнала об этом. Через два месяца умерла и она, не успев прослушать его шестую симфонию, произнося в агонии только его имя. Получается, они тосковали друг по другу, и он позвал её за собой?! Ибо, таким тонким людям трудно в этом суровом мире. Или она, почувствовав сердцем его уход, тоже поспешила за ним?.. Им уже не хотелось расставаться… Происшедшее, не мистика ли? Это случилось в тысяча восемьсот девяносто третьем году. Ему было пятьдесят три года, ей – шестьдесят два… А через год от теракта погиб царь Александр второй, «прямой виновник смерти» великого композитора, как утверждают недоброжелатели. Действительно, злые языки, страшнее пистолета! Великолепный русский дирижёр Светланов, любивший музыку Петра Ильича Чайковского, распространявший и объяснявший её, с горечью говорил: «Сколько бы Чайковский мог написать ещё прекрасных вещей и подарить их нам, если б не его ранняя смерть!». Врачи поставили Петру Ильичу Чайковскому диагноз – смерть от холеры. Но, может, его просто затравили своими пересудами обыватели так, как только они умеют это делать? Однако они продолжают лить грязь на гениального композитора и поныне. Ответим им на их инсинуации следующим. Не столько надо упирать на связь Петра Ильича Чайковского с мальчиками, сколько на то, как страдал он от этого, если это действительно имело место. И ни у кого об этом не надо выпытывать. Об этом говорит его музыка. В ней ощутимо слышны его страдания, разрывающие сердце, от непереносимого им своего «не достоинства». Страдания настолько сильны и глубоки, что чувствуется, иначе он не мог, и, что он просит, надрывно просит, с кровавой пеной у рта от крика, прощение у Бога и людей. Он музыкой сам признаётся, ничего не скрывая, и, как бы говорит – на твой суд, Господь, я отдаю себя!
Но реальнее – это просто является наветом. Ведь некоторые желают принизить всё великое. Сначала обольют человека помоями, затем ползёт молва по закоулочкам, словно иезуитская кобра, и беспощадно жалит и жалит.
Русский дирижёр Светланов сообщал о музыке Петра Ильича Чайковского следующее: «Считаю самыми великолепными его произведениями – балет „Щелкунчик“, оперу „Иоланта“ и шестую симфонию. Но почему-то с шестой симфонией всегда у нас происходят трудности. К её исполнению постоянно бывает очень не просто готовиться. Так и хочется сразу прийти и исполнить её без всяких репетиций». Вот как сложно передавать тончайшие оттенки чувств души великого гения! Хотя сам Чайковский никогда не придавал значения, сочинённым им вещам, сообщая родным и знакомым: «Да написал очередную гадость».
Прекрасно понимал музыку Чайковского и великий русский дирижёр Мравинский. Прослушав под его управлением шестую симфонию, человек долгое время оставался в глубочайшем раздумье, не имея возможности сразу прийти в себя. Так завораживала слушателя эта музыка! Во все времена она покоряет людей всего мира, очень многое, сообщая человеческому сердцу!
Но когда говорят о Петре Ильиче Чайковском, эхом должно повторяться имя Надежды Филаретовны фон Мек. Ведь они, как два, тесно переплетённые вместе сердца, навсегда вошли в анналы истории и человеческую память!
Музыка Петра Ильича Чайковского – великое национальное достояние. Она наша большая гордость и бесценная жемчужина в золотом соцветии русских композиторов, начиная с Глинки, Мусоргского Бородина, Балакирева, Римского-Корсакова, Скрябина, Рахманинова, Прокофьева, Шостаковича и иже с ними!
ПЕРЕРОЖДЕНИЕ ПУТАНЫ
В детский сад ходить я любила. Там мы играли, во что угодно и мальчишки и девчонки – все вместе. Всё было классно и весело. Но вот когда меня забирать должны были домой, я частенько плакала. Мама иногда не приходила за мной, и я всю ночь рыдала, сидя в прихожей, ожидая её. Я не могу сказать, что не была романтичной. Но вся моя романтика заключалась в играх с другими детьми. Мы часто баловались так, что если бы узнали наши родители, выдрали бы по полной. Дурачились, делали, не положенные «операции», друг другу. Потом я эти глупые игры прекратила. Ничего хорошего – чиркнут стекляшкой по мягким тканям и ты – «оперированный». Неприятно. Но вот когда я уже стала «взрослей» и училась в школе, в четвёртом классе мальчишки, старшеклассники, играли с нами в настоящие великовозрастные игры.
Началось всё так. Нас зачем-то зазвали в подвал, показать какую-то игру. Мы с девочками и с мальчиками спустились вниз. Тут один мальчик закрыл на ключ входную дверь, на это мы не обратили внимания. Затем мальчишки повалил нас на пол, стали делать то, что хотели. Было отвратительно, я сопротивлялась, стонала, теряла сознание. Но это их не смущало, они, точно маленькие крысята, с жадностью набросились на нас. Если я вновь не желала спускаться с ними вниз, меня встречали, где-нибудь и избивали. Пришлось соглашаться, выполнять их приказы. Дома я неизменно плакала из-за этого… Мне было совестно, не хотелось ходить школу! Я уже ненавидела всех мальчишек! Однажды, находясь в сильном унынии, я даже чуть не отравилась… Одна мама ничего не замечала и школьные педагоги!
Человек привыкает к постоянной боли, к продолжительному несчастью… Так привыкла и я. Сперва с нами забавлялись ребята из седьмых – восьмых классов. Затем повадились только старшеклассники. После того, как нас накрутят и, так и эдак, нам давали по большой шоколадке и мы сбегали домой. Ко всему, мы постоянно были в неведении, во что мы «играем»? Нам под страхом смерти запретили рассказывать об этом кому бы то ни было! Поэтому мы помалкивали и подчинялись. Нас было четыре девочки и пять мальчиков. Но вскоре одна девочка прочитала в учебнике по медицине, что это слишком взрослая «игра» может привести к ужасным последствиям. Нас могут заразить гадкими болезнями, и мы даже могли забеременеть. Я спросила – что это такое – беременеть? Мне ответили – это когда в животе появляется маленький мальчик или девочка. И что Вы думаете? Одна из наших девчонок забеременела. Ей её родители сделали чистку. Когда я спросила – что это такое? Мне ответили – это очень страшная операция, вставляют нож внутрь и крутят там им до боли. Эту девочку перевели в другую школу и стали встречать со школы и провожать в школу родители, чтоб отвадить её от наших «игр». Я не беременела, была слишком мала. В меня влюбился один мальчишка. Он с ума сходил, когда я была с другими. Встречал меня и требовал, чтоб я находилась только с ним. Но я не могла, меня били за непослушание. Мне он надоел, самой тошно, да ещё кто-то ноет под ухом! И я попросила ребят, отколотить его, был неприятен этакий нытик. Они выполнили мою просьбу и запретили ему подходить ко мне. Вскоре старшая девочка, которая занималась тем же, чем и я, научила меня брать с ребят деньги, без денег велела гнать всех в шею. Я так и сделала. Но что удивительно? Это всё отнимало у меня много времени, казалась бы, я должна была быть слабенькой, но я успевала учиться только на одни пятёрки. У нас дома была хорошая библиотека. Чтобы немного отвлечься от своей беды, читала много книг. Ко всему, мне хотелось найти в литературе объяснение, что мальчишки сотворяют со мной? Какие возможны последствия… Даже на улицу выходить не хотелось. В мире книг я попадала в другой мир, в другие страны, где меня никто не мучил, не изнурял. Там меня любили, понимали, ласково обращались со мной, ничего не требовали! Иногда мы с подружками разыгрывали театральные пьесы. А иногда я играла им на флейте, у меня был хороший слух. Зачастую рисовали цветы и натюрморты. Клали на стол яблоки, фрукты, вазы – срисовывали. Всё это тренировало, развивало воображение, отвлекало от всех невзгод.
Как-то взъелся на меня один из наших преподавателей. Он, видно, кое-что узнал, и велел остаться после уроков. Я послушалась. Он закрыл на ключ дверь и делал со мной чрезвычайно неприятные вещи. Обещал платить, преследовал. Но я от него убегала – был крайне антипатичен. Вновь я научила мальчишек пригрозить, они здорово с ним объяснились, он оставил меня в покое. Тогда я до конца осознала, что занимаюсь очень плохими делами, чем и взрослые не должны заниматься… Но отступать было уже некуда…
Когда мы писали в выпускном классе сочинение на тему – «Кем я хочу быть после окончания школы», я написала очень коротко: «Хочу быть проституткой. Мне это нравится, да ещё и деньги получать можно со своих ребят». Учительница тут же вызвала в школу моих родителей. Но я не испугалась. Что они могли мне сделать? Надоели, дома вечно скандалили и грызлись между собой. А я – взрослая, да и «специальность» у меня уже была. Меня отругали, однако аттестат об окончании школы отдали, я же делала своё дело. Были деньги, мне всё это казалось нетрудным. После школы, я поступила в ВУЗ. Там было столько мальчишек! Меня и дразнили и стыдили, и оскорбляли, я отвечала:
– Ну и что? Я не отказываюсь, я такая. Но мне это нравится! – и все отклеивались, потому, что я училась только на одни пятёрки. С невероятной скоростью, меня несло по течению всё вниз и вниз… С каждой волной, закручивая сильнее и неумолимее!
Позже я прочитала, у несчастных детей, коих рано растлили, психика изменяется. Узнав это, я поняла, почему мои мозги тогда были не на месте! А, может, даже – это была бравада, желание идти наперекор всем «порядочным»? Всё делать против морали этих чистеньких? Меня же изуродовали в детстве… А эти «праведники» взрослые ничего не замечали?! Много же надо было молитв прочитать и слёз пролить за меня духовным старцам, чтоб я стала нормальным человеком! Когда я окончила институт и стала работать, мне это не понравилось. Я заскучала по той «лёгкой» жизни, что была у меня в школе и в институте. Как то я шла по проспекту и около меня остановилась легковая машина. (Я была всегда очень красиво одета и выделялась среди других девушек, мужчины сразу догадывались, чем занимаюсь). Открылась дверца и молодой человек, высунувшись, подозвал меня, я наклонилась, он спросил:
– Покатаемся?
Я невозмутимо ответила:
– Сколько заплатишь?
– Стольник! Идёт?
– Посмотри на меня – и ты предлагаешь мне стольник? Пять сотен!
– Садись!
– Деньги – вперёд!
И я бросила свою унылую работу и стала раскатывать с водителями по рейсам. Это называлось «плечевая». Мы выходили на загородное шоссе с двумя – тремя девчонками, поднимали руки. Останавливали машину дальнего следования. Меня сажали, кормили, поили, снабжали деньгами и передавали далее. Я полгода ходила по «плечевой».
Однажды, мы ехали с одним крутым водителем, вдруг машина заглохла. Случилась какая-то поломка. Немного что-то подкрутив, водитель еле дотащился до населённого пункта. Мы ждали, когда к нему приедет помощь, (он по рации вызвал помощников), надоело сидеть без дела, пошла, осматривать посёлок. Он был неухоженный, жалкий, два магазина, несколько домишек, храм на окраине. Я забрела в церковь просто так, деваться было некуда. Зашла, смотрю – старинные позолоченные иконы, чудесные лампадки – напротив, тонкий приятный аромат ладана, тихое потрескивание горящих свечей. Ощущение такое, будто в другой мир вошла, из которого и уходить не хочется… Вдруг подзывает меня к себе старенький священник. Весь седой, сгорбленный, в белом подряснике. Я подхожу. Погладил он меня по голове и спрашивает:
– Кто ты?
Отвечаю ему:
– Человек!
Он мне:
– Нет, не человек, животное, очень красивое, но всего лишь, животное!
Я опешила, только пробормотав:
– Да?
Он мне:
– Ну, сама подумай, чем ты занимаешься? Как тебя Богородица в храм-то пустила? Таких – метлой бы надо гнать… А. может, Она исправления твоего ждёт? Ведь ты – прокажённая. До тебя дотрагиваться страшно!
– Да нет ещё пока у меня никакой проказы… – бормочу в ответ.
– Иди с Богом и подумай, над моими словами… Очень хорошо подумай! Ведь в детстве тебя в Бога учили верить… – задумалась, понуро опустив голову… Мне было тогда всего лишь двадцать один год. (Я рано пошла в школу, сразу поступила в ВУЗ).
Купила я в той церквушки какие-то стихи духовные и ещё одну книгу – «Житие Марии Египетской». Машину починили, и мы покатили, куда первоначально держали путь. По дороге я открыла книгу от скуки, стала читать о святой Марии Египетской. Мне сразу стало как-то не по себе. Жуть взяла. Думаю: «Ой, почти, как про меня! Ужас, какой! Никогда не думала, что я творю с собой? И вот, пожалуйста, узнала… Теперь понятно, почему священник спросил: «Как это тебя Богородица в храм пустила?». Марию Египетскую Бог в храм не допускал вначале… Видно, священник прозорливый. Всё понял обо мне!». Мне ехать далее расхотелось, стало тошнотворно на всё это смотреть… Начала думать: «Как же мне убежать от этого водителя? Противный, жирный, потный. Как я могу вообще ездить с чужими людьми, ведь и убить могут, закопать, где-нибудь. Сколько наших девчонок покалечили, даже убили? Попадёшь к садисту, пиши, пропало! Не успокоится, пока всю не изобьет! Одна девчонка, из приезжих деревенских, забеременела, она мечтала о ребёнке, стала готовить ему «приданное», оберегала себя от всего, поехала с клиентами на «работу». Думала – последний раз и уедет в деревню к себе рожать. Но клиент попался – зверь, стал бить её, она – умоляла:
– Прошу Вас, пожалуйста, сжальтесь, не бейте по животу, я жду ребёнка…
Он, услышав такое, сильнее стал избивать, пинать обутыми ногами именно в живот:
– Получай, гадина, ещё и детей хочет, забью! Изуродую, чтоб и ходить не могла, только ползала!
Она, действительно, еле приползла тогда назад. О рождении ребёнка уже не могло быть речи, он погиб! Мы даже её самою уже не смогли вернуть к жизни… Глаза её выражали боль, отчаяние, усталость, муку. Такой взгляд бывает только у недобитого, смертельно раненного животного. Ещё хочется жить, ещё жадно дышится, но уже понимается – всё скоро закончится… Смотрела я на неё и волосы на голове вставали дыбом. Сначала все молчали, потом заголосили!
Да, «работа» эта страшная… Несомненно, противно, чтоб вот такое чудовище даже дотрагивалось. От таких – добра не жди! Да и вообще – стыд, что он захочет сейчас со мной сотворять! О, Господи, помоги!», – вдруг вспомнила я о Боге. Только после я поняла, что тот священник молился обо мне. Так просто мне бы не выпутаться! Мы доехали до какого-то пункта, и я потихоньку от него ускользнула. Добежала до железнодорожной станции и, купив билет, села на электричку, помчавшись, к себе.
Однажды поздно вечером, возвращаясь домой, заметила, за мной следом едет легковая машина. Мне стало как-то не по себе. Думаю: «Что ему надо? Наверное, походка выдаёт мою прошлую жизнь!». Убыстрила шаг. Водитель остановился, выскочил из машины, схватил меня одной рукой, второй зажал мне рот и втолкнул машину. Тут же сорвался с места. Я сидела молча. Он начал первый:
– Сколько возьмёшь за три часа?
– Я ничего не беру, отпустите меня. Я устала, не до развлечений.
Он зло ухмыльнулся, обернулся ко мне и протянул пачку ассигнаций. Я испугалась. Никогда клиент сам ничего не предлагал, надо было с усилиями вытягивать из него деньги. А тут столько… Что-то не то.
– Куда мы едем?
– Чего ты испугалась, привезу в медицинский пункт, там тебя проверят, нет ли чего там у тебя, и будем резвиться, сколько захочешь. Здесь ведь и на несколько ночей хватит, так?
– Господин хороший, да Вы что, я на работу должна идти, мне надо выспаться. Давайте я деньги Вам верну, вы другую найдёте?
– Зачем мне искать, мне ты понравилась. Какая красавица!
Я замолчала. Ехали часа два. Остановился он на пустынном полустанке. Там виднелось небольшое здание, напоминавшее коровник. Зашли внутрь, чистенько, люди в белых халатах ходят. Ничего не понимая, смотрела на всё и тряслась от страха. Зуб на зуб не попадал. Чувствовала, что-то здесь не так. Меня завели в маленькую комнатёнку, успокоили, повторив его слова.
– Клиент хочет близости, но боится. Заплатил нам за анализы. Сейчас мы кровь у Вас возьмём на РВ, и другие венерические заболевания. Основательно проверим и вернём ему.
– Да ничего я не хочу.
– Нет, нет, он уже заплатил. Это не долго, не беспокойтесь!
У меня взяли кровь из вены, раздели, всю осмотрели, прощупали, простукали лёгкие, проверили по-женски. Почти всю вывернули. Мне стало совсем жутко. Они всё успокаивают. А у меня мысли в голове, на органы готовят! Пришёл санитар с анализами, они зашли в другую комнату. Услышала, один сказал:
– У неё сифилис!
– Да что ты?
– Ну, да, сам смотри анализ!
– Вижу. Надо сделать повторно.
Ко мне вновь подошли и взяли кровь. Я сказала им, что устала и прилягу на кушетку, пока они выясняют. Легла, закрыла глаза, прислушиваюсь. Думаю: сейчас вколют сильный наркотик, я отключусь, они начнут всё вырезать. Не пикну. Принесли повторный анализ. Он подтвердил первый.
– Ничего себе, привёз «девочку»! Он просто помешан на красивых шлюхах! Что делать будем, куда её?
– Да выпроводите и всё.
– Может, укол, безопаснее? Потом зароем.
– Какой укол, она не понимает ничего, никогда нас не заложит, эта дурёха. Пусть выматывает. Ещё на укол тратить вещество будем, да закапывать. Деньги не забирайте, выпустите её. Как-нибудь доползёт и забудет, где была.
Я вздохнула свободнее, поняла – пожалели, про себя читаю молитвы, сама прикинулась спящей. Они меня поднимают, объясняют, что со мной:
– С таким диагнозом, клиент отказывается от Вас, быстренько домой. Он Вас обратно везти не будет, сами добирайтесь! – открыли входную дверь и вытолкнули во двор. Я вышла и не знаю куда бежать. Впереди – шоссе, вблизи вертолётная площадка, сбоку – лесопосадки. Сделав вид, бегу по нужде, помчалась в лес и неслась, словно полоумная. Где—то рядом, хрустнула веточка, послышался шорох. Я испугалась. Схватила валявшуюся на земле большую лохматую ветку, легла на землю, под большим деревом и прикрылась ею. Не заметят. Лежала долго. Ни шороха, ни хруста. Поднялась, вновь побежала. Я даже не понимала, где я, куда мчусь? Вылетела неожиданно на дорогу. Сначала шла, машин не было. Затем стала голосовать проезжающим изредка тачкам. Меня никто не подбирал. Остановился один грузовичок. Водитель согласился подвезти до районного центра. Хотела ему заплатить, он буркнул, надо вносить плату дамским магарычом, денег у него самого много.
– Давай, не задерживай меня! В машине неудобно, выходи.
Я вышла, да наутёк от него. Он не стал меня догонять, уехал.
Второй уже стал приставать в машине. Видно я была очень похожа на женщину древней профессии, или все водители дальнего следования уже испорчены нами совершенно. Сил не было справиться, я прохрипела:
– У меня сифилис, ты тоже его подхватишь!
– Шлюшка, вон отсюда, – и я кубарем полетела из машины. Упала в кювет, и лежала там, пока он не уехал. Подвёз меня один молодой мотоциклист, ничего не требуя взамен. Еле добралась до дома.
Уже на месте, заметила, со мной стали происходить ужасные вещи. Мне было плохо. У меня болело всё! Стыдно было обращаться в поликлинику. Но пришлось. Мне подтвердили тот страшный диагноз – сифилис. Стало понятно, «доигралась». Не являясь полной идиоткой, я уже не плакала. Была немножко образованным человеком – любила читать, рисовать, пела, одно время, состояла солисткой в женском ансамбле. Поэтому сразу поняла серьёзность моего положения. Стала умолять врача, лечившего меня, помочь. Но я была так хороша собой, что он, не побоявшись моего диагноза, сначала попросил уделить ему немного времени. Я удивлённо посмотрела на него, подумав: «ненормальный», но согласилась. Что мне оставалось делать? Он, увидев моё изумление, ответил – он знает, что делать, чтоб ничего с ним не случилось. Перед этим я дала себе зарок – если вылечусь до конца, никогда больше не буду заниматься тем, чем ранее занималась. Я поняла, Бог даёт мне последний шанс. Лечение – длительное, болезненное. Уколы тяжёлые, сажают почки и печень. Пока я лечилась, я сильно молилась, умоляла Господа помочь мне. Когда врач меня исцелил окончательно, он вновь попросил меня о том же. Но я ему зло ответила:
– Да пошёл ты…! (Настроение после лечения было отвратительное).
– Зря ты так, ведь ты ещё придёшь!
– Ищи других! – во мне всё клокотало! Я уже слушать не могла об этом без ужаса! Всю выворачивало от стыда, брезгливости. И, как побитая приблудная собачонка, помчалась я восвояси, «поджав хвостик» и скуля про себя по дороге. Подумала – у меня на лбу, видно, написано, что я – дрянь, никуда не годная… Отброс, никому ненужный… Может, броситься в реку и, с концами? По-хорошему, от меня люди должны шарахаться… Но я решила, плохое дело – самоубийство. Грех это! Живи и получай плевки от людей, ты их заслужила. Терпи, молчи, работай, как все люди и – прочь от всяких мужчин…
