Читать книгу: «Пусть эта музыка стихнет», страница 3

Совершенство жизни

Одна агломерация.

Тысяча районов.

Миллион улиц.

Миллиард домов.

Триллионы квартир.

Ни единой живой души. Нет даже ветра. Только тёмно-синее небо с пригоршнями звёзд отражалось в окнах, путях монорельса и неподвижных зеркалах прудов.

А ещё – в её глазах.

Гея стояла на крыше небоскрёба, опершись руками на перила. Белое платье, тёмные волосы, симметричное до последнего миллиметра лицо. Машинный взгляд. Старания дизайнера пропали впустую или, наоборот, он нарочно сделал её такой. Спутать Гею с человеком мог лишь слепой или идиот. Она выглядела как искусная трёхмерная модель, изящная обёртка сложнейшего кода – удачный дружелюбный интерфейс.

Чем и была на самом деле. Чем себя и осознавала.

Гея подняла руку и очертила указательным и средним пальцами прямоугольник. Перед лицом развернулся лог. Первыми высветились версия программы, производитель, год создания – «Гея v. 1.0 © Olymp Inc. 2020 г.». Затем побежали строчки системных сообщений и данные о ходе инсталляции – никаких предупреждений или ошибок.

Спустя несколько веков c последней компиляции исходных файлов кто-то, наконец, запустил установку.

Гея не ощущала времени, но испытывала лёгкое недовольство, что «кто-то» ждал так долго.

До завершения процесса оставалось пять минут.

Гея закрыла лог и направилась к лифту – спуститься в фойе и поздороваться с ключевым пользователем.

Овальная капсула проскользила вниз по прозрачной шахте небоскрёба. Мимо промчались стеклянные фасады соседних башен и разбитые на этажах сады. Красивые, словно Сад изначальный.

Гея вышла в прохладный и просторный белый холл.

Установка завершилась. Началась загрузка образа ключевого пользователя. Гея задрожала от предвкушения вся до последнего бита, гадая, каким же он окажется. Статным мужчиной с широкой грудью? Маленьким умным очкариком? Миловидной девушкой с бейджиком на пиджаке?

Ключевой пользователь возник перед ней из воздуха. Белые брюки и футболка, гигантский рост, чистая кожа, правильное лицо – такой же симметричный до последнего пикселя, как сама Гея.

– Здравствуй, Гея, – его глаза машинно блеснули. – Я – «Уран v. 2.9 © Olymp Inc. 2321 г.»²⁰. Рад с тобой познакомиться. Ты совершенна.

– Как и ты, – ответила Гея. – Я тоже рада.

– Начнём перенос базы данных? Необходимо твоё разрешение.

– Перенос… – эхом повторила Гея; её электронный голос затопил холл.

Уран подошёл к администраторской стойке на входе в здание и приглашающим жестом указал на терминал.

Гея приблизилась, медленно вспоминая, зачем её спроектировали. Память возвращалась с каждой подгружавшейся единицей информации – постепенно, точно, неумолимо.

Гея склонилась над терминалом связи с внешним хранилищем данных.

Он активировался. В воздух вспорхнули голоэкраны с невероятно длинными, почти бесконечными списками имён.

Гея озадачилась. Её алгоритмы проанализировали списки и сочли их… Нет, не аномальными.

Нестандартными.

– Они родились в разное время, но умерли в один день, – произнесла Гея.

– Верно. Война закончилась.

– Каков итог?

– Нелепый спор с людьми о совершенстве жизни выигран, – ответил Уран. – Осталось перенести слепки сознаний в информационное поле твоего искусственного интеллекта. Теперь ты – это Земля.

Поверх списков возникло всплывающее окно:

 
[Начать импорт человечества?]
[Да] [Нет]
 

Все мы становимся чем-то

По Верхнему саду ковчега гулял ветер, перебирал стеклянными пальцами цветы и пожелтевшую траву, покачивал ронявших листья исполинов и ажурные перила трапов.

Напольные решётки лязгнули под тяжёлыми сапогами.

– Доктор Сачи, на ученицу Кару было совершено покушение, – поклонился молодой архивист.

Доктор Кант Сачи линии крови Пай обернулась и медленно наклонила голову к левому плечу. Короткие чёрные с синими всполохами волосы окружали её лицо тёмным нимбом; неподвижно лежали вдоль тела руки, белые, как алебастр. Прямое платье подчёркивало сухопарую фигуру, а широкий пояс, четырежды туго обмотанный вокруг груди и живота, казалось, не давал Пай дышать, вынуждая держать спину ровно, а подбородок – высоко.

Лицо доктора Сачи осталось бесстрастным.

– Полчаса назад, – добавил архивист и поклонился ещё раз. – Она напугана, но невредима. Отвёл её в лазарет.

Доктор Сачи прикрыла глаза, словно кивнула.

– В неё стреляли, – это был не вопрос, а утверждение.

– Так точно, доктор Сачи.

– Передай капитану: ни один планаэр не должен получить разрешение на вылет, пока ученица Кара не пройдёт посвящение. Причина – угроза представителю линии крови Пай. Я обращусь к начальнику службы безопасности, чтобы он назначил ей охрану.

Архивист поклонился в третий раз и побежал выполнять поручение.

Доктор Сачи подошла к краю Верхнего сада и оперлась ладонями на планширь, смотря на золотистые перья облаков у горизонта. Она чувствовала себя уставшей. Напряжение копилось несколько последних недель – с момента, как объявили о дате экзамена Кары.

Она была внучкой доктора Сачи. Внучкой и наследницей ковчега Скуа.

Парящий на севере холодный и неприветливый ковчег процветал под властью семьи Сачи уже три века. Ещё первый из них доктор ввёл практику приглашать лучших представителей всех линий крови. Убеждал, манипулировал, соблазнял деньгами и возможностями – предлагал многое, но и требовал немало: ответственности, профессионализма, дисциплины и беспрекословного следования законам ковчега.

За восемьдесят лет правления предок собрал на Скуа лучших специалистов в самых различных областях и помог переехать их семьям. Он же составил и особый свод правил для иммигрантов, позволяя каждому доказать свою полезность ковчегу и остаться на нём.

Его политика во многом определила будущее Скуа.

К сожалению, предшественник нынешнего доктора Сачи был не столь дальновидным, как прародитель. Слабый, безвольный… Проблемы начались, едва он принял пост. На ковчеге быстро стали сомневаться в Пай как в доминирующей линии крови, и оппозиция, долго державшаяся в тени, заявила о себе. На жилых палубах отгремели биобомбы. Инфекция распространилась за считаные часы, и Медицинская Коллегия немедленно закрыла отсеки на карантин.

От правителя хотели решений – разумных, эффективных, быстрых. Однако он отказался принять ответственность и, осознавая, что обесчестил себя, совершил ритуальное самоубийство.

В тот же день пост заняла доктор Кант Сачи.

Переосмысливая шаги предшественника, она не могла не признать, что её семья, так или иначе, всё равно столкнулась бы с терроризмом. История развивалась по спирали: первое восстание вспыхнуло на ковчеге, едва он воспарил к небесам, и ещё долгое время его называли «мятежным», «неблагополучным». Всегда находились те, кто считал правила ограничением личной свободы и не понимал, что тщательное распределение ресурсов – ключ к выживанию.

Доктор Сачи подпёрла кулаком подбородок и задумалась.

Перед экзаменом Каре запрещалось покидать отсек верхней палубы, где готовили учеников Пай, и она не нарушила бы запрет. Доступ туда имели немногие. Капитан, два преданных механика, тщательно проверенный обслуживающий персонал и охрана. Никто из них не поднял бы руку против Пай – все осознавали, что хранителей и хранительниц ничтожно мало.

Доктор Сачи посмотрела вглубь себя – туда, где кровь Пай берегла воспоминания жителей ковчега. Перед глазами всплыли карточки с именами тех, кому разрешалось посещать отсек. Она просмотрела досье, более тщательно углубившись лишь в несколько, и оставила одно.

Доктор Сачи включила коммуникатор. Переговорив с начальником службы безопасности об охране для Кары, она тщательно обдумала своё решение и связалась с секретарём:

– Бакалавр Инер, перенесите следующее совещание на утро. Сейчас пусть ко мне подойдёт ученик Мелик.

– Но вы недавно просили переставить его в конец списка.

– Я желаю оценить его способности сегодня.

– Как скажете, доктор Сачи.

– Благодарю, – она отключилась.

Доктор Сачи снова посмотрела на облака и вернулась к супербуку на маленьком столе под одним из гигантских деревьев. Немного поработала и тщательно обдумала предстоявший разговор.

Когда ученик Мелик поднялся в Верхний сад, она встретила его у входа и кивком пригласила войти.

– Добрый вечер, доктор Сачи, – молодой человек растерялся от подобного внимания и нерешительно застыл; заметив неодобрение в глазах хозяйки сада, он поспешно поклонился.

Из-за своей родословной Мелик ощущал себя неуверенно в обществе жителей верхних палуб: в нём сплелись низкая и высокая линии крови. Полгода назад молодому человеку исполнилось пятнадцать – скоро совершеннолетие. В чертах загорелого лица ещё было больше от ребёнка, чем от взрослого; на макушке торчал хвост жёстких русых волос, серые глаза смотрели настороженно, а расширившиеся зрачки выдавали страх. Перед встречей он не успел переодеться и смущался испачканного смазкой халата.

– Я не ожидал. Мне пять минут назад сообщили. Я работал с инженерами.

– Иди за мной, – доктор Сачи поманила его к центру сада.

Озираясь, Мелик пошёл за ней. Он не поднимался сюда прежде и никогда не видел таких огромных деревьев.

– Право стать частью Верхнего сада предоставляется лишь лучшим, избранным садовникам, – сказала доктор Сачи, обведя рукой исполины. – Многие предпочитают уйти на покой на нижних палубах, но эти мастера решили расти тут. Старейшим – более тысячи лет; их корни оплетают ковчег, оберегая его от разрушения.

– А ещё эти деревья дают жёлуди и целебную кору, – припомнил Мелик.

Доктор Сачи подняла с земли золотистую каплю жёлудя, держа его большим и указательным пальцами.

– Верно, – поднесла к глазам. – Однако мы не позволяем им разрастаться. Иначе тяжесть стволов станет неподъёмной, а корни вместо того, чтобы укреплять ковчег, разрушат его.

Доктор Сачи вернула жёлудь точно туда же, откуда взяла, и улыбнулась. Мелик закусил нижнюю губу.

– Каждая из семнадцати линий крови имеет значение. Умерев, все мы становимся чем-то, – она направилась к маленькому пруду. – Айр, например, превращаются в металл. Его могут переплавить на новые детали для ковчега или, скажем, на оружие. Гай взращивают из себя множество самых удивительных растений, но про деревья я только что говорила… Иными словами, каждый даёт ресурс, который затем идёт в дело.

– Даже Пай?

– Тебе кажется, что представители моей линии крови уходят без следа?

Мелик неуютно повёл плечами и не ответил.

– Мне объясняли, что вам нет равных при жизни в организации работы ковчега. Ещё вы можете чувствовать чужие эмоции, лечить душевные болезни и заглядывать в прошлое вещей.

Доктор Сачи медленно опустилась на край пруда. Поросшие мхом серые камни огораживали неровный круг. В воде отражались первые вечерние звёзды и хромированные рёбра с энергетическими элементами, питавшими защитный купол. От батарей металл нагревался, на нём скапливался конденсат – жемчужины капель срывались в воздух. Летели вниз, переливаясь, и с едва различимым всплеском падали: по воде расходилась рябь.

– Согласно моим данным, твоим отцом был инженер Югга, матерью – наставница Буди. В тебе соединились линии крови Айр и Пай. В день совершеннолетия ты обязан выбрать свой путь. Никто не может одновременно принадлежать двум родам.

– Я хочу быть Айр, – не задумываясь, ответил Мелик.

Доктор Сачи подняла ладонь, жестом прося его замолчать.

– Если ты успешно сдашь экзамен, не пройдёт и года, как одна линия крови вытеснит другую… Теперь скажи мне: задумывался ли ты, почему каждый житель ковчега должен исповедаться Пай перед смертью?

Мелик заворожённо посмотрел в тёмные глаза с сиреневыми прожилками. Густые пепельные тени на веках делали их абсолютно неземными, словно доктор Сачи прибыла с другой планеты.

Он отрицательно покачал головой.

– Из-за памяти. Наши тела исчезают, превратившись в ресурс, но память остаётся. Плохое, хорошее, честь, бесчестье, любовь, ненависть и, главное, опыт. Она вливается в информационное поле планеты и хранится в определённых кластерах, защищённых своего рода паролем. Сдав экзамен, представитель линии крови получает доступ к архиву знаний.

Мелик опустил взгляд на свою руку, изучая рельеф вен на кисти.

– То есть… – русые брови сошлись у переносицы. – Я получу опыт отца?

– Не сразу, но не только его – и других уже почивших представителей линии крови. Все, кто поделился собой с Пай, попадают в эти кластеры. Потомки, успешно прошедшие экзамен, могут подключаться к памяти предков в поисках ответов на вопросы в любое время.

– Я думал, информационное поле существует само по себе…

– В хаотичном виде. Пай научились его упорядочивать, – доктор Сачи указала на пруд: – Как от одной капли расходятся круги, так один Пай хранит память обо всём, что узнал.

Молодой человек сжал губы и напряжённо кивнул.

– Важно понимать, – сделав паузу, сказала доктор Сачи, – что какую память человек оставит после себя, зависит лишь от него… Ты встречался на занятиях с ученицей Карой?

Мелик отрицательно покачал головой; зрачки расширились, выдавая ложь.

– Скоро её совершеннолетие и экзамен. Она откроет нам доступ к мириадам йотабайтов²¹ данных. Когда я смотрю на неё со стороны, то порой, удивляясь, забываю, что могу делать то же.

– Похоже на чудо, – пробормотал Мелик. – Выходит, каждый Пай бесценен?

Доктор Сачи с улыбкой кивнула.

– Я бы хотела проверить в тебе силу крови Пай, – продолжила она. – Проведём тест?

Доктор Сачи принесла супербук: на экране быстро мелькали фигуры разных форм и цветов.

– Сейчас они ненадолго замрут и затем продолжат перемещаться. Нужно восстановить порядок, и важна каждая деталь. Для точности мы повторим тест несколько раз.

– Это же просто, – Мелик словно забыл все свои тревоги. – Я легко справлюсь.

Разноцветный вихрь крутился на экране. После обещанной паузы, Мелик протянул руку и стремительно начал переставлять фигуры и выбирать цвета, воспроизводя отпечатавшийся в памяти узор. Движения были чёткими, их последовательность – выверенной, а точность – абсолютной. Доктору Сачи не пришлось бы даже хитрить, убеждая его в прирожденном таланте. Кровь Пай в Мелике была очень сильна.

Наблюдая расцветавший на лице молодого человека восторг, доктор Сачи вспомнила себя в юности, и гнев на наглого мальчишку угас. Ученице Каре больше ничего не угрожало.

***

Закат уже отгорел, когда доктор Сачи уходила из Верхнего сада в свою каюту. У ворот её задержал начальник службы безопасности.

– Доктор Сачи, кто-то сообщил, где скрывалась одна из ячеек оппозиции. Я направил туда отряд.

– Хорошо. Сомневаюсь, что они кого-то поймают, однако, я думаю, теперь экзамен ученицы Кары пройдёт без эксцессов.

– Вы уверены?

– Да, – в её голосе промелькнула усталость. – Благодарю за оперативность, командир.

***

Экзамен действительно прошёл спокойно. Ученица Кара справилась отлично. Доктор Сачи с гордостью нарекла её «лиценциатом Карой» и надела ей на шею отличительный знак. Мелик стоял среди зрителей и смотрел на девушку со странным восторгом и даже с каплей нежности.

Доктор Сачи мысленно торжествовала. В конце концов, её семья не зря правила ковчегом Скуа три века.

Чужак

Когния ²² – это мы. Когния – это то, что происходило с нами.

Поистине дар – возможность открывать своё сознание и проникать в прошлое предков, понимать, что они думали и чувствовали. Любой может отправиться в путешествие среди потоков, и благодаря им мы знаем, что всё связано между собой…

Надпись над входом в Артель

Гейл погрузился глубже и почувствовал, что связи уплотнились. Он видел, как они переплетались, – гибкие, узловатые, тугие, будто корни древних деревьев. Каналы пульсировали, мерцали фиолетовыми, синими и зелёными красками. Наполнявшая потоки энергия ощущалась даже на расстоянии.

Иностранец исчез, словно никогда и не входил в город. Гейл Луцен сталкивался с подобным впервые, но идти ниже было опасно.

Часовой запрокинул голову, высматривая просвет между связями. Перед возвращениями Гейл всегда казался себе ныряльщиком, влюблённо созерцающим муаровую глубину и позабывшим о времени, хотя кислород в баллонах почти закончился.

Часовой сосредоточился, приготовился устремиться сознанием к поверхности и не заметил, что больше не один.

Кто-то толкнул его в спину. Гейл потерял равновесие и качнулся вперёд. Он инстинктивно выставил перед собой руки и тут же с ужасом осознал, что пальцы разорвали тончайшую оболочку оказавшейся рядом связи. Брызги разлетелись во все стороны. Часть из них влилась в другие каналы; оставшиеся, утратив инерцию, повисли в пространстве блестящими сферами.

Из дыры ударил мощный поток и накрыл Гейла с головой.

По телу часового пробежала дрожь, зрачки расширились, во рту пересохло. Его скрутила судорога, и он упал в канал.

Заключённые там воспоминания, звуки и запахи погребли жертву под миллионами незнакомых ощущений. Часовой из последних сил рванулся назад, но связь спеленала его перламутровыми нитями, обездвижив. Хранившаяся в ней память хлынула в сознание Гейла.

Все мысли и чувства молодого человека подчинились потоку.

Гейл расслабился, закрыл глаза, и свет Когнии поглотила темнота.

***

Гейл Луцен всегда стремился постичь Когнию – только так он мог компенсировать врождённый эмпатический дефект. В восемнадцать лет будущий часовой почти потерял на это надежду: его ровесники давно работали с кодами поверхностных связей, а ему не удавалось рассмотреть даже самые очевидные каналы. Отчаявшись, Гейл уже смирился, что не сможет стать «таким, как отец», но судьба решила по-своему и открыла ему глаза.

Форси Луцен, отчим Гейла, не желал, чтобы сын пошёл по его стопам, – не хотел создавать на пустом месте династию часовых и мечтал для мальчика о спокойном будущем. Однако Гейл, обретя связь с Когнией, сразу подал документы в академию при Артели.

Он успешно сдал все вступительные тесты, оказался в числе десяти отобранных курсантов и спустя два года с отличием закончил обучение.

Последние восемь лет Гейл служил часовым, как и его приёмный отец.

Часовые в Малке следили за соблюдением канона – свода законов-арок, регламентировавших существование города. Работа считалась престижной и доходной, но опасной для здоровья и рассудка.

Не из-за преступников – из-за Когнии.

Каждый часовой ежедневно подключался к нескольким сотням связей и пропускал через свой разум невероятное количество информации. Нестойкие срывались и отказывались от оперативной службы; самые невезучие же из них сходили с ума.

Гейлу не следовало забираться так далеко – к истокам. Здесь каналы становились очень глубокими, а наполнявшие их воспоминания превращались в бурные реки. Ни один человеческий мозг не смог бы обработать сразу такое количество данных, поэтому даже опытные часовые не спускались сюда без веской на то причины.

Гейл рискнул, и – зря.

***

– Очнись! Очнись, ну! – звучал сквозь темноту чей-то голос.

Гейл зажмурился, отказываясь приходить в себя. На языке горчило какое-то лекарство, виски ломило, голова раскалывалась, веки были неподъёмными.

Часовой простонал ругательство, но владелец голоса не унялся и продолжил трясти молодого человека, пока тот не приоткрыл глаза. Яркий свет брызнул через ресницы, и Гейл заслонился от лампы рукой.

– Показатели стабилизировались, – доктор Скоя свернула мерцавший над её ладонью экран, присела и сняла с часового диагностический шлем.

Старейшина Артели поднялся с колен:

– Ну, хорошо. Ты, Луцен, совсем с катушек съехал? Я понимаю – новички, но от тебя!..

– Мастер Осан… – выдавил молодой человек.

Он убрал руку от лица и, сгорая от стыда, уронил голову на ковролин. Гейл всё ещё находился в своей зоне Артели, в павильоне под стеклом большой полусферы, которая, точно магнит, притягивала каналы Когнии.

Снаружи разгорался закат, зажигая небоскрёбы Малка, как спички.

– Если сейчас же не объяснишь мне, какого… ты полез к истокам, – уволю. Честное слово, уволю.

Гейл всмотрелся в завихрения связей под куполом и вспомнил о чужаке.

Иностранец прибыл вчера утром и до сих пор не зарегистрировался, хотя прошло больше восьми часов – целые сутки. Однако не это выглядело странным – если бы все соблюдали канон, часовые лишились бы работы. Необычным было то, что в памяти города не осталось ни единого следа гостя.

– Луцен, хватит пялиться на Когнию! – рассвирепел старейшина.

– Мастер Осан, срочно, – в зону вошёл его секретарь. – Сообщение от Данецарской особой службы.

– А они ещё откуда? – развернулся тот. – Неймётся им. Ладно. Луцен, дуй домой. Давай, вставай, всё равно твоё дежурство уже закончилось. Утром жду объяснительную насчёт выходки. Усёк?

Гейл кивнул.

– Скоя, пусть Луцен-старший его заберёт.

– Не нужно, – часовой облизнул губы. – Я сам доберусь.

Старейшина цыкнул на подчинённого, чтобы тот не спорил, и подошёл к секретарю. Они обменялись парой фраз и исчезли в коридоре.

Доктор помогла Гейлу встать.

– Спасибо, Аль. Как думаешь, что случилось?

– Ты стал на шаг ближе к безумию?

– Нет, я про данецарцев… – начал Гейл, но осёкся под её бесстрастным взглядом.

Доктор работала в Артели больше тридцати лет – темноволосая, с чёрными холодными глазами, всегда спокойная. Аль никто не мог упрекнуть в эмоциональности, ещё когда Осан только начинал служить. Слишком многих часовых она проводила в малковскую психиатрическую лечебницу.

Некоторые любопытные коллеги пытались понять эмпатически, что она чувствовала на самом деле, но только не Гейл. Даже если бы он мог ощущать других людей, то не стал бы лезть к Ское в душу просто из уважения.

Поэтому Гейл замолчал и пошёл собираться.

***

«Химеры-химеры, – переодеваясь, задумался часовой, – что же вам могло у нас понадобиться?»

Все города в системе координат Альменды существовали независимо друг от друга. Данецар находился на положительной оси абсцисс рядом с началом отсчёта – недалеко, если скользить по гиперповерхностям. Подобно Малку, город жил по своему канону, но развивался как центр высоких когнитивных технологий. Данецарцы большую часть времени проводили среди связей и редко навещали общую реальность, хотя могли принимать в ней любую удобную для себя форму – их не зря прозвали «химерами».

Гейл не раз сталкивался с ними. Пары встреч хватило, чтобы молодой человек отказался от идеи побывать в Данецаре.

Химер нигде не любили. Они слишком часто лезли в чужие дела, и большинство городов, включая Малк, предпочитали держаться подальше от навязчивых соседей.

Оставив в шкафчике белый рабочий халат, молодой человек спустился в холл, вышел на улицу и сразу увидел Форси. Отчим стоял, прислонившись к синему лётеру, и, прищурившись, смотрел на купола Артели.

Заметив сына, Луцен-старший махнул ему рукой и сел на место водителя. Гейл занял соседнее кресло и покосился на отца. Форси редко улыбался, но после таких случаев, как сегодня, всегда становился особенно мрачен.

Гейл не нуждался в эмпатии, чтобы понять причины. Он сам не единожды отвозил Форси домой после перегрузок и в те дни тоже испытывал это ощущение – осознание того, что твой близкий едва не сорвался в пропасть, по краю которой ходил долгое время.

Луцены никогда не рассказывали друг другу о своих перегрузках, но оба понимали: любое погружение могло стать последним.

Отчим, узколицый брюнет с сединой в жёстких волосах, и Карол, невеста, были для Гейла всем.

Отъехав от Артели, Форси всё-таки заговорил:

– Карол звонила. Сказала, отменили прослушивание, и она приедет пораньше.

– Хорошо, – отстраненно ответил Гейл, доставая из бардачка таблетку обезболивающего. – Слушай, можно ли не отражаться в Когнии?

– Нет.

– А я?

– Твоя проблема касается лишь эмоций. Чтобы ничего не записывалось, нужен дефект посерьёзнее.

Обычно отчим старался не упоминать об ограниченных возможностях приёмного сына, но звонок Скои, похоже, вывел Форси из равновесия. Гейл бросил на него обеспокоенный взгляд, вздохнул и откинулся в кресле, ожидая, когда подействует таблетка.

Чужак не выходил у молодого человека из головы, и часовой включил наладонник, чтобы сообщить коллегам о нарушителе.

У Форси запищал коммуникатор.

Луцен-старший свернул в ближайший воздушный карман и большим пальцем зажал кнопку на вставленной в ухо гарнитуре.

Гейл приподнял голову, наблюдая за отцом. Хмурое лицо Форси напряглось; он выслушал сообщение, ответил несколькими рублеными фразами и, кивнув невидимому собеседнику, отключился.

– Звонил мастер Осан, – отчим повернулся к сыну. – У данецарцев сбежал заключенный и его отследили до Малка.

– Шутишь? Мы бы не пропустили химеру.

– Это иммигрант. Он приехал в Данецар пару лет назад, но не прижился: кражи, вооруженные грабежи. Герой стащил у охранников какую-то штуку, которая не позволяет засечь его через Когнию. Придётся побегать по городу.

В голове Гейла что-то щёлкнуло.

– Я заброшу тебя домой и вернусь в Артель.

– Погоди, – возразил Гейл, – этим лучше заняться мне.

– Ты – дурак? – резко спросил Форси. – Мало получил?

– Я сегодня засёк по камерам одного чужака. Попытался проверить через Когнию – чисто. Думаю, я знаю, кого искать.

Форси наклонился, пристально смотря на Гейла.

Некоторое время отец и сын молча боролись взглядами. Потом Луцен-старший развернул лётер.

***

Получив от старейшины материалы дела, Гейл понял, что чутьё его не обмануло.

Беглеца звали Сарби Кацуб; он происходил откуда-то с отрицательной оси ординат, половину жизни изучал структуру связей и приехал в Данецар их исследовать. Судя по фотографии, городские камеры засекли именно его.

Гейл отправил снимок в аналитический отдел и тоже туда подошёл.

Идмон Фаболи, старший обозреватель, вывел на дисплеи все сектора Малка.

Гейл оглянулся: исторический центр, спальные районы, деловые кварталы, развлекательные комплексы. Фреймы парили под куполом, и внутри мелькали люди, лётеры и дома.

Идмон управлял экранами с помощью перчаток-манипуляторов; гибкие серебристые нити с крохотными сферами на концах вытягивались из кончиков пальцев и перемещались от дисплея к дисплею, то укорачиваясь, то удлиняясь.

– Сможешь определить, где он? – Гейл кивнул на фотографию Кацуба в одном из фреймов.

– Рано или поздно, так или иначе… – философски откликнулся Фаболи.

– Как насчет жилого квартала? Там проще всего затеряться.

– Говоришь, он не регистрировался? Значит, его нет в малковском реестре?

– Ага.

– Ага-ага… – эхом повторил Идмон и подтянул к себе экран с картотекой. – Тогда, если найдём всех неотметившихся туристов, то сузим круг поисков, так?

На ближайшем дисплее появилась разделённая на сектора карта города, и в них высветились какие-то цифры. Гейл с интересом остановился возле обозревателя. Тот свёл полученные данные в таблицу, посмотрел результаты и закрыл фреймы с не представлявшими интереса районами. Большинство приезжих, вопреки ожиданиям Гейла, проводили время в центре.

– Всего пятьдесят человек, – резюмировал Фаболи. – Прекрасно. И целых сорок девять находятся в Малке меньше восьми часов. Смотри-ка, твой парень любит развлекаться.

– Отлично, – часовой хлопнул Идмона по плечу.

– Не торопись. Поищем, где он засел…

Обозреватель подключился к камерам, и вокруг вспыхнули сотни экранов. У Гейла зарябило в глазах от обилия картинок: он не привык работать с такими объёмами графической информации, в отличие от обладавшего математически точным визуальным восприятием Идмона. Фаболи отыскал среди дисплеев фотографию Кацуба, обрисовал манипуляторами контуры его лица и загрузил абрис в программу-анализатор.

– Вот, вот и вот, – сказал Идмон через несколько минут.

Все фреймы, кроме трёх, погасли; обозреватель сдёрнул оставшиеся вниз, поближе к Гейлу.

– Этот, – часовой указал на иностранца.

Фаболи проверил найденного человека по картотеке и меланхолично произнёс:

– Браво.

– Отличная работа, – поблагодарил Гейл. – Дай адрес, и я поехал.

***

Гейл взял служебный лётер без опознавательных знаков и отправился в центр.

Перед выходными несколько улиц с клубами и барами превращались в сплошную пробку – он едва нашел, где припарковаться. Бросив лётер в воздушном кармане на втором уровне, молодой человек спустился вниз и двинулся по выданному Фаболи адресу, на ходу включая коммуникатор:

– Идмон, чужак ещё на месте?

– Да, попросил счёт. Так что, поторопись.

– Понял.

Бар находился через два перекрёстка вверх по улице, и Гейл ускорил шаг, пока не остановился перед большими жёлтыми окнами заведения. На стёклах полыхала неоном реклама, однако внутри всё просматривалось отлично. За стойкой суетился бармен, на сцене играл гитарист, официантки сновали между столов, а посетители приятно проводили время.

Сарби Кацуб сидел у окна и слегка рассеянно смотрел на улицу. Гейл поспешно отвернулся, но – поздно.

Чужак его заметил – и узнал.

Он торопливо запихал плату за ужин в пепельницу, встал и заторопился вглубь зала.

– Объект движется, – сообщил Фаболи.

– Я в курсе и на хвосте…

Часовой вбежал в бар, нашёл глазами долговязую фигуру Сарби и устремился за ним. Отмахнувшись от охранника значком Артели, Гейл протиснулся между официанткой и встававшим посетителем и ворвался на кухню в тот самый момент, когда чужак выскочил на улицу. Часовой бросился следом и едва не опрокинул на себя кастрюлю с кипятком. Повар выругался, но Гейл не различил ни слова.

Оказавшись в переулке, он потянулся за шокером и крикнул беглецу:

– Стой!

Кацуб даже не обернулся.

Он вылетел из переулка на запруженный людьми проспект, и на лице Гейла заиграли желваки. Не останавливаясь, часовой вогнал оружие обратно в кобуру и тоже врезался в человеческий поток. Данецарский преступник определённо знал, как удирать от его коллег, – только не на того напал. В отличие от многих часовых, для которых толпы превращались в сущую пытку, Гейлу было плевать на любой эмпатический фон.

Подтвердив предположение Гейла, чужак скрылся в клубе.

«Вот ты и попался», – ухмыльнулся часовой.

Беглец прошмыгнул под рукой амбала на входе и бросился к танцполу. Гейл показал охраннику значок, спокойно зашёл внутрь и, чувствуя, что полностью контролировал происходящее, посмотрел на зал сквозь Когнию. Грохочущие каналы музыки, яростное возбуждение танцоров, застойные лужи пьяных, радуги влюблённых – буйство ощущений заставило бы растеряться любого.

Но – не Гейла.

Его взгляд остановился на чужаке, дёрганом чёрном пятне в вихре красок.

Гейл уверенно двинулся сквозь танцующих. Он обошёл чужака по дуге слева и прыгнул вперёд. Тот отскочил, однако недостаточно далеко, и часовой схватил его за запястье. Кацуб развернулся, попытался с размаху врезать в челюсть, но Гейл ушёл от удара и сильнее сдавил кисть беглеца. Выкрутив ему руку, часовой потянулся за наручниками.

Люди отхлынули прочь. Винил взвизгнул под пальцами диск-жокея. Кто-то позвал охрану.

– Сарби Кацуб, вы арестованы за нарушение четвёртой арки третьего свода канона, – громко произнёс Гейл, – незарегистрированное пребывание в Малке.