Читать книгу: «Итальянский гамбит», страница 5

Карла, стараясь не стучать посудой, чтобы не перебить молчание Элены, ждала, когда та начнет говорить.

– Боюсь, что сегодня Альберто с Мартой меня накажут, – с усилием сказала Элена.

– Я думала, что это все в прошлом, – осторожно заметила Карла.

– Для меня это не будет в прошлом! – в отчаянии продолжила Элена. – Я для них хороша, только если им удобно! – последнюю фразу она произнесла почти шепотом, хотя кричала. – Нет, мне не на что жаловаться, пойми, – уже произнесла спокойно. – Я сама выбрала эту жизнь, ты знаешь. А что мне оставалось? Или сейчас – что мне остается? Да, я не всегда могу оставаться спокойной. Я тоже реагирую! Но, как только мне что-то не нравится, они сразу берут меня в оборот!

Карла не нашла, что ответить. Подобный разговор не был первым. Уже много раз она становилась свидетелем подобных ситуаций – когда Элена бывала бита или жестко поставлена на место. Элена продолжила готовить завтрак.

– Ты знаешь, как на меня действуют их наказания? – после долгой паузы спросила она у Карлы, но не дала возможности ответить. – Иногда я кажусь себе извращенкой. Гребаной извращенкой. У нас говорят: без шлепка, как без пряника. Садись к столу.

Карла присела, но не приступала к еде. Элена ждала, что та скажет. Заметив вопрошающий взгляд зеленых глаз, наполненных слезами, Карла попыталась ее успокоить:

– Знаешь, мне кажется, что все люди в мире живут по таким правилам. Закон бытия: или ты делаешь так, как от тебя требуют, или не имеешь ничего. Просто в твоем случае все происходит… формально, что ли…официально. Многие женщины живут, как ты, даже не осознавая этого. Или осознают, но терпят. Ради детей, например. Или от того, что некуда уйти. И обычно их не предупреждают о том, что собираются наказать. И, может быть, это даже страшнее – когда не знаешь, что тебя ждет в следующий момент – просто безразличие или удар. И, заметь, удар в лицо… хаотично… В твоем случае есть система, да, некий договор, да. И в чем разница между тобой и женщинами, терпящими насилие? Никогда не думала? Думаю, ответ очевиден: с тобой такое происходит по согласию. Тебе об этом объявляют, к этому готовят, а не так, как поступают с ними – они ждут любви и заботы, а взамен получают боль и унижение.

– Разница в доброй воле? – с сомнением в голосе уточнила Элена. – А разве они, продолжая жить в таких отношениях, не подписываются под договором, как и я? В чем ты наблюдаешь хаотичность?

Карла, видимо, решила не вступать в спор, чувствуя, что каждая ее фраза может ранить подругу, поэтому промолчала. Тогда Элена продолжила:

– Разница у нас с ними в том, что в моем договоре предполагаются вполне конкретные бонусы, и никто не смеет меня их лишить! Потому как договор у нас официальный. А у них – спонтанный. И еще. Я не стесняюсь сказать о себе: вот я такая, а они – лицемерят перед самими собой, наслаждаясь своей праведной миной при плохой игре.

Тут уже и Карла решилась вступить:

– А на рабочих местах как происходит? Люди готовы терпеть унижения, шантаж, запугивания, только бы удержаться за рабочее место.

– Вот именно. И, в конце концов, выбор всегда остается за мной. Ведь меня никто его не лишил!

– И каждый раз ты выбираешь остаться, – закончила за нее Карла.

– И каждый раз я выбираю остаться! – Элена с силой бросила нож на стол и подперла подбородок рукой. – Давай, кофе стынет, ешь!

Закончив завтрак, позвала Карлу в гараж, и дала указания смазать петли двери, принести постель и положить ее на полку в целлофановом пакете, чтобы не покрывалась пылью, постирать покрывало с раскладушки. После чего прошла в свою комнату и связалась с Лизой.

Паспорт с визой доставили. Сказав Лизе, что скоро сообщит о подробностях вылета, занялась покупкой билета. После чего опять позвонила Лизе на скайп и попросила изучить билет, который выслала ей на почту.

Вылет из Киева в понедельник в 12.45, а прилет в Болонью в 14.15. Так она и написала в емейле, который продублировала на почту Джованни.

После этого пошла в его спальную, чтобы навести порядок – в этой комнате убирать предпочитала сама.

Она была уверенна, что Альберто так рано не приедет, поэтому начала заниматься домашними делами. И на самом деле, он позвонил ближе к полудню. Услышав звонок, Элена стремглав помчалась к телефону. Она уже успокоилась, и готова была к любому развитию событий.

– Мне звонил Джованни, – сказал он. – Я у тебя к двум, будь готова ехать.

– Хорошо, синьор.

Положив трубку, задумалась. О чем именно рассказал Джованни? Впрочем, не это важно. Важно не проболтаться о своей ревности, граничащей с агрессией. Если выставить свое отношение к Джованни как первопричину, они могут отдалить Элену от него. Привычнее для всех будет, если речь пойдет, как всегда, об ее несдержанности, властности, эгоизме. Так будет проще.

Элена вышла во двор и присела на террасе, подперев подбородок кулачками, поставленными один на другой. Она испытывала стыд за себя каждый раз, когда знала, что ее могут наказать, и ничего не делала, чтобы избежать этого. Единственный серьезный выход, который она видела – это бежать. Но категорически не хотела покидать место, где, хоть иногда, могла чувствовать себя счастливой.

Неужели она неправильно делает, соглашаясь платить такую небольшую цену за свой комфорт и спокойствие? Уже поздно, и даже смешно сомневаться после стольких лет! Элена распрямилась, откинувшись на стуле. «Ладно. И с этим справлюсь, – подумала она, – в этот раз, без залетов, я продержалась достаточно долго. На самом деле, я уже обнаглела. Рано или поздно, это бы случилось. Побыла хозяйкой жизни, теперь пора и в стойло вернуться. Ну и вернусь, не в первый раз».

По собственному опыту она уже знала, что после встрясок, которые ее ждут, особенно, если ее отхлестают, она будет чувствовать себя лучше: спокойней и уверенней. Ее всегда заносило, когда она брала на себя много, начиная руководить. То, что таким образом её освобождали от ответственности, не было такой уже страшной штукой. И в этом, на самом деле, нет ничего постыдного. Такова жизнь.

Успокоенная такими размышлениями, Элена начала приводить себя в порядок.

В два часа пополудни во двор заехала машина Альберто. Элена задержалась на террасе, ожидая увидеть, захочет ли он войти в дом. Но он помахал рукой, чтобы она садилась в машину.

Оказавшись рядом с Альберто, она испытала на себе всю твердость его пытливого взгляда. Д-а-а, испытание то еще.

Пока заводил машину, пока открывались ворота – не сказал ни слова. Уже на самом выезде спросил, уточняя:

– Знаешь, что тебя ждет?

– Знаю, синьор, – ответила уверенно, не пряча глаза, хотя очень хотелось это сделать.

Внимательно посмотрев на нее и ничего не сказав, сосредоточился на дороге. Если они направлялись в отель, то ехать предстояло километров двадцать в сторону от моря. Но на одном из перекрестков с круговым движением Альберто свернул в сторону моря. До моря было недалеко – километров десять. Но вез он ее не на море, она это знала.

Недалеко от побережья Альберто имел укромное местечко, облюбованное им еще в те времена, когда он сам возил ее в свой дом на уборку. По пути иногда завозил ее сюда – на свой участок земли с полузаброшенным домом, около которого, собственно, они и предавались любовным утехам.

Альберто очень нравилось занятие любовью на природе. Вокруг – только его земля, старый дом огорожен, шоссе проходит в отдалении. Альберто загонял машину в крепенький еще гараж, пряча ее от глаз проезжающих по дороге машин, а остальное уже было делом настроения.

Загнав машину, показал жестом, чтобы Элена вышла из нее. Вышел и он, сразу направившись в сторону дома. За ним двинулась и она.

Остановились возле входа.

– Что, опять берега попутала? – спросил он, взяв ее за подбородок и вглядываясь в ее полузакрытые глаза.

Все заготовленные тексты улетучились сами собой. Она молчала. Да и не очень-то поговоришь, когда тебя держат за подбородок, подняв его выше твоего носа.

– Что натворила?

– Ничего, – процедила сквозь зубы.

– А если подумать?

– Преувеличила свое влияние.

– В чем?

– Почувствовала себя хозяйкой.

«Краткость – сестра таланта, так кажется, говорится?» – подумала про себя.

Наконец-то Альберто отпустил подбородок.

– Почему ты смеешь устраивать сцены моему сыну?

– Потому что я упрямая эгоистка, – они все обожали, когда она чистосердечно признавалась в своих грехах.

– Мы с тобой видимся несколько раз в неделю, и ты не нашла времени рассказать, что из тебя опять прет твой русский характер? Всем миром управлять хотите! Я сколько раз учил тебя, сучья дочь, что болезнь легче предотвратить, чем лечить? Почему ты сама не приползла ко мне, чтобы быть поставленной на место, а вместо этого устроила моему сыну скандал? Почему мой сын должен из-за тебя нервничать, а?

Элена молчала. Что она должна ответить? Что ей нравится быть хозяйкой в своем доме? Руководить своим мужчиной? Держать ситуацию под своим контролем? Что настоящее покаяние у нее происходит не до наказания, а после?

На самом деле Альберто не ожидал ответа. Он специально задавал вопросы, чтобы довести себя до кондиции, ведь он не был садистом. Ему не нравилось, по сравнению с его женой, бить Элену. Делал это он исключительно из чувства долга и необходимости, и как можно реже. И каждый раз ему, бедняге, приходилось разогреваться, как спортсмену перед боем.

– Сколько раз я повторял тебе, что твое поведение, самое безопасное поведение, – это не идти на поводу твоего доминирующего характера?

– Много раз.

– И ты все равно упрямишься и живешь по своему, принимая вид невинной овечки? Когда Марта имела время заниматься тобой, ты этого себе не позволяла! Ты заставляешь меня быть жестоким!

– Я и сейчас себе не позволяю, синьор Альберто, клянусь вам! – кажется, ее начинало пронимать. – Оно само по себе происходит!

– Ты забыла свое место, овца? – продолжал заводить себя синьор Альберто. После обрушил на нее кучу отборных ругательств, начиная давить на нее криком. Он знал, что она не переносит, когда на нее кричат.

– Да! – она начала искренне плакать. Как же ей хотелось в этот момент пожаловаться ему на Джованни, на его увлечение Лизой, поделиться своими страхами и сомнениями! Но она, ни в коем случае, не должна касаться своей любви к Джованни!

Синьор Альберто продолжал задавать вопросы касательно ее прегрешений, и со всеми ими она соглашалась.

– Кто дал право тебе иметь так много свободы? Служанку завела? В интернете сидишь? Забыла, как на коленях лазила перед своими хозяевами, выпрашивая разрешения посрать?

Теперь Элена рыдала не на шутку. Элена купалась в жалости к себе. Как он был прав! Ну, зачем она поверила, что будет с Джованни вечно? Лучше бы она сразу стала жить с родителями, чем с ним, в его полном безразличии к ней! Зачем она захотела, чтобы он принадлежал только ей? Зачем поверила, что это возможно? Почему она не сбежала? Разве не ради своей любви к Джованни она осталась рабыней в этой семье? И вот результат – на старости лет больше ему не нужна! Что теперь с ней будет?

Ее крупное тело с пышной грудью содрогалось и от рыданий, и от прикосновений Альберто, когда тот пинал ее руками одновременно с каждым эпитетом, которым одаривал ее. Выглядело все это действо очень сексуально – она знала. Может быть, он сжалится над ней, решив, что ей достаточно пинаний, и до телесных наказаний не дойдет?

Когда он, видимо, понял, что разогрел и ее, и себя достаточно, кричать перестал, а стал наблюдать за ней. Через время она стала затихать.

– Принеси бутылку воды из багажника.

Она быстро вернулась, неся полтора литровую емкость.

Приняв у нее бутылку и открыв ее, жестом пригласил умыться.

– Теперь давай о главном. Готова?

– Он не любит меня, – решение молчать об их с Джованни отношениях улетучилось.

– А он должен? – спросил, все также пристально вглядываясь в ее лицо, выискивая ложь.

Элена держалась из последних сил, чтобы не рассказать о Лизе.

– Нет… но я хочу этого и надеялась, что..

– Тебе не кажется, что ты стала много думать в последнее время? – прервал Альберто жестко. – У тебя голова увеличилась от думанья! – Альберто прошелся по полуразрушенной комнате. Помолчав, продолжил: – В принципе, этого я и ожидал от моего сыночка. Дал тебе слишком много свободы. Это от его природной лени. С бабами может только трахаться, а не в руках держать, подкаблучник хренов. Раздевайся!

Без лишних раздумий Элена стала раздеваться. В это время синьор Альберто стал расстегивать ремень брюк. Оказавшись без одежды, она уже была готова ласкать его, но, подняв голову, увидела, что Альберто, как и прежде, в брюках, а ремень держит в руках.

Наказывать ее физически ему не нравилось. Случалось пару раз, когда он этот делал с рвением, но в виде наказания за вполне определенные проступки – когда однажды она от них убежала, или, когда набросилась с кулаками на деда, или, когда оттолкнула Марту, и та чуть не упала.

– Иди к стене и обопрись на нее, – приказал он. Элена повиновалась.

Посыпались ритмичные нескорые удары. Боль была адской. Кричать она начала еще с первого удара, а потом ни на миг не затихала. А он и не требовал замолчать – просто бил и бил, не останавливаясь, пока она не свалилась на кирпичи, разбросанные под стеной, поранив коленки. Сидящую на коленях ни разу не ударил, а стал удаляться, судя по звуку шагов.

Элена попыталась встать. Хоть и с трудом, но поднялась с первого раза. Подоспел синьор Альберто. В руках он держал зеленую бутылочку с антисептиком. На лицо его она не смотрела, не смея поднять глаза.

– Посмотри на меня, – сказал он. Она посмотрела.

Бутылочку он держал в правой руке, поэтому ему пришлось переложить ее в левую, чтобы правой зарядить ей сильнейшую пощечину, от которой Элена опять села на кирпичи, больно приземлившись на разбитые ремнем ягодицы.

Альберто протянул ей руку и помог подняться, повернул к себе задом и, откуда-то появившейся салфеткой, смоченной в антисептике, стал промокать ее ссадины на спине, на коленях и на бедрах. Почти не пекло, но действовало возбуждающе. Его воздушные прикосновения, которые ей были приятны, вперемежку с легким покалыванием, сделали свое дело – она возбудилась.

Но на этот раз Альберто и не думал перейти в плоскость игр. Вместо этого он собрал ее вещи и понес к машине, откуда достал небольшой плед и укрыл ее. После чего помог сесть на заднее сидение.

Осторожно выгнав машину из гаража, выехал с участка. На круговом перекрестке взял направление к дому Джованни. В отель он ее снова не вез. «О, слава богу», – подумала она с облегчением. Она получила свое – унижение последнего часа просветлило ей мозг, вернуло в действительность. И ей совсем не было стыдно, к слову.

Карла была дома, ожидая к ужину Джованни. Женщина не показала удивления, увидев Элену в таком виде. Осторожно приняв ее у Альберто, повела в ванную.

– Помоги ей помыться, а потом обработай ссадины! – приказал он ей в след, направляясь в гостиную.

Когда Элена вышла из ванной, уже приведенная в порядок и одетая, Джованни с отцом беседовали в зале, смакуя аперитив. Она направилась к ним. Видимо, отец уже рассказал сыну о произошедшем, и назвать в этот момент Джо добродушно настроенным было бы большим преувеличением.

– Знаешь, на кого ты сейчас похожа? – спросил Джованни. – На гулящую шлюху, пойманную на измене. Ты посмела жаловаться моему отцу на то, что я недостаточно люблю тебя? – с гримасой отвращения спросил он. – Ты? На меня?

Ну вот. Она так и знала. Не в первый раз ее откровения с Альберто оборачиваются против нее. Как там говорят в Америке? Каждое ваше слово будет использовано против вас. Но попробуй ему не расскажи! Если Альберто хочет знать правду – он ее узнает. По крайней мере, от нее. Хорошо хоть, что о приезде Лизы она не проговорилась. Она искренне попросила:

– Прости меня, пожалуйста.

– Ты представляешь, папа, она мне устраивает сцены ревности! Она ревнует! – он не сводил с нее глаз. – Ты в зеркало на себя смотрела? Сколько тебе лет? И сколько у тебя килограммов? Ты смеешь претендовать на мое внимание? Отвечай!

Элена молчала, еле сдерживая слезы, не смея взглянуть на него.

– Джо, дай, не будем переходить на внешность, – попробовал защищать ее Альберто, но Джованни перебил его: – Пап, все не так просто! Ты знаешь, что я иногда встречаюсь с женщинами, и она должна знать, что и мизинца их не стоит.

– Может, тогда лучше, если она переедет к нам? – с надеждой спросил отец. – Чтобы не мешала?

«Нет, нет, не отдавай меня, – стала молить про себя Элена. – Говори, что хочешь, но только не отдавай!»

– Нет, папа, ты же знаешь, что она мне нужна здесь, – Джованни оценивающе посмотрел на нее. – Но ее нельзя выпускать из-под контроля, ты прав. Здесь виноват я.

Элена с облегчением незаметно выдохнула.

– Иди в гараж, – распорядился Джованни, и она повиновалась.

Карла, которая была готова послужить ей, молча и со скорбным лицом постелила ей только сегодня принесенную в гараж постель. Элена со стоном легла на живот – спина, ягодицы и колени начинали сильно печь. Думать ни о чем не хотелось. На душе был мир и покой. Немного полежав без мыслей, Элена провалилась в сон.

[1] Padrone на итальянском языке – хозяин, господин.

[2] Gioia – радость ( с итальянского языка). Служит ласкательным обращением к знакомым людям.

Глава 3 Джо

Джованни

16

Обложившись документами по работе, он удобно расположился в кресле, чтобы инкогнито присутствовать на встрече двух женщин. Бросил взгляд на лицо новой претендентки и ничего плохого в нем не нашел. Слушать их странный язык привычно не хотелось. Ему русский не нравился, и он никогда не пытался его понять. Но за тоном общения стал следить.

Разговор шел гладко, как вдруг девушка по ту сторону экрана выбежала из комнаты. Он вопросительно посмотрел на Элену: Что случилось? Та ответила жестом:

– Все в порядке.

Он вернулся к просмотру документов.

Через некоторое время девушка вернулась в комнату и стала раздеваться. Джованни отложил бумаги.

Обычно к моменту раздевания Элена успевала разогреть девушек, а если этого не хватало, то знала, как их убедить сделать так, как требовалось. Вот и на этот раз, несмотря на некоторые видимые разногласия, девушка подчинилась.

А он одобрял некоторое начальное сопротивление! Каждый имеет право на свою, пусть и маленькую, долю достоинства. В данной игре, их с Эленой игре, всего должно быть в меру – и сопротивления, и подчинения. Иначе станет скучно, без интриги.

Итак, девушка раздевалась на камеру. Она верила, что ее снимают. И все равно раздевалась. Молодчина, наш человек.

Ему нравилась роль наблюдателя. А если копнуть глубже, то еще с детства ему нравилось подсматривать. Он осознал это, когда подсматривал за ничего не подозревающей матерью. И за Ритой, наложницей деда.

За Ритой он подсматривал скрытно до того момента, как почти случайно подслушал их разговор с дедом, в котором та пыталась пожаловаться на поведение маленького Джо – ведь тот ребенок еще, вредно ему, мол, подсматривать! Дед, вместо того, чтобы поддержать ее взгляд на воспитание, ответил, что он сам решает, что его внуку полезно, а что – вредно, и посоветовал Рите пошире раздвигать ноги, когда малыш подсматривает за ней – чтобы тому было лучше видно.

После этого Рита перестала замечать его подглядывания, так как с тех пор хорошо усвоила свое участие в воспитательном процессе малыша – что бы ни вздумалось делать молодому хозяину, женщина все сносила как данность.

В принципе, наложницы в их доме и служили для того, чтобы мальчики познавали мир женщин не с помощью друзей или картинок в журнале, что, по мнению старших, могло привести к неправильным привязанностям, а чтобы они развивались натурально – проводя детские и юношеские исследования в реальных обстоятельствах.

Сейчас, будучи взрослым, он не стал бы спорить с законами своей семьи, ведь он провел замечательное детство и юность в отчем доме, правда, не в доме своих родителей, а в доме деда и бабушки.

Единственная, за кем он не смел шпионить, была бабушка. Уж перед ней он не играл своими гормонами и вел себя, как подобает воспитанному в хорошей католической семье, ребенку. Бабушка водила его в церковь по воскресеньям, заставляла петь гимны и учить наизусть молитвы.

Вообще, в доме у деда бабушка занимала место святой. Она была добра, вкусно готовила лазанью, проверяла его уроки, хоть мало в них понимала, выращивала красивые цветы и вазоны. Еще она вязала крючком и шила платья на заказ. Джованни всю свою взрослую жизнь с нежностью вспоминал о бабушке, ведь ее ранняя смерть лишила его того светлого и уютного мира, в котором он с удовольствием прятал свое детство.

После смерти бабушки правила дома изменились. Больше не стало перед кем показывать мальчика-паиньку – дед хотел видеть в нем сильного и властного мужчину, поэтому Джо одел на себя образ взрослого человека, несмотря на свой шестнадцатилетний возраст.

Если говорить о сексе с пожилой Ритой, то эта часть взрослости ему нравилась. Дед только поощрял бешенство его молодого члена. «Лучше намочи причинное место Риты, чем свою постель», – говорил он, посмеиваясь.

Рита же только опускала глаза, поправляя одежду всякий раз, когда ей приходилось возвращаться с поля битвы: Джованни имел ее везде, где попало, как только чувствовал хоть малейшее возбуждение.

Бедная Рита, усмехнулся про себя Джованни, сколько она вынесла за те годы! Она не скрывала радости, когда он уезжал к родителям, и должно быть, свечку поставила всем святым в тот день, когда он отправился учиться в колледж, а потом – в университет, в Милан. Когда же Джо приезжал к деду на побывку, то непременно доводил Риту до исступления, как только добирался до нее.

И бедная старушка терпела его наскоки, терпела и наслаждалась, терпела и наслаждалась! Слава богу, что природа наделила ее неувядаемой женственностью до глубокой старости, поэтому она со стойкостью переносила все атаки мужчин семьи Капелла: и его деда, и его отца, и Джованни. Да… прадед знал, кого брать в семью. Видимо, именно прадед и разбудил в Рите ее огненное либидо.

Традиция брать в дом послушниц шла еще с тех времен, когда отдавать девочек из многодетных бедных семей в услужение богатым семьям считалось нормой.

В семье Капелла, по странности, рождались только мальчики, и их сексуальная сила была известна по всей округе. Подтверждением этому служила даже фамилия семейства[1]. Иронично, но правда.

Дед рассказывал, что отец прадеда имел ни много, ни мало, аж две наложницы и одну жену. А когда безвременно стал вдовцом, то завел себе новую супругу.

Джованни никогда не судил о решении предков иметь в наличии и жену, и наложницу, или даже двух, а то и трех. Ведь и восточные народы – не самые глупые. И потом, каждый судит в меру своих возможностей.

А возможностей у мужчин семьи Капелла хватало во всех смыслах: семьей они были зажиточной во все времена, а сил на несколько женщин имели подавно. Он был уверен, что его бабушки по отцовской линии не могли жаловаться на отсутствие внимания со стороны мужей, напротив, они, должно быть, радовались, что им доставалась не вся и не полностью, любовь их супругов.

Наверное, самым проблематичным решением являлось регулирование рождения детей. Вернее, нерождения. Хотя, исторически и культурно в их стране и с этим научились справляться. Анальный секс нам в помощь, – опять улыбнулся про себя Джованни.

Хотя с Ритой семья обошлась бережно: еще в те времена прадед нашел врача, который ее стерилизовал, чем и оградил женщину от многих неприятностей со здоровьем. С Эленой все прошло намного сложнее: ее пришлось долго убеждать в том, что именно из-за состояния ее здоровья операция неизбежна.

Сам Джованни тяготился идеей иметь несколько женщин в своем доме. Не те времена нынче. Чтобы иметь многих женщин, не обязательно сажать их всех на свою шею и селить их в своем доме. Это не продуктивно и не для его характера. Разве что на временной основе можно допустить, как в его случае и получалось.

Тем временем на экране разыгралась драма: девушка раздевалась, но делала это с явно вызывающим видом. Она бросала на пол вещи с каким-то остервенением, глядя прямо в экран, видимо, желая взглядом прожечь Элену насквозь.

Кого-то она ему смутно напомнила. Такие же искры из глаз, такой же вызов… он был точно уверен – это не искры, это слезы. Девушка подчинялась, смиряя себя. Он почувствовал возбуждение.

Когда же она встала в позу Афродиты – одна рука прикрывает низ живота, а другая бесполезно пытается поймать два соска небольшой груди вместе; когда ее волосы рассыпались по лицу, груди и плечам, а она попыталась их откинуть резким жестом, он испытал дежавю.

Так однажды стояла его Ману, пока он ее воспитывал, не разрешая ни одеться, ни лечь под одеяло. Он уже не помнил, существовала ли причина для того наказания, или же это была просто его блажь – не столь важно сейчас, такого рода игры им нравились. Ведь на полном серьезе Ману никогда бы не позволила похожее обращение. Скорее всего, она сумела бы поставить его, Джованни, в позу Афродиты. А вот играть в подчинение она любила.

Тогда она стояла в такой же позиции – только гордая и надменная, сопротивляющаяся его власти над ней, а не так, как эта – жалкая и податливая в своем желании поймать богатого мужа. У Ману так же ниспадали волосы – по виду они у них одинаковые. И то же нервное тело, те же длинные пальцы рук. Кожа. У этой кожа была белая, цвета слоновой кости. Кожа же Ману отливала легкой бронзой.

«Странно, – отметил он. – С таким цветом кожи она должна быть рыжей. Неужели красит волосы?». Но в это верилось с трудом. Не так уж легко красить такие длинные волосы. Очень захотелось проверить волосы на лобке, рыжие ли, но, насколько он видел – их там не было.

Они были похожи. Как две сестры. Как мать и дочь – поправил себя. Если бы у них была дочь – она была бы такого возраста, как и эта девушка…и такая же красивая….

От воспоминаний он расстроился. Джованни поднялся и тихонько вышел из комнаты, придержав дверь, чтобы та не стукнула.

В тот же вечер, отдав приказание Элене удержать девочку и любой ценой доставить в Италию, он отправился в Феррару.

17

Сев в машину и заведя мотор, попросил Сири[2]набрать Франческу. Та ответила сразу же.

– Пронто[3]!

– Привет! Как дела? Что делаешь?

Голос с другого конца линии наполнил собою салон:

– Да так, вот закончила мыть посуду. Ужин был легким.

– Ты сегодня свободна?

– Уже закончила.

– А что скажешь, если поедим в ресторане? – он не придал значения информации о том, что она поужинала.

– О, сегодня хочешь уделить мне время? Похвально. А может, закажем тебе пиццу на дом? – она всегда рада его увидеть, он это знал.

– Будь готова, я заеду через двадцать минут.

После чего Сири набрала Маурицио, управляющего его рестораном:

– Как на счет мест, дорогой? Моя кабинка свободна? – получив утвердительный ответ, отключился.

Почти пустое шоссе завораживало, машина шла тихо и мощно, а перед глазами стояла та девушка, как ее зовут? Луиза, Алиса? Черт, не помнит, как обычно. Имя было итальянское, это точно.

Джованни и не пытался запоминать их имена – один черт, потом придется забыть. Нет, он не относился цинично к любовным историям с девушками, ну, разве что слегка – к самим девушкам. Он отдавался каждой истории по максимуму, чего требовал и от партнерши. Требовал и добивался. Сам он был абсолютно честен с каждой из них. Он был готов жениться, как и заявлял при знакомстве, то есть, заявляла Элена от его имени. А дальше – каждый за себя. Он предоставлял шанс им заполучить его. И если у них не срасталось, значит, не смогла она, не оказалась достаточно интересной.

Он был уверен, что девушки должны, по окончании их связи, оставаться довольными, ведь он давал им возможность почувствовать эмоции по максимуму. Он уважал их желание поудобнее устроиться в этом мире. И он был щедр. Щедрость его распространялась дальше оплаченного путешествия в Италию – он дарил им свои время и силы, дарил такое наслаждение, которое им до этого не снилось. В конце концов, он открывал им богатство их женственности.

Умные девушки понимали это, и были ему благодарны, и только глупые оставались в убытке. Только глупые могли обижаться на весь свет из-за того, что его желания не совпали с их желаниями. Хм… он такого не понимал! Для него все было ясно: ты – мне, я – тебе. Девушки расплачивались немного разбитыми сердцами. Но это и полезно, считал он. Все, что нас не убивает – делает сильнее.

Увидев… как же ее зовут? Пока пусть…Луизу, и узнав в ней ту, о которой столько лет не мог забыть, почувствовал такую ностальгию, что расчувствовался. Глупая смерть в молодом возрасте – это всегда трагедия.

В том, что случилось с Ману, его вины не было. Он ее не убивал, он не сделал ничего такого, чтобы чувствовать себя виноватым, поэтому не мучился угрызениями совести, нет! Такая смерть может случиться с каждым, особенно в молодости, когда трудно подрассчитать свои силы. Никто из них двоих не знал пределов своей выносливости. Если бы подобное случилось с ним, разве посмел бы он, с того света, винить в своей смерти партнершу, которая рисковала своим здоровьем не меньше, чем он?

Оказывается, все эти годы он по ней скучал. Ему ее не хватало.

По правде сказать, Ману была повернута на сексе. Ведь не зря говорят, что в отношениях женщины и мужчины все зависит от женщины. Они смогли продержаться так долго вместе только из-за того, что у них обоих хватало сил для бешеного ритма их молодых жизней.

С любой другой он не продержался бы так долго, вернее, любая другая не смогла бы выдержать натиска его темперамента – что было точно идентично и в ее случае – ни один парень, по крайней мере, не всякий парень смог бы выжить в той, длиною в несколько лет, скачке.

Если сравнивать их с наркоманами, то они дошли до той степени зависимости от секса (или друг от друга?), что меры предосторожности их не сдерживали. Они перепробовали все, что подсказывало им их раскрепощенное воображение.

А одним осенним утром, после полуторачасового утреннего хард забега, когда он, на все еще трясущихся ногах убежал в офис, она умерла от разрыва легкого…

Вот тогда-то и проявилась ценность Франчески, которая всегда была с ними рядом, и которая оказалась готовой следовать за ним после смерти Ману, куда бы он ни пожелал.

В свое время она пережила большое разочарование, когда он предпочел ей тощую и вечно голодную Ману, трахающую всех и вся, кто шевелился.

Хотя ни он, ни Ману не отталкивали Фра от себя. Она сама, после второго или третьего опыта с ними, решительно перестала развлекаться их методами. Совершенно неожиданно открылась ее предрасположенность к классике в отношениях. Фра перестала скрывать, что не поддерживает, так сказать, их невинные развлечения и подозревает, что они превратились в адептов какой-то сексуальной секты.