Читать книгу: «Карамель. Новый Мир», страница 9
И в самом деле, Ирис.
Мы никогда не останавливаемся перекусить на Золотом Кольце: хватает перерывов в Академии. Отец и мать Ирис постоянно в офисе. С кем она здесь бывает? Когда она здесь бывает? Может, пустоголовая вертихвостка Ирис не так проста? Может, об этом предупреждали родители?
Кажется, из-за увиденного Патруля Безопасности у меня разыгралось воображение. Теперь в каждом жесте – подвох. То неправильно, Карамель. Успокойся.
Кара.
Мы подходим к кофейне. В её витринах отражается паутина Нового Мира. Неоновые линии обводят двери – открываем их: перед нами бездной зияет чёрный коридор. Стены загораются, едва мы ступаем внутрь. Вот он Новый Мир во всей красе.
В зале встречают служащие – помогают выбраться из верхней одежды и проводят к столам. Все поверхности блестящие, серые, отражающие в себе нас – как и сам город, как сам Новый Мир. Это пугает и восхищает. По стенам рассыпаны изображения дорог, мостов. Мы садимся и ожидаем.
– Как и когда ты могла здесь оказаться? – спрашивает Ромео, глядя на Ирис. – Серьёзно, ну серьёзно.
– У твоих родителей нет на тебя времени, – подхватываю я.
– Как и у ваших на вас, – парирует подруга.
Забавляюсь:
– Это не отменяет вопроса.
– Конспиратор из тебя никудышний, Ириска, – стегает Ромео.
– Ваши меню, – объявляется служащий и кладёт перед нами электронные планшеты. – На кого оформляем заказ?
– Голдман, – молниеносно отвечаю я и протягиваю руку – с чипом.
Служащий тянет терминал навстречу и считывает мой личный код. Объявляет:
– Депозит оформлен, благодарю, мисс Голдман. Вы определились с заказом?
– Может, возьмём мороженое? – предлагаю я, смотря на Ромео.
Он довольно улыбается.
– А я хочу, – Ирис долго листает сенсорные страницы электронного меню, – я хочу кофе, наверное, с молоком, да, и ещё… – она опять тычет пальцем в экран, – ещё эклер…
– Ты не следишь за фигурой? – перебиваю её, – то-то я начала замечать лишние сантиметры.
Ложь.
– Правда? – спрашивает Ирис. – Но я не поправилась…
– Значит, просто показалось, – соглашаюсь я, но соглашаюсь слишком быстро и мягко, подруга понимает – есть подвох.
Тощая девочка передо мной обрастает выдуманным объёмом, становится необъятным комом комплексов. Не слишком ли жестоко, Карамель? О, ты не должна об этом думать.
– Один кофе, без молока, – говорит подруга в сторону служащего.
– Три кофе, – поправляет Ромео.
Служащий откланивается.
Смотрю на стены кофейни, смотрю на растянутые по ним иллюстрации Нового Мира, смотрю на мосты.
Представляю Беса.
Маленький Бес стоит на одном из мостов и машет мне рукой.
Ирис знала, куда меня ведёт. Палач занёс свой топор.
Отрываю взгляд от моста на стену неподалёку, где изображено Здание Комитета Управляющих. Даже здесь. Даже здесь оно наблюдает. Подглядывает. В обычных кофейнях и ресторанах столики расположены близ окон, через которые реальный пик Комитета взирает на граждан. Здесь же – его не имеющая объёма копия.
Возвращаюсь к друзьям: Ирис дотошно оглядывает себя (должно быть, в поисках лишних сантиметров), пустые, ничего не выражающие глаза Ромео в очередной раз буравят пустоту перед собой; сошлись две пустоты, преспокойно глядят друг на друга.
Всё идёт своим чередом. Всё правильно. Всё правильно, Карамель? Ты поступаешь верно? Твоя подруга ментально больна, разве не так? Тебе следует помочь ей. Нет. Тебе следует обезопасить себя. У твоей подруги есть секреты – секреты от подруги, от семьи и, значит, от государства. У твоего партнёра есть секреты. Почему он никогда не торопится домой? Почему не рассказывает о семье? Откуда у него шрамы на лице? У твоего дяди есть секреты. Куда он запропал в твой день рождения? Почему скрывается? Отчего мать находит его ненадёжным? У твоего отца есть секреты. Кто та девушка из видео? Кому он однажды помог? У твоей матери есть секреты. Что за пятая таблетка, которую она принимает? У твоего водителя есть секреты. Что у первого, что у второго. Они обманывают тебя и обманывают откровенно. У тебя есть секреты, Карамель. У тебя есть секреты, Карамель? У незнакомца, что шёл в разукрашенной дыхательной маске и повстречался тебе на Золотом Кольце, точно есть секреты. У преследующего его Патруля – тоже. У кого их нет? Перебираю знакомых, представляю людей. На ум приходят Левиафан, с которыми я впервые повстречалась днём ранее. Их семья обходит все конфликты и споры, они никогда не прибегают к рекламе (и тем более грязной), они избирательны в окружении (потому не дружат с Голдман?) и никогда не попадают под взгляд общественности. Их обсуждают в Вестнике, но обсуждают со стороны порядочных граждан – они всегда на высоте, всегда поступают правильно, всегда выглядят идеально, всегда уверены в своих действиях, живут по законам, живут по Своду Правил. Левиафан – вот, кто идеален. Но никак не Голдман, как могла себе представить я. Отец подытожил, убедил: всё, о чем он говорил, что взращивал – бутафория. Голдман – лжецы. Влиятельнейшая семья Нового Мира, это тоже враньё?
Успокойся, Карамель.
Кара.
Контролируй мысли.
Представляю Беса.
Представляю человека в дыхательной маске и с улыбкой. Представляю водителя с янтарными глазами.
Кто ты, когда на тебя никто не смотрит?
Он знаком с дядей? Получается, что знаком…Чтоб тебя, как я не догадалась раньше?!
– Карамель, мать твою, Голдман, что с тобой? – вскрикивает перепуганная Ирис.
Ответно пугаюсь восклицанию и подскакиваю с места, ощущаю скользящую под носом влагу, касаюсь её – кровь отпечатывается на пальцах и падает на стол. Кап. Кап.
Нет-нет-нет.
– Всё в кровище, Голдман! Позовите помощь! – кричит Ирис.
Ирис, молчи.
Быстро смотрю на Ромео – он всё понимает; и сбегаю в уборную. Ирис затихает – Ромео бьёт её под столом.
Вся уборная в зеркалах. Зеркала на каждой стене, зеркала на полотке. Смотрю на нескольких себя. Смотрю, как кровь в тысячекратном количестве ползёт к губам и, разволновавшись от её вида, рвусь к кабинке. Чувствую, что меня выворачивает. Успеваю зайти и повалиться на колени.
Рвёт.
Внутри кабинки панорама чёртова города. Новый Мир не даёт уединиться. Новый Мир наблюдает, как меня выворачивает от мыслей о нём. Чем не государственная измена? Паук поймал меня. Я в паутине. Попалась.
– Карамель! – зовёт Ромео от дверей в уборную. – Ты в порядке?
Не отвечаю.
– Карамель? – вопросом повторяет мой друг.
Оставив былое без ответа, отзываюсь:
– Я здесь.
Ромео молчит. Наверное, думает, нужно ли повторять вопрос, если я проигнорировала его однажды. Оставляю кабинку и подхожу к раковинам, набираю воду, чтобы прополоскать рот. Как же эта вода воняет, сил моих нет! Сил и терпения. Отчего она такая мутная, отчего такая пахучая? Она пахнет сладким, отчего?
– Буду ждать тебя за столиком, – говорит Ромео из коридора.
Умываюсь.
Ноги подкашиваются, и я хватаюсь за край раковины. Капли воды бегут вместе с кровью из носа, ударяются о кафельный пол и эхом уповают в ушах. Я закрываю глаза, но вижу перед собой воду. Горло стягивает. Удары в стороне. Удары по двери.
«Мы ваши Создатели», – утверждает некто; замолкает в ту же секунду, как дверь в уборную открывается.
Мои глаза следом.
Смотрю на Ромео. Плечи его пиджака сбиты, сам навострён. Он выбил дверь, серьёзно?!
– Вынужденные меры, сладкая девочка, прости, – говорит юноша.
Перевожу взгляд на собственное отражение. Кровь уже спустилась к губам. Кап. На них. Кап. Дотягиваюсь до бумажных полотенец – Ромео опережает: отрывает лист и прикладывает его к моему лицу. Полотенце напитывается алым, тает. Кап. Ему не противно? Стараюсь не думать о том. Кап.
– Я испугался за тебя, – признаётся юноша.
Не смотрю в глаза, но не смотрю не потому, что выказываю отсутствующее уважение, а потому что сама у себя вызываю отвращение. И даже крошечное отражение меня очернило бы в его прекрасном взгляде его же.
– Считай меня слабым, считай глупым, считай неправильным, – продолжает Ромео, – но я испугался за тебя. И эти чувства делают из нас не падших, а людей достойных.
Смывает кровь с губ, утирает пальцами, ополаскивает руку и вновь вытирает полотенцем.
– Зачем ты это делаешь? – спрашиваю я.
– Сказал же: считай меня слабым, глупым и неправильным.
– Мне нужен ответ.
– Карамель Голдман всегда нужны ответы, Карамель Голдман всегда их требует. Думаешь, ситуация подходящая?
Искренне не понимаю, для чего он помогает.
Одно: нас связывали отношения, другое: когда речь шла о чувствах. Я знаю, что любовь и забота о ближнем – опаснейшие паразиты, разрушающие, кусающие, останавливающие. Они страшнее, чем ярость и злость, радость и смех. Любовь – это слабость. Будь на кону Новый Мир и партнёр, я бы выбрала Мир. Потому что так правильно. Потому что я так хочу.
Неужели Ромео безумен?
Может, я?
Уже, очевидно, я…
Ничего не понимаю. Я запуталась. Столько всего свалилось, я не понимаю…
– Я за тебя в ответе, сладкая девочка, – кидает Ромео, поймав мой растерянный взгляд, – за тебя ручаюсь. Знаешь, как я добился согласия от твоего отца? Я обещал, что буду оберегать тебя, Карамель. И я буду, покуда смогу.
Возвращаемся в зал – Ирис за столом нет. Прошу друга обождать, сама же направляюсь к выходу. Оказываюсь в коридоре и наблюдаю силуэт, озарившийся на долю секунды пред фоном извечно-серого города, когда девичий силуэт выходит на улицу. Ускоряю шаг – выбегаю следом. Ирис запрыгивает в ожидающую – вот уж удивительно! – машину и клюёт в щёку водителя (сколько этому динозавру лет?). Транспорт взлетает, оставляя меня без подруги. Сама подруга оставляет меня без себя. Кому нужны проблемы? Кому нужна болезнь?
Не могу понять, что я только что видела. Не могу осознать. Медленно возвращаюсь в зал – Ромео сидит на том же месте. Рассказать об увиденном поцелуе? Ничего не понимаю…Тот самый названный друг отца, друг семьи, который стал забирать её с Золотого Кольца в последнее время? Ничего не понимаю…
– Подружка оставила нас, – говорю я и подсаживаюсь к Ромео на один диван.
Юноша отвечает не сразу. Пьёт кофе (не пропадать же заказанному, верно?) и предполагает:
– Наверное, жалобу хочет написать.
– После увиденного, – признаюсь, – я и сама могу подать жалобу на неё.
– Что это значит?
Рассказываю.
– Вау, – без эмоций выдыхает Ромео, – подружка пошла на опережение. Тут либо ты её, либо она тебя. Имли только что обогнала Голдман.
– Неприятно это слышать.
– Всё равно ты для меня на первом месте и люблю я только тебя.
– Это тоже.
Он не ошарашивает. Не удивляет. Я всегда это чувствовала и знала, вопреки чувствам и знанию.
– Не говори так, – просит Ромео.
– И ты так не говори, – парирую я. – Нас привлекут за беседы.
– Да всё и так перемешалось, переворотилось и перевернулось с ног на голову, не заметила? Последняя неделя – идиотская. Сплошная лажа.
– Согласна.
Мои беды тоже начались с понедельника.
Идиотская неделя.
– С семнадцатилетием, сладкая девочка.
– Иди ты.
– Поехали домой?
Проснулись ли я завтра в Новом Мире? В неизменном, стабильном, дивном Новом Мире…
Ирис в самом деле отправилась подавать жалобу? Для чего она сбежала? С кем она сбежала? Я столько раз покрывала её проблемы, хотя ведала о них. Почему? Я знала о её пищевом расстройстве, знала о проблемах Имли с деньгами. Почему не ударила первой? Я ведь мыслила так и никак иначе, я была готова отказаться от этой и без того вытянутой из пальца, абсолютно фиктивной дружбы, но отчего-то меч над головой так и не подняла.
– Я оплачу счёт и схожу до уборной, поймаешь машину? – обращаюсь к Ромео и вновь поднимаюсь. – Не хочу ехать с моим водителем, он меня бесит.
– Ещё и водитель отстойный, серьёзно? Не неделя, а ком хрени. Ладно, сделаю. Одна справишься? – уточняет юноша.
– Да, конечно. Только умоюсь.
Ромео бредёт к выходу. Я возвращаюсь в уборную и обрызгиваю лицо водой. Становится легче, когда мне не кажется, что я тону. Возможно, именно сейчас я тону.
На выходе одна из служащих ловит меня и интересуется произошедшим, однако волнует её не самочувствие клиента.
– Дело не в кухне, – отвечаю я, – жалоб и претензий нет.
Служащая откланивается, я покидаю проклятое место.
Ромео стоит около посадочного места через несколько десятков отделов поодаль. Пытается поймать машину – тщетно. Моего же водителя на месте нет. Ну спасибо; захотела бы – домой не попала. Что случилось с ним в этот раз?
Выдвигаюсь в сторону Ромео, как вдруг сиплый голос за плечом зовёт по имени. Оборачиваюсь.
– Твою мать, янтарные глазки! – не сдержавшись, выпаливаю я.
– Кто?
Наблюдаю того самого глупца и безумца. На моей машине. На моей, чтоб его, машине, на месте моего водителя. Какая наглость! В который раз! Что случилось с городом и со всеми нами?
– Садись, Карамель, – велит голос.
– Ещё чего!
Волна негодования и какой-то сухой ярости разбегаются по телу; намереваюсь окрикнуть Ромео, но парень с янтарными глазами, открывая двери на ходу, говорит:
– Позовёшь – зажму газ и собью твоего дружка. Этого ты хочешь?
– Что? – Растерянность оплетает в секунды, гнев осадком абстрагируется в удивление. – Что ты сказал?
– Сядь в машину, пока он не увидел. Действуй быстро, никто не заметит.
– Как ты смеешь?
– Теряешь время. Соображай быстрей, Карамель. Быстрей. Быстрей.
– А если не сяду?
– Я же сказал: столкну твоего парня. Может, этого ты и хочешь? Словно кегля на остановке…
Не желаю отправлять Ромео в Острог. Ни жалобой, ни физическим полётом. Какой абсурд, какое безумие!
Пока не закончилось посадочное место запрыгиваю в машину на лету. Что меня больше удивляет, в действительности никто из прохожих этого не замечает. Все так сосредоточены на себе, сосредоточены на том, чтобы не совершать ошибки, не допускать оплошности, контролировать движения, окружение и мысли, что пропускают происходящее вокруг. На глазах десятков, сотен, а может и тысяч похитили человека – они не заметили, даже глазом не моргнули. Какого чёрта?
– Ты не имеешь права! – выплёвываю я. – Тебя накажут!
– Как видишь, ещё не наказали.
– Я подам жалобу.
– Ты угрожаешь человеку, в силах которого доставить тебя до дома в целости и сохранности. Ты же умная девочка, Карамель, почему сейчас глупишь?
Мы взмываем в воздух. Ромео остаётся на платформе Золотого Кольца: выглядывает машины и периодически смотрит на кофейню, в которой мы были. Ждёт… Обращаюсь к водителю:
– Ты – чокнутый психопат. Надеюсь, идёт запись и соответствующие службы узнают о твоём проступке.
– Я её отключил, – янтарные глаза спокойно пожимают плечами.
– Какого..?
– Думаешь, система так идеально работает?
– Ну да! – восклицаю я.
– Ну да, – подхватывает парень. – Система работает идеально, но всегда есть лазейка, всегда есть обманный манёвр, ухищрение, ловкость.
– Зачем это всё?
Молчит.
Летим.
Что надо этому человеку? В чём он нуждается? В деньгах? В акциях? В ответах? Он выкрал меня, чтобы потребовать выкуп у семьи? А если он хочет убить меня, насолив Голдман, и всё это было спланировано?
– Дыши, ладно? – усмехается парень. – В кресло вцепилась так, словно с высоты падаешь.
– Куда ты меня везёшь? – испуганно выдаю в ответ. – Кто тебе заплатил?
– О, ну не будь такой романтичной, конфетка, – парень улыбается и видит во взгляде очередное негодование. – Этакая барышня былых времён, глупенькая и с шальным воображением, кисейная девушка.
– Что?
Кажется, он несёт бред.
При этом авто несётся по воздушным полосам.
– Пристегнись, конфетка, – говорит парень и кивает на ремень.
Никогда этого не делала.
– Зачем? – спрашиваю я. – Ты наверняка хочешь убить меня! – Дёргаю дверь (понимая, что вывалиться в пустоту Нового Мира, в низовья с сотен метров – не лучшая из перспектив, однако…), но дверь закрыта.
– Я не говорил, что хочу убить тебя. Только поговорить, мисс Голдман, к вам же иначе на приём не запишешься, да? Все, кто не Голдман, отбросы и враги, так?
– А украл зачем? Ты похитил меня!
– И вправду, какая же ты романтичная! – смеётся парень. – Иначе бы, повторюсь, ты не села в машину.
– Ты угрожал сбить моего молодого человека.
– Я блефовал, прости. Люди так часто делают.
Вздыхаю:
– Сумасшедший…
– А ты романтичная! Хотя все говорят, что у Голдман эмоций столько же, сколько у рыбы.
В зеркале дальнего вида наблюдаю скорченную гримасу. Водитель надувает щёки и вытаращивает глаза. Дурная пародия.
– Причём с отрубленной головой, – подытоживает он. Хочет позабавить? Напрасно!
– Ты невыносим! – выпаливаю наперерез. – Повторюсь, кто тебе заплатил? Что тебе надо? Отец даст вдвое больше!
– Вряд ли Говард Голдман даст мне две Карамели. Мне нужна ты – одна.
Он маньяк?
– Оставь меня в покое! – повышаю голос. – И не называй романтичной. Это мерзко!
– Куда ты хочешь, чтобы я тебя отвёз, давай так? – спокойно интересуется водитель.
– Домой! – выпаливаю я. – Отвези меня домой! Немедленно!
– Только не кричи.
И водитель сворачивает на несколько уровней: двигатель жужжит, мчащиеся навстречу фары сверкают. Начинаю узнавать здания, мимо которых летала раньше. Этот чудак в действительности взял курс на дом. А, может, я потеряла рассудок и потому всё казалось знакомым? Для чего похищать и мгновением позже возвращать – как ни в чём не бывало – домой?
– Меня зовут Каин, – представляется парень.
– Ужасное имя, – отвечаю я.
– Это почему?
– Тебе какое дело?
– Я могу остановиться.
Напрягаюсь, а водитель смеётся.
– Шучу, – хмыкает он. – Обещал довезти до дома, так и поступлю. Дело твоё: говорить или нет.
– Ты больной, – шмыгаю в ответ. – Украл меня, чтобы назвать имя? Добавь фамилию, чтобы отец нашёл тебя и Патруль Безопасности с потрошками сожрал мальчишку с именем Каин.
– Мальчишку?! – словно только это его задевает. – Ты говоришь подобное человеку, который везёт тебя на высоте тысячи метров от земли, конфетка. Ты не только романтичная, но и дерзкая.
– Заткнись! – Хочется ударить его. – Можешь запугивать, но гордость мою не сломить.
– Кто пытался? – удивлённый возглас. – Замечаешь, что наше общение идёт тебе на пользу? – кивает на сжатый мной кулак; расслабляю руку и принимаю спокойную позу, ладони приземляются на колени. – К прочему ты боевая.
– Здесь мы уже были.
Второй раз пролетаем у того же здания.
– И внимательная…
Меняем курс и сворачиваем на другую воздушную полосу.
– Я украл тебя (если, конечно, это слово больше симпатизирует молодой девушке) не только, чтобы представиться, – продолжает Каин. – Я хотел поздравить тебя с твоим днём и пожелать успехов в Новом Мире, но, подумал, ты вряд ли примешь подарок после того, как обиделась на меня, может, даже разозлилась и пожаловалась отцу, отчего пришлось вернуть предыдущего водителя.
Какой сумбур. И все перечисленные им эмоции – навязанные.
– Я не обижалась. И не злилась.
– Злость – вполне нормальное явление, – перебивает Каин.
– Иди ты. Говорю же: этого не было.
– Ты отрицаешь факт, но отрицать чувства не получится. Можешь сказать мне, что ничего не было, и тем самым оставишь эмоцию не пережитой – она же тебя в итоге съест.
– Ты пытаешься манипулировать мной.
– В самом деле? Хорошо, что ты сказала: я бы так и не узнал.
Каин пожимает плечами.
Какой он странный.
Сказано серьёзно?
– Академия выращивает параноиков, – вдруг забавляется парень. – Из меня манипулятор, как из тебя революционерка. Вероятность есть, но она близка к нулю.
Включи мозги, Карамель. Нельзя беседовать с незнакомцами, чьё поведение отличается девиантностью.
– Ты поплатишься за свои слова, отец найдёт тебя, – говорю я.
– Не сможет.
Какого..?
– Это ещё почему?
– Меня нет в базе данных, – спокойно отвечает Каин; словно подобное заявление – не редкость, беседовать о том – в порядке вещей.
– Врун! – препираюсь. – Все есть в базе данных. Все, рождённые в Новом Мире. Может, ты не рождался?
– В Новом Мире?
Уточнение ставит всё на свои места. Но мне это кажется невозможным. Нет…нет, это и есть нечто невозможное. Родиться можно только в Новом Мире. Ты рождаешься в Новом Мире и тебя тут же регистрируют как нового гражданина: присваивают личный номер, заводят счёт и прочее. Вдруг догадываюсь?
– Ты из Острога?
Начинаю понимать больше.
– Ты поднялся из Острога?
Вскрикиваю:
– Кого ты убил, чтобы занять его место в Новом Мире? Обмануть систему невозможно, просто оказаться в городе – тоже. Ты – преступник! Наверняка занял чьё-то место, чтобы позабавиться среди достойных, но сам не таков.
– Тихо, – сердито бросает Каин. – Просто смирись с тем, что ваша система неидеальна и подобных ужасов, дабы подышать воздухом с поверхности, совершать не надо. Понимаешь?
– Система идеальна.
– А люди?
– И люди.
– Но я здесь. Каким образом, конфетка? Смотри.
Водитель отпускает руль и снимает одну перчатку – гляжу на пустую ладонь. Нет чипа. Нет, мать его, чипа. Нет чипа для оплаты, нет идентификатора. Думаю, что сошла с ума и их попросту никогда и ни у кого не было. Смотрю на свою руку – словно, истинно сомневаюсь в существовании чипов; на месте. Микросхемы блестят под кожей. Поэтому водитель всё время был в перчатках?
– Я лишь хочу показать, что мы такие же, конфетка, – говорит Каин.
– Структурой тела – да, – подхватываю я, – но у вас проблемы с головой, это во много раз хуже.
– А у вас? – Каин злится. – Не признаёте тех, у кого проблемы, не заботитесь о семье, не дружите по-настоящему. Везде рейтинг, выгода, реклама. Вы не любите. Ты любишь своего названного молодого человека? На кой чёрт он тебе?
Отвечаю увесисто и спокойно:
– Я не признаю – равно иным – чувства любви.
– Ты любишь его, Карамель?
– Я не признаю любви.
– Любишь?
– Ты идиот? – вспыхиваю. – Я не верю во весь этот выдуманными изощрёнными умами бред. Любви нет.
– Любовь есть.
– Нет.
– Отказаться от слов не равно потерять сути.
– Какой ты душный, Каин-водитель, у меня слов нет! Любовь не потерялась из словаря – как и другие эмоции и чувства, но они противоестественны для создателей и наказуемы для иных.
– Так ты любишь его?
Вышка.
– Я никого не люблю! Никого! Никого, глупый ты мальчишка!
– Но любила! Глупого, чёрт бы с ним, мальчишку. Любила! Думаешь, я не знаю?
Вышка, правда.
Откуда ему известно?
Каин бьёт по рулю, а я кидаюсь в слёзы, горло спирает. В окне виднеется крыша дома. Улица Голдман была так близко.
– Откуда тебе известно? – попрекаю его и растираю солёные щёки. – Откуда ты вообще что-либо знаешь обо мне?
– Все знают, прекрати жить в куполе и притворятся, будто бы ничего и никогда не происходило. Карамель Голдман знакома с чувством любви, и факт того известен каждому, кто знаком с фамилией Голдман, оттого враньё золотой девочки дешевит образ излечивающей от заразы создательницы. Карамель Голдман – лишь травмированный ребёнок, вот что я хочу сказать.
Так обо мне говорят?
– Вези домой.
Колени дрожат. Руки дрожат. Опускаю голову и прижимаю ладони к лицу, вновь всхлипываю. Прощаюсь с не до конца выжатыми слезами, что роняла по упомянутому мальчишке давным-давно, и которые, как мне думалось, иссохли вместе с озёрами и морями на Земле.
– Хватит, слышишь? – зовёт водитель. – Не плачь. Ну прости…Прости, я не хотел тебя обижать, а успокаивать и подавно не умею – я идиот, сама сказала.
– Да пошёл ты, – поскуливаю и хлюпаю носом.
Прячет взгляд. Стыдится себя или противится дешёвым слезам?
– Справедливо, конфетка…
– Для чего ты появился в моей жизни? – спрашиваю я.
– Расскажу, но позже. Мы приехали.
Спускаемся к посадочному месту улицы Голдман.
– Не могу выйти, – признаюсь я. – Другие увидят слёзы.
– Другие в любом случае увидят только то, что захотят.
– Везде камеры.
– Вот видишь. В итоге тебя сожрёт сама система, конфетка, если ей слепо верить и следовать. Перемелет сразу же, как почувствует вибрацию в иную сторону. Сегодня ты угодна государству, завтра – нет. Что будешь делать, когда наступит завтра?
– Так везде и во всём. Своё место нужно доказывать, свою принадлежность – обосновывать. Без ресурсов (и неважно: ресурс – это знание, богатства, индивидуальность или что-то ещё) ты не будешь нужен даже самому себе. Я горда тем, что нужна Новому Миру – моё место здесь заслужено. И Новый Мир горд моей верности.
– Никогда не слышала, что розовые очки бьются стёклами вовнутрь?
– Не желаю слушать.
– Боишься разочарований?
– Голдман ничего не боятся, а в Новом Мире невозможно разочароваться.
– Как долго твой отец нашпиговывал тебя партийными лозунгами?
– Ты опять?
– Ладно, возьми. Успокойся.
Достаёт из бардачка блестящий пакет.
– Я спокойна.
– Просто возьми, без споров. Хоть когда-нибудь не спорь – особенно с человеком, который желает добра.
– Ты вынуждаешь.
– Ты сама это делаешь…Ну вот опять. Конфетка, хватит.
Подарок в блестящем пакете. Безумие чистой виды.
– С днем рождения, – вполголоса роняет Каин и вручает пакет.
– Как смешно.
Вся ситуация – сюр.
– Разве я шучу? Или смеюсь сам?
В самом деле.
Восклицаю:
– Зачем это, о, неприятнейший из незнакомцев, с которыми я когда-либо встречалась?
– С началом семнадцатого года, Карамель Голдман. Он запомнится тебе.
Распаковываю подарок – в руках оказывается деревяная коробка с узором. Шкатулка. Очень мило. Очень мило? Карамель, одумайся. Почему ты принимаешь что-либо от чудака из Острога? Почему ведёшь с ним беседу? Почему не рвёшься утаить взгляд, а нагло смотришь в чужое лицо?
На шкатулке две запятые, прижатые точками к хвостам друг друга, в середине точек отверстия. Инь и Ян. Ну конечно…
– Это символ добра и зла, конфетка.
Перебиваю:
– Мне известно.
– Сколько в тебе нетерпеливости, всё юные года.
– Ты сам млад, разве нет?
– Вновь споришь. Я лишь хотел обратить твоё внимание, что не бывает хорошего без плохого, добра без зла, а зла без добра – без одного не явится другое, и мир такой же. Чтобы открыть шкатулку, нужно нажать сразу на два символа – Инь и Ян; тогда механизм сработает. Помни об этом.
Пытаюсь быть равнодушной, но равнодушной быть в этой ситуации сложно. Под гнётом янтарных глаз вообще сложно мыслить.
Даритель продолжает:
– Я думаю, тебе предначертано великое дело. Возможно, прожить года в Новом Мире, вдали от предрассудков и правды – как превалирующая по количеству часть населения. Возможно, прожить года в Новом Мире под гнётом ужаса от узнанного, но так и не найти в себе силы на смелый шаг – подобно ещё одной части. Возможно – как иные, как лучшие – открыться знаниям и не побояться выбрать себя, а не безличный город – тогда свет истины озарит затуманенный ложными высказываниями разум.
Слова – сладкие и вдохновляющие, но они не сулят добра и спокойствия личного. Не желаю верить в сказанное. Спрашиваю:
– Новый Мир – добро или зло?
Но спрашиваю, не потому что нуждаюсь в ответе и не потому что сомневаюсь; желаю поймать лгуна…
Вот только он не попадается:
– И то, и то, конфетка, я уже сказал. Так со всем. Ты – добро и зло вместе, я, Острог, сам город. Вот только система Нового Мира притесняет нас. Сама не ощущаешь?
Оспариваю лаконичным:
– Новый Мир идеален.
– Ты так думаешь или тебе велели так думать?
Чёрт бы с тобой, янтарные глазки, ну что за извечные вопросы, ставящие в тупик?!
– Скажи, конфетка, – обращается он ко мне, – считаешь себя Богом?
– Создателем, – поправляю я. – Разумеется.
– А твоя подруга, например, к таковым относится? Или служанка в доме?
– Нет, ты и сам знаешь ответ.
– Как же это возможно, если все люди в Новом Мире равны, ибо избраны им же?
– Это тяжело объяснить.
– Потому что очевидные вещи объясняются очевидно легко, а если некто выбирает путь сквозь чащобы обмана и провокации – получается следующее. Вы запутались в собственной лжи.
– Это нюансы, а не ложь, – спорю я. – Недоговорить не равно соврать, верно?
– Говоришь как северянка, как управляющая. Как та, что всегда ложится в тёплую постель и не знает голода…
Перебиваю:
– Потому что я заслужила это. Моя семья заслужила и заработала это. Будь ты на моём месте, янтарные глазки, не рвался бы жалеть тех, кто не смог взобраться на соседствующий пик.
– Да, но идеология Нового Мира провозглашает всеобщее равенство!
– Нюанс: равенство среди достойных.
– И всё же все люди без разбора равны.
– Ага, как вид, пустая твоя голова. А Новый Мир – вот тебе ещё один нюанс – воспитывает равенство мыслей и интересов, чтобы идеальные граждане не помышляли о коварном и недостойном, ибо это погубит систему и порядок, красоту и удобства. И вообще, как ты можешь сравнивать, к примеру, меня или мою семью – управляющих, воспитанных, образованных, опрятных – с нелюдями, что с покаянием склоняют головы на нижних этажах Золотого Кольца, прося милостыню и проклиная всех и вся, а не собственное уродство?
– Это называется социальное различие, конфетка, но ты не перестаёшь быть человеком, тебя не должны желать сбросить в пустоту из-за приверженности ко второму варианту. Ты, повторюсь, тот же человек.
– У нас – будет тебе угодно – божественное нутро. Нутро создателя. Ты чужак, Каин, ты другой и тебе не понять. Если бы ты стоял вровень с нами и созерцал ужасы подчиняющихся, сам бы выносил приговор на казнь.
– Я верю, что мы способны создать лучший мир.
– Поздно, янтарные глазки, Новый Мир опередил тебя: ты уже в лучшем мире. Лучше быть не может. Хуже – да, но не лучше.
– Ты не допускаешь большей идиллии? Раскрепощённости мыслей, свободы действий и слов?
– Граждане Нового Мира – не заложники, мы не ограничены в перечисленном.
Парень качает головой:
– Сама себе врёшь.
– Нет.
Или да?
– И кто вы как не заложники? Вокруг вас даже купол возвели, чтобы Новый Мир никто не покинул.
Искренне забавляюсь и позволяю выскользнуть смешку:
– Тебе бы не помешало сходить на первые курсы в Академию. Мира вне города – нет. Не существует.
– А если существует?
– Человек – вот такой, из твоей фантазии, вольный и бегущий с развевающимися по ветру волосами – угробил Землю, на которой мы жили. И только благодаря учёным, положившим свои умы и стремления на град будущего, удалось создать пригодное к жизни. Остальное мёртво. Мира за пределами Нового Мира – нет.
– Ты веришь в то, во что выгодно верить.
– А ты веришь в обратное только лишь потому, что оно отличительно. Таким как ты всё равно, какую истину оспорить – лишь бы спорить.
– Сколько у нас общего!
– Знаешь, что я думаю? Я думаю, ты явился ко мне, чтобы использовать. Сказать, что нуждаешься, подразумевая эксплуатацию. Ты хочешь воспользоваться мной: моими связями, влиянием, моими убеждениями, в конце концов, но тому не быть. Ты нагло говоришь, что намерен использовать. Ты глуп, Каин. Глуп как твоё поддельное имя. По лицу – его половине – вижу, что ты не Каин.
– А так?
И он снимает маску.
Нельзя. Даже в машине – нельзя. Как он безумен! Ко мне вмиг приходит осознание того, с кем я нахожусь: это не просто отклонения в поведении или разнящиеся с общественным каноном мнения. Он ошибочен – от и до, он девиантнен, он ужасен. Такие губят созданное великолепие, такие топчут цветы.
