Читать книгу: «Концерт для Леночки. Сборник рассказов», страница 4
Самоубийство Сергеева
Зайдя в кабинет, он закрыл замок на два оборота, постоял в раздумье, не отпуская хромированной ручки, и убрал один оборот – начнут выбивать дверь, быстрее справятся. Совсем не запирать тоже нельзя. Время хоть и обеденное, но мало ли кого может занести по делу или безделью?
Для него лично все дела закончены. Еще с утра он привел в идеальный порядок рабочие бумаги, убрал со стола все лишнее, и даже, что прежде никогда за ним не водилось, полил медленно увядающую на подоконнике пыльную герань.
Пафосную мысль о предсмертной записке он отмел сразу же, даже не играя в воображении. Рапортов и объяснительных за годы службы и так писано достаточно. О том, какими слухами обрастет его смерть, какие последуют проверки и разборки, он тоже не думал. Старался не думать. Как и о реакции жены и сына. Об этом особенно.
Все эти дни, когда решение было уже принято окончательно, он как будто бы шел по длинному коридору, запирая за собой двери, одну за другой, выбрасывая от них ключи, чтобы уже не вернуться. И вот последняя дверь – дверь собственного кабинета. Пусть так.
Первое отчетливое желание покончить со всем разом поманило подполковника Сергеева еще три месяца назад, сразу после Новогодних праздников.
Случился очередной, безобразный в своей откровенной злобе скандал с женой. Давно уже скандалы эти были нормой, и давно уже возвращение домой сделалось для Сергеева неприятной необходимостью. В тот вечер он снова пришел пьяным, уже третий раз за неделю. Жена, сорвавшись в истерику, осыпала его проклятиями. Он стоял, силясь сказать что-нибудь не менее обидное и хлесткое, но ничего не мог вымолвить, и только скалился в ответ, пытаясь стащить с себя пуховик, путаясь в рукавах и прихожей.
Утром, как всегда, они помирились тем худым, холодным миром, который диктует безвыходность положения. Но что-то подломилось в его душе, осталось, не отступило вместе с похмельем. Как первая раковая клетка, смертоносная и неопознанная. Мысль, что жизнь исчерпала себя, начала приходить все чаще и чаще, и каждый прожитый день подтверждал ее. Он мучился от этого осознания, искал лазейки, но уже не мог спастись в них. И водка помогала только на первом стакане.
Он не раз с удивлением думал, как же незаметно подкралась эта беда! Как он просмотрел момент, когда из молодого, здорового, уверенного в себе мужика вдруг превратился в развалину, которой ничего не интересно вокруг. Одно раздражение, и вечное желание, чтобы все оставили в покое. И скоро оставят! Пенсия уже рядом. Дают дослужить. А куда потом? Чем заниматься? Что его ждет? Живот, одышка, стакан, пропилы мозгов женой, похмелье, серость, тупик. Самое обидное, что даже желания нет бороться! За что бороться?
Разумеется, точкой отчета всего этого была Юлька. Именно после нее жизнь Сергеева стала оседать и обваливаться, как овраг в оползневой зоне. Восемь лет минуло уже с тех событий, а время не лечило, а скорее резало и ампутировало, пока не превратило его душу в одну сплошную культю.
До самой последней мелочи остался памятен для Сергеева тот ночной разговор с женой на кухне. Разговор негромкий, потому что шестнадцатилетний Олежка спал за стенкой, но бешеный по накалу. Надя сидела тогда напротив него, неприятная своим по-домашнему растрепанным видом, с гневными и одновременно испуганными глазами, и быстро свистела ему в лицо шепотом, даже временами задыхаясь от этой быстроты.
Вообще, говорила в основном только она, а Сергеев отмалчивался, вертел в руках консервный нож, и все думал отрешенно, вторым планом, что вот так нож похож на хищную рыбину с далеко выдвинутой челюстью, а если перевернуть, то на птицу с мощным клювом.
«По-пал! По-пал!» – отстукивали на стене часы, и тонко усмехалась с репродукции «Незнакомка» Крамского, чем-то похожая на Юльку.
Ах, как он корил себя тогда за свою неосторожность! Как он мог забыть о чужих глазах и языках?! Обо всех этих макаках вокруг, которые одинаково охотно питаются и чужим горем, и чужим счастьем!
Надя много говорила о позоре, именно о позоре, который обрушился на них, и в первую очередь на нее. Тогда он только принял должность военкома, и в райцентре, где все на виду, особенно такая фигура, подобная сплетня действительно была лакомой – не успел сесть в кресло, а уже завел молодую любовницу! Как казалось Сергееву, Надя особенно не могла простить именно этот факт – любовница молодая!
– О чем ты думал? Чего добивался? Ей 24 года этой потаскухе! Да, потаскухе! Потому что ни один добрый мужик до сих пор замуж не позвал! Как ты вообще мог?
Мог? Под страшными пытками не признался бы Сергеев жене, что и как он мог с Юлькой!
– Я с тобой жить не буду! Я разведусь! – неожиданно выпалила Надя, и Сергеев поднял голову, и впервые с начала разговора посмотрел жене в глаза. Эта фраза, похоже, напугала их обоих. И в то же время безумным сладким прострелом у него мелькнула шальная мысль, что в этом случае между ним и Юлькой не будет никаких преград!
– Дай только Олежку поднять! – почти с мольбой прошептала Надя. – Ему школу заканчивать, поступать надо! Может, ты его еще и в армию собираешься отправить? Ладно, меня ты предал, так хоть сына пожалей!
Ее вспышка угасала, и вместе с ней угасала и безвозвратно уходила Юлька. Веселая, сумасшедшая Юлька, дарующая счастье и азарт.
Он пожалел тогда всех. Невыносимым был уже этот разговор. Сергеев чувствовал себя подсудимым, который ослаб морально, и слушает разбирательство своего дела с безучастной покорностью, готовый принять любой приговор, лишь бы скорее!
С самой Юлькой он встретился вечером следующего дня в темном подвальном кафе вокзала, где пиво подавали в пластиковых стаканах, и все казалось вокруг затхлым – воздух, арахис, насыпанный на бумажную тарелку, само пиво, сидящие вокруг люди.
Юлька удивилась выбранному месту, но пришла. И пока Сергеев с неуклюжестью ребенка-Дауна, складывающего кубики, подбирал слова и выстраивал фразы, слушала, не перебивая.
– Папа-медведь, значит все? – спросила она, когда Сергеев умолк.
– Да. Она все знает…
– И что?
Мука, да и только! Что он мог ей еще сказать? То, что порвать живые связующие нити оказывается легче и проще, чем сковывающие цепи? Все когда-то заканчивается. И этот год упоительных встреч, подаренный коварным бесом, тоже закончился. Теперь бес взимал плату, потешался, вынимал душу, дразня напоследок любимой женщиной, заставляя отрекаться, отдавать всему миру, тысячам ситуаций, неизвестным мужчинам. Но только не ему. Уже не ему.
Юлька восприняла все спокойно. У Сергеева даже мелькнула тоскливая мысль, что она его никогда не любила, настолько равнодушным был ее вид. Но потом он заметил, как мелко дрожат ее пальцы, и не выдержал, поймал Юлькину руку, начал целовать. Тихо, нежно, едва касаясь губами, мечтая остановить время, повернуть его вспять.
Юлька продолжала молчать. Потом осторожно отняла руку и ушла, а он так и остался наклоненным над столом. Вокруг гудели пьяные разговоры, чьи-то проблемы и истории, тошнотворные на слух. Он заказал водки. И еще. И еще. Пил с остервенением, злясь, что не наступает забытье, что делается только хуже. В конце концов, не выдержал, и отправился к Юлькиному дому, полный отчаянной решимостью все вернуть обратно. И сказанные слова, и Юльку, и свою судьбу.
Не дошел. Развезло по дороге, и он упал у какого-то забора. До Юльки он добрался только мысленно, даже успел поговорить, и все уладить.
Разбудил Олежка. Чуть не плача, сын тряс его за плечи, уговаривал встать и дойти до мотоцикла. Потом он пробовал тащить его, не хватало сил, и Сергеев впервые услышал от сына матерные слова. Несмотря на сильное опьянение, запомнил это четко, потому что поразила в них еще различимая детская интонация отчаяния и стыда.
Потом Олежке начали помогать. Кто, Сергеев так и не понял. Несколько рук сильно дернули, так, что вечернее небо с первыми звездами запрокинулось, подвели к мотоциклу и усадили в коляску. Пахнуло горячим мотором и бензином, мотоцикл дернулся, звезды прыгнули, и Сергеев снова отключился.
Больше Юльки он никогда не видел. Через месяц она уехала. Куда, он не узнавал. Вообще, старался больше о ней не думать. Прижигал в себе любое воспоминание и намек о ней, и в итоге выжег всего себя.
Последующие годы прокрутились, как заезженная пластинка на одном куплете и полу припеве. Он стал выпивать. Со временем все чаще. Грани никогда не переступал, и на службе проблем не было.
Потом похмелье стало более живучим и броским в глаза. Надя снова говорила о позоре, что все смеются уже, что дойдет до верха – снимут его и будут пальцем тыкать. Сергеев бил кулаком по столу, кричал, что он сегодня не пил, улучал момент, и тайком нырял за холодильник к спрятанной початой бутылке. Иногда в пьяном тумане мимо проходила Юлька, знакомым движением ерошила ему волосы. Он отмахивался от нее, и шел спать в пустующую комнату сына.
После школы Олег сразу уехал в город, ободряемый отцом и оплакиваемый матерью, поступил в университет, успешно закончил, оттолкнулся от родительских плеч, опробовал на прочность собственные ноги, и на удивление быстро и уверенно встал на них. Занимался он каким-то заумным компьютерным бизнесом. Женился. Радоваться за такого сына! И Сергеев радовался, гордился, любил рассказывать, как он воспитывал своего ребенка, приучая с пеленок к самостоятельности и дисциплине.
Он никогда и никому не говорил, что сын всегда принимал сторону матери, сначала осторожно, а потом в полный голос. А во время его последнего приезда, они и вовсе с ним разругались чуть не до драки. По дороге домой Сергеев купил бутылку водки, и пока шел, весь остаток пути рисовал себе приятную картину задушевного разговора «по-взрослому» с взрослым сыном. Даже темы обдумал и жизненные советы, которые надо будет дать за этой беседой!
Сын отверг водку и предложение посидеть с таким брезгливым видом, что Сергеев сначала даже больше растерялся, чем обиделся. Демонстративно выпил бутылку один. Потом попытался все-таки озвучить свои советы, но обида душила, и он завелся, перешел к агрессивным нравоучениям. В итоге началась перепалка, и Сергеев услышал от сына, что, как «личность, деформированная службой», он ему всегда больше мешал своим «дутым» авторитетом, который сам себе придумал. Вдобавок ко всему Олег бросил отцу обвинения, что своим пьянством он «мать угробил уже»!
Из этих слов Сергеев сделал вывод, что пока его не было, Надя славно потрудилась в описаниях морального падения отца. Хорошо настроила! Так, что даже сама потом была не рада – бегала между ними, как курица не додавленная, и кудахтала о примирении…
Он прошелся еще раз по кабинету, потом сел в кресло за стол, ослабил ремень портупеи, испытав при этом знакомое скоротечное чувство свободы, стянул галстук, расстегнул рубашку, и долго массировал натертую воротом шею.
Окажись сейчас в кабинете Сергеева посетитель, а посетителей (чаще всего просителей) перебывало здесь немало, то он наверняка подумал бы, что военком о чем-то крепко задумался. И ошибся бы! Не было у Сергеева никакой думы. Быстрыми пестрыми лоскутками летели картинки прошлого, большей частью не нужные и второстепенные. Мелькали, как постылый рекламный блок, на который смотришь без внимания и интереса. Появлялись и исчезали лица, тоже большей частью малознакомые и давно забытые. И только когда совсем неожиданно, но очень явственно возникло лицо одноклассника сына Саши Курдюкова, которого он призвал после школы, и которого спустя полгода привезли с Кавказа в багажном вагоне, Сергеев как будто очнулся.
Надо было собраться с силами, чтобы остановить эту карусель. Он закурил, машинально сосчитал оставшиеся в пачке сигареты: семь штук. Столько же патронов останется после выстрела. Это совпадение почему-то поразило его, и одновременно вернуло к реальности. Сергееву понравилось, что при этом он не испытал страха. Значит все в силе.
Стрелять решил в голову. Так надежней. Сигарету выкурил полностью, до фильтра. Сколько раз пытался бросить, и всегда срывался. Теперь точно последняя! Сделать надо все быстро и без лишних соплей. Достать из кобуры пистолет, снять с предохранителя, потянуть затвор и выстрелить. Без паузы. И ни в коем случае не начинать перемигиваться с черным зрачком ствола!
Он посмотрел на часы. До конца обеда двадцать минут. Наметил секундную стрелку, решив выждать полный ее оборот, но понял, что это малодушие. Часть подсознания все-таки не спешит, находит предлоги, цепляется за них. И уступи он, то по окончании этой минуты он будет стараться найти новую точку отчета! Поэтому не надо ждать!
Сергеев раскрыл кобуру, вытащил «Макара», двинул большим пальцем предохранитель, чувствуя, как разгоняется в галоп сердце. Все!
Неожиданно зазвонил телефон. Сергеев замер, сбитый и почти оглоушенный этим звонком. Телефон взял паузу, будто набрал воздуха, и выдал новую трель.
Игнорировать? Сбросить? Сотовый он отключил, но совсем забыл об этом кнопочном черте с истеричным фальцетом! Продолжая сжимать в правой руке пистолет, Сергеев привычным быстрым движением снял трубку.
– Вовка! Алло! Ты? У тебя, почему сотовый недоступен? – услышал он голос жены. Какой-то необычно возбужденный, торжественный. – Вовка, ты что молчишь?
– Говори, что хотела, я занят, – отозвался Сергеев.
– Ты сядь сначала, если стоишь! Сейчас Олег звонил – Светка беременная! Ты слышишь? Точнее точного уже все! И даже УЗИ показало – шесть недель! Поздравляю дедуля! К пенсии тебе подарочек! Ну, ты там что онемел?
– Мальчик, или девочка? – спросил Сергеев, только для того чтобы не молчать. Смысл новости начинал доходить до него, овладевать им.
– Вот балбес! – хохотнула Надя. – Откуда ж это известно? Там еще рыбка маленькая! Ты вот что, сегодня не задерживайся, сразу домой! Возьми там по дороге, что тебе надо, а я гуся приготовлю, как любишь! Все, пока!
По коридору прошли, хлопнула дверь. Потом послышались еще шаги, чей-то неразборчивый голос и смех. Сергеев продолжал сидеть, глядя на телефонную трубку, которая тихими короткими гудками просилась на место. Он вернул ее, стараясь положить без малейшего звука. Так же осторожно, не глядя, снова поставил «Макара» на предохранитель и опустил в кобуру. Вытер вспотевшую ладонь о брюки и достал из пачки сигарету.
Что-то мешало, наливалось в голове, начинало ломить в переносице все сильнее и сильнее. Он поискал зажигалку, не нашел, и, уже не в силах сдерживаться, разрыдался, уткнувшись лицом в ладони, в спасительную темноту, наполняя ее бесшумным криком и слезами.
