Читать книгу: «Цветы для поля боя», страница 3

– Уберите его от машины, он же сгорит!

– Что? – Георг оборачивается и видит, как к нему решительно идут Пауль и Ральф. «Нет…Нет, они не могут. Они не имеют права! Это же Руби! Как они могут?!» Он уже было поднимает руки, чтобы протестовать, но тяжёлая рука Ральфа бьёт его в живот. Дыхание у Бетке перехватывает, он с трудом ловит воздух ртом, а его товарищи уже тащат его прочь от горящего остова.

– Нет! – получив немного воздуха, начинает вырываться командир танка. – Оставьте! Она моя! Ей же больно! Больно! Как вы можете!

Но никто его не слушает, ещё один крик, и буйного танкиста оглушают ударом по голове.

И вот теперь он тут. С повязкой на голове, с перебинтованным ожогом на руке. Смотрит на горящее поле в лучах заката. Он жив, да, но лучше бы он сгорел в этом танке. Потому что сейчас он чувствует, что бросил там близкого друга. И он даже не попрощался с ним, не сказал последнего слова, не проводил с почестями, а бросил на растерзание артиллерии, которая превратила поле в рассадник воронок, а остатки танков в груды железного лома.

– Георг, – зовёт его Рене, которой поручили следить за ним. – Пойдём, в лазарете скоро будет обход. Если тебя не окажется на месте, будут проблемы.

Она говорит с ним с искренней добротой и заботой, он понимает это. Но разве она знает, что он чувствует? Как она может запрещать ему смотреть на это поле, на эти останки, на этот пылающий закат? Да, она хочет помочь ему, но что она знает?

– Да, – холодно и отстранённо отвечает Георг после долгой паузы.

– Пошли, – она осторожно берёт его за руку и тянет за собой. Танкист с неохотой повинуется и идёт за ней в лазарет, где вскоре проходит обход. У койки Бетке, Лины и Катерины врач задерживается, но ничего не говорит, лишь расспрашивает их о настроении и самочувствии. В ответ доктор слышит что-то сухое и совершенно невнятное. Позже он подходит к командиру взвода.

– Они не годны к боевым действиям. По крайней мере, сейчас. А возможно и на всю жизнь, это зависит от того, что скажут о них в госпитале.

– Куда их отправят?

– В госпиталь имени Юнгиана.

– Это психиатрическая лечебница…

– У них был острый психоз на поле боя. Сейчас они абсолютно подавлены и морально уничтожены. Есть риск суицида. Среди танкистов это очень распространено, когда гибнет машина, но выживает экипаж. Мы не можем рисковать чужими жизнями из-за троицы психованных танкистов. Всё уже решено и одобрено.

– И что, по-Вашему, я должен сказать их друзьям?

– Это уже Ваша забота. На то Вы и командир. Однако я не думаю, что 37-ой взвод будет ещё участвовать в боевых действиях в ближайшее время. У вас из двадцати человек десять раненых и трое госпитализированных. Я направил запрос в штаб о том, чтобы ваше подразделение было отстранено от боевых действий. Если всё будет хорошо, то через какое-то время вас вернут в строй. Полным составом или с изменениями – это меня не касается. Свою работу я выполнил честно.

– Спасибо, доктор…

– Не стоит благодарности, я просто делаю своё дело.

Том поблагодарил врача ещё раз и пошёл в свой блиндаж, чтобы обо всём подумать. На следующий день их уже ждал поезд, который должен был увезти их с передовой.

Глава III

– Эрнст, ты остаёшься в расположении роты. Таков приказ командования. Прости, парень, я ничего не могу сделать, – Томас Берн похлопал юношу по плечу. Тот стоял с каменным лицом и смотрел строго перед собой. По нему было видно, что всё услышанное его не сильно тревожит. Командир смерил его взглядом, поинтересовался, всё ли в порядке, а затем, пожелав удачи, ушёл в сторону станции, где собрался весь 37-ой взвод за исключением Эрнста.

Он был среднего роста, не худ и не толст. У него были чёрные волосы, которые всегда коротко подстрижены. Высокий лоб, густые чёрные брови. Его глаза были зелёного цвета, но иногда они становились карими. Прямой нос, слегка выпирающие острые скулы, худые щёки и тонкие губы, острый подбородок. Его взгляд всегда был устремлён куда-то далеко-далеко, за самый горизонт, а иногда в нём проскальзывал холодный стальной блеск, как у орла, когда он готов броситься на жертву. Эрнст не любил говорить о себе, не любил спрашивать других. Он вообще очень редко говорил. В классе его знали, как очень закрытого и нелюдимого человека. Однако хотя он и не стремился дружить с ребятами, он, находясь будто в стороне, всегда помогал классу, чего другие не могли не видеть. Они были благодарны ему за то, что он просто есть и делает то, что делает, большего от него никто требовать и не старался.

И вот теперь он остался один. Что ж, такое бывает, это не впервой, тем более ему вообще к этому не привыкать. Спокойным шагом, придерживая за ремень на плече свою винтовку, парень дошёл до командного пункта роты и доложил о прибытии в личное распоряжение командира.

– Отлично, рядовой, отлично, – довольным тоном прокомментировал ротный. – Положение дел сейчас очень нестабильное. Ты нужен своей стране здесь. Теперь ты отчитываешься лично предо мной. Свои задачи и обязанности ты прекрасно знаешь. Можешь выходить на охоту в любое время. Патронами тебя обеспечат, в качестве помощника можешь брать с собой любого рядового из оставшейся роты. Свободен!

Парень отдал честь, чеканно развернулся на сто восемьдесят градусов и вышел из блиндажа. Сейчас ему надо было собраться с мыслями. Для начала солдат прошёл по всей передовой линии и поговорил с солдатами. Ему очень было важно знать, что твориться по ту сторону фронта. Эрнста интересовало всё, что видели, слышали и замечали его товарищи. Однако после последнего наступления, которое изрядно обескровило роту, солдаты были заняты лишь тем, что отдыхали, как могли, пока противник давал им на это время. Ничего ценного юноша так для себя и не узнал. Он быстро закончил сбор информации и отправился спать перед долгой бессонной ночью.

Когда на землю стали ложиться сумерки, он вышел из своего блиндажа и направился к ничейной территории между линиями окопов. Оглядев поле в бинокль, он убедился, что там всё тихо, и можно выходить на охоту. Одним быстрым движением он перемахнул через край окопа и тут же вжался в землю. Приникнув к ней всем телом, юноша пополз вперёд, по направлению к вражеской линии обороны. Иногда он останавливался и прислушивался к шорохам и звукам наступающей ночи. Перед ним было место недавнего танкового побоища. Это было идеальное место для начала.

Свою позицию он выбрал со всем знанием дела. Это было место под одним из сгоревших танков. Здесь было узко, но с этого места просматривался достаточно большой сектор имперских позиций. В качестве огневой позиции Эрнст выбрал останки сгоревшего танкиста, уперев на них дуло винтовки. Закончив эти простые приготовления, он снова взял бинокль и начал наблюдать.

Несколько пулемётных точек обнаружились сразу, краем глаза солдат заметил несколько приподнявшихся над окопами касок, которые быстро скрылись из виду. Этого на данный момент было достаточно. Убрав бинокль, он установил винтовку на тело и прильнул к окуляру прицела. С этого момента семнадцатилетний юноша Эрнст перестал существовать в этом мире. На его месте сейчас был какой-то опасный хищник, самый настоящий зверь, готовый убивать. В зелёных глазах блеснула холодная искра. Он бесшумно выдохнул, ловя в перекрестие каску, едва приподнявшуюся над окопом. В следующую минуту он увидел лицо под той самой каской. Совсем молодое, полное жизни и эмоций. Улыбка искривила лицо снайпера. Выстрел! И вот ещё одно искривлённое лицо. Только это молодое лицо было искривлено от боли и ужаса. Каска слетела с вражеского солдата, а сам он полетел куда-то назад в окоп. И вот уже лицо юного убийцы снова спокойно и каменно. Он снова затаился, он выжидает момента, держа под прицелом небольшой участок окопа. Следующий выстрел он делает только через пятнадцать минут, когда успокоившийся противник снова проявляет неосторожность. Это Эрнст называет охотой на любопытных мышей. Он ждёт, когда любопытство напуганного противника возьмёт верх над его страхом и…палец плавно давит на спуск, а через секунду в голове ещё одной жертвы зияет дыра размером с кулак.

Когда на позиции окончательно опускается ночь, снайпер уходит домой. Сегодня он унёс жизни десятерых. Сегодня ещё десять семей получат похоронки с гордыми словами «Погиб за Отечество». «Ха! Погиб за Отечество…Бессовестные ублюдки! Пришли на нашу землю, решили отнять её у нас, и они смеют писать такое в этих чёртовых письмах!» Эрнст уже видел готовые письма-похоронки имперской армии. «Погиб от собственного любопытства и тупости! Как вам такое, а! Вот она – правда о ваших сыновьях и мужах!» Он возвращается в окоп к своим в радостном запале. Там его уже ждёт младший офицер из какого-то взвода. Он хлопает Эрнста по плечу и даёт ему флягу с кофе.

– Видел, как ты их там косил! – рассказывает офицер, пока юноша делает глоток остывшего напитка. – Ну, ты даёшь, юнец! Десятка сегодня, а через месяц сотня! Такими темпами мы их всех передавим, как крыс!

Однако снайпер не торопится принимать похвалы и праздновать. Он интересуется у своего угостителя о том, засвидетельствует ли он попадания. Тот соглашается быть свидетелем. После ещё нескольких глотков кофе, они идут к командиру роты, где проходят официальную часть засвидетельствования попаданий. На этом день можно считать законченным. Парень идёт к себе в блиндаж и ложится, кладя голову на вещмешок. И вот он снова тут. Снова всего лишь семнадцатилетний мальчишка со снайперской винтовкой.

Его талант в стрельбе заметили ещё на курсах подготовки, где он на спор сшибал спичечные коробки со стометровой дистанции. Их инструктор был очень доволен таким открытием и сумел раздобыть для одарённого стрелка снайперскую винтовку. Теперь он готовился по своей собственной программе. Вход на полигон для стрельб у него был в любое время суток, доступ к оружию и патронам – тоже, а главное, это было действительно интересно Эрнсту. Да, общую программу он проходил наравне со всеми, но помимо неё у него были свои занятия по стрельбам, передвижению на местности и маскировке. Иногда он просил товарищей взять бинокль и отыскать его на полигоне для марш-бросков. Сначала его находили без особого труда, но со временем эти время поисков стало увеличиваться. В конце концов, его не могли отыскать и за час, потому что парень так незаметно передвигался ползком, что успевал за это время уйти с полигона.

И вот сейчас он дремал в своём блиндаже, вертя в руке винтовочный патрон. «О сколько же смертей», вдруг подумалось ему, «О, сколько жизней больше нет…И обещаний, что вернутся все домой…» Его мысли плавно утекают в каком-то неведомом направлении. Откуда-то приходит неизвестная до этого момента тоска. Эрнст, вдруг, чувствует, что он действительно один. Раньше всегда было так, что был он и класс. Пусть именно в таком соотношении, но так было. Был кто-то рядом, пусть даже не столь близкий, но всё равно дорогой. А сейчас он один. Завтра он ещё раз пойдёт на охоту. Что будет, если он не вернётся? Ротный вспомнит о нём только под утро, отправит людей искать, а когда найдёт, что тогда? Класс знал страшную тайну юноши. Им рассказал их наставник, когда Эрнст только перевёлся к ним во втором классе начальной школы. Однако класс пообещал молчать об этом. У Эрнста не было никого. Его родители погибли незадолго до его прихода в класс. По документам его родители числились живыми эмигрантами, но парень точно знал, что их больше не было на этом свете. Он жил один на те деньги, что остались от мамы с папой в их доме. У него всего было в достатке, чтобы вести безбедную, хотя и скромную жизнь. И всё.

И вот теперь даже те, кого он считал своей второй семьёй, те, кого он тихо и по-своему любил, те, за кого он заступался и кому помогал, они оставили его. Не по своей воле, видит Бог, и снайпер ни секунды не осуждал никого из них, но он остался совсем один. Это одиночество вдруг так сильно накатило на него, что молодой человек со всей силы стиснул зубы. Он вдруг обнаружил себя таким, словно сейчас он стоит перед лейтенантом Берном, а тот хлопает его по плечу, говоря: «Прости, парень…» Густые брови удивлённо поднимаются, взгляд становится каким-то огорчённым. Чтобы отвлечься от этих мыслей, парень ложится на бок и прижимает к себе свою винтовку. Для снайпера его оружие – это не просто инструмент работы. Это всё равно, что танк для танкиста или верный товарищ в обычной пехоте. Вместе с винтовкой он проходит через всё, один на один со смертью, с сотнями противников, с такими же снайперами, как и он сам. И в этих маленьких сражениях он может положиться только на себя и на оружие, которое держит в руках.

Однако, как он не старается, мысли о его близких не покидают его. Раз за разом все их лица мелькают перед его внутренним взором. Все они – близкие ему люди примерно в равной мере, но среди всех был человек, особенно дорогой Эрнсту. С воспоминанием о ней, молодой снайпер мысленно возвращается в день, когда он первый раз оказался в классе.

Вот он входит в классную комнату, и все разговоры, все голоса затихают. Здесь о нём уже предупреждены, и, тем не менее, все взгляды устремлены только на новичка. Никто не решается ничего сказать вошедшему, ребята лишь с любопытством рассматривают мальчика. Тут из-за одной из парт поднимается хрупкая, худенькая рыжеволосая, коротко стриженная под мальчика девочка и подходит к Эрнсту.

– Привет! Я – Рене, а как тебя зовут? – она старается быть очень дружелюбной и приветливой. Она не дожидается, когда её собеседник представится, и указывает на предпоследнюю парту в ряду у окна. – Там есть свободное место, если хочешь, конечно.

После смерти родителей Эрнст не услышал в свой адрес ни одного доброго слова, он даже простится не смог с отцом и матерью. К нему просто пришёл человек в форме и сказал, что его родителей больше нет. Дальше были какие-то люди, много людей было перед глазами второклассника. Все они задавали ему какие-то сложные вопросы о родителях, говоря о них так, словно это были вещи, вроде настольной лампы или подсвечника. А сейчас эта совершенно незнакомая девочка при всех протягивает ему руку и радостно говорит:

– Давай дружить!

– Я… – мальчик смущается и краснеет, потупив взор, но быстро берёт себя в руки, становится серьёзным и пожимает руку. – Эрнст.

Всё такой же суровый и серьёзный он садится на своё место, провожаемый до него Рене, и отговаривается от вопросов парой дежурных фраз. Ему на самом деле очень неудобно сейчас, ему кажется, что что-то идёт не так, как он привык, не так, как обычно, и это выводит паренька из равновесия. Чтобы скрыть свою растерянность, он совсем отгораживается от всех, да и урок начался. Однако, после этого знакомства, Эрнст никогда не уйдёт с того места, которое показала ему Рене. И всё, что он будет делать ради всего класса, он прежде всего сделает потому, что эти люди дороги этой девушке. Нет, юноша не будет за ней ухаживать, как это обычно бывает в школе, он никогда не даст повода кому-либо заподозрить его чувства к Рене, но он будет нести их в себе, как человек несёт одну единственную зажженную свечу в полной темноте.

Сейчас, лёжа в блиндаже, на линии фронта, он вспоминает об этом и обещает, что обязательно скажет всё Рене однажды. Он обещает это, он готов клясться на крови, что сделает. Сердце это наполняется какой-то живой лёгкостью от этих мыслей. «Как же хорошо, что она поехала в отпуск, как можно дальше от этого кошмара…» О себе и о своей сохранности юноша сейчас не думает. Сейчас ему кажется, что он заговорён от пуль, потому что везучий. Эрнст прижимает к груди винтовочный патрон, зажатый в кулаке, и медленно проваливается в сон.

Утро встречает снайпера снегопадом. Большие, лохматые снежинки сыплются с неба, кружась в воздухе. Всё вокруг становится белым и чистым. Кажется, что сама война стирается с земли, но это лишь кажется. По позициям Галитии неточно бьёт вражеская артиллерия, патрули осторожно обходят позиции. Где-то в окопе играет губная гармошка. Она тянет какую-то мелодию, словно о чём-то плачет. Эрнст получает на складе патроны и белый маскировочный халат. Он слабо помнит, о чём думал прошлым вечером. Он помнит, что ему было от чего-то очень тоскливо.

Взяв патроны и обмундирование, он отправляется на поле. Там он долго ищет удобную позицию для стрельбы, намеренно избегая того танка, под которым лежал вчера. Это уже известная позиция, находиться на ней опасно. Наконец, выбрав для себя небольшую воронку, он устраивается в ней и начинает наблюдение. Из-за холма слышится гудение двигателей, которое перекрещивается с грохотом пушек, но огонь ведётся не прицельный. В какой-то момент окружающее и душевное состояние снайпера приходят в гармонию, и он просто смотрит на поле перед собой и на холм справа. Он не высматривает ничего, он не ищет жертв в прицел, он смотрит, как на это поле, на этот холм падает снег. Снег ложиться на останки танков, он попадает в воронки, стирая их черноту, он падает на Эрнста, укрывая стрелка, как покрывало. Где-то слева идёт патруль. Юноша слышит, как снег скрипит под сапогами солдат.

Неожиданно среди гула фронта и грохота пушек раздаётся едва различимый выстрел. Позади Эрнста на снег падает один из патрульных. Это выдёргивает парня из умиротворения. Он совершенно точно слышал выстрел, хотя его и замаскировали в общем шуме. Это означает, что его приглашают принять участие в дуэли. Эрнст тут же приникает к прицелу и просматривает доступный сектор обзора, выискивая то, что может выдать врага. Он ищет подозрительные кочки, странную поросль и другие признаки неосторожного стрелка. А между тем через несколько минут раздаётся ещё один выстрел. Где-то позади стонет раненый солдат, что подстёгивает Эрнста скорее решить вопрос с вражеским снайпером, иначе он сам рискует стать мишенью.

Однако, поиски не дают результатов. Парень делает глубокий вдох и отсчитывает до десяти, после этого он выдыхает, приводя свои нервы в порядок. Самое глупое сейчас – это поддаться волнению и начать глупить. Только спокойствие и собранность могут помочь выжить в этой ситуации. Если пытаться быстро решить ситуацию, можно не только угробить ещё больше своих, но и самому погибнуть на радость противнику. Поэтому Эрнст ещё несколько раз считает, приводя себя в порядок. Он старается не двигаться, интуитивно он прижимается к земле, стараясь едва ли не слиться с ней воедино. И пока что это позволяет ему выжить. Он смотрит на поле перед собой, высматривая, не шелохнётся ли где трава, не блеснёт ли окуляр прицела. В тоже самое время он ждёт следующего выстрела врага, который выдаст его позицию. Однако враг тоже не спешит, трава не колышется, снег падает на поле, покрывая его белой глазурью.

Проходит около часа, а новых выстрелов всё нет. Эрнст не решается даже шевелить головой, хотя его шея уже сильно затекла. Его внимание привлекает странное шевеление рядом с одним из подбитых танков. Что-то очень быстро мелькает между его траков. Медленно и очень плавно Эрнст переводит дуло своей винтовки и глядит в прицел. В следующую секунду его палец давит на курок. Затем раздаётся полный боли крик. В прицел юный стрелок видел, как пуля прошла ровно в щель и отрикошетила от ствола вражеской винтовки. Из-под танка появляется фигура. Она быстро бежит от танка. Видимо, этому человеку очень больно, раз он совершенно забыл о мерах осторожности и присутствии Эрнста. Но щадить раненого врага юноша не собирается. Пуля настигает беглеца прямо у кромки вражеских окопов, и уже мёртвое тело падает туда, словно мешок.

После удачной охоты он возвращается в окопы и докладывает о своей победе. Мимо него проносят убитых из патруля. Эрнст смотрит на них с каким-то отрешённым равнодушием. Может быть раньше, когда он был человеком, он мог бы пожалеть этих бедолаг. Может быть, тогда он испугался вида их ран или разозлился на противника. Но Эрнст ушёл. Он ушёл далеко в поле и не вернулся. Теперь в окопе стоял кто-то другой. У него лицо Эрнста, его имя, форма синего цвета, личный жетон с тем же номером. Подмены никто не заметил. Юноша уже не помнил, когда он попрощался с собой. С тем, кто ушёл в поле и не вернулся. Может быть, он даже умер. Он умер вместе с первым солдатом, чья голова попалась в прицел. Когда пуля сразила того несчастного, умер и Эрнст. Вот и сейчас перед ротным стоял не он, а человек с каменным лицом и стальной душой. И только кажется, что ему девятнадцать. Его голова покрыта лёгкой сединой под солдатской кепкой, на его лице морщины. Это солдат. У него нет возраста, нет времени, нет цели и смысла. У него нет родных и друзей, у него нет веры и убеждений. Горе и радость одинаково отражаются на лице, страха нет, нет жалости. У него даже нет имени. Это солдат, у него есть только личный номер на жетоне. Он не умеет любить, он призван в этот мир убивать. Убивать без сомнений, убивать без жалости, убивать без страха. И для него нет иной судьбы. Он – детище Войны. Он её послушный сын. Рука об руку со Смертью он идёт по миру. Там, где он проходит, увядают цветы, чистое небо заволакивает чёрный дым, а детский смех сменяется криками боли и ужаса. Но когда-нибудь мать сжалится над своим сыном. Она примет его в свои объятья. И Солдат ляжет на землю, прильнёт к ней грудью, сожмёт в объятьях. И нет на земле объятий крепче, чем эти. В воздухе повиснет тишина, ни один звук не нарушит её. И в этой тишине солдат обретёт покой.

Эрнст сам не заметил, как погрузился в это размышление. Он думал по пути в свой блиндаж. «Нет. Не безымянный. Меня зовут Эрнст. Не пустой, не убийца. Я пришёл сюда не просто убивать без цели и смысла. Я хочу, чтобы там далеко она не слышала разрывов, чтобы она не видела этого ада, чтобы они все там как-нибудь переждали. Мой дом, моя семья! И не возьмёт меня эта дрянная чертовка Война! Мне есть к кому вернуться, мне есть куда идти. И я сделаю всё, чтобы это как можно скорее закончилось». На его лице разглаживаются морщины, оно снова приобретает живой цвет. Лицо окопа становится живым. Он вошёл в свой блиндаж, достал из ранца пару галет, налил из фляги кофе и принялся ужинать. Быстро перекусив, он вышел из окопа, чтобы покурить. Но тут раздался сигнал тревоги. Никто не подозревал, что этот артналёт предвещает страшные события. Эрнст взял винтовку и встал к краю окопа, приготовившись к стрельбе.

Глава IV

Они прибывают поездом в город Лиз. Как им сообщил лейтенант Берн, город является одним большим полем боя, на котором схлестнулись армии Галатии и Империи. Каждый день идут ожесточённые бои за каждый дом, каждую улицу, каждый метр земли. Галатийцам очень не хватает людей, поэтому взвод без лишних разговоров отправляют на вторую линию передовой, где размещают в одном из наполовину уцелевших домов.

До самого вечера они располагаются на новом месте, до них тут, видимо, кто-то жил, потому что в одной из комнат ребятами был найден походный ранец со всеми вещами индивидуального пользования. Так и не придя к единому мнению о том, что делать с этими вещами, они оставляют их нетронутыми. Наступает вечер.

Ребята греются у печки, кто-то лежит на полу, закутавшись в плащ-палатку, кто-то занимается своими делами. Неожиданно дверь открывается и на пороге появляется странный незнакомец. По виду ему лет двадцать пять, его волосы покрыты лёгкой сединой, что видно под сдвинутой на один бок солдатской кепкой. Он худ и бледен, а под глазами у солдата мешки от сильного недосыпа. Лицо человека измазано грязью и покрыто щетиной.

Незнакомец уставшим шагом проходит к оставленному ранцу, достаёт пару галет и усаживается в угол, где принимается тихо ужинать. Рядом с собой он кладёт винтовку. Ребята быстро забывают о госте и продолжают говорить о своём. В душе они очень не завидуют своему странному соседу, ведь у них в мешках много хорошей еды, что им дали на прощание родные. Но никто не собирается делиться припасами с угрюмым человеком.

Рене украдкой посматривает в сторону перекусывающего солдата. Чем-то он ей подозрителен, что-то в нём есть странное. Затем она, молча, встаёт из круга сидящих перед «буржуйкой», подходит вплотную к человеку и, не отрываясь, смотрит ему в лицо. Тот поднимает глаза на девушку. Он видит, что губы у неё дрожат, она сильно волнуется, терзаемая в душе какими-то переживаниями. Руки её прижаты к груди, а ладони сжаты. И тут на всю комнату раздаётся надломленный, полный боли и ужаса голос Рене.

– Э-Эрнст?

Солдат не отвечает, но в его пустом взгляде пробегает искра. Он словно вспомнил что-то очень хорошее, что-то теплое и дорогое ему. Он смотрит, как из глаз девушки текут слёзы. После тихого всхлипывания, она заговаривает снова.

– Господи, Эрнст! – ей тяжело говорить из-за переполняющих её чувств, которые отражаются слезами на юном личике. – Господи, что с тобой? Неужели это ты, Эрнст! Что с тобой, что с тобой стало?! Ты такой бледный, Боже мой! Что с твоими глазами? Ты не спал несколько дней? Эрнст! Эрнст! – она поворачивается к своим товарищам, которые смотрят на эту сцену, не в силах что-либо сказать. Они видят её залитое слезами лицо, на котором читается ужасное горе. – Ребята! Это же Эрнст! Наш Эрнст! Что же вы сидите? Почему вы молчите? Он же был тут совсем один! Один, вы понимаете?! – девушка снова поворачивается к снайперу. Теперь в его очертаниях ребята смутно узнают одноклассника. Как же он изменился за ту неделю, что они провели в отпуске. Его лицо стало худым, скулы стали ещё острее, на лбу появились морщины. Его волосы покрылись сединой, словно бы их посыпали белым пеплом. Судя по всему, он давно не умывался и не брился. А из взгляда пропало что-то живое и человеческое, хотя цвет глаз не изменился. Сейчас они были изумрудно-зелёными. Пока они рассматривают своего изменившегося товарища, Рене не может успокоиться. Она смотрит на руки Эрнста, которые держат сухую галету.

– Это – всё? – в ужасе спрашивает она. – Это – всё, что ты ешь? – Она быстрым резким шагом подходит к его ранцу и открывает его. Она находит в нём ещё пару лепёшек, вроде той, что в руке у юноши. Она не верит своим глазам и в бессилии опускается на пол. Её губы едва шевелятся. – Боже мой…

Эрнст быстро поднимается со своего места и ловит падающую девушку. Её тело повисает у него на руках. Без всяких слов снайпер поднимает худенькую Рене и несёт в одну из дальних комнат. Там он укладывает её на свою плащ-палатку. В комнату осторожно проходит Агнесс, держа в руках чашку с водой и мешок. Всё это оставляется перед Эрнстом.

– Тут вода и еда…Это от всех нас. Я понимаю, что тебе не хочется, но прими всё же. Хотя бы ради неё, – ефрейтор указывает на девушку. Юноша кивает, и Агнесс уходит к ребятам, оставляя его наедине с Рене. Снайпер тяжело вздыхает. Он думает, что хорошо, что она видела лишь это. «Как хорошо…» думает он, «Что она не видела нашего отступления…» Вместе с этими мыслями к нему возвращаются воспоминания о кровавой неделе, полном горя, бед и отчаяния.

Всё начало через несколько дней, после того, как 37-ой взвод уехал в отпуск. Через несколько дней Империя нанесла под Рамсом ужасный удар. Их наступление за день отбросило галатийцев за город. С ходу имперцы взяли сначала все передовые рубежи, потом Рамс, а потом и позиции Галатии за ним. И было бы хорошо, если бы это всё так и выглядело – пришли, взяли. Но нет. В этот день за каждый клочок земли шли самые кровавые бои, какие только видел Эрнст. Солдаты держались в своих окопах до последнего патрона, а затем шли в рукопашную. Они бросались на врага, как разъярённые тигры. Но ни умение, ни смелость, ни отчаянная борьба не могли сломить железного кулака Империи. И это был действительно железный кулак, состоящий сплошь из танковых рядов. На земле разверзлись врата Ада. Каждая новая атака начиналась с того, что пушки противника сравнивали позиции обороняющихся с землёй, затем в бой шли стальные машины. И их было не пять или десять. Их было столько, что, куда ни брось взгляд, он всегда натыкался на бронированных гигантов. А вслед за танками шла стеной вражеская пехота. И это были не только обычные солдаты. Это были самые настоящие цепные псы, спущенные с поводка, которые врывались в окопы, уничтожая всё на своём пути. Вой снарядов, стоны раненых, скрежет траков, крики нападающих, свист осколков – этот военный оркестр Эрнст слышал раз за разом, когда, сидя в своей ячейке, он приникал к прицелу и прорежал ряды противника. Скольких он убил? Сотню? Две? А может тысячу? Теперь этого никто уже не узнает. А сколько погибло у него на глазах? Тысячи и тысячи легли в землю…в живых остались единицы. О, как они завидовали тем, кто навсегда остался на этих полях.

Спешное отступление длилось неделю. Всё это время Эрнст был в самых последних его рядах, чтобы в очередной мясорубке выиграть немного времени для отступающих. И вот они оказались в городе Лиз. В этом чёртовом городе, где началась ещё одна мясорубка. Но к этому моменту, юноша уже перестал быть собой. Война подхватила его, как бешенный кровавый водоворот, и затянула в себя. Со временем он привык к скудному пайку, к вечному недосыпу, а главное, он привык к крови. О, сколько же крови было на нём…Сейчас, когда он сидит в комнате перед Рене и думает об этом, ему кажется, что в мире не хватит всей имеющейся воды, чтобы смыть всю эту кровь.

За всё это время он потерял трёх командиров. Мимо него на смерть прошло столько лиц, столько людей, что все они смешались в единую серую массу. Но одного он, наверное, не забудет никогда. Это был кавалерист. Они познакомились в отступлении, в тот раз кавалерист подвёз Эрнста с очередного последнего рубежа, который тот держал. Вместе они были всего пару дней, но за эти пару дней смерть столько раз шла за ними по пятам, что эти двое успели сродниться, как братья. Верховой был старше Эрнста на пару десятков лет, но молодости в нём было столько, что хватило бы на троих. Он постоянно пел песню про Валады – область на юге Галатии, откуда был родом этот удивительный всадник. И вот в один из дней, они под самый закат удирали от имперцев. Пули свистели буквально в нескольких сантиметрах от головы Эрнста, который всем телом прижался к своему товарищу. А тот во всю погонял лошадь, напевая песенку. И тут среди всех этих выстрелов раздался один. Он был таким же, как все, он точно также прозвучал, но было в нём что-то зловещее. Лошадь резко замедлила шаг, а затем и вовсе остановилась. Пробитое тело, словно мешок сползло на землю. Товарищ снайпера оставил седло. Эрнст быстро спрыгнул с лошади и склонился над другом. На небе загорались первые звёзды, месяц печально склонился над ними, словно бы тоже, как и юноша, заглядывал в лицо всаднику. Губы павшего ещё шевелились. Парень приблизился к ним и услышал, как шёпотом звучат слова уже такой знакомой песни: «Валады, Валады, Вала…» И на этом голос оборвался. Сумерки легли на землю. Эрнст сорвал с шеи товарища жетон. Лошадь успела убежать куда-то далеко, а перед юношей был лес. Туда он и пошёл, стиснув зубы от боли. Так он шел целую ночь, пока не попал в какую-то другую отступающую часть. Вместе с ней он и добрался до Лиза, где начал свою страшную месть за смерть товарища.