Читать книгу: «Трип-репорт»

Шрифт:

ISBN 978-5-0064-0916-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Данная книга является художественным произведением, не пропагандирует и не призывает к употреблению наркотиков, алкоголя и сигарет. Книга содержит изобразительные описания противоправных действий, но такие описания являются художественным, образным, и творческим замыслом, не являются призывом к совершению запрещенных действий. Автор осуждает употребление наркотиков, алкоголя и сигарет. Пожалуйста, обратитесь к врачу для получения помощи и борьбы с зависимостью

Трип-репорт – это подробное описание состояния после приема наркотических веществ глазами принимающего.

В сумрачно темной голове…

– Алло?

– Да.

– Знаешь, мне кажется, я опять встретился с очередной стенной, и она в конец раздробила все остатки моей личности.

– Ни первая, ни последняя стена на твоём пути.

– Прости меня.

…

– Слушай. Если что, то я бы хотела, чтоб ты мне иногда звонил. И не забывал про меня. Или это слишком?

– Я не собираюсь тебя забывать.

– Ты сказал: тебе достаточно просто любить.

– Именно из-за любви люди звонят, перезванивают, пишут смс, говорят что-то в телефон, а иногда просто молчат в него…

Остановка

Телефонный звонок и нахальная, беспринципная наглость, одушевленная в чёрном жужжащем комочке ненависти, делающим 300 взмахов острых лезвий в секунду, будто нарочно разрезали духоту, пленяющую своим коричневым отливом, комнаты номер 441, пятого общежития, города N, страны Пустырей, планеты Zемля.

На трёх, – видимо когда-то в шутку неудачно заклейменных «кроватью», – железных мебельных предметах из списка «минимальный набор для существования человеческого индивида, без склонностей к деструктивным мыслям», – коими мы, конечно, не являлись, – лежали три тела.

Мы действительно не подходили ни к этим «кроватям», ни этой комнате, ни этой мухе. Страсть к декадансу разрушила любые потуги реальности запихнуть иррациональных нас в рациональные «минимальные наборы». Увлечения энтропией всегда глубоко из детства. Всегда в недостатке внимания родителя, в взросление без четкого представления смысла всего происходящего вокруг тебя. В учебниках не пишут почему мама ненавидит папу. Почему старшеклассники предпочитают пиво учебникам. Почему ты предпочел сигареты за гаражами клятвам маме, что никогда не будешь курить.

И так, пока в окно стучались последние дни февраля, в комнате царила загробная тишина. Муха, уничтожая идиллию тоски и затхлого запаха ненависти, разглядывала трёх, – если так можно выразится, – человекообразных тела. Внезапно, один из полу трупов, коем являлся я, спешил разрушить любые планы бедного насекомого, настроившегося продолжить своё потомство где-то в области наших глазных впадин. Подав неявные признаки разума, но довольно легкие в прочтении симптомы одушевленного состояния. Моё тело, или же скорее кусок плоти, выскочив из лохмотьев одеяла, декларировало:

– Бестактность и явное неуважение! Можно же хоть чуть-чуть сострадания к сложившейся ситуации? Лети прочь!

Бледно-розовое квадратное лицо, с полностью безжизненными зелеными глазами, – другого молодого человека, Петра, по кличке «Зуб», – вяло, явно через усилия, перевело взгляд на недовольного меня. Пока взор тянулся к причине шума в комнате уже вновь господствовала тишина, причем такая, что она аж звенела в ушах. Отдаленно напоминала тишину после какого-то страшного происшествия, когда в воздухе будто дрожит тревога и глазами можно уловить её мутный флёр. Такая тишина не сулит хороших новостей.

Третий обитатель комнаты, – Лёха, любитель машин марки «BMW», посему и гордо носящему кличку «Беха», – выглядел живее остальных обитателей. Муха почти не рассматривала его как вместилище для личинок, больше надеясь на бледно-розового. Беха кинул быстрый незаинтересованный взгляд и вернулся к своим размышлениям, уставившись вверх. Решётка кровати привлекала его куда больше, и я его в этом полностью поддерживал.

Запнувшись об труху постельных принадлежностей, нелепо, гремя конечностями, я потащил своё пугающе худое тело к окну. Остальные отнесли к этому как-то безучастно, всем видом показывая, что к ним это никак не относится.

– Светило солнце – а что ещё ему оставалось делать? – уныло заметил я.

– А действительно, что еще ему остается? – спросил Беха.

– Ради веселья, могло бы хоть разок взорваться…

В жизни любого «торчка» (а мы были именно торчками, ведь до ужасающей слух регалии «зависимого», нужно ещё дорасти! Нужно хотя бы разок коснуться дна, пройти некоторое крещение болью, почувствовать нежный поцелуй отчаяния и конечно съесть ни один пуд соли), наступает момент, когда кажется будто нужно взять передышку. Не нажать педаль тормоза в пол, а лишь чуть притормозить в употреблении. Мы просто играемся, для нас это что-то новое, – хоть что-то интересное, – в этом скучном мире.

Вечером прошлого дня, – в расширенном сознании троих «собутыльников» (как я любил нас называть), – появилась мысль, что события неутомимо набирают отягощающие обороты и время сойти на остановке. Отдохнём и прыгнем на следующий автобус безумия.

441 комната, на четвертом этаже, пятого общежития, города N неестественно молчала. Когда неестественные крики и смех, сменяются еще более неестественными молчанием – это настораживает. Говоря о соседних комнатах, они были люди куда проще и незатейливее, а посему зачастую сторонились нас. Они, бывало, слышали некоторые наши разговоры сквозь розетки и, то ли розетки искажали суть диалогов, то ли диалоги искажали суть розетки; что пугало и рушило их любимую обыденность, так что большим кругом друзей мы не располагали.

Воздух душил своей скукой и скупостью на эмоции, терпеть этого больше представлялось сил. Спасительная мысль, уловка, просчёт в планах судьбы на умышленное убийство дня, выскользнула из рта Бехи:

– Нужно что-то поесть. Может съездим куда-нибудь? – скрывая хитрость под маской невинности, предложил он.

– Я трезвым не поеду, – отрезал я.

После этих слов, бледность чуть уступила в борьбе розовому оттенку на лице Зуба. Он якобы шутя, но улыбка была чуть более радостная, чем требовалась для шутки, произнёс:

– Ну тогда берем и едем!

Радостная атмосфера заполняла комнату, стелясь по ковру, струилась из трещин в стенах, осыпаясь краской с потолка.

– Нет, ну а что голодать прикажете? А ехать трезвым просто бессмысленно! – продолжал он.

Мы не нашли поводов возразить.

«Сойдем и на следующей остановке» – пронеслось в голове. Ни у кого и не возникло мысли о том, что мы сейчас нарушили какую-то сделку с совестью. Мы были полностью уверены в безапелляционности наших аргументов.

Во время неестественной скорости надевания на свои кости общественно принятой «кожи», точнее одежды, мы успевали находить еще более абсурдные (якобы шутливые) аргументы, будто мы всё сделали правильно, а поступи мы по-другому, все бы нас осудили. Веселье и тот самый шум, который господствовал в комнате раньше, заполнял неестественную тишину. Мы уже и забыли, что утро начиналось так плохо. День не может быть потерян зря, а значит мы отправляемся в trip – а что еще нам оставалось делать?

Почти как дикие звери мы толкались около маленького зеркальца в ванной, которое в бесцветный утренний час, свисая над раковиной, показывало от силы лишь одну треть лица. Маленькая жёлтая лампочка наполняла ванную комнату теплым, но безмолвно тусклым светом; от чего и без того маленькое пространство, сжималось до размеров советского шкафа, где стены так сдавили воздух, что появлялось ощущение, как будто твое тело принимает вид, какой-то забытой части самой комнатки, а всё что осталось от собственного «Я» – это одна треть лица, выражающая испуг в маленьком зеркальце.

На наши приключения мы не могли себе позволить пойти в ненадлежащем виде. Пойдя на временное перемирие, мы решили, что одна треть лица достанется каждому, в порядке живой очереди.

Первый пошёл Беха. Его невинные большие яркие голубые глаза выделяются на фоне вытянутого худого лица. Он был из семьи с достатком, без особых проблем, что на личном, что в голове. Он стойкий и волевой, человек со сформированным взглядом на мир. Для нас с Зубом до сих пор загадка, как он вляпался в одну компанию с нами. Короткая стрижка, черная дубленка, белая футболка, белые джинсовые брюки с красивым кроем, спортивные ботинки. Взгляд – целеустремленный.

Я шел вторым. Мои запутавшиеся обесцвеченные волосы, пирсинг, острые черты лица. Я был собирательным образом, весь с головы до ног, да даже мои мысли – всё это лишь собирательный образ. Я говорю цитатами других людей, цепляю на себя ярлыки и стараюсь слиться с фоном. Быть в расфокусе. Я терпеть не могу всех людей на свете. Я дышу и продолжаю идти, лишь благодаря этому, – бурлящему чёрной едкой желчью, – чувству. Мой внешний вид – это не попытка выделится, а попытка сказать: «Я вас всех ненавижу». Черное длинное пальто, черные брюки, заправленная чёрная футболка. Взгляд – недовольный.

Зуб зашёл, закрылся на щеколду, руками потрепал волосы, пригладил чуть отросшую щетину. Он из бедной семьи, с кучей своих тараканов. Он больше всего судьбой походил на зависимого и сам всегда прямо заявлял об этом, хоть походило это больше на хвастовство. Оценивающе посмотрел в зеркало и быстро вышел. Взгляд разобрать не удалось, но улыбка сияла до ушей.

Первый же магазин «здоровья» на углу. Это наша камерная дуэль на кассе: поменьше вопросов – максимум действий. И ты, и кассир – всё понимаете. Ты болен, а он продает тебе душевное лекарство мимо кассы. Яд в праздничной обертке подать к столу!

– Спасибо!

– Скорейшего выздоровления! – Улыбался продавец.

Я летящей походкой вылетел навстречу бегущих по проспекту, размытых лиц. Мое же лицо неестественно сияло. Собутыльники тут же уловили искру моих глаз, и мы всполохнули до следующая «остановки» – продуктовый.

Холодный ветерок тамбура, слепящий глаза зал товаров.

– Что сегодня в меню? – ехидно спрашивал Беха.

– Тонизирующий энергетический напиток, в смеси с лекарством, придаёт заряд бодрости и провоцирует активность, а также довольно приятно угнетает ЦНС, – ласково пел Зуб, – либо же, могу вам предложить, что покрепче. Попробуйте духовное расслабление от синергии лекарств с бутылочкой прохладного пива.

Я склонился на плечо к Бехи, как ангел дающий совет, и шепотом произнес:

– Настоятельно рекомендую попробовать первый вариант.

– Считаю, что выбор сделан! – обрадовался Зуб.

Мы всё оплатили и стремительно покинули магазин. Содержимое желудков пополнилось адской смесью. Лекарство потихоньку начинало травить организм. Мы одиноко стояли на трамвайной остановке. Поразительно, как мало людей на улице в будничный час. Трамвай не заставил себя долго ждать, хотя скорее всего это так изменилось восприятие времени. Возможно, мы простояли там в одиночестве ни одну сотню веков, а мир просто уже успел рухнуть и вновь возвестись вокруг наших ног.

Взойдя на борт вагона, отправляющегося в безумие, Зуб внезапно начал размышлять вслух:

– Вот я хожу, смотрю на людей и думаю.

– Что думаешь?

– Так они же все обезьяны!

– Что реально?! – наигранно удивился я.

– Да иди ты, я о другом! Мы же эволюционировали из обезьян! – Успел изречь Зуб, перед тем как я отвлекся на странную кляксу в углу моего взора.

В расфокусе, перила и прорезиненные вставки трамвая превратились в летающие лицо Довлатова. Он тепло улыбался мне и подмигивал. Я был поражён и чуть смущен от встречи со столь уважаемую мной персоной. Кто же мог подумать, что я увижусь с ним в одном безумном трамвае? Мне было стыдно, что я почти трезв и без бутыля. Довлатов понимающе кивнул и подлетел к моему уху, а после проронил:

– Оно и видно, он то, похоже, совсем недавно эволюционировал.

Я украдкой рассмеялся и хотел было похлопать его по плечу, но плеч у него не оказалось. Мы манерно поклонились друг другу, и лицо вернулось в первозданные очертания перил и прорезиненных вставок, а я продолжал слушать Зуба:

– Короче, мы же все обезьяны, так? – Мы кивнули. – Так. А как так получилось, что мы решили слезть со своих веток, перестать есть бананы, надеть одежду, сесть в трамвай и вечно куда-то ехать?

Мы в недоумении разводили руки.

– Ну правда, как? – продолжил Зуб. – Вы вообще понимаете, что там сейчас обезьяна за рулём? Кто её вообще туда пустил? И почему другие обезьяны сели к ней в трамвай, и тоже куда-то направляются по своим обезьяньим делам? В какой момент мы так оступились?

– Мы не эволюционировали, мы просто обезьяны снобы, – ответил я.

– Не знаю, – продолжил Зуб, – мне кажется пора создавать какое-то движение, типа как репатриация к искомому виду. Мол: «Давайте вернёмся обратно на ветки! Сбросьте оковы одежды и поклоняйтесь с нами, нашему банановому богу!»

Мы с Бехой не поддержали его оппозиционных взглядов и странно разглядывали узоры на окнах, пока Зуб доказывал плюсы его банановой диктатуры.

Совсем потерявшись во времени, мы пропустили свою остановку и вышли где-то посередине неизвестного района. На улице уже стемнело. На свет, – или скорее на темень, – начали выбираться различного вида и масти вурдалаки и маргинальные персоны. Мы чувствовали себя как дома. Все мы были лишь подбитыми жизнью собаками, брошенными в мир теней без любви. Что еще нам оставалось делать, если не сбиваться в стаи и выть на луну?

Настолько я глубоко задумался об этом, что буквально увидел, как мы с товарищами внезапно перевоплотились в собак: Зуб рыжая, я чёрная, Беха белая. Мы радостно лаяли и неслись сквозь толпы торопящихся домой людей. Тающие льдины людских пороков расступались перед нашим свирепым воем. Сотни разноцветных душ, прогнивших и сгинувших, неслись фотопленкой воспоминаний сквозь наши сознания. А мы были свободны. Рассекая сгущающуюся темноту квартальных районов, мы наткнулись на старый, чахлый кинотеатр.

– Может сходим? – вопросительно залаял Зуб.

– Нет занятия сладостней для мозга, чем диссоциативы и классика кинематографа, – в ответ провыл я.

Мы засеменили к кассе, радостно виляя хвостами. Что за кино было в прокате – я не знаю. На экране мелькали отрывки различных любимых мною фильмов: от «Подозрительных лиц» до «Сталкера», Тарковского. Но главное, что я увидел – была наша жизнь. Мы буквально стали главным героями какого-то фильма или сериала. Нас несло сквозь единицы времени и чужие сознания. Я понял, вот оно, вот почему мы всем этим занимаемся. Все люди лишь второй план, а наша зависимость позволяет нам быть впереди. Про нашу жизнь обязательно снимут кино или напишут книгу. Все кругом – лишь жалкие глупцы, не понимающие истины. Пока вы смиренно живёте свою скучную жизнь, мы лапами хватаем самый большой кусок торта!

Точнее, так нам казалось.

Жаль никто не мог нам объяснить, что в мире все устроено не так. Мы не схватили самый сладкий и жирный кусок, а просто радовались гнилым ошмёткам на развалинах жизни. Мы искали счастья хоть в чём, даже в грусти, но не могли найти счастья в себе. Вот и побирались дешёвым дофамином, брошенным окурком, ржавой иглой, которые закинули нам в шляпу неудачные стечения обстоятельств.

Вдруг, киноплёнка закончилась, а на экране кинотеатра мелькнула чья-то зловещая улыбка.

– Народ, смотрите, что нашёл! – позвал нас Зуб, копошащиеся под сидением. – Тут какая-то сумка.

Он вынул чёрную кожаную сумочку из хватки пыльного пространства между поло и сиденьем. Открыв её, перед собой мы увидели бесчисленное количество ампул с прозрачной жидкостью.

– Что это?

– Понятие не имею.

– Возьмём с собой.

– Конечно.

Прибытие

Это было любое утро. Просто – случайность. В этот злополучный день, наше коллективное бессознательное решило заявить о своей непоколебимой силе и показать в какие дебри могут завести наши потайные желания, если неаккуратно мечтать. Так, пока за окном солнце всеми силами пыталось согреть ошибки молодости матушки природы, – в виде экспериментов с эволюцией, – трое, нещадно сжигавших свою жизнь трупа, безмолвно кричали о помощи:

– КТО-НИБУДЬ, СПАСИТЕ ЭТОТ ДЕНЬ ОТ ЗАБЫТЬЯ!

Мы смотрели в сторону дверного проема и ждали чуда, а оно взяло и постучало. Невозможно точно определить: случайно совпавшая траектории взглядов и самоотверженное желание или же это было давно задуманным сюжетом, запечатленном на кляйнбогене, судьбой. Факт остаётся фактом, именно рьяное желание трех лиц, – без особого умысла и сговора, – наделило следующие события некой неизбежностью бытия. Случайность, была принята за знак, посланный с небес, – направленный разукрасить нашу серую реальность, – божественными проделками или же злободневными покушениями эзотериков.

Пять четких элегантных ударов поймали былую тишину комнаты в свои лапы, словно бабочку, и сжали ладони невероятной силой. Стук был настолько экстравагантным и деловым, что создавалось ощущение, будто стучали совершенно не в нашу дверь. Адресатом то может и не ошиблись, но вот сама дверь – не наша. Не тот материал, не та толщина. Звук нашей двери из отрубей деревьев, превратился в четкий звонкий удар по какому-то древесному массиву благородного дуба или ясеня. И с каждым новым ударом мысли уносили меня куда-то все дальше и дальше от реальности.

Первый удар. Я бросил беглый взгляд по комнате, всё вроде бы в порядке, но что-то не даёт покоя нарастающей тревоге. Будто сон решил выйти из мира наших иллюзий и превратить всё окружающее в сущий абсурд. Предметы выглядели неправильно, теряли свое назначение и смысл. Кому нужна не включающаяся лампа или стул, который складывается под твои весом, а после возвращается в обычное состояние. Новая реальность привнесла из мира снов еще некоторую свою физическую особенность. Предметы были другой тяжести, как будто готовишься поднять гирю, а мозг связывая ассоциативный ряд из пережитого опыта, напрягает все твои мышцы, но как только ты за нее хватаешься, она оказывается легче обычного стакана.

Раздался второй удар. К происходящему психоделу прибавились еще некоторые сопутствующие трюки визуального восприятия. Узоры на наших бледно-бежевых обоях поплыли. Они и раньше не выделялись особой осмысленностью, но когда на них начали вырисовываться слова на древнешумерском, всё в конец запуталось. Стены начали изгибаться, расширятся и сужаться в такт моего дыхания. Вздохи грудной клетки целой комнаты заставляли содрогаться всю мебель и кухонную утварь. Кажется, когда я моргал, вещи шустро меняли свои места, пытаясь запутать меня еще больше.

Третий удар. Всё в мире начало распадаться на составные части. Стены и потолок вдруг решили чуть расширить пространство комнаты и разъехались на пару сантиметров. В образовавшиеся щели начала проникать черная субстанция, напоминавшая раскаленную патоку. Мне сложно описать творящийся ужас в наших головах. Все защитные протоколы нервной системы дали сбой. Мы застыли в животном страхе.

Четвёртый удар, его звук словно можно было увидеть. Он слепящей волной петлял по комнате, отражаясь от стен, и червем проникал прямо в мозг сквозь ушные каналы. Время начало искажаться, танцевать в вихре безумия. За мгновение, черная жидкость была уже по колено, она била фонтанами из всех щелей. Зуб начал судорожно затыкать пробоины руками, но редкие струйки пробивались сквозь сжатые пальцы, заливая его глаза и рот. Вдруг, из дыры в стене, вместе с вездесущей чернотой хлынули потоки ветра силой в сотни опахал. Это сбило всех с ног, и мы закружились в вихре безумия вместе со временем. Потоки воздуха раскидали нас в разные углы комнаты. Беха пытался соскрести патоку с лица, отрывая куски вместе со скальпом. Всё раскачивалось, будто корабль во время шторма. Я, прикрывая руками лицо, пытался добраться до двери, то падая, то ударься о летящие в меня столы и стулья. Я почти дошел до спасения, но… не успел.

Чернота повсюду – в ушах и глазах. Впервые за весь этот миг безумия, наступила умиротворяющая тишина. Я принял поражение и смирился. Все что я умел в своей жизни – это смирятся. А что поделать, если ничего не поделать? Выученная беспомощность, а я её ослеплённый последователь.

Тут, раздался пятый стук. Все вернулось на свои места. Чернота уступила адекватности и быстро ретировался обратно во всевозможные щели. Предметы вновь обрели смысл, а разум очистился от несуразиц.

Хоть я и понимал, что это была лишь мелодичная игра моей фантазии, всё равно был крайне признателен пятому стуку и, возможно, остался ему обязан по гроб жизни.

Дверь отворилась без нашего ведома. На пороге стоял солидный мужчина и пускал клубы игристого дыма в потолок. Серый туман изящно переплетался волнистыми линиями, огибая наш дверной косяк. Неизвестный господин был одет по последнему писку моды, пусть и давно ушедшего века. Блестящие туфли темно-синего цвета, который переходили из напыщенной зеркальности в элегантный узор шнурков. Шикарный светло-серый костюм тройка, в котором спокойной мог ходить любой аристократ Англии. Гладко выбритое лицо, без каких-либо запоминающихся примет. Сотни таких лиц вечно идут мимо тебя, толпятся в общественных транспортах, сидят за соседними столиками в кафе. Единственное, что было на этом лицо отличительного – это легкая, непринужденная, – хоть и явно вымученная, – широкая улыбка, без мимических складок вокруг глаз. И конечно, как же я мог забыть, глаза. Цвета морской воды над Марианской впадиной, – один неверный шаг, – и ты полетишь вниз плевком в колодец. Не будет никаких сил на сопротивление, лишь плавное, спокойное погружение на дно. Вот какого цвета они были, никак иначе их описать невозможно.

Оторваться от них мне помог лишь внезапно начавшийся монолог гостя:

– Прошу меня простить за опоздание, господа. Поезда из Этеменанки ходят крайне редко в наше время. Добраться до сюда стоило мне довольно больших усилий, но не переживайте, только ступив на перрон города N, я понял, что все мои инвестиции возрастут в цене десятикратно! – Рассмеялся он. – Ох! Что за бестактность и неуважение! Я совсем забыл представиться! Зовите меня Доктор Э, излишние подробности – лишние размышления, а размышления введут к неумолимой гибели в наших то с вами делах, – сказав, подмигнул чарующий Доктор.

Мы находились в некотором оледенении от шока, когда он вдруг начал движение вглубь комнаты. Мы безмолвно расступились перед нахальным господином, словно неведомые силы фантомной руки примагнитили нас ко стенам.

Беха первый из нас кому удалось разомкнуть, – будто на стальные заклёпки, – сшитый рот:

– Кхм-кхм, очень приятно Доктор Э, но, во-первых, у нас обутыми не ходят, а во-вторых, не могли бы вы, – как бы пародируя его манеру речи, – все же чуть более понятным языком разъяснить: кто вы, и зачем пожаловали?

– Ох! Великодушно извиняюсь! Видимо вам обо мне не сообщили, что крайне разочаровывает, но почти не удивляет, зная всю эту бюрократию. А ботинки спешу вас успокоить – чисты!

Он поднял блестящую туфлю, а на подошве не было ни узора, ни грязи.

Потихоньку и мы с Зубом начали отходить от его обескураживающей ауры.

Я не любил когда-то кто-то вторгался в нашу нерушимую идиллию без спроса, так что решил начать нападение:

– Вы, сударь, видимо дверью ошиблись! Мы докторов не вызывали и вообще их не жалуем. Мы сами своего рода – доктора – души лечим. Тут сейчас как раз таки проходит очень важный сеанс терапии упокоения души, прошу всех непосвященных – на выход!

Он начала безудержно смеяться. Его хохот заполнял комнату абсурдом, концентрация которого и так уже подходило к отметке, к которой не должно подходить в трезвом состоянии.

Отдышавшись, он начал:

– Так мы с вами господа – одного направления в медицине! Единственной мое занятие в жизни – это лечить души! И уж поверьте, ошибки быть не может. Я должен был постучать пять раз, в указанное время, именно в эту дверь, именно этого общежития, именно этого города, именно страны Пустырей, планеты Zемля! Все инструкции приведены в тщательно, дважды лично мной, проверенном документе, так что несостыковок быть не может. А раз уж вы были не оповещены о моем прибытии, это может означать лишь то, что уведомлены вы будете чуть позднее. Тем более учитывая то, что все принадлежности для проведения процедуры, вы уже получили ранее. И как вы очень метко ранее подметили, в трезвом состоянии будет довольно сложно объяснить все тонкости данного мероприятия, предлагаю не медлить и уже приступать к излечению души!

Он вприпрыжку зашагал туфлями по ковру. У меня был небольшой страх, как бы ворс не прилип к его идеальным подошвам, чтоб нам потом не пришлось их начищать. Он с манерами аристократов, мягко наклонился к тумбочке около стола и приоткрыл нижний ящик. Он аккуратно выкладывал различные конспекты и учебники на стол, в каждом движения была лёгкость и уверенность. Он точно знал, что ищет и точно знал где искать. На лице сверкнула зубастая улыбка победы. Он нашёл.

– Ну вот видите, точно по инструкции – все на месте! Прошу рассаживайтесь поудобнее по кроватям, несите ведра и тазики, сеанс уже почти начинается, больным необходимо занять свои места!

Мой взгляд будто шёл сквозь самоуверенного господина, он устремлялся вдаль, выходил через окошко и цеплялся за опавший с дерева листик. Ветер в неспешном порядке уносил меня далеко за горизонт событий. Я думал о всём, что только можно, лишь бы как-то забыть несколько рядов острых зубов Доктора Э.

Беха и Зуб были очарованные происходящим безумием. Они не нашли поводов возразить предложениям Доктора Э и слепо начали им следовать. Я по своей натуре пусть личность и нигилистическая, но стадному инстинкту воспротивиться не смог. Думаю, его пьянящие глаза так на меня повлияли.

Все что произнёс Доктор Э ранее, начало быстро обретать смысл и форму. В голове выстраивались причинно-следственные связи, движения становились непринужденными, даже уже особых указаний было не нужно, что делать мы знали и сами. Словно действительно, эти события планировались уже довольно давно, и всего лишь ждали своего часа. Приход неизвестного господина, – без которого по какой-то неведомой лишь нам троим причине, приступать мы не могли, – ознаменовал начало плана.

Дабы чувствовать полное единение друг с другом, мы приняли решение расположиться на ковре. Доктор Э положил рядом с нами подушки, расставил два ведра и тазик, а после раздал по шприцу.

– Последние приготовления! – радостно воскликнул он. – Прошу господа, очистите свои мысли от назойливой ерунды и ударьтесь лучше куда-нибудь в ностальгию, а как только дребезги вашего сердца перестанут разрывать ушные перепонки, я начну дальнейшее инструктирование после ввода лекарства.

Как только все успокоились, мы проделали еще несколько нехитрых махинаций по повелению Доктора Э, и он продолжил:

– Сейчас вы можно сказать взяли билет на скорый поезд из города N в Этеменанки. Ну а пока лекарство будет потихоньку лечить ваши искалеченные всплески психоактивной энергии, я введу в вас в курс дела.

Более его указаниях я не нуждался, так что довольно быстро перестал слушать. Даже те обрывки его монолога, что доносились до меня, я не смог надолго удержать в памяти.

Все эти события происходили то ли во сне, то ли наяву, точнее вам не скажет ни один из присутствующих. Может вновь разыгравшийся причудливый пируэт фантазии или возможно чей-то интригующий монолог по телефону в общественном транспорте, невольно подслушанный краем уха, а после выданный моим сознанием как события, происходящие со мной. Никто не знает. А если уж быть совсем честным, то, наверное, без разницы, иллюзия или быль, разницы даже может и не быть. Кому какое дело? Мне уж точно все равно. – Не сочтите за грубость, – ни в коем случае. Лишь полное спокойное безразличие большого города.

Внезапное помутнение во взгляде, запах больницы, голова стала тяжелой, и я начала падать на подушку. Момент моего полёта почти полностью застыл в бесконечном потоке времени. Я перестал чувствовать свою ужасающую мигрень и растворился в иллюзорном блаженстве. Произошла некая внутренняя эмиграция, куда-то вглубь отделов мозга, отвечающих за удовольствие.

Все проблемы, – прошлые, будущие, настоящие, – исчезли. Растаяли в этом странном тумане, окутывающим наши тринадцать квадратных метров комнаты. Я не чувствовал ничего кроме счастья. Честно. Простое приятное, – окутавшее все тело с головы до ног, – счастье. Я даже мог чувствовать, как его импульс рождается где-то в груди, а после приятной волной расходиться по всему телу прямо до кончиков пальцев.

Какие-то приятные спутанные образы нахлынули в голову. Нет, ничего определенного, – никаких идей или воспоминаний, – лишь бесформенные силуэты. Возможно, какие-то мысли и были. Могу поклясться, я точно о чем-то думал! Но это все уже совершенно неважно. – По приятному неважно. – Это не тот случай, когда опустились руки от безысходности – решительно нет! Это божественное благословение ударило меня под дых, и сказало: «Успокойся, нет причин больше страдать, злиться, расстраиваться. Больше нет не единой проблемы, которая может тебя задеть, даже если очень сильно попытается.». Эти слова накрывали меня теплым пуховым одеялом, гревшим в самую лютую стужу. Существование, наконец, стало приятным.

Конечно, любой переживший подобное скажет вам, что это описание не показывает даже четверти всех тех красок эмоций и ощущений, что нам пришлось пережить. Несносная ошибка повлекла за собой череду событий и обстоятельств, полностью разрушивших всю мою дальнейшую жизнь.

Мы начали приходить в себя, но в комнате царила тишина. Доктор Э исчез также внезапно, как и появился. Никто не заметил, как он ушёл, и мы о нем никогда не разговаривали. С того дня в комнате часто царила тишина. От этого лекарства не особо хотелось разговаривать, мы просто лежали. Было приятно зевать и потягиваться, так что мы занимались в основном этим.

Прошло немало времени и эффект почти не ощущался. Началось недомогание. Нескончаемая рвота приносила ужасающий, болезненный дискомфорт. Тело будто вопило от боли после крайне изнуряющей силовой тренировки; будто мы только что пробежали по Греции, – из Афин в город Марафон, – с огромным куском мрамора, приваренном на стальные пруты к спине.

Полное опустошение внутри и снаружи. Мир после укола казался крайне красочным, цветастым, будто кто-то выкрутил резкость. Теперь же, серость резала взор. Боль моральная и физическая открылась язвами по всему телу. Мигрень вернулась с новыми силами, будто взяв передышку на мобилизацию, и ударив всеми войсками в один момент. Пот тёк ручьями, заливал глаза и рот. Кровати превратились в мокрые подстилки. Пустота, страх, одиночество – это все что мы могли ощущать.