Читать книгу: «Измена. Жизнь заново», страница 2
Глава 3
Я бросаюсь к окну, забыв о Ляльке, и глухое раздражение поднимается в груди. Глеб мило прогуливается с гостьей, показывая ей наш сад. А Рита-Маргарита то запрокидывает голову и смеется, то хватает мужа под руку, то оглядывается…
«Вот сучка офисная! Еще и зрителей ищет! – вскипаю я. – Ну, я тебе!»
Я швыряю на столик блюдо с пирожными, кофейник, посуду и везу все на веранду. В голове перебираю, что бы такое сделать, чтобы удовлетворить адское просто желание уничтожить эту шмару.
Автоматом сервирую десертное угощение, а варианты так и крутятся в пылающем мозгу: от плюнуть в кофе до выгнать взашей из дома.
Но ничто не подходит. Испорчу Глебу карьеру, а сама прослыву безумной истеричкой, кандидаткой в психушку. Все пожалеют несчастного Глебушку и посмеются надо мной.
Р-р-р…
Свекровь теперь кокетничает с издателем Гвоздевым, но, увидев меня, сразу начинает распоряжаться:
– Дина, налей нам кофе.
«Терпение, только терпение!» – повторяю про себя, как мантру.
Только сажусь, как Гвоздев спрашивает:
– Мне очень нравятся эти картины. Кто автор? Не узнаю.
Игорь встает и идет к стене, свекровь вскакивает за ним.
– Ой, это домашняя мазня Дианы. Не стоит вашего внимания.
– Отчего же! Очень мило, – он поворачивается ко мне, а я стою, сгорая от стыда: так меня еще ни разу не унижали прилюдно. – У вас художественный дар, Дина.
– Спасибо.
– Сочетание цветов радует глаз. А вот это вообще шедевр.
Игорь подходит к холсту, покрытому оранжевой краской. На ее фоне изображено нагромождение редких черных камней, среди которых растет одинокая сосна.
– Вы думаете? – сомневается свекровь. – А мне она кажется совершенно безвкусной.
– Наоборот, здесь есть идея.
– Да? – Алла Борисовна, скорбно опускает уголки губ. – У Дианы в мастерской много подобного добра.
– Чудесно! – Игорь подходит ко мне. – Я очень хочу, чтобы вы оформили интерьер моего офиса.
От неожиданности я чуть не икаю. Ловлю встревоженный взгляд свекрови. С чего бы это?
– Но…
– Какие картины придадут ему шарм, как думаете?
– Нужно сначала посмотреть на цвет стен, интерьер, – загораюсь я.
– Ой, – перебивает меня Алла Борисовна. – Неужели вы не можете найти нормального художника? Дина совсем не бизнесмен.
Она хватает Гвоздева за локоть и тащит его внутрь дома. Я остаюсь одна. Слезы наворачиваются на глаза, от обиды хочется плакать.
Черт!
Промокаю салфеткой веки, смотрю на разводы туши и бегу в спальню. Я, как та одинокая сосна на картине, гнусь под ветром, но не ломаюсь. В каждой семье свой жизненный уклад. Если я его приняла с самого начала, не мне и менять.
В гостиной слышу приглушенный женский смех, осматриваюсь, вижу полоску света под дверью кабинета Глеба.
Подхожу, теперь различаю в смехе шаловливые нотки, и раскатистый бас мужа вторит ему.
Неужели?
Холодом сквозит по ногам, невольно передергиваюсь. Сердце останавливается от шока. Резко распахиваю дверь: Глеб развалился на диване с бокалом в руке, а напротив него сидит в кресле Маргарита и что-то рассматривает на экране ноутбука.
Ничего криминального. Вот совсем!
Тогда почему так больно в груди, что хочется кричать?
– Дорогая, – тут же вскакивает муж. – Рита просила показать ей наши семейные фото.
– И ты, конечно, выбрал самые смешные?
– Помнишь, праздник красок, на который мы попали в Индии? Ты была такая милая! Смотри!
Глеб тащит меня к ноутбуку, Маргарита недовольно дергает углом рта, но отодвигается.
Я не узнаю сегодня мужа. И чего он так суетится? Неужели эта Рита так на него влияет?
О боги, как избавиться от подозрений, которые все множатся?
С трудом фокусирую взгляд: на экране наши фото с праздника. Мы оба перемазаны краской от головы до пят и корчим рожицы.
– Дина, вам очень идет этот образ, – яд так и каплет с языка Маргариты.
– Образ кого? Чумазой дурочки?
– Ну, это сказала не я.
– Глеб!
Я стискиваю кулаки так, что ногти впиваются глубоко в кожу.
– Девочки, не ссорьтесь! – Просит чересчур оживленный муж. – А где господин Гвоздев и Влад?
– Алла Борисовна развлекает одного, а Лялька другого.
– Непорядок!
Муж подхватывает нас с Маргаритой под руки и тащит из кабинета вон. Я цепляю взглядом какой-то снимок в углу экрана, что-то царапает меня, но мысль ускользает, так и не оформившись.
Гости уходят через час. Я убираю со стола и морщусь: живот опять тянет. Я устала от ноющей боли, от суеты, подозрений, хочу принять душ и лечь спать.
– Ты скоро?
Оборачиваюсь: Глеб стоит у кухонного острова и крутит в пальцах апельсин.
– Сейчас. Еще чуть-чуть.
– Дин, брось ты все это!
Муж забирает у меня губку, обнимает и тащит в спальню. – Хочешь, мы тебе помощницу наймем?
– Не начинай, – хмурюсь я. – Мы это уже проходили. Твоей маме никто не нравится.
Это было действительно так. Как только в доме появлялась помощница, Алла Борисовна находила сотню причин, чтобы к ней придраться. Горничные увольнялись, не успев даже начать работать в полную силу.
– Конечно! Зачем ей посторонние люди в доме, когда есть такая замечательная невестка, – смеется Глеб и ласкает мне шею. – У-у-у, как ты вкусно пахнешь!
Я отстраняюсь и бегу в душ, а когда возвращаюсь, застаю Глеба с телефоном в руках. Но он быстро прячет его под подушку.
– Милый, зачем ты притащил к нам эту…
Я сажусь на пуфик, беру в руки крем.
– Дин, не начинай. Мы с Риткой в одном дворе жили, в школу вместе ходили.
– Тискались по подъездам, – продолжаю я.
– И тискались. Что с того? Это же давно было. Ты тоже в юности с кем-нибудь тискалась.
– Нет, ты у меня был первый.
– Ек-макарек, Дин! – Глеб откидывает одеяло, хлопает по кровати рядом с собой. – Иди ко мне, лапуля.
Но я упрямо сижу перед туалетным столиком, намазываю крем на локти: еще не отошла от злости, переполнявшей меня весь вечер.
– А сейчас старые чувства вернулись?
– Спятила? Никогда не думал, что ты у меня такая ревнивая.
– Ты повода не давал.
– И сейчас не даю. Ритка – подруга детства. По старой памяти помог ей с работой. Все! И вообще, она была замужем, воспитывает дочь. Ровесницу нашей Ляльки.
– Была? – я поворачиваюсь к мужу. – Это ключевое слово.
– А ты у меня пила! Пилишь и пилишь!
Глеб легко вскакивает, хватает меня на руки и несет в постель.
– Глеб, давай не сегодня.
– Устала, зайка?
Сильные руки притягивают меня к груди.
– Угу. Смертельно. Ноги просто гудят.
– Ты у меня замечательная хозяйка!
Губы мужа касаются шеи, потом мочи уха. Жаром охватывает кожу, но желание еще спит. И все же мужу удается меня завести. Сегодня он нежный и ласковый, хотя обычно резкий и нетерпеливый. И я уступаю его напору.
Утомленный ласками, он засыпает, а я еще немного лежу, прислушиваюсь к тишине дома. Моего дома.
И вдруг мелькает воспоминание.
Фото. Кто же на нем? И почему в ноутбуке Глеба?
«Потом рассмотрю», – решаю я и погружаюсь в сон, еще не зная, что завтрашний день разделит мою жизнь на «до» и «после».
Живот тянет весь день.
Боль то утихает после приема спазмолитиков и обезболивающих, то разгорается снова. Наконец решаюсь позвонить подруге.
– Сим, что делать?
– Как что? – орет в трубку та. – Собирайся и ко мне в клинику. Немедленно! Какого черта ты терпишь? Звони Глебу!
– Сим, уже поздно, да и Лялька придет от репетитора голодная.
Телефон стоит на громкой связи. Я готовлю ужин и разговариваю с Серафимой.
– Да насрать на поздно! А Ляльке семнадцать лет, сама в состоянии приготовить себе еду.
– Может, пройдет. Поговорила с тобой, и легче стало.
Я действительно не знаю, как оценить свое состояние. Вроде бы терпимо, лишь иногда морщусь и замираю, пережидая приступ.
– Идиотка! Даже слушать тебя не хочу! Звони мужу, или я сама его наберу.
– Он на конференции.
Я сомневаюсь, не хочу Глеба беспокоить, да и у него наверняка телефон отключен.
– Твою ж мать! Как болит? Где? Рассказывай. Аппендицит вырезали? – допрашивает настойчиво Симка.
– Еще в детстве.
– Камни в почках или желчном есть?
– Не знаю, не проверяла. Давно у врача не была.
– А как же медосмотр?
– Какой у домохозяйки медосмотр? Смеешься, что ли? – кривлюсь, но переворачиваю в сковороде шкворчащее мясо.
Я бросаю взгляд на часы: задерживаюсь с ужином, а стрелка неумолимо приближается к семи.
Болевой удар застает врасплох. Роняю лопатку, сгибаюсь пополам, часто дышу и глажу живот по часовой стрелке – так становится чуточку легче.
– Динка, Динка! – кричит встревоженная подруга. – Что с тобой?
– Н-не шу-ми, – с трудом выдыхаю я.
– Так! Идиотка, если ты не позвонишь Глебу, я сама его достану.
– Он в другом городе.
– Да хоть на другой планете! Мне плевать! Вызывай немедленно скорую!
– Нет! Только не это! – лоб покрывается холодным потом, в груди все сжимается. – Вот-вот Лялька придет.
– Р-р-р! Ты невыносима! Звони Глебу!
Короткие гудки набатом гудят в ухе. Смотрю на мобильник, медлю, не решаюсь набрать номер мужа. Мясо на сковороде шипит от возмущения: я забыла его перевернуть. Бросаю телефон на стол и сосредотачиваюсь на ужине. Боль стихает, или я уже к ней уже настолько привыкаю, что перестаю чувствовать.
Брякает звонок домофона. Дочь врывается в квартиру, как ураган. Мрачный ураган, с грозовыми тучами, громом и молниями.
Напрягаюсь.
– Ты почему так поздно?
– Ой, достало все! – Лялька скидывает кроссовки, они как всегда разлетаются по углам. – Под-у-у-у-маешь, на две минуты опоздала!
– А злая чего?
– Сегодня результаты пробника по русскому пришли.
– Здорово! И как? – поворачиваюсь к плите, бедное мясо сходит с ума.
– У меня восемьдесят баллов!
– Моя умница!
Я тянусь к дочери, хочу ее обнять, но она выворачивается из кольца рук.
– Издеваешься? Куда я с таким результатом поступлю?
– Ну, еще есть время, подготовишься, – я теряюсь от ее злого напора.
Боль опять напоминает о себе, невольно начинаю гладить живот.
– Что с тобой? – замечает движение Лялька.
– Не знаю, живот что-то…
Но она, не дослушав ответ, уже исчезает в ванной. Вздыхаю: вот так всегда. Накрываю на стол: тарелки, приборы, салат без заправки.
– Мама, есть хочу.
На пороге столовой показывается Лялька. Я выпрямляюсь и медленно, боясь расплескать относительное затишье, возвращаюсь в кухню.
– Подождем бабушку.
– Ой, она с подружками встречается, наверняка поужинает где-то.
Новость неприятно царапает сердце. Свекровь даже не сказала мне, что задержится.
Дочь садится, цепляет вилкой огурец, трогает ножом отбивную и кривится.
– Мам, неужели нельзя мясо пожарить нормально?
Перед глазами все плывет, с силой сжимаю столешницу. «Только бы не упасть!» – мелькает мысль.
– Прости, я плохо…
– Ты же дома сидишь, могла бы для нас постараться.
Лялька бросает на стол салфетку и несется к холодильнику. Выхватывает оттуда йогурт, сердито захлопывает дверку. А я от грубой несправедливости застываю. За что со мной так? Наверняка что-то случилось в школе, обычно дочь не такая резкая.
– Могу сварить сосиски, – предлагаю виновато вслед.
– Обойдусь!
Сжимаю пальцы в кулаки и зажмуриваюсь. Боль опоясывает все тело, ввинчивается в виски, выкручивает мышцы и нервы. Звонок доносится будто издалека, как из подвала.
– Ты позвонила Глебу? – кричит Симка.
– Нет… сейчас…
Набираю номер мужа, слушаю длинные гудки, но он не отвечает. Тогда звоню свекрови.
– Алла Борисовна, можете мне помочь?
– Ох, а что случилось? – недовольным тоном спрашивает она и добавляет: – Вечно у тебя все не слава богу.
Желание просить о помощи отпадает сразу, не успев оформиться в слова, но все же выдавливаю из себя.
– У меня болит живот, можете приехать домой?
– Наверняка что-то по-женски. И зачем тебе я нужна? Ой, погоди!
– Слушаю.
Опускаюсь на стул, колени подгибаются, того и гляди – упаду.
– Там Влад должен приехать, отдай ему свою картину. Ну, ту, где одинокая сосна.
– А заче…
Но в ухе уже пикают гудки. Еще раз набираю мужа, он сбрасывает звонок. Тогда пишу смс:
«Глеб, позвони. Срочно!»
Тишина в ответ не удивляет: в последнее время муж часто не сразу отвечает на мои звонки и письма.
«Может, это связано с появлением этой Риты?» – тут же выползает внутренний голос.
Но телефон в руке оживает. Невольно чувствую вину за дурные мысли.
– Дин, я занят, – резко говорит муж. – Что случилось?
– Глеб, мне что-то плохо. Надо в больницу. Можешь вернуться домой?
Несколько секунд напряженно слушаю тишину, шорохи, кажется, чей-то шепот.
– Насколько плохо? Сама не справишься?
– Не знаю, – боль опять стихает, выпрямляюсь. – Наверное, смогу.
– Понимаешь… – торопится муж. – Толку от меня будет мало, пару часов уйдет на дорогу. Извини, меня вызывают…
Звонок видеофона бьет по ушам, вздрагиваю и, едва переставляя ноги, тащусь к двери.
– Что с вами, Дина?
Мужской голос доносится будто сквозь плотную вату. Я хочу ответить, но прихожая вдруг плывет, кружится, я хватаюсь руками за стену, не удерживаюсь и падаю…
Глава 4
Просыпаюсь в незнакомом месте. Но по запаху лекарств понимаю: я в больнице.
Тело сковано вялостью. Пытаюсь поднять руку, но она падает бессильно на одеяло. Приподнимаю его: на мне надета ночная рубашка в цветочек. Цепляю ее пальцами, вытягиваю шею, пытаясь рассмотреть, что сковывает мой живот. Взгляд сразу натыкается на белую наклейку, похожую на послеоперационную.
Память тут же выводит на экран смутные картинки, наполненные звуками и ощущениями: встревоженные крики, хлопанье дверьми, влажный ветер на лице. А еще запах автомобильной кожи, смешанный с ароматом мужского парфюма, и отрывистые слова:
– Дина, как вы? Дина не спите! Дина, вы меня слышите?
И я что-то мычу, мычу в ответ, а потом уплываю в темноту.
И снова:
– Дина, не молчите! Дина, сейчас приедем!
Я понимаю, что меня куда-то везут, но как-то отстранённо, будто все происходит не со мной. А потом лицо доктора надо мной, бархатный голос, укол в сгиб локтя, черная маска, которая ложится на нос и рот, сладковатый запах наркоза.
Устало откидываюсь на подушку. Такое простое движение отнимает все силы. Прислушиваюсь к себе. В целом, все нормально. Боли нет, даже чувствую какую-то легкость.
Перевожу дух и поворачиваю голову. Рядом на стуле сидит Серафима в белом халате и клюет носом. Невольно улыбаюсь. Трогаю ее за руку.
– А? Что?
Сима встряхивается, крутит головой. Бледно-голубые глаза еще покрыты туманной дымкой сна, щеки пылают румянцем, а пухлые губы влажно блестят.
– Просыпайся, подружка, рассказывай. Где я?
Голос звучит хрипло, откашливаюсь.
– Что? А-а-а, – подруга с удовольствием потягивается и зевает. – Ты в клинике.
– Это я поняла. Как здесь оказалась?
– Какой-то мужик привез.
– Мужик? – от удивления брови ползут на лоб. – Какой мужик?
– А я знаю? – вскрикивает Симка. – Я его не видела. Какой-то Владислав. Это в приемном покое так сказали.
Точно! Алла Борисовна говорила, что он заедет. Вспоминаю и чувствую, что краснею. Оказаться в таком непрезентабельном виде перед лощеным Владом неловко.
– Он сам привез? Не скорая?
– Ну да. Схватил, положил тебя в машину и повез. В приемный покой на руках внес, – Симка наклонилась ко мне и зашипела: – Признавайся Вереснева, что за красавчики у тебя по дому шастают?
– Это не мой. Бойфренд свекрови.
– Спятила бабка? – всплескивает ладонями подруга, а я кошусь на дверь, вдруг медсестра войдет. – Кукушкой на старости лет поехала?
– Не такая уж она и старая, шестьдесят пять лет всего. Ну, ты рассказывай!
– А что говорить. Я разнервничалась, рванула к тебе. Приехала, а там перепуганная Лялька сидит и трясется. Говорит, что вышла из комнаты, почудился какой-то шум, а входная дверь настежь открыта, тебя дома нет, а на полу в холле вещи разбросаны.
– Почудился?
– Ну, да. Лялька сначала даже не поняла. Наверняка с наушниками сидела.
– А дальше, что?
– Ничего. Мы стали все больницы обзванивать, нашли, где ты, поехали.
– С Лялькой? Ей же рано вставать в школу.
– О небеса! – Сима вздымает руки к потолку. – Вразумите наконец эту бабу! Она чуть концы не отдала, а жалеет здоровую девчонку, на которой пахать и пахать.
– Но…
– Ничего с твоей Лялькой не случилось. Покрутилась со мной, поревела, и я ее на такси домой отправила.
– Так, и что со мной?
– Операцию тебе сделали.
– Это я уже поняла. И что у меня было?
– Разрыв яичника.
– Того самого?
– Да. Я же просила тебя приехать на прием! Просила!
Я теряюсь. Нет, живот, конечно, болел, но чтобы яичник лопнул – это перебор. И как назло, когда дома никого не было. Чувство вины перед подругой сжимает сердце.
– Я думала, все пройдет, закрутилась.
– Так и сгинешь от хорошей жизни, – ворчит Симка.
– У меня нормальная жизнь, – обиженно поджимаю губы. – Как у всех.
Пытаюсь приподняться на руках, но падаю от слабости.
– Лежи уже! То, что ты называешь нормальным, на самом деле – безобразие. Ты растворилась в семье, а когда тебе понадобилась помощь, никто пальцем не шевельнул.
– Не ворчи. В моем доме любовь и взаимопонимание. Просто так сложились обстоятельства.
– О боги! – Сима закатывает глаза. – Ваши высокие отношения мне не понять!
– Еще бы! Ты же старая дева.
– Будешь на меня ругаться, уйду!
– И уходи.
Отворачиваюсь, слезы закипают в глазах, хотя и понимаю: подруга права. За восемнадцать лет брака я потеряла себя, вот и вырастила законченных эгоистов.
Дверь с шумом распахивается, и в палату входит медсестра. Она делает мне парочку уколов, измеряет температуру. Все это время мы молчим. Симка дуется, я тоже. Такой разговор у нас возникает не впервые.
Подруга помогает мне встать, умыться, переодеться. Не успеваем мы закончить, как в палату вваливаются муж, свекровь и дочь.
– О, драгоценные родственнички пожаловали? – ворчит Симка.
Но ее бубнение слышу только я.
– Мамочка, как ты? – Лялька оттискивает подругу от кровати и хватает меня за руку. В глазах неподдельный страх и вина. – Прости меня. Я даже не поняла, что тебе плохо.
Ласково касаюсь ее щеки: люблю свою девочку больше жизни.
– Все уже позади, – шепчу непослушными губами.
– Дина, нельзя же так! – басит Глеб. – Трудно было сказать?
– Я говорила. И писала.
– Прости, не понял, насколько все серьезно. В конференц-зале пришлось вообще отключить телефон.
Он стоит с видом побитой собаки, опустив голову, и отводит взгляд.
– Футы-нуты! – громко фыркает Симка. – Какой занятой дядечка! И что за важные вопросы решает издатель аккурат в середине рабочей недели?
– Си-ма! – хором вскрикивают родные.
– Дина, тоже мне, нашла время, когда заболеть! – кривит губы свекровь.
Она подходит к зеркалу, висящему на стене, и подкрашивает губы. Даже сейчас заботится о внешности. Интересно, кто ей сегодня готовил низкокалорийный завтрак?
– Болезнь, вообще-то, не выбирает, – защищает меня Симка. – Это вы довели мать до такого состояния.
– Прекрати лезть в нашу семью! – косится на нее Глеб и гладит мою руку. – Как ты, дорогая?
Он сама предупредительность и внимание. Поправляет одеяло, взбивает подушку, подносит ко рту стакан с водой. А в глазах столько нежности, что мое сердце наливается теплом.
Нет, зря Симка ругается. У меня хорошая, заботливая семья.
Дверь внезапно распахивается, мы вздрагиваем от стука и дружно вскрикиваем:
– О боже!
В проходе сначала появляется пузатая ваза, с огромным букетом орхидей в ней, потом корзина с фруктами. А между ними затерялся щуплый мальчишка-доставщик.
Я растерянно смотрю на нежданного гостя. А он, пыхтя, доходит до стола, ставит свою ношу, вытирает пот.
– Вереснева кто? – спрашивает высоким голосом.
– Я…
– Распишитесь.
Муж выхватывает у паренька папку, а свекровь сразу лезет в цветы и вытаскивает карточку.
– Ну-ну, посмотрим, что за кавалер прислал этот букетик…
Ее голос так и сочится ядом, но я и сама в недоумении. Мы с Симой переглядываемся.
– Что? Кто там? – подпрыгивает Лялька и пытается выхватить открытку. – Бабуля, покажи!
Но у Аллы Борисовны хватка железная. Она ловко уворачивается, раскрывает конвертик и читает:
«Очаровательная Диана! Выздоравливайте! И пусть ваш каждый день начинается с улыбки. Владислав».
Я лежу в кровати с горящими ушами и не знаю, как реагировать. За годы брака забыла, что такое получать цветы от чужого мужчины.
– Это как понимать, дорогая? – сурово хмурит брови Глеб.
С его лица пропадает виноватое выражение, наоборот, он приосанивается, расправляет плечи. Этакий мачо на минималках, защитник чести семьи.
Симка фыркает.
– А тебе, великий издатель, слабо было жене цветочки принести? – язвит она. – Да и фруктиками не побаловал.
– Сима! – чуть не плачу я. – Пожалуйста, не сейчас!
– Ничего не понимаю, – добавляет свекровь, поджимая губы. – И когда ты так с Владиком спелась? Он твою картину вдруг купить захотел, цветы посылает.
– Ой, Алла Борисовна, а вы разве не знаете? – не успокаивается Симка. – Влад же и привез Дину в больницу.
– Влад?
Теперь приходит черед удивляться свекрови. Она стоит у стола, теребит нежный лепесток орхидеи, а у меня сердце останавливается: боюсь, что она загубит неземную красоту.
– Алла Борисовна, пожалуйста…
– Что? Что не так? – вспыхивает та.
Смотрит на руки, отрывает лепесток от стебля.
– Мама, не трогай цветы! – соображает муж.
Боже, как же хорошо он меня знает!
Дверь снова открывается, на пороге появляются врач и медсестра.
– Так, посетители! Шагом марш за дверь! Пациентке нужен покой.
Свекровь задирает подбородок и царственно проходит мимо медиков. Вдруг она оборачивается и спрашивает у медсестры:
– Дорогая, разве можно в палате держать такой огромный букет?
– Н-нет, но…
Девушка растерянно смотрит на доктора.
– Безобразие! Что за порядки в этой клинике! Пожалуй, я позвоню Антону Николаевичу!
– Вот мегера! – охает Симка.
Кто такой Антон Николаевич, я не знаю, но медсестра сразу хватает вазу.
– Нет! Не трогайте! – вскрикиваю я и сажусь. – Это мои цветы! Они ничем мне не помешают.
– Правда, бабуля, – поддерживает меня Лялька. – От орхидей даже запаха нет. Пусть стоят.
– Валя, убери вазу на подоконник, – решает по-своему наш спор врач. – Господа, вы мешаете обходу.
Родственников будто ветром сдувает. Глеб прощается холодно: он явно задет и обижен. Лялька целует меня в щеку и шепчет:
– Мамочка, я на связи. Если что – звони.
На душе становится тепло. Да, дочка у меня грубоватая и несдержанная, как вся современная молодежь, но душа у нее светлая.
– Как себя чувствуете? – спрашивает врач, и я перевожу на него взгляд.
Сердце замирает от восторга: давно не встречала рядом с собой такой красоты. Теплые карие глаза сияют медовым светом. В уголках лучиками разбегаются морщинки, четко очерченные губы слегка улыбаются, а идеальному носу позавидовала бы любая девушка.
– Х-хорошо, – заикаюсь я.
– Ну, допустим, вы лукавите, – бархатисто смеется доктор.
Приглядываюсь: на бейджике черным по белому написано его имя – Виктор Викторович Белых.
– Есть немного.
– Давайте, я вас осмотрю.
Он откидывает одеяло, приподнимает ночную рубашку. Теплые пальцы прикасаются к коже, а я чувствую, как мурашки бегут по спине, а щекам становится горячо.
«Идиотка! – просыпается внутренний цензор. – Тебе ночью операцию сделали, а ты от чужого мужика млеешь. Еще и моложе себя».
– Щекотно, – шепчу осипшим голосом и ловлю быстрый внимательный взгляд.
Наверняка знает, как магнетически действует на женщин его мужской образ.
– Главное, не больно. А щекотка не смертельна, – улыбается он. – А теперь поговорим серьезно. Вас привезли вовремя. Скажите спасибо своему другу.
– Он не мой.
– Острый живот – само по себе опасное состояние для жизни человека. Если бы еще чуть-чуть и… перитонит.
Мое богатое воображение тут же выстраивает логическую цепочку дальнейших событий. Теперь вместо мурашек ледяной холод охватывает плечи, я зябко передергиваюсь. Доктор быстро набрасывает одеяло, секунду медлит, и прячет под него еще и мои руки. Его внимательные глаза так близко, а пахнет от него настолько волшебно, что я зажмуриваюсь.
Лечение идет хорошо. Еще бы! С таким-то доктором!
Лялька приносит мне альбом и карандаши, я делаю наброски, и главной моделью выступает ваза с орхидеями. Она стоят на подоконнике, и каждое утро я просыпаюсь с улыбкой. Солнечные лучи проникают сквозь молочные лепестки и окрашивают их в нежно-розовый цвет. Это настолько волшебно, что я не могу налюбоваться.
Владислав больше не дает о себе знать, зато Глеб звонит каждый день, тревожится. Но меня навещают в основном Сима и дочь.
– Вот видишь, видишь, – ворчит подруга в очередной визит. – Ты готова пожертвовать собой ради семьи, а они заняты своими делами.
– А что делать, Сим?
Я с тоской смотрю на окно, по которому барабанит дождь, перевожу взгляд на орхидеи, и опять сердце наполняется теплом. Хотя… белый след на пальце Влада не дает покоя. Зачем-то же он кольцо снял.
«Все мужики одинаковые. Ни одному верить нельзя!» – появляется горькая мысль.
– Что ж, Диана Алексеевна, – говорит доктор во время последнего осмотра. – Берегите себя. Придете ко мне на прием… дайте-ка подумать… – напряженно вглядываюсь в лицо греческого бога, словно хочу напитаться силой из живительного родника красоты. – Через две недели жду вас у себя в кабинете.
– Это какого числа? – голос предательски хрипит, но Виктор будто не замечает моего состояния.
– Сегодня у нас второе апреля, значит жду вас шестнадцатого в девять часов.
Он встает, кивает медсестре и идет к двери. Я грустно провожаю его глазами и цепляю взглядом правую руку, на пальце которой красуется обручальное кольцо. Вот так всегда: встретишь идеального мужчину, а он оказывается занят.
Я неторопливо собираюсь домой. Глеб за мной не приедет, у него серьезное совещание, Лялька в школе, а на помощь свекрови рассчитывать не приходится. Зато Симка волнуется с утра и допытывается, дал мне доктор выписку или нет.
– Сим, я готова, – звоню я ей.
– Ой, Динка, у меня пациентка на рахманке1 лежит. Подожди полчасика. Я быстро.
Что ж, полчасика у меня есть. Спускаюсь на лифте в холл, только хочу сесть на диван, как кто-то забирает у меня из рук сумку. Я испуганно оглядываюсь: сзади стоит Влад и широко улыбается.
– Позвольте вас подвезти, Дина.
