Читать книгу: «Балетная школа», страница 7

***

В начале мая Серафима еще раз повела Катьку и Эмму в театр – на последний спектакль сезона.

– А не будет вам скучно снова смотреть «Ледяную деву»? – спросила подруг Маруся, услышав о предстоящем визите.

– Скучно?! – воскликнула Катька с неподдельным удивлением. – Я же смогу запомнить порядок всех движений.

– Скучно?! – не менее искренне удивилась и Эмма. – Я же смогу рассмотреть каждое движение балерин.

Маруся только пожала плечами. Танцевальный энтузиазм подружек, похоже, утомил ее.

Места на этот раз были на балконе, зато в первом ряду и напротив сцены. Облокотившись на потертый бархатный парапет, обе девочки восторженно смотрели на сцену, изредка обмениваясь тычком в бок, когда видели знакомые по занятиям с Серафимой Павловной движения.

А после спектакля случилось неожиданное: Серафима повела их не в гардероб, а проскользнула в фойе в незаметную дверь, полускрытую портьерой, поманив подруг за собой. Воспитательница уверенно прошла по длинным коридорам и ввела девочек в большой пустой зал. Вдоль трех стен там стояли длинные палки, всю четвертую стену занимали зеркала, в углу расположился рояль.

– Снимите обувь, – велела Серафима. Эмма с Катькой молча повиновались. Волнение лишило их дара речи, они поняли, что воспитательница сдержала свое слово и сейчас будет решаться их судьба.

Они только скинули свои туфли, как в зал стремительно вошла худощавая женщина в длинном развевающемся халате, надетом прямо на костюм Ледяной девы. Девочки с трепетом узнали в ней исполнительницу главной партии. Она даже грим еще не сняла, и вблизи ее лицо казалось карикатурной маской с чрезмерно подчеркнутыми чертами. Не снижая скорости, практически не взглянув на подруг, она устремилась к роялю и подняла крышку.

– Это они, да, Сима?

Не дожидаясь ответа от Серафимы, балерина повернулась к девочкам.

– Я буду играть, а вы подвигайтесь под музыку, – резко приказала она.

Эмма с Катькой переглянулись.

– Что такое? – раздраженно спросила женщина.

– Мы не умеем, – шепотом ответила Катька.

– Не умеете двигаться? – фыркнула балерина. – Вперед! Ну!

И она извлекла из рояля сочный аккорд.

В общем-то терять девочкам было нечего. Серафима подбадривающе кивнула им, и подруги решительно встали в начальную позицию своего танца. Они столько раз танцевали его в тишине актового зала детского дома за прошедшие месяцы, что сейчас могли не думать о последовательности движений. Эмму беспокоило, попадут ли они в музыку. Но начало было нежным, лиричным, а их танец подразумевал диалог нежной Герды и энергичной Маленькой Разбойницы, и начинала танец как раз Герда в исполнении Эммы.

Мелодия усиливалась. Эмма вдруг услышала в ней переплетение двух отдельных тем: низкие, глубокие звуки оттенялись нежной звенящей мелодией. И эта тема повторялась, словно вели беседу два персонажа. Эмма специально замерла без движения, когда звонкие колокольчики уступили место партии рокочущих звуков. И Катька тоже это услышала и поняла задумку подруги. Она сделала паузу в свою очередь. Это уже не было их заготовленным танцем, танцовщицы импровизировали на ходу, следуя музыке. И в итоге у них стал получаться танцевальный диалог, подчинявшийся спирально развивавшейся музыкальной теме. В итоге Катька вошла в раж и стала использовать те самые падения в шпагаты, что видела на сцене. Да и Эмма вытанцовывала подобие только виденных на сцене движений. Конечно, это уже не было Гердой и Маленькой Разбойницей. Скорее, это походило на битву доброй и злой волшебниц.

Музыка нагнетала мелодию, спираль словно закручивалась и сжималась. Эмма почувствовала, что финал близок. Под грохочущие звуки рояля Катька упала в последний шпагат у ее ног, а Эмма замерла как можно более изящно в торжествующей позе над поверженным врагом.

Девочки угадали, музыка закончилась. А может быть, это музыкант подстроился к их танцу? В любом случае, они совпали.

Балерина сняла руки с клавиш. Тишина прерывалась лишь неровным дыханием юных танцовщиц.

– Да, ты права, – сказала наконец женщина.

– Несомненно, – ответила Серафима.

– Значит, жду их двадцать пятого мая со всеми документами.

Не взглянув больше на девочек, женщина опустила крышку рояля и также стремительно вышла из зала. Подруги перевели взгляд на Серафиму (Катька из образа покоренного врага, Эмма – из своей торжествующей позы победительницы). Воспитательница рассмеялась.

– Ну, это была прекрасная импровизация, – сообщила она. – Я не ожидала даже, хотя и предполагала нечто подобное.

– А кто это была? – спросила Катька и тут же исправила сама себя. – Нет, мы узнали, что это Ледяная дева, но ведь у нее имя есть.

– А программку вы не читали? – продолжала улыбаться Серафима.

– Я читала, – сообщила Эмма. – Это А.Маркова.

– Анна Павловна Маркова, – дополнила информацию воспитательница. – Балерина театра имени Красной Революции.

– Главная? – выдохнула Катька и наконец поднялась с пола, одернув платье.

– Одна из них, – чуть помедлив, ответила Серафима. – В этом году она завершает карьеру балерины и полностью посвятит себя педагогике. Уже пару лет Анна Павловна работает в балетном училище, входит в комиссию по приему новых учеников.

– Значит, она согласна, чтобы мы записались в балетную школу? – воодушевилась Катька.

– Нет, она согласна, что вы должны прийти на отборочный конкурс.

– Двадцать пятого мая, – уточнила Эмма.

– Да.

Подружки хлопнули друг друга по ладоням, радостно улыбнувшись.

– Серафима Павловна, а как вы смогли привести нас к ней, к А.Марковой? – допытывалась Катька, влезая в свои потрепанные туфли, предварительно отыскав их в разных углах зала.

– Когда-то мы вместе учились, – ответила Серафима. – Нам пора.

Если Катерине и хотелось продолжить расспросы, то тон бывшей балерины подсказал нам, что лучше прикусить языки. Серафима явно не хотела погружаться в воспоминания и рассказы о своем знакомстве с активно работающей и явно успешной одноклассницей. Эмме пришло в голову, что она могла испытывать уколы зависти по отношению к А.Марковой.

А Серафима заговорила о другом:

– Если вы пройдете отбор (а он строгий, имейте ввиду), то поступите в балетную школу. И этим навсегда определите свою дальнейшую судьбу. Да конца мая еще есть время, обдумайте мое предложение. Я считаю, что вы сможете. Вопрос лишь в том, захотите ли…

Дневник Эммы

Захотим ли?! Стать балериной? Танцевать под чудесную музыку? Неужели я откажусь? Глупый вопрос. Мы с Катькой не могли говорить ни о чем другом, кроме как об этом неожиданном предложении. Ночью, укрывшись с головой одеялами, выставив лишь половину лица – одно ухо, чтобы слушать, и один рот, чтобы говорить. Днем, на переменах, наплевав на уроки, мы тоже не могли оторваться от своих мечтаний. Вечерами, в нашем пустом зале, натанцевавшись вволю, тоже повторяли и повторяли взмахи ногами, вращения руками, тянули шею и выпрямляли спину. Мы хотели стать балеринами. У нас был этот шанс. И мы не собирались его упускать.

25 мая

Сегодня был первый тур приемных экзаменов. Я никак не могу уснуть. Даже Катька уже отключилась, а перед моим мысленным взором все крутится и крутится сегодняшний день. Завтра снова пойдем к балетной школе, должны вывесить списки тех, кто прошел первый тур. Я так боюсь не увидеть свою фамилию в этом списке. И Катькину. Пусть мы пройдем!

А сам экзамен был совсем несложным. Нас вызывали в зал по десять человек (кстати, поступающих и вправду много, все с родителями пришли, одни мы с Катькой были с воспитательницей), ставили в ряд и велели делать разные вещи – присесть, подпрыгнуть, вытянуть ногу вперед, назад, прогнуться… А несколько человек из комиссии смотрели. Потом надо было пробежаться под музыку. За роялем сидела та самая А. Маркова, что нас с Катькой в театре изучала. Она, наверное, меня не узнала. А про Катьку не знаю. Мы оказались в разных группах, потому что вызывали нас в алфавитном порядке – я ведь Горская, а она Филиппова.

А уже в самом конце нас попросили снять носки и одна экзаменаторша изучала наши ноги. Она делала какие-то пометки на своем листке, а я не успела разглядеть.

Хоть бы приняли!

27 мая

Да! Наши фамилии в списках для второго тура!

30 мая

Не ожидала! Второй тур оказался чуть ли не сложнее первого! Нас осталось пятьдесят два человека. А я знаю, что взять должны ровно двадцать. Причем примерно поровну мальчиков и девочек. А уже сейчас среди поступающих девочек примерно две трети. То есть шансов у нас меньше.

Во втором туре была медицинская комиссия. Вызывали опять группами по пять человек, и каждую осматривал врач. Осанка, дыхание, сердце, ноги и снова ноги. Пульс до пробежки, пульс после пробежки, сколько раз могу присесть. Глаза, уши. Длина второго пальца на ноге… Этот второй палец! Боюсь, он меня подвел. Одна из девочек с гордостью продемонстрировала мне, что у нее большой и соседний палец одинаковой длины. «Так удобнее будет танцевать в пуантах», – со знанием дела пояснила она. А у меня они разной длины. Что если такой незначительный дефект внешности окажется препятствием на пути к мечте? И при прочих равных данных (скажем с Катькой) меня забракуют именно из-за пальцев?..

31 мая

Нас осталось пятнадцать. У мальчиков уже все понятно. Им третий тур просто для проформы. А у девочек нужно отсеять пять штук. И если мои пальцы не подвели меня, это вполне может сделать математика. Потому что завтра мы сдаем обыкновенные школьные экзамены. Сначала будет диктант, потом дадут задачку и примеры. Кто плохо напишет, того не возьмут. И если за диктант я не очень боюсь (все-таки я всегда неплохо училась), то задача вызывает у меня дрожь в коленках. Кто ж знал, что эта дурацкая математика окажется столь важна?!

6 июня

Меня взяли! Взяли! Мое имя в списке принятых! Вместо десяти девочек в класс набрали одиннадцать. Подозреваю, это я! Потому что задача меня все-таки подвела. Мы с Катькой потом спросили у нашего математика – так вот я неправильно решила. А меня все равно взяли. И Катьку приняли.

Так что с первого сентября моя жизнь кардинально изменится. Лето мы еще проведем в нашем детском доме, съездим в деревню вместе со всеми, а в конце августа переселимся в балетную школу. Оказывается, многие девочки живут прямо там. Они ведь приехали из других городов, и в Москве у них никого нет.

Боюсь ли я? Еще как! Боится ли Катька? Конечно, нет. Она с энтузиазмом говорит о нашей новой жизни. Ей проще, ведь она не выросла, как я, в одном месте. Для нее наш детский дом не был единственным домом в жизни. А я, прожившая десять лет в нем, не видевшая никаких перемен, разве что кроме летних выездов на дачи…

***

Жизнь в детском доме тем временем текла свои чередом. Учебный год закончился, каждый получил свой итоговый табель, и воспитанников начали готовить к отъезду на дачу. Так назывались великие летние переселения, когда в целях укрепления здоровья и физического развития весь детский дом переселялся в летний лагерь, расположенный в деревне в двухстах километрах от столицы. Катька и Эмма не могли в полной мере предвкушать переезд, занятые волнениями экзаменов, но остальные только и говорили о предстоящих каникулах, отдыхе и развлечениях. После того, как девочки увидели свои имена в списках поступивших и поняли, что их будущее теперь определено, их накрыла волна грусти. Эмма едва ли не слезами говорила о том, как страшно ей менять свою устоявшуюся жизнь, как грустно ей расставаться с друзьями и воспитателями. Катька беззаботно отмахивалась от волнений подруги:

– Мы всегда сможем забежать сюда и навестить всех.

– Серафима Павловна говорила, что у нас не будет времени на то, чтобы дышать – не то, чтобы по гостям с визитами бегать. Мы ведь и школу поменяем. Будем ходить в ту, что рядом с балетным училищем.

– Ну и что?

– Страшно все менять.

– Но ведь так интересно! Не будь старушкой! Ты же сама хотела!

Эмма лишь вздыхала. Предстоящее лето должно было подвести черту под ее прежней, привычной, а потому понятной жизнью. В остальном же эти недели мало чем отличались от предыдущих оздоровительных выездов на природу, и девочка воспринимала их как прощальный взмах ладонью.

Катька же не страдала от ностальгических порывов. Ее активная натура не желала оглядывать с сожалением прошлое, она требовала новых впечатлений, и если жизнь не подкидывала их девочке, то она создавала их сама.

В середине июня всех воспитанников детского дома посадили в вагон поезда и отправили на отдых. Местом пребывания им служил переделанный под летний лагерь особняк бывших помещиков, хорошо знакомый детям по предыдущим годам пребывания в нем. Большое здание неплохо пережило революционные пертурбации, чего нельзя было сказать о его владельцах. Воспитанники прекрасно ориентировались во всех закоулках двукрылого здания с мансардой. На первом этаже располагалась огромная бальная зала, в которой еще со времен бывших владельцев стоял рояль. В правом крыле расположилось царство повара: кухня, кладовка и столовая. На кухне хозяйничал повар дядя Вася, каждое лето неизменно встречавший приехавших с одинаковой ухмылкой. Усатый, похожий на тощего кота, среди кастрюль и ножей он царствовал безраздельно. Лишь благодаря его виртуозному умению сварить кашу из топора в голодные послереволюционные годы никто из воспитанников детского дома не умер от недоедания. В кладовой у дяди Васи центральное место занимали бутылки с самогоном, но никто, даже Серафима, не препятствовали их наличию. В левом крыле расположились спальни. В комнатах, служивших, очевидно, кабинетом, библиотекой, столовой прежним хозяевам, обустроили спальни для нынешних обитателей этого особняка. В каждой спальне помещалось по десять кроватей и один большой платяной шкаф. Второй этаж не заселяли ввиду его ветхости – полы там прохудились настолько, что ходить можно было крайне осторожно – и с каждым годом ситуация лишь ухудшалась. Воспитанников туда не пускали, но, конечно же, пресечь на корню исследования не могли. Да Катька первая перелезла через ограждения, сооруженные на скорую руку на лестнице, и забралась на второй этаж. И тут же под ней провалился пол. На шум сбежались все воспитатели. Пыльную и поцарапанную воспитанницу извлекли из дыры в полу и отругали. Хотя большее впечатление на нее произвели не воспитательные беседы дяди Васи, а упрек Серафимы: «Ты же ноги себе испортишь». Оценив опасность – ведь на кону стояло ее будущее в балетной школе – Катька отказалась от идеи исследования территорий. И переключила свое внимание на другие дела. Благо, ей их тут же подбросили местные дети. Для деревенских приезд детдомовцев всегда был поводом начать увлекательные войны с пришлыми. Но не этим летом. Сейчас среди потенциальных врагов оказалась девчонка с длинной черной косой. И эта девчонка только фыркнула на задиристые приглашения к драке. Зато она организовала вечерние посиделки у костра с рассказами страшных историй. Черные всадники, белые дамы, красные рояли – все это прозвучало за несколько вечерних посиделок. А потом выяснилось, что слушателей было несколько больше, чем детдомовцев: в кустах сидели деревенские детишки. Которые с удовольствием рассказали и свои страшные истории о призраках, бродящих по коридорам дома. И у Катьки появилась новая идея: встретить привидение. Едва услышав эту историю, она тут же подбила парочку своих сторонников просидеть всю ночь не смыкая глаз.

– Если привидение действительно бродит по местам своей гибели, то мы обязательно его увидим!

И запасшись сухарями с водой Катька с Митькой и Саньком устроилась в засаде, избрав местом пребывания огромный бальный зал на первом этаже. Эмма отказалась участвовать в этой авантюре, но все же устроила на постели подруги имитацию ее фигуры под одеялом, ведь воспитатели каждый вечер проверяли своих подопечных, не изменяя этому правилу и в летнем варианте детского дома. Поначалу Эмма хотела дождаться прихода подруги, уверенная, что той быстро надоест сидеть в темноте, но сон быстро сморил ее, что неудивительно после целого дня, проведенного на свежем воздухе. А ранним утром Катька сама ее разбудила, с ворчанием забираясь под одеяло.

– Уже светает. И никто не появился, – с претензией объяснила она заспанной Эмме. – Враки это все!

Однако после пары часов сна настроение ее переменилось, и уже за завтраком Катька толкнула новую теорию:

– Я так думаю, что нам надо не в доме сидеть, а на кладбище.

– На кладбище? – вскрикнул Митька.

– Ну да. Помните, в роще есть кладбище? Местные же говорили, что все бывшие хозяева там похоронены. Наверняка призраки там и бродят среди могил!

– Я не пойду! – категорически отмежевался Санёк. – Я кладбищ с детства боюсь.

– Ну и не ходи! – фыркнула Катька. – А ты, Митька, со мной?

– Я бы пошел. Да только сегодня ночью хотелось бы поспать.

– Днем поспишь!

– Нет, я днем не сплю. Что я, маленький? – обиделся мальчик. – Пусть мелюзга спит днем.

– Я сплю днем, – холодно проговорила Катька. – Так и скажи, что тоже боишься.

За столом повисло неловкое молчание. Катька с аппетитом уплетала перловую кашу, остальные вяло ковырялись в своих тарелках.

– Я не трушу, – пробормотал наконец Митька. – Я спать хочу. Две бессонные ночи подряд я не высижу.

– Ну а ты пойдешь со мной? – обратилась Катька к Эмме.

Та обреченно вздохнула.

– Конечно, пойду. Не могу же я тебя одну отпустить.

– Но почему нельзя отложить до завтра? – возмущению Митьки не было предела. – И я пошел бы!

– Потому что сегодня – полнолуние, – терпеливо пояснила Катька. – Все привидения обожают полнолуния.

– А я думала, что им луна, наоборот, мешает.

– Много ты понимаешь! Читать надо больше! Во всех литературных произведениях призраки в полную луну выходят.

И не дожидаясь никого, Катька выскочила из-за стола. Оставшиеся со вздохами переглянулись.

– Я бы пошел, правда, – протянул Митька на вопросительные глаза Эммы. – Но вот прямо сегодня – нет. И чего Катьке так неймется?

***

Целый день Эмма провела в опасениях. Не то, чтобы она на самом деле боялась привидений – она никогда с ними не встречалась, а как можно бояться того, чего не видел почти никто? Гораздо больше девочку пугал факт нарушения дисциплины. Все-таки она дала слово Серафиме, что будет хорошо себя вести. А поход с шальной подружкой ночью за пределы девчачьей спальни – да и всего дома – явно был бы злостным нарушением. Но Катька умела уговаривать. Более того, она могла воодушевлять. Ведь невольно проникнешься энтузиазмом подруги, когда у той горят глаза. И вечером, после сигнала отбоя и обхода дежурного воспитателя, Эмма уже привычно смастерила из покрывала и подушки имитацию тела на постели, чтобы неслышно выскользнуть вслед за Катькой в распахнутое окно.

Ночь была прохладной, и Эмма пожалела, что не взяла с собой кофту, а последовала за подругой в одной пижаме. Катька в темноте ориентировалась с легкостью, и вскоре девочки достигли дальнего угла сада, где прежние владельцы возвели маленькую часовню, а рядом расположили фамильное кладбище. Заброшенное уже больше двадцати лет, оно производило положенное впечатление: жутковатость с примесью благоговейности. Подружки уселись на низенькой покосившейся лавке и перевели дыхание.

– И ты думаешь, мы тут кого-нибудь увидим? – прошептала Эмма.

– Полночь. Полнолуние. Кладбище. Конечно, увидим! – возбужденно ответила Катька.

Эмме это приключение не казалось таким уж вдохновляющим, но как верная подруга она не могла оставить Катьку в полном одиночестве, так что она покорно сидела рядом с ней. Но на всякий случай придвинулась к ней поближе.

Лунный свет струился сквозь ветви высоких берез, движения которых создавали причудливую игру теней на земле, на крестах, на оградках и темных плитах. Эмме все время казалось, что из-за кустов сейчас кто-нибудь выйдет. И это будет не ожидаемое привидение, а какой-нибудь жуткий упырь. И утащит под землю двух безрассудных девиц, осмелившихся нарушить его покой.

– Говорят, невесты, умершие перед своей свадьбой, никогда не находят покоя на том свете, – поделилась информацией Катька.

– Что?

– Ну, помнишь, те мальчишки из деревни говорили, что последняя хозяйка этого поместья собиралась замуж, только ее убили накануне свадьбы. Мол, отвергнутый жених прискакал на черном коне и с воплем «Так не доставайся же ты никому» вонзил в ее сердце шпагу. А второй, более удачливый жених, не успел ничего сделать, как его невеста умерла. И он дрался с тем, первым, на дуэли, но был убит. И теперь их призраки бродят по этому миру, пытаясь соединиться. А невеста собирает таких же умерших девушек, чтобы всем вместе найти и покарать убийцу.

– Но это же было еще до революции, – возразила Эмма. – Он уж умер давно, поди…

– Тогда тем более призраки еще не нашли успокоения и будут до скончания веков бродить по этому кладбищу.

– А почему по кладбищу? Наверняка этот убийца где-то в другом месте живет. Жил, то есть…

– Потому что живут наши призраки на кладбищах. А к убийце просто с визитом пойдут.

– Фу ты, Катька! Все ты придумываешь! Я ж не Митька, чтобы верить этому всему.

– Ну не знаю… – глубокомысленно ответила Катерина. – Кто может утверждать обратное?

– Вот что, подруга. Я тебе правду скажу, – решительно скрестила руки на груди Эмма. – Я не верю в эти сказки. Это пережитки прошлого и суеверия. Но с тобой я посижу хоть до рассвета, потому что ты – моя подруга.

Катька нахмурилась. Но тут же улыбка осветила ее лицо.

– Спасибо, Эмма! Скажу тебе честно – я тоже не слишком верю в эти истории.

– Тогда зачем…

– Ну это же так интересно! Так бы ты сейчас дрыхла в спальне и не увидела бы ни этого кладбища, ни полнолуния. Представляешь, что мы завтра расскажем всем! И снова станем героинями дня.

– Так тебе это нужно – быть в центре внимания.

– А то ты не знала!

– Пожалуй, знала. Но другим, наверное, говорить об этом не стоит.

– О том, что я хочу быть источником для сплетен?

– И об этом тоже.

Подруги похихикали и снова смолкли, прижавшись друг к другу и наблюдая за игрой теней на траве.

– Ну что, пойдем в спальню? – предложила Эмма. – Я совсем замерзла.

– Я тоже. Пойдем, – согласилась Катька.

***

Поскольку никто из воспитателей не поймал авантюристок на месте преступления, то слухи о Катькиных вылазках распространялись лишь в узких кругах. Эмме наскучили эти разговоры уже на третий день, мальчишки также утратили интерес к поимке несуществующих привидений, сама же зачинщица удовлетворила свою жажду острых ощущений. Так что остаток июня и начало июля прошли в традиционных пионерско-лагерных развлечениях: спортивных соревнованиях по утрам, купаниях в речке днем, кружковых занятиях после дневного сна и вечерних песен у костра по вечерам. К тому же Катькину энергию направили в мирное русло: по совету Серафимы ее назначили вожатой отряда. Тут-то Катерина и нашла применение и своему командирскому тону, и энергии организатора. Воспитатели и старшие вожатые вздохнули с облегчением, когда поняли, что педагогический прием удался. Катерина с головой ушла в свои новые обязанности, лишь однажды забыв о них – в тот день, когда объявился Дымов.

Катька была занята организацией песенного конкурса, разучивала со своим отрядом задорную песню про огуречных жителей, когда Эмма принесла ей весть о приезде Дымова. Катька удивленного посмотрела на подругу.

– Ты уверена? Дымов здесь?

– Ну да. На проходной у ворот. Его не пускают сюда, конечно. А я его увидела.

– Так, поучи-ка с ними пока слова, – велела Катька, поднимаясь. – Я сейчас приду.

И оставив Эмму вместо себя в беседке, где весь бравый отряд под названием «Звездочка» раз за разом пел один и тот же куплет, она устремилась к воротам летнего лагеря. За оградой действительно стоял Дымов в своей обычной позе: привалившись к колонне ворот, засунув кулаки в карманы, он насвистывал некую мелодию, незнакомую Катьке. Сторож хмуро на него поглядывал. Судя по всему, гость и охранник уже успели обменяться колкими фразами.

– Это к тебе, что ли? – спросил недовольно сторож. – За ворота не уходить.

– Да я и не собираюсь, – нежно улыбнулась Катька. – Но с братом-то можно повидаться?

– Вот откуда у тебя брат взялся, хотел бы я знать, – усмехнулся сторож.

– Из Москвы приехал сестренку навестить, – громко ответил Дымов.

– Что-то вы не слишком похожи.

– А у нас папки разные, вот и не похожи, – ухмыльнулся Дымов.

Катька вышла за калитку и приблизилась к гостю.

– Ты откуда взялся? – спросила она.

– Из Москвы приехал, слышала же, – ответил тот и вытащил из кармана большой кулек. – Вот, конфет тебе привез.

Катька прищурилась, словно пыталась узнать у сладостей их происхождение. Дымов заметил этот взгляд и поднял брови.

– Не волнуйся, я их не украл. Купил.

– А на какие деньги?

– Заработал.

– И где ты работаешь?

– У одного человека. Выполняю всякие его поручения и все такое.

– Какого рода поручения? – допытывалась Катька.

– Какая тебе разница? – удивленно поднял брови Дымов.

– В общем-то, мне должно быть все равно, – пожала плечами Катька. – Но мне не все равно! – она уперла кулаки в бока и перешла в наступление: – Я видела тебя!

– Видела меня? – переспросил мальчик. – Ты о чем?

Она глубоко вздохнула:

– Я видела тебя и тех громил, когда вы грабили кассу в Елисеевском. Зимой.

Дымов молча смотрел на Катьку, словно озадаченный ее словами. Потом нахмурился. А она вдруг схватила его за руки.

– Пожалуйста, пожалуйста, не связывайся с этим! – быстро заговорила она. – Моего брата убили милиционеры, когда он влез в такой же магазин! И я не хочу, чтобы тебя тоже убили. И вообще! Это неправильно, нечестно! Мы тогда грабили лавки, потому что нам есть было нечего. А ты зачем? За деньгами?

Ее полные слез глаза были прикованы к лицу Дымова. Он попытался ответить, взяв ее за руки:

– Ты не понимаешь…

– Да уж! Где мне понять! – вспылила Катька, не давая ему договорить. – Но мне не нужны конфеты от человека, который их украл. Да-да, ты купил их на деньги, который получил за то, что украл. Это одно и то же! И… И я.... Я вообще не хочу больше с тобой общаться. Потому что я не хочу к тебе привязываться. Я знаю, как это больно, когда убивают твоего близкого.

Она вырвала ладони из рук Дымова и отступила на шаг.

– Я не знал, что ты тогда нас видела, – хмуро сказал мальчик. – Ты узнала меня? Почему ты не сказала об этом милиции? Ты же знала, где меня можно найти.

– Ты не понимаешь? – тихо сказала Катька. – Из-за тебя.

Они помолчали.

– Я не сдала тебя тогда. Но это самое большее, что я могу для тебя сделать, – вздохнула Катька. – Прости. Но пока ты с ними, я не буду с тобой дружить. И не надо было приезжать сюда.

Она развернулась, собираясь уходить.

– Мне нужно как-то выживать, – негромко сказал Дымов.

– Ты знаешь, что есть и другие способы, – возразила Катька. – Но ты отказываешься.

– Детский дом? – презрительно скривил губы мальчик.

– Хотя бы, – парировала Катька. – Тебе надо учиться, а не… работать.

– Мне нужны деньги, – упрямо покачал головой Дымов.

– Что ж, ты сделал свой выбор, – резко отступила девочка. – Прощай.

– И вот так? На этом всё? – насмешливо спросил Дымов. – Ты фыркнешь и уйдешь?

– Я сказала тебе, на каких условиях мы сможем продолжать дружить. Ты эти условия не принял. Поэтому – да, фыркну и уйду.

– Но ты ведь такая же, как я. Ты просто вбила себе в голову, что ты другая. И сейчас корчишь из себя чистенькую принцесску.

– Мне надоело спорить с тобой на эту тему. Наши пути расходятся. Пока!

Катька повернулась на пятках и решительно шагнула к калитке.

– Конфеты-то забери, – сказал ей в спину Дымов.

– Сам их ешь! – буркнула Катька, не оглядываясь.

Она вошла на территорию лагеря, а сторож со скрипом закрыл за ней калитку. Девочка так и не оглянулась, шагая по дорожке по направлению к оставленной ею беседки. Вытерев резким движением злые слезы, выступившие на глазах, Катька подхватила куплет песни, как раз распеваемой ее подопечными. Эмма тихо выскользнула из беседки. Она дошла до ворот. Сторож уже ушел в свою сторожку, а Дымова не было. Только на земле валялся кулек с рассыпавшимися по земле конфетами.

Больше о Дымове между подругами не было сказано ни слова. Катька с головой ушла в лагерную жизнь, Эмма от нее не отставала. Серафима предложила – а воспитанники радостно поддержали – устроить концерт для деревенских жителей. Так что до конца августа были еще и репетиции. Представление собрало аншлаг. И одновременно поставило точку в главе жизни Эммы и Катьки. Возвращение в Москву на следующий день означало для них окончательное расставание с детским домом.