Читать книгу: «Три главные темы человечества», страница 13

– Он всегда говорил, что никаких «нас» нет.

– Возможно, не хотел портить вашу жизнь.

– Да, и потому я люблю его еще больше, – я налила еще, – Давайте выпьем за его здоровье.

– Только что пили за него.

– Так у него два ранения, вот пусть за каждое по тосту.

Выпили, и какое-то время сидели в тишине. Я наблюдала, как в бутылке плещется водка, когда где-то неподалеку проезжал поезд.

– Кстати, – начала я, – У нас с вами осталось не так много времени.

– На дежурство в больницу собираетесь?

– С нашей медициной какие дежурства, мой детектив окружен вниманием и заботой двадцать четыре часа в сутки!

– Давно не был, – он почесал затылок.

– Я сегодня ночью уезжаю, – призналась я, и налила по шестой.

– Далеко?

– На поезде.

– Ого. Бросите детектива в таком положении?

– Так будет лучше для нас обоих, я должна позаботиться о себе и моих детях.

– Как? У вас есть дети? – ужаснулся он.

– Я сегодня днем усыновила двоих по настоящим справкам о том, что у меня добропорядочный муж, огромный дом и две норковые шубы.

– Но зачем?

– Они родились альбиносами, и потому чертова малолетка отказалась от них.

– Я понимаю, зачем это детям и самой малолетке, но зачем это вам?

– Это долгая история. Давайте выпьем за чувство собственного достоинства!

Выпили.

– Где же ваши дети сейчас?

– Отвезла их к матери.

– Она обрадовалась?

– Так сильно, что даже не спросила, откуда они.

– Послушайте, я никак не рассчитывал, что у вас дети. Это несколько меняет дело.

– Что-то я вас не понимаю, – говорю, наливая по седьмой.

– Смотрите, я сейчас уйду минут на десять, и если вас не будет, когда я вернусь, то отпущу вас. Никаких догонялок по ночной лесопосадке, ножей, секса при Луне, я просто отпущу вас.

– Это уж как вам угодно.

– Ну все, я ушел.

– Подождите! Выпейте на дорожку!

– Давайте за вас? А? За вас саму, я прошу, настаиваю.

– Ну давайте, уже можно, я думаю.

Выпили, и он ушел, а я осталась на лужайке одна. Подул сухой холодный ветер, я поежилась и достала пистолет.

Как же это приятно, сходить наконец-то на настоящее нормальное свидание. Я подумала вдруг, что зря водитель ушел. У нас и так совсем немного времени, а теперь я вновь одна.

Все мое существо сегодня противилось тому, чтобы ехать на Кленовую, но я должна была попрощаться с мамой, и хотя бы одним глазком посмотреть на Лидию. Сегодня я поняла, наконец, что никогда не любила ее по-настоящему, как стоило бы старшей сестре. Даже получив ее письмо тогда, когда я еще училась в институте, и она рассказывала мне о своем сне, я не скучала и тосковала по ней. Я лишь немного стыдилась того, что ее любовь ко мне безответна, и от неопытности приняла это за тоску, а значит – и любовь, но ее не было. Сегодня днем, пока мама сходу принялась хлопотать с близнецами, Лидия спустилась вниз и поздоровалась на меня, с ужасом косясь на коляску. Выцветшая, безжизненная, и единственное яркое, что в ней было – красные глаза и черные мешки под глазами. Никакой радости и соков жизни. Она никогда не увидит седьмой сон, а мне было плевать. В ней и прежде не было ни соков, ни радости, и теперь она сможет как следует отдаться своему унынию. Зато мама уж точно будет под присмотром.

– Вы все еще здесь, – услышала я огорченный голос водителя.

– Идите скорей сюда, водка стынет, – говорю ему, приглашая к столу, а сама беру в руку пистолет.

– А это вы правильно, – кивает он моей «Беретте», – Мне так и самому спокойнее.

– А я исключительно для вас его и достала. За Луну! – и выплескиваю рюмку в рот, – Расскажите, где вы были.

– Да так, прошелся, поболтали с мужиками.

– И в домино перекинулись?

– Нет, что вы! Мы же при исполнении!

– В прошлый раз на меня хотел напасть один тип с шахматами и молотком.

– Да, знаю, – рассмеялся водитель, – Хороший парень, ни разу никого не мучил и не насиловал. Убьет быстренько, и все. Это я у него научился оставлять жертву на десять минут.

– Мне он показался жалким.

– Да вы просто не дали ему шанса!

– Ну что ж я теперь, каждому встречному маньяку шансы должна раздавать? – улыбнулась я.

– Согласен, к черту его! – рассмеялся водитель, – Давайте выпьем за удачу! – и глядя на мой пистолет, он налил сам.

– А от чего бы не выпить! Только не надейтесь, что вам сегодня повезет! – подмигнула я, закинув ногу на ногу и помахивая пушкой перед его лицом.

В бутылке оставалось на один раз. Как же хорошо, что мы не дома, а то просидели бы так до утра, напились как сволочи, и я бы никуда не уехала, а то и вовсе проснулась бы под мостом через пару месяцев. Я поморщилась.

– Вам нехорошо? Может, стакан воды?

– Да нет, просто тягостные мысли полезли.

– Это напрасно, уезжать надо с легким сердцем.

– Мне еще предстоит как-то выбраться отсюда живой.

– Хотите, я подвезу вас потом к матери?

– Просто проводите меня до выхода, я не хочу, чтобы вы знали адрес моих родных.

– Можно вас обнять?

– Только без резких движений, – говорю, и обхватываю рукой его шею, а второй приставляю пистолет к его животу.

Он обнимает меня двумя руками искренне, крепко и горячо. Я закрыла на мгновение глаза, и представила себя в объятиях моего детектива. Так хорошо.

– Я уже решил, что ничего вам не сделаю, – шепчет он.

– Мне проще прострелить вам желудок, чем хотя бы представить, что я верю в этот бред, – шепчу я в ответ.

– Я даже подумал на миг, что лучше завяжу с убийствами и расчлененкой, чем с такси.

– У вас слишком много пороков, и стоит избавиться хотя бы от одного.

– Кажется, я зауважал в вашем лице всех женщин, и больше не буду сексистом.

– И скорострелить завязывайте, с нашей медициной это легко поправимо.

– Обещаю вам. Выпьем на посошок?

– Уберите руки, и наливайте. Медленно. Пустую бутылку отбросьте в кусты.

– Неужели вы думаете, что я стал бы бить вас бутылкой по голове? У меня есть маленький нож в пряжке ремня, и еще один болтается на щиколотке.

– А вы не могли бы одновременно говорить, и что-то делать при этом? А то у меня поезд.

Он убрал от меня руки, и захлопотал над десятым тостом.

– Вы же знали, что у меня будет пистолет, почему же взяли только холодное оружие?

– За кого вы меня принимаете! – оскорбился он, – Я вам не дилетант какой-нибудь!

– Да тише вы.

– Думаете, я что, трахающиеся парочки на трассе отстреливаю? Я, тут между прочим, серьезными делами занимаюсь! У меня есть подземный бункер, и топор, который мне мама у себя на заводе заказала!

– Ну простите, я же не знала.

– Настоящему маньяку вообще не нужен никакой инструмент! Только руки и язык! Это высшая категория мастерства, а вы меня своей некрасивой «Береттой» попрекаете! – он раздраженно выбил ее из моих рук.

– Честно, не хотела вас обидеть. Давайте выпьем, – говорю, вспоминаю о том, что у меня на щиколотке висит револьвер.

– Вы извиняетесь и становитесь такой обычной, такой неинтересной и скучной. Я начинаю злиться, и хочется вас убить, – в уголках рта проступила слюна.

– Подождите-подождите. Я только шнурки завяжу!

Я присела, чтобы достать револьвер, и в этот момент он пнул меня в грудь, я упала на спину, не в силах вздохнуть, а он возвышался надо мной, хищно улыбаясь.

– Я тебе говорил, чтобы уходила. Не послушалась, вот теперь я тебя накажу! – он расстегнул ремень, и одним ловким движением вытащил его из штанов, а затем – достал из пряжки маленький нож.

Он хлестнул меня ремнем, а потом еще, и еще, и еще. Я закрывалась от ударов как могла, но было так больно, и я все еще не могла дышать, а потом он прыгнул на меня сверху, обмотал шею ремнем и стал душить, вспарывая мою рубашку ножом. Я понимала, что это не конец. Подтянула ногу к себе, выхватила револьвер, взвела курок, и всадила пулю ему под ребра. Хватка ослабла, и он свалился с меня. Я освободила шею, встала и посмотрела на него. Из его рта струилась кровь, он не мог дышать, и умирал, глядя на меня широко открытыми глазами.

– Что случилось? – официант прибежал на шум выстрела.

– Тут человеку плохо! – говорю, – Срочно стакан воды!

Водитель все еще сжимал нож в руке. Я наступила на его запястье до хруста, пальцы ослабли, и нож выпал. Я отбросила его ногой в сторону, и присела рядом с водителем.

– Ну так что, выпьешь водички? – говорю.

Подоспел официант и подал мне стакан воды.

– Держи, пей, – говорю я, придерживая ему голову, и подношу стакан к губам, – Ну что же ты, когда кому-то плохо, всегда воду предлагают. Пей!

Он не пил.

– Давай я тебе помогу, – делаю глоток и выплевываю ему на лицо, – Как там тебе? Получше?

А он уже умер с этим удивленным выражением лица. Слишком легкая смерть для этого ублюдка. Я почему-то посмотрела на недопитую бутылку водки, и быстро ушла оттуда.

У самого входа меня догнал официант.

– Постойте! Вы не оплатили счет! – говорит.

– Предъявите его моему кавалеру.

– Но ведь он умер, – возражает еще, надо же.

– А вы попробуйте с ним поговорить после похорон, – подмигнула я.

– Как это? – кричит официант вслед уходящей мне.

– В противогазе! – бросаю я, и ловлю такси.

А во-вторых, когда я забирала у мамы близнецов, то крепко обняла и поцеловала ее.

– Сейчас позову Лидию.

– Не надо, мам, пусть спит.

– Не больно-то она спит в последнее время, заболела, что ли.

– Не переживай за нее, мам. Дело молодое, свои переживания всякие. Может, книжку какую остросюжетную читает.

– Да как же ты так уедешь, не попрощавшись с ней?

– Ой, да мы с ней постоянно переписываемся! Ладно, мне пора!

Я уже собралась вдруг уходить, но вдруг задумалась, а не спросить ли, кто является отцом Лидии? Нет, неинтересно. Я вышла за порог, еще раз простилась с мамой, и закрыла дверь.

– Они никогда тебя не поймут, – говорю я в закрытую дверь, – Слышишь? Никогда. Понимаешь, все люди разные. Лишь собираясь огромной толпой мы превращаемся в единую массу, но когда по отдельности, то между нами нет ничего общего. Это не значит, что они плохие или что я хорошая. Мы все – просто какие-то. Прими это пожалуйста, не пытайся чему-то научить, но я тебя очень прошу, если сможешь – помогай им иногда. Я буду думать, что помогаешь, и мне будет легче, потому что ты мой единственный и самый настоящий друг.

Я взялась за ручку, потянула на себя и поцеловала дверь.

– Может быть, еще увидимся, – улыбнулась я, и ушла.

Вот, пожалуй, и все, что мне хотелось бы сказать о трех главных темах человечества: как каждого из нас в детстве покалечили родители, как складывались наши отношения с любимыми людьми, и как нам стыдно за свои ошибки.

А за всем этим стоят лишь глупость, страх, похоть, лень, жадность, честолюбие и уныние, и все – наши, что характерно.

Подошел мой поезд.

Все, надо добавить этот лист к остальным и запечатать их в толстый конверт с тем, чтобы отправить это письмом самой себе в далекое будущее, когда я вдруг забуду, что нельзя забывать важные вещи. Я наверняка забуду, но не со зла, а просто от счастья и смысла, которым наполню каждый день своей новой жизни и жизни этих малышей.

Возможно, это будет последнее на свете бумажное письмо, но я знаю, что оно меня найдет, и конечно, я не стану отвечать. Ну во-первых, кому? А во-вторых, это кем надо быть, чтобы ответить на последнее на свете бумажное письмо?

Эпилог

Корпоратив не задался почти сразу. Я возлагал на него большие надежды, но увидев на столе единственную бутылку водки, недоброе что-то прилипло к моей голове. Чуть позже пришла Юля и подарила нам еще одну. Стало веселее, но как-то неокончательно.

Порядочно убравшись толпой, уже было собрались за добавкой, но когда я сел в свою «Ниву» и попытался завести двигатель, стало понятно, что ни одна сука никуда не уедет.

С трудом собрав мысли, я взглянул на регулировочное кольцо высотного корректора над зеркалом заднего вида. Кольцо было на отметке 785 мм ртутного столба. Я не стал долго размышлять над тем, какой идиот мог это сделать, но попросил окружающих срочно раздобыть прогноз погоды. Оказалось, что сейчас атмосферное давление составляет всего лишь 757 мм ртутного столба. Отмотав кольцо на нужную величину, я спокойно завел двигатель и мы, наконец, тронулись с места.

Я все думал о салате, который нам подавали. В нем было какое-то сено, просто политое соусом и мясо, которое просто таяло во рту. Еще было якобы гранатовое якобы вино, и это могло бы объяснить, почему была только одна бутылка водки и почему все так напились, но только это якобы гранатовое якобы вино не было ни гранатовым, ни вином. Это был просто какой-то обалденный напиток. Самое странное, это когда к столу вынесли все, что хорошо жрётся с утра – блины, сырники, оладьи. Кому они нужны в такой час? Правда, я добавил к ним сена с соусом, и было почти вкусно, но утром было бы вкуснее.

Не отрывая взгляда от проезжавшего мимо автомобиля в ритуальном кузове, я обратился к коллегам:

– Мне в принципе всегда были любопытны способы, которые люди изобрели для лишения живота ближнего своего.

– А мне кажется, что из всех таких способов, наиболее гуманным, развитым и цивилизованным является высвобождение скелета.

– Слишком много крови.

– Ну да, и крови, и мяса, но поскольку скелету они не нужны, это не является препятствием к тому, чтобы так делать и считать такой способ лишения живота варварским. Я считаю, что содержать скелет взаперти собственного тела – это издевательство над природой. Он пытается развиваться, танцевать, вырваться, но как же ему это сделать? Скелет всякого человека должен быть свободен. Это мое крепкое убеждение.

Я почувствовал вдруг, как он заговаривается. Заговаривается и несет полную чушь. Это была первая весточка того, что началось что-то неправильное. Невозможно было это терпеть, и потом я уж более не провоцировал его и не пытался вызвать на разговор. Остальные тоже молчали.

Помню, как мы подъехали к офису. Первый этаж, огромное витринное остекление, внутри свет, стол, сущее веселье. Всегда у нас так, и всегда толпы зевак за окном, и порой даже репортеры, но в этот раз никого не было. Некому даже было позавидовать, что мы все оттуда и сейчас будем пить водку дальше.

Вечеринка была в самом разгаре. Я увидел, как Олег танцевал с Ольгой, что было и неудивительно, ведь они не только были женаты весь последний год, но и были сводными между собой. А еще скольки-то юродными. Сильно юродными, настолько, что уже можно есть из одной тарелки. Впрочем, с танцем дела пошли на спад, и Олег начал чистить морду Ольге. Кто-то хотел вмешаться, но потом вспомнили, что у них в семье так, оказывается, принято, и неважно, кем приходится тебе эта женщина. Будь она хоть жена, хоть сестра, хоть подруга сестры жены, хоть двоюродная кошка бабушки! Не угодила – можешь чистить морду.

– Главное в боксе – вовремя снять очки, – философски заметил Антон, глядя как мастерски, отточенным движением Ольга подныривает под левую руку Олега, а ее очки съезжают с переносицы на самый кончик носа.

В то же время под люстрой электрики городили друг из друга невероятную природную конструкцию в попытке заменить лампочку.

Тут со своим мнением как нельзя кстати, пока эта конструкция еще держалась на плаву хоть как-нибудь, подоспел Кирилл:

– Мужики, вам бы стремянку!

А бригадир, стоящий на полу раком, держащий на спине двух увальней, на плечах которых стоит самый мощный из них и держит под колени пусть самого толстого, но хотя бы квалифицированного, вот этот самый бригадир четко заявляет:

– Стремянку украли… – и как будто бы не договорил, кто именно.

Я его спрашиваю: «А кто все-таки попёр стремянку? Вы?»

– Нет! «Стремянку украли» – это все, это Россия, это законченная мысль.

Стало понятнее, хотя лампочку они в тот раз так и не допоменяли, потому что как оказалось впоследствии, это была не люстра, а хорошо замаскированный крюк для лишения живота теми, кто неудачно вложился, хотя и под напряжением.

Я огляделся по сторонам. Странное что-то, все как будто бы как-то не так. Антон присел за стол и с блаженным видом рассказывал:

– Вы не понимаете маяки. Никто не понимает. Маяк – это свидетель! Свидетель моря, свидетель набережной. Он стоит и наблюдает за всем, что там происходит. Мы должны относиться к ним с уважением.

Если до того были только отдельные признаки того, что все теперь изменилось, то именно в тот момент я почувствовал аварию. Я стал оглядываться по сторонам, на все эти кучки людей, сбившихся по интересам – кто за столом, кто в зале, все они веселились, радовались, баловались, но только я совершенно не мог разобрать того, что они несли. Они заговаривались, забывали слова, говорили что-то несусветное, а те, кто говорил четко, те несли совершенную ахинею.

Ко мне подошел Кирилл:

– Ты не в курсе, что происходит? Что-то недоброе.

Подбежала взволнованная Юля и накидала поверху:

– Мальчишки! А что это?

Мы посмотрели туда, куда смотрела она – накрытый стол теперь напоминал картину Дали. Тарелки стояли расплющенные, горлышки пустых бутылок водки медленно клонились вниз. Все оплавлялось и жижилось, медленно и тягуче. Еда, приборы, салфетки, бокалы – все меняло форму, ме-е-едленно извиваясь словно в последних муках предсмертной агонии. Мы втыкали какое-то время в эту смертельную красоту, когда Кирилл, слава Богу, очнулся:

– Чуваки, пора валить отсюда.

– Надо как-то сказать людям, чтобы собирались, – подтвердил я.

– Да ты посмотри на них!

Подчиняясь указующему взмаху его руки, я снова огляделся по сторонам – там все то же, непонятные разговоры, потоки сознания со всех сторон, со стен начали стекать немногочисленные картины и бра. Юля подтвердила, что здесь больше некого спасать.

– Я только Антона возьму, – сказал Кирилл и мы все посмотрели на Антона.

Антон сидел все с той же блаженной улыбкой, уютно пухлый, в очках и рассуждал про кладбища:

– Никто не понимает кладбищ. В лесу есть жизнь, в лесу кипит жизнь. Кипит, как все то, что было спрятано под травой в «Синем бархате», но кладбища – то совершенно другая история.

– Антох, вставай, мой дорогой, нам пора! – Кирилл подхватил его под локотки.

– Я не могу идти, я недопрогнал мою телегу про кладбища!

– Кстати, Кирюх, я прямо сейчас тоже не могу. Мне в туалет нужно, – признался я.

– Отлично, и вы сдохнете, и я вместе с вами, – начала ворчать Юля, – Давайте шустрее, я пока соберу еды в дорогу.

– Стой! – закричал Кирилл на весь зал, но никто даже не обернулся на его голос, окружающее веселье продолжалось как ни в чем ни бывало.

– Ну да, она, конечно, жиденькая, но я выберу что получше.

– Нет, – твердым и спокойным голосом сказал Кирилл, – С собой ничего брать нельзя. Ни в коем случае. Никакие вещи, которые были при себе во время Инцидента нельзя брать, бросайте все здесь!

Я пошел в туалет, Кирилл присел к Антону дослушивать кладбищенскую телегу, а Юля, внезапно лишенная единственного путного занятия, просто ждала. Я вернулся к ним с вопросом:

– А кто-нибудь видел туалетную бумагу?

– А она там в этом, как его, – Кирилл цокнул языком и зажмурил глаза, пытаясь вспомнить, где видел ее в последний раз.

– Посмотри там, у вас в мужском туалете, – подсказала Юля, – Там увидишь, там резьба убирает эркерную нишу, и вот там лежат все рулоны, которыми мы в данный момент располагаем.

– А у вас там, в вашем женском туалете, там тоже есть такое?

– Что именно?

– Ну, резьба убирает эркерную нишу? – стало мне вдруг интересно до чертиков.

– У нас нет эркерной ниши, ваш туалет переделали из куска гостиной, а наш туалет – из старого туалета, а убирает там вообще Нина Петровна.

– Как вы можете сейчас обсуждать, из чего сделаны наши туалеты? – Кирилл все еще слушал кладбищенскую телегу.

– …кладбище – именно ровно то место, которое мало того, что ровное – ну, вы просто не найдете кладбищ на отвесных склонах, где пасется горный баран, так еще и…

– Юль, а ты знаешь, я бы не возражал, если бы у нас тоже убиралась Нина Петровна, – возразил я.

– Скажи ей об этом сам, ты же менеджер.

– Ты тоже менеджер.

– Я вообще у вас не работаю.

– Зачем же ты пришла?

– Я подарила вам водку.

– Но там, где ты работаешь…

– В типографии…

– В типографии, хорошо, ты же там все равно менеджер?

– Я там тоже не менеджер. Я нигде не менеджер. Такое иногда бывает.

– Кто же ты, Юля?

– Я иногда любовница директора типографии, но редко.

– Это тоже должность?

– Ну зарплату платят.

– Хватает даже на подарки партнерам?

– Я не жалуюсь. Только ты очень долго, давай поскорее уедем.

– Выглядит так, будто ты жалуешься, – пожаловался я.

– …там ничего не происходит, никогда и ничего. Это кладбище! Ему не положено никаких событий. Медийно, событийно, там ничего нет. Там мертвые все, и у них там как бы своя тусовка мертвичей, но они уже не производят никакого контента, и потому молчат. Им не о чем рассказать, в их смерти уже ничего не происходит.

– Кирилл, – сказал я, – Кажется, он заканчивает толкать кладбищенскую телегу, выводи его, а я сейчас быстро!

Я ушел в туалет, а когда вернулся, все трое ждали меня на улице. Смеркалось.

– Смеркалось, – нашелся я неожиданным и остроумным комментарием.

– Еще не до конца, – заметил Кирилл и резкий порыв ветра заставил нас посмотреть вниз по улице. Улица простиралась далеко в центр на том берегу реки, и на фоне густо-синего, темного, почти черного, невероятно давящего и сверкающего словно глубины океана, на фоне такого вот неба, показалось некое движение.

– Мы все сдохнем внутри этого Шторма – воскликнула Юля, и мы увидели ту волну, которую приняли сперва за небо. Огромная волна возвышалась на городом, медленно обрушиваясь на него. На наших глазах эта волна снесла наш любимый капитальный общественный сортир, который стоял на набережной еще с царских времен.

Мы сели в машину, кресло показалось неудобным и чужим.

– Давление! – потребовал я.

– Все еще 757, – подсказал Кирилл.

Нельзя было тратить ни секунды, но в такие ответственные, важные, суетливые и даже по-своему панически страшные, невероятно тревожные, вот именно в такие минуты, я вспоминал, и оно вспоминало, и может быть даже оно вспоминало обо мне чуть больше, чем я, и, как мне кажется, как минимум раньше, чем вспоминал я, вспоминало обо мне оно таким вот незатейливым образом, мое обсессивно-компульсивное расстройство. Я принялся наворачивать колечко высотного корректора.

– Ты зачем сбил? Там же стояло 757! – вознегодовал Кирилл.

– Я не могу, у меня ритуал, мне надо, подожди, – объяснил я вкратце.

– Нужно ехать как можно скорее! Куда мы поедем? – встревожилась Юля.

– Нужно ехать к каким-то ученым, это однозначно, надо потребовать объяснений.

– Поехали к ученым, – согласился я, продолжая крутить корректор, – Только адрес скажите.

– Да в любой институт, Господи! – обозначил Кирилл.

– Все институты в центре, между прочим, а там волна, – проворковала Юля, поглаживая Антона по голове, пока тот опрокинул свою дебильную будку на ее прекрасные плечи и спасибо, что хоть немного примолк. Хотя и продолжая улыбаться этой блаженной улыбкой.

Я наконец-то сделал один оборот корректора и вновь подходил к отметке в 757 мм, но сразу же понял, что стоит мне лишь на волосок пересечь отметку, и поставить ее не идеально ровно, придется делать еще один оборот, ну а поскольку два оборота я сделать не смогу, придется крутить минимум до трех, но если не удастся и тогда попасть точно в 757, тогда буду крутить до пяти. Я стал перебирать в уме все свои священные цифры и числа. Понятно было, что Антону это дело до лампочки, а Кирилл все понимает и может потерпеть, особенно если попросить и одна только Юля мне этого никогда не простит.

– Все-таки куда мы едем? – спросил я, когда мы все-таки куда-то поехали.

– Давай-ка знаешь что… – задумался Кирилл.

– Поехали в Университет спасения будущего, Антон же там учился на программиста, – подала с заднего ряда дельную мысль Юля, которая едва перестала гладить Антона по голове, потому что он больше не порол чепухи и просто улыбался.

– Кстати, все оставили свои вещи? – убедился Кирилл.

УСБ тоже был в центре, да и поцентрее, чем другие институты, поэтому мы поехали в объезд, через окружную трассу. Пока мы ехали, очень много разговаривали обо всем на свете. Было интересно познать людей, с которыми времени проводишь больше, чем с родной семьей, лучше, чем родную семью.

– Когда я выходила замуж, на примерке свадебного платья мама меня отругала за стремное белье. Типа, говорит, херня какая-то на мне надета. Я говорю это же свадьба, странно будет, если кто-то станет невесте под юбку заглядывать. Мужу после ресторана я очень вряд ли понадоблюсь, поэтому лучше «парашютов» для свадьбы ничего нет. А прикиньте, что мне мама говорит! Говорит: «Юля, а в морге-то посмотрят, вот стыдобища-то будет!» Я такая ей говорю, типа ну ты мам в своей уме, нет? Это же свадьба, ну ЗАГС там, ресторан, при чем тут вообще морг? А она мне: «Ну, знаешь, на свадьбах всякое случается!» Главное – всякое!

– И что ты сделала?

– А что тут сделаешь, пошла надела беленькое такое комплектное, с кружевами. Ну там чулочки, пояс. В общем, нормально.

– А она что?

– А она что, она ничего. Говорит, мол, патологоанатом подумает, что я несусветная блядища.

– Блядуница, – подсказал Кирилл.

– Шлюшенция! – внезапно подал голос Антон и обильно пустил слюну на плечо Юли. Юля инстинктивно пихнула его плечом, он отлетел и вмазался башкой в стекло, однако ни единый вздох сожаления не покинул его рта.

– Что? – переспросила Юля.

– Блядуница, – повторил Кирилл, – Как будто бы немного лучше звучит. Мертвая блядуница. Необычно.

– Да что я, в самом деле, патологоанатома, что ли, соблазнять собралась! – вознегодовала Юля, – Пошла снова переоделась, короче. Попроще, но так, чтобы мама не воняла.

– В итоге-то что на тебе было на церемонии? – не выдержал даже я.

– Не знаю, я не пошла. Меня родственники мужа еще на венчании достали, от них говном воняет. Я просто надела опять свои «парашюты», купила бутылку водку и принесла вам подарить.

– Ну это уже некая поза, – сказал Кирилл.

– Впоследствии слон был убит, – закончил Антон, – Впоследствии. Воспоследствии слон был убит. Вопо.. Вопо… – продолжал Антон, – Вопо-вопо, вопо-вопо-вопо! Мойте чаще жопу! Мойте чаще жопу! – он начал пританцовывать, – Мойте чаще жопу! Не то будете убит! Вопоследствии слон был убит, – грустно закончил он еще раз. Все надеялись, что вопоследний.

Немного помолчав, мы слегка отошли и разговор продолжился.

– Жаль, конечно, что мы не смогли взять никакие вещи. Я бы сейчас чего-нибудь съел, – пожаловался Кирилл, хоть на то и была прерогатива Юли.

– А ты глянь там, в бардачке. Там, кажется, были пакетики с сахаром. Можно засыпать в себя или, если разведем водой, получится гидрат углевода, и его можно пить, – мне надоело, что Кирилл вечно умничает, как будто он один догадался захотеть пожрать. Я блеснул химией.

Кирилл нашарил что-то в бардачке, и достал. Недобитая пачка Стюардессы.

– Ого! А давайте курить!

Я воткнул прикуриватель, а потом мы закурили. Антону пришлось всунуть в зубы уже прикуренную сигарету, но на пыхтеть самостоятельно его пока хватало.

Все мы жертвы этой дряни для промывания горла. Даже удивительно, как человек может обратить против себя даже то благое, что изредка подкидывает наука. Да, это было прекрасно, когда появился сироп. Ты мог буквально за пару дней избавиться от всей слизи и мокроты, восстановить вкусовые рецепторы, начать жить новую жизнь, в которой возможность заболеть раком всего 5%. Конечно, ты сразу бросал курить, какие могут быть варианты. Сигареты сразу становятся противны, и ты понимаешь заодно, как сильно ты пересаливал еду в последнее время, а потом понимал, что «последнее время» – это никак не меньше десяти лет. Стоило лишь немного потерпеть, чтобы сделать еще одну затяжечку, убедиться, как вдруг ты понимал, что нет ничего вкуснее свежескрученной сигаретки и датского табака. Ароматно, пряно, вкусно. Вот ты уже выкуриваешь пачку, понимаешь, что не чувствуешь вкус, два дня держишься, пьешь сироп, промываешь горло, и снова закуриваешь, и снова вкусно, и снова нет, и снова да, и снова, снова, снова. Ты курил, ругал себя за это, стыдил, а теперь ты еще и выпиваешь по бутылочке сиропа для горла каждый день, чтобы неизменно чувствовать тот самый вкусный вкус первой сигареты. Конечно, ты уже не сыпешь столько соли в тарелку в любом случае, теперь еда – это чистое наслаждение с твоими бесконечно свежими вкусовыми рецепторами, но и вода тебе больше не нужна. Ты просто ешь, куришь и пьешь. Сироп. Ешь, куришь и пьешь. Его изобрели как самое действенное средство, чтобы бросить курить, но теперь курят все и в пять раз больше, вообще разучились вытаскивать изо рта сигареты.

– Сколько же мы не курили, – подивился я!

– Никак не меньше часа, – отозвался Кирилл.

– Я украдкой перетянулась пару раз, пока вы садились в тачку, – прихвастнула Юля. Невозможно было даже позлиться на нее, все мы лишь искренне радовались, что человек может уделять себе внимания столько, сколько потребуется, в должном, и в изрядном, а главное – достаточном для собственного себя количестве. Редкое качество, очень редкое.

В наслаждении вкусом первых сигарет, мы доехали до УСБ. Людей почти не было, но ученых внутри мы все-таки нашли.

– Это вы ученые? – деловито потребовал Кирилл. Умный, уска, чувствует своих. Я на его фоне вечно теряюсь, что та волна на небе, и на этой волне даже простейшее слово из пяти букв не могу ни написать, ни выговорить, ни даже подумать. Или из четырёх. Я просто стоял и молчал, помогая Юле придерживать Антоху на его ватных пухлых ляжках.

Мне было странным, что Кирилл не оставил его там веселиться дальше, ведь они никогда не были дружны особо. О чем, собственно, им дружить – программисту и продавцу спецодежды. Про какие-нибудь, что ли, комбинезоны для айтишников? Или про какие-нибудь специальные программы для продавцов? Наверное, все это есть, но среди всей этой суматохи не было времени задуматься, а теперь я доковылял, что мы будем есть воспоследствии, когда слон будет убит. Кирилл умный.

– Да, это мы, – виновато озираясь по сторонам ответили три мужика. Один такой круглый, толстый, при усах. Собственно, на Круга и похож. Другой сухой, с залысиной и тонких очках с овальными стеклами. Третьего я не запомнил.

– А почему на вас нет белых халатов? – пристально сощурился на них Кирилл. Я бы обосрался от такого взгляда сразу же, но эти держались молодцом, не обсираясь.

– Халаты в лаборатории, – оправдался тот, который был похож на Круга. А я думал он сейчас вот только допоет песню про Тверь, и сбегает за халатом.

– Мы хотим знать, что происходит, – не выдержала Юля.

– Да! – я громко подтвердил наше намерение узнать, но в тишине так орать стало неловко, и даже немножко холодно.

– Объясните нам… – начал было Кирилл.

– Сарынь на кичку! – потребовал Антоха, и тело его налилось такой тяжестью, что мы с Юлей немножко не уследили, и он рухнул на пол. Хотя, учитывая его замечания, правильнее было бы сказать, что «опал как озимые». Я на минутку задумался, когда же теперь у меня появится свободное время и возможность пересмотреть «ДМБ».