Читать книгу: «Индульгенции», страница 23

– Я устал. Такой период.

– С тобой что-то не так? У тебя снова какие-то проблемы со сном, с нервами? – она приближается ко мне, обнимает, почти шепчет на ухо. – Скажи, я все пойму, и я не считаю это твоей виной или вроде того. Ты знаешь, что я всегда с тобой, просто дай мне тебе помочь.

– Мне не очень, – признаюсь и понимаю, что совершенно напрасно это сделал; дал слабину. – Но я справлюсь. Ничего такого, с чем нельзя было бы справиться самому.

– Точно?

– Да. Давай, я немного отдохну, и все будет, как прежде. Хорошо?

– Хорошо.

Мобильник тревожно сообщает о том, что машина подъехала, и я усаживаю Алену в машину, а сам иду пешком, потому что до моего дома отсюда не больше десяти минут. Я совершенно опустошен. Остатки того, что помогало мне держаться все это время, ушли в этом разговоре и в воспоминаниях о том, как жутко меня клинило пару раз от переутомления, когда я вскакивал по ночам в панике прямо на глазах изумленной Алены, и я уже не знаю, что скажу в следующий раз, когда она потребует от меня определенности, и сколько времени у меня есть до этого следующего раза. Мне нужно с кем-то поговорить, мне ни в коем случае нельзя оставаться одному, но я не знаю, куда пойти.

Ответ на этот вопрос обрушивается на меня совершенно неожиданно, когда мобильник сообщает мне о том, что со мной хочет поговорить Олег Шумихин.

– Здорово, Федь.

– И тебе не хворать. Какими судьбами?

– Да, я чет помню, моя к тебе собиралась. Вы давно разошлись?

– Мы изначально маршрутами разошлись. Я ее со среды не видел.

– А, ну понятно.

Несколько секунд он пыхтит на том конце, и я подумываю сказать, что жутко занят, но вспоминаю о своей основной цели и продолжаю выжидать.

– Не хочешь ко мне заехать? Потрещали бы, выпили немного.

– Да, можно. Твои не против будут?

– Че за вопросы-то? – бесцветно, без каких-либо полутонов в голосе произносит Олег. – Да и вообще, нет их пока.

Спрашивать, будет ли он продолжать искать Лену и где Алина, я даже не стану. Не столько потому, что уже мысленно закопал их брак и семейные взаимоотношения еще в прошлом году, сколько из-за моего полнейшего к этому безразличия. Мы договариваемся встретиться через полчаса, и я вызываю машину до Веселого Поселка и втыкаю покрепче вакуумные наушники, чтобы заполнить весь этот мир и себя заодно истеричными песнопениями Джареда Лето.

– Ну, хорошо, – когда выпито уже по первой поллитре пива, решаюсь я. – Теперь рассказывай мне, как оно было. Что ты, что Лена, явно что-то не договариваете, и по ней это вообще налицо.

– А по мне типа незаметно, – грустно хмыкает Олег. – Да, че тут рассказывать. Типичная бабская дичь.

– Типичная? Ну, ладно, тогда поясни, где вообще Алина? – понемногу начинаю давить я.

– У бабки, – недовольно отвечает Олег. – Решили ее, так сказать, уберечь от травли.

– Кому надо – и там найдут, нет?

– Да хер знает, – вздыхает Олег. – Не факт, что она вообще там. Федь, вот ты чувствуешь, как я устал от этого всего говна? Мне даже по хер, где они обе, лишь бы люди подуспокоились, и тогда уже можно будет колеса менять, если тачку не сожгут.

– Есть немного. Но пока этот Коля на зоне, велики шансы, что и не успокоятся.

– Он еще не на зоне, – Олег нервно цокает по пустой бутылке ногтем. – Он еще пока в СИЗО. И поэтому его братия думает, что можно забрать заяву, и все будет нормально, вот только хер там был, потому как дело запущено, и назад дороги нет. Это ж малолетка.

– Короче, Склифосовский, – применяю лексику, способную вызвать у Олега приступ лояльности. – Поясни, в чем цимес, тогда можно будет и подумать, что делать.

– Ну, во-первых, это все не впервой, – первая же объяснительная фраза Олега заставляет меня напрячься и прислушаться, потому как вот сейчас стало действительно интересно. – Полтора года назад была похожая история, и тогда парень круто прилип и сел. Но у него тут никого толком не было, он был приезжий и тупо в клубе ее снял. Когда выяснилось, в чем суть да дело, – а выяснилось уже наутро, после их зажигалова, – эта курица – мамаша ее, – решила с него потребовать сумму с пятью нулями за молчание. Парень зажался. Написали заяву.

– И парень сел, нет?

– Так точно, – Олег кивает и отставляет пустую бутылку на пол, после чего, почесав подбородок, идет к холодильнику и достает еще две бутылки – с пивом для меня и с «зеленкой» для себя.

Совершив обряд продувания рюмки, он молча наливает себе, поминая, что я тяжелый алкоголь давно не пью, мы чокаемся бутылка о стопку и после его молниеносного закидывания за воротник рассказ продолжается.

– Ну, там все было просто. Она несчастная жертва, он садист и педофил, и все, вроде бы, понятно. Парню восемнадцать было, ей шестнадцать уже, все четко. Хотя, зная, какие у нее уже были сиськи и как она красилась, немудрено, что он повелся.

– Насиловал? – решаюсь спросить я.

– Да хрен победишь, – пожимает плечами. – Я ему думал бороду бить ехать, но моя уговорила дождаться, пока менты все решат. Менты и решили. Ей богу, я бы его отмудохал, и на этом его приключения закончились, так нет же.

Я ставлю отметку на том, как легко и непринужденно говорит о самом факте соития своей родной незрелой дочери с каким-то совершеннолетним одноразовым хахалем Олег, но вслух ничего на эту тему не говорю.

– В этот раз – и ей почти возраст согласия, и ситуация своеобразная, – продолжает Олег, деликатно наполняя по ходу пьесы еще стопку до краев. – Была вписка, народу тьма. Все на хате ее подруги, за городом, семья у подруги уважаемая, так что отпустили ее туда без вопросов.

Он замирает на несколько секунд, потом опрокидывает стопку, закусывает крохотным кусочком какого-то дешевого сыра и продолжает.

– Да и попробуй ты ее не отпусти куда сейчас, – вздыхает Олег. – Короче, дело к ночи, точнее – час. Звонок на материн мобильник – так, мол, и так, приезжайте спасайте, меня изнасиловали. Полумертвым шепотом. Я уже тогда почуял, что какая-то джигурда нездоровая пошла, но все равно первая мысль – все, жопа кому-то сегодня, если найду.

– И ты поехал убивать, ага?

– Я поехал ее спасать. Врываемся мы, значит, в нужную комнату в той хате, где они гудели, а там – картина маслом. Алина сидит губы кусает, чувак какой-то на кровати спит, и на простыне кровь кое-где. Я охренел, конечно, бросился его поднимать, и тут меня тормозит эта малолетняя дрянь, едва на ногах стоящая и с перегаром – таким, что я, взрослый мужик охренел… ик…

Он делает паузу, наливает еще стопку, но отставляет пока в сторону.

– Короче, говорит, вы не психуйте, все нормально, просто перепихнулись, но он совершеннолетний, так что у него будут проблемы, и все такое. Там еще много всякого было сказано, но по итогу я пришел убивать насильника, а по щам досталось-то ей.

– За дело? – только и спрашиваю я.

– Еще как, – кивает. – Короче, состряпали историю, что она спала, а он пришел и взял ее силой. Парень проснулся, начал возбухать, и тут вот у меня пошла дилемма.

– Ага.

– Вот и ага. Надо было решить – либо я включаю заднюю, забираю эту шалаву, и мы все забываем, либо продолжаем цирк. Моя, само собой, орет, что ему песец, что мы уже чуть ли не с ментами приехали, Алина начинает плакать, как будто у нее «айфон» украли, а я стою, как хер на именинах и думаю, как быть. Ну, и не выдержал.

– Все-таки его отделал? Или думал на бабки поставить?

– Куда там. Кто-то из молодежи в тусовке, как услышал про изнасилование, вызвал ментов. Кровь сыграла, на самом деле, решающую роль. Этот парень-то, как рассмотрел всю картину на простыне, сел, голову руками накрыл, и ни слова больше не сказал. Он, наверное, сам поверил, что жестко ее насиловал.

– А по факту?

– Да, месячные у нее были, второй день. А местные менты особо не разбирались. Браслеты – и в отделение. С поличным взяли чикатилу малохольного. Эксперты тоже быстро отработали – малолетка, че тут думать – от изнасилования до совращения один шаг.

– Повезло.

– Не говори, – Олег пьяно, неровно вздыхает, снова нервно чешет подбородок и уничтожает еще стопку. – Но самое хреновое то, что там до хера народу видели, как она его клеила, и потом они оба пропали. И вот как теперь это все обернется – непонятно. Ну, точнее – на тот момент было непонятно.

– А теперь понятно всей стране?

– Да всему миру, сука, понятно, – едва не плача, резко отодвигается от стола вместе со стулом Олег. – Осталось только разобраться, на хера это было делать. Я Ленку спросил, так она говорит – если публично заявить о такой херне, то все будут на нашей стороне. И нет, чтобы успокоиться и дождаться, как суд решит – сдуру написала туда, на канал, а им только того и надо – зверинец свой пополнить. Сюжет сляпали, все сняли, смонтировали – и запустили в работу. Несчастная, сука, жертва.

– Могете, – вздыхаю, отпиваю пива и чувствую, как снова начинается приступ, но стараюсь не подавать вида.

– Теперь, пока Коля не сел или не оправдался, надо в каком-то бункере место искать.

– И хрен знает, какой исход лучше, – пожимаю плечами.

– Ага. Вообще неясно.

В целом, меня такой расклад совершенно не удивляет, потому как я самую малость знал, как воспитывалась и росла Алина. Она всегда была просто малолетней шаболдой, с самого раннего возраста – лет с четырнадцати, – старалась назначить себе цену среди парней, показать, что знает ее, а лучше – каждый раз эту цену повышать. Но с учетом своеобразной, хотя и симпатичной отчасти внешности, удавалось эту цену повысить далеко не всегда. И потому девочка старалась изо всех сил, так что неудивительно, что она решила стать femme fatal, когда выяснилось, что обналичить ее сексуальные услуги не удается.

Вообще, я даже отчасти сочувствую ей. Трудно быть по жизни пустоголовой курицей – пустышкой с колоссальными запросами. Вся трудность даже не в поиске спонсора, а в том, что пустота в душе не заполняется этой всей херней с суммами на ярлычках дорогих шмоток и «айфонов», и более того – увеличивается с каждым днем, превращаясь в пропасть, шансы выбраться из которой все меньше и меньше. И начинается игра в сверхчеловека, который должен кому-то да поднасрать в этой жизни. А по итогу, все это приводит к настоящему, серьезному и непоправимому одиночеству. Самодостаточный человек не бывает фатально одинок – либо он чем-то занят, в чем он тонет с головой и чему радуется, либо его находят без труда те, кому он нужен. Пустышке никак не заполнить себя ни вещами, ни вниманием. Для многих даже наличие стабильной пары, семьи, детей – это те же самые попытки заполнить пустоту. И зачастую – совершенно безуспешные – истерические всхлебывания и потрясания руками в поисках, за что бы зацепиться, утопая в собственной тупости и предубежденности. И самая главная ошибка – это постоянно искать куски строительной смеси, чтобы закрыть осыпающуюся яму собственной обреченности жить с пустотой внутри, – яму с хрупкими краями, за которые нельзя зацепиться, – каждый раз надеясь, что вот-вот все станет зашибись, и яма начнет заполняться.

Разговор с уже изрядно поддатым Олегом понемногу рушится, и я понимаю, что моя миссия выполнена. Я выслушал, поддержал, даже попытался что-то посоветовать, но в нейтральном ключе. С этими дровами всей этой святой троице – отец, мать и несвятая дочь, – им теперь жить весь остаток дней. Формально, парень был не прав. Да, можно надраться и перепихнуться, если ты подросток, но если тебе восемнадцать, и ты понимаешь, что есть шансы нарваться на пограничный вариант – либо спрашивай паспорт, что будет выглядеть идиотски, либо просто забей на эту идею. Но это лишь мое мнение, и сидящих срок за малолетку оно, конечно, совершенно не касается – у них своя логика.

«Привет, как насчет встретиться сегодня? Я скучаю»

Я действительно хочу ее увидеть, потому что сегодня мне немного полегчало. Да и обезболивающие помогают дождаться момента, когда уже нужно будет, получив результаты последних анализов, пойти на повторный осмотр и услышать решение врача насчет того, что мне делать – принимать те таблетки по три тысячи за пачку, что мне назначили, дальше, или отрезать все, что висит.

«Блин, я сегодня договорилась с Антоном, он мне должен помочь с той хренью, по жилью, у него знакомый есть. Ну, помнишь, у родителей моих проблема была?»

Ага, пошли путанные объяснения прямо с порога. Девочка волнуется. А я сейчас ощущаю кипяточек, спускающийся по спине, и мне это совершенно не нравится. Антон – ее институтский дружище, и если раньше они общались довольно редко, то в последнее время я регулярно слышу, что Антон ей помогает то с тем, то с этим, то они просто куда-то идут. Как друзья, конечно. Насколько я знаю, Антон – мажор, сын крупного бизнесмена, и университет он, в свое время, бросил, а чем занимается сейчас – один бог знает. Но он обеспечен и, наверное, красив – по крайней мере, бабам должно казаться именно так. Пожив какое-то время в Австрии, он вернулся в Россию и вроде как занялся бизнесом, но все это как-то неопределенно. Я встречался с ним мельком несколько раз – конечно же, в связи с его встречами с Аленой, – но вместе мы толком не тусовались. Я помню его образ, взгляд – от него, действительно, так и веет благополучием, несмотря на отстраненность и прослеживающееся в его манерах безразличие ко всем, кто не в его личном фокусе. А мои шансы на благополучие иссякают стремительно, как туалетная бумага в коммунальной квартире.

«А я в эти планы не впишусь?»

«Слушай, я не знаю, когда освобожусь. Надеюсь, ты не ревнуешь?)»

«А должен?»

«Нет, конечно. Ты же помнишь, что Антон – этот самый)»

«Ну, он же не совсем этот, он скорее – и тот, и тот»

«Ой, успокойся) Давай, завтра. Я очень рада, что ты созрел. Скучаю*)»

Ну, конечно. В этом-то я и не сомневаюсь. Да, Антон не совсем традиционной ориентации, но это мало что значит в данном случае, потому как он работает на оба фронта, и с девушками его видят чаще, чем с парнями. Во всяком случае, в инстаграмах общих с Аленой знакомых он мелькает именно с телками, а что уж это означает – трудно сказать. Но я и разбираться не хочу. Большая часть этой проблемы – моя собственная неуверенность в том, что я что-то вообще могу сделать для Алены сейчас. А она никуда не денется, пока я не решу свою основную проблему. Кстати, пора принимать эту адскую таблетку и заодно хлопнуть еще обезболивающего.

По телевизору крутят репортаж о том, как мужик, наслушавшись голосов в голове, вынес чужого трехлетнего ребенка на мороз в поле. Пацана обнаружили через полсуток в бессознательном состоянии, а шизика быстро вычислили, но уголовное пока завели на покушение в убийстве. Вообще, в таких случаях, совершенно неясно, действительно урод сдвинулся или просто пытается закосить под дурку. Я выпиваю две таблетки, какое-то время жду и, ощутив безумную, сбивающую с ног слабость, дохожу до кровати и обрушиваюсь в нее, и меня…

Чревоугодие

…конечно, надежды было мало. Но человек – наивная скотина, и до последнего ждать, а потом разочароваться по полной – это наше все.

– На данном этапе это уже будет непродуктивно, – качает головой Петр Маркович, мой лечащий врач в онкоцентре на Ветеранов. – Я бы даже сказал – контрпродуктивно.

– Но мне же вроде как становилось легче, – неуверенно пытаюсь вставить свои пять копеек в этот диалог, который должен быть монологом, потому как только один из нас знает, как дела обстоят на самом деле.

– Это то, о чем Вам говорило обезболивающее, – отрезает врач. – Я же говорю, что у вас налицо прогресс до третьей стадии, и если бы Вы чаще ко мне приходили и сдавали анализы вовремя, я бы смог принять то же решение раньше, и вреда организму было бы меньше.

– Много работы в последнее время, – вру, хотя и, наверное, краснея.

Я в отпуске с прошлой недели, а до этого больше сидел, положив ноги на стол, чем работал, месяца два – обороты у оптовика, на которого я работаю, падают в геометрической прогрессии, и контора загибается.

– Все, как у всех, Феденька, все, как у всех, – Петр Маркович неторопливыми движениями складывает разрозненные листки в мою историю болезни и закрывает ее. – Итак, решение за Вами, но я рекомендую операцию, пока еще мы можем ее провести в плановом порядке, и очередь не очень длинная. В случае, если мы будем продолжать текущую усиленную химиотерапию и поддерживающую – сеансы и поддержка будут только дороже, а эффекта только меньше.

– Почему?

– Рак умеет адаптироваться. Это образно, конечно, но отражает его суть, – Петр Маркович потирает руки и смотрит мне прямо в глаза. – Мы можем просто не успеть угадать его очередной маневр. А я этого совсем не хочу, Федя. И Вы не хотите.

Молча киваю и пытаюсь зацепиться взглядом хоть за что-то, что меня бы успокоило, и наверняка со стороны выгляжу, как истеричный псих, который потерял что-то и забыл, что.

– Более того, операция даст Вам определенный бонус, – уже более бодрым голосом добавляет Петр Маркович. – В случае с продолжением одной только «химии» в эффективных дозах, репродуктивная функция может окончательно угаснуть, а при частичном отсечении самой проблемной половины, после облегченной химиотерапии еще есть шансы очень неплохо восстановиться и стать практически здоровым мужчиной. Надеюсь, этот аргумент ответит на все Ваши дальнейшие вопросы.

– Да. Я все понял. Можно я денек подумаю?

Посиделки с пивом понемногу начинают меня угнетать, но в отсутствии возможности общаться с людьми более качественно, в лучших местах и с лучшим алкоголем – это как мастурбация в отсутствие девушки. Вроде, неприятно, неудобно и не очень результативно, но приходится, потому что без этого будет еще хуже.

Да и потом, компания Володи Гаудрина – не худшая из возможных. Посредине разговора я осматриваюсь, немного недоумеваю от того, насколько завален стол и стоящий на нем ноутбук пакетами с чипсами, рыбой и початыми бутылками – по три на человека почему-то, – но спустя несколько секунд забываю об этом и возвращаюсь в разговор.

– Бесят меня эти фоточки пар в «вк» на аватарах, – немного злобно и ощущая, как ассистирует моему негодованию пиво, замечаю я. – Типа это общая страница семьи или че-то такое. Слишком сопливо.

– Так это и не для тебя делается, – усмехается Володя. – Это для свинг-знакомств, вообще-то.

– Думаешь?

– Знаю, – он листает свою страницу на «вконтакте», поднимает вверх и показывает общие фотки со своей теперь уже бывшей женой и другими девушками. – В группах для анонимных знакомств пары ищут другие пары для совместных групповых потрахушек. А ищут через лайки и репосты. И чтобы оценить сразу нужную пару, им нужен быстрый доступ к их общему фото. На вид – милая парочка, не более того. Так все их знакомые думают.

– Грешил этим?

– Да, особенно – с Дашей. Пухленькой. Она была жадна до чужих болтов, как я до пива с чипсами.

– Потому и не сложилось?

– Не совсем. Я не против свинга, я двумя руками «за». Главное преимущество – пробуешь других баб абсолютно легально, и никто тебе потом ничего не предъявит.

– Ну, было бы забавно, если бы жена в групповухе предъявляла за то, что ты сейчас ей изменяешь, – смеюсь я. – Лежит такая под другим мужиком – «Ты на нее так смотришь – вы знакомы? Что это за баба?»

– Да-да, – поддерживает мой смех Володя. – А Дашу я просто как-то застал с двумя другими мужиками. Без меня. Это был перебор. То есть, я уже не был связан с ее кайфом, не получал ничего взамен того, что ее кто-то пялил. Пришлось свернуть лавочку.

– А развелся-то почему? Кстати, у тебя вот с Танькой тоже общее фото.

– Не, это уже было по привычке. То есть, предложения-то были, и я в полушутку ей намекал разнообразить личную жизнь, но она ни в какую. Потом я перестал предлагать.

– Странная какая-то, – усмехаюсь.

– Не говори. Ну, просто нормальная, не как я и мои бывшие. Поэтому и ревнивая, – вздыхает Володя. – Но главная проблема вылезла, когда я на очередную игру «СКА» поехал и попал в кисс-кам с любовницей.

– Красавчик, – поднимаю большой палец вверх. – Не оценила?

– Ну, как, – неторопливо, вальяжно поднимает со стола бутылку Володя. – Я год эту девицу пользовал. И она была в курсе того, что у меня жена и дети на мази и вообще – я человек занятой. Но не отлипала, и мне это нравилось. Нет свинга – пожалуйста, баба, которая не пилит, любит и глотает, кстати. Чтобы она не чувствовала себя резервным вариантом, гулял с ней иногда – то в клуб, то к знакомым на тусовки, то на хоккей. У меня еще тогда друг Леха появился, – прерывается на пиво.

– С сиськами и без инструмента, подозореваю.

– Ага, – смеется. – Такой себе приятель, с которым у нас постоянно была какая-то движуха. То машины чиним, то вертолеты, то мир спасем. Короче, что ни день – то мудохаемся во благо Родины.

– Но сучий кисс-кам испортил все.

– Дак да, – негодующе машет рукой Володя. – Сидим мы, значит, с Арин… эээ… Лехой на «СКА-Авангард», вылезает кисс-кам, и тут она возьми и поцелуй меня, а я – не будь дураком, – засоси ее в ответ так, что чуть туфли не слетели. Только потом понял, че к чему. А моя, как оказалось, смотрела это все по ящику – она хоккей не очень, но я как-то спалился, что вообще туда иду.

– С Лехой.

– С Лехой, конечно. Мы ж с ним лучшие кореша. Итог – развод, сейчас вот эту квартиру делим, она пока что у мамы живет. Тачку тоже сказала делить будем. Короче, все, что куплено за эти три года, распиливается пополам.

– Хата-то ипотечная, нет? – обводя взглядом приличного метража кухню этой «двушки» в Девяткино, замечаю я.

– Есть такое. За нее еще полтора ляма не выплачено, – вздыхает Володя. – Ну, ниче, тачка как раз лям стоит. Продам – уйдет на погашение. Если она согласится, конечно.

– Ну, че я могу тебе сказать, – пожимаю плечами. – Накосячил. Как думаешь, оно того стоило?

– Да хер знает, – уныло бормочет Володя. – Я получал, что хотел. Все получали, что хотели. Таньке проще было оставить все, как есть. Ребенка завести – и пусть бы с ним упражнялась, тогда и разводиться не пришлось бы.

– Думаешь, ее бы это остановило?

– А куда бы она делась с дитем в подоле? Сидела бы дома, занималась постоянно чем-то. А так – одной работы явно мало было, чтобы внимание отвлечь.

– А о том, что ей тебя не хватало, ты не думал?

– Да, херня это все, – отмахивается Володя. – Гнилая тема. Закрыли.

Тему мы, конечно, закрываем, потому как привычки лезь в чужую постель со своим осуждением я не имею. Но уже по дороге от Володи, пробираясь пешком к метро, я не могу не крутить в голове мысли о том, насколько алогично рассуждают люди в подобных ситуациях. Ставя во главе угла свежесть и новизну в самой простой форме – взять новую бабу и мутить с ней, – легко забывают обо всем том, что вообще привело их к тем отношениям, которые уже стабильны и которые следовало бы раскрашивать обоим их участникам. Забавно, но ситуация эта – скорее правило, чем исключение. Людям постоянно мало друг друга. Люди движутся друг к другу, движутся вокруг друг друга, вокруг общей цели, идеи, а потом все это иссякает, и каждый находит свои интересы, потому что оба боятся той статики, неподвижности, которая наступает в какой-то момент. И оказывается, что самое сложное – это сдвинуть с мертвой точки позиции друг друга – самых близких людей, – для того, чтобы по-настоящему друг друга понять. Жены не хотят становиться нежнее и ласковее, мужья не хотят быть ответственнее и романтичнее. Всем насрать на желания друг друга, и лучший вариант – это инерция, в которой люди живут друг с другом просто потому, что так привычнее и комфортнее. И тут, в пику этой статике, появляется движение нового знакомства, новых интересов, и плюнуть на то, что было еще вчера, оказывается легче, чем с этим разбираться. Изменяющая сторона всегда прикрывает совесть тем, что ее обидели, не уделили должное внимание или тем, что родившая недавно жена уже не та, что была, или тем, что страсть угасла – опять же, из-за того, что жена стала как-то не так сексуальна. И во всей этой жалкой, убогой игре альфа-самца или альфа-самки, которая играющему кажется сражением времен Второй Мировой под его личным предводительством, совершенно забывается тот момент, что там, дома – все та же статика. А природа не терпит неподвижности, и то, что остается статичным, либо быстро умирает, либо деградирует и медленно умирает – на вкус. Есть ли вообще возврат из этого? Черт его знает. Жена Володи вот, например, считает, что нет. И все, что он построил вместе с ней за эти годы – материальное и моральное, – теперь делится и рушится. По мне, так оно того точно не стоило, но каждый решает для себя сам. Мне, как застрявшему в статике с Алиной, судить кого-либо не положено.

Мысль о том, чтобы поискать в «яндексе», сколько человек может прожить без еды, чтобы перестать есть на этот срок, уже выглядит не такой безумной после очередной попытки попить чайку, завершающейся в обнимку с белым другом. После первой «химии» казалось, что все в порядке, и головокружение и тошнота пройдут достаточно быстро, но не тут-то было. Жизнь после операции превратилась в одно сплошное перемещение от клиники домой, и пока никто не может объяснить, почему у меня такая реакция на эти процедуры, но прогнозы, что все наладится, не меняются, и мне остается только верить. Алена приезжает ко мне почти каждый день, но сказать, что у нас все еще отношения, я не готов. Я вообще не понимаю, есть ли у меня сейчас хоть какие-то отношения хоть с кем-то или я совершенно один, потому что все общение с окружающими сводится к постоянному «Как ты?» и соболезнованиям в моей дерьмовой ситуации.

– Слушай, я все понимаю, правда. Прекрати это самобичевание, это глупо.

Заранее подготовленные, отполированные словечки, которые она пытается выдать за экспромт. Я сижу за столом, пытаясь съесть хоть один кусочек этой шикарной нежной говядины, но в горло ничего не лезет.

– Какие планы на выходные? – стараюсь изобразить вящий интерес, но в результате слышу только свой вялый и бесцветный голос.

– Да, ничего особенного. Если не уеду с ребятами, как предлагали тут недавно, буду дома. И приеду к тебе, конечно.

– Я бы предпочел, чтобы ты уехала, – бормочу, стараясь быть недостаточно услышанным.

Она молчит. Отставляет стакан с минералкой. Долго не поднимает взгляда.

– Ты же с ним уедешь, скорее всего, – почти шепотом вбиваю еще один, уже не такой большой гвоздь в крышку гроба этого разговора.

– Федя, – Алена быстро поднимает взгляд и быстрым, упругим движением сплетает побелевшие пальцы своих рук. – Я не знаю, что ты там себе надумал, но это все уже слишком. Тебе нужно больше гулять, больше общаться с людьми. Ты окончательно свихнешься в своих фантазиях о том, с кем я и что я делаю. Поехали со мной в эти выходные. Увидишь, в каких оргиях я участвую, ага?

– Не хочу. Вообще ничего не хочется, – отодвигаю от себя тарелку. – Ты прости, я… Не знаю, что на меня нашло.

– А я знаю. Давай так, ты отдохнешь сегодня, и если будешь чувствовать себя более-менее нормально, я за тобой приеду вечером пятницы, хорошо?

– Созвонимся, – бурчу я, отпиваю немного воды и продолжаю сидеть, тупо уставившись в тарелку с остывшей едой.

Остывшей, как и все, что было между мной и Аленой.

Звонит Андрей. Он интересуется, как у меня дела и не нужно ли чего. Говорю, что все нормально и едва не предлагаю ему встретиться и погудеть, лишь в последний момент вспоминая, что завтра у меня очередная «химия», а сейчас я с трудом дохожу до туалета, чтобы не стошнить. Симптоматические я, как всегда, откладываю на полку – на случай, если будет совсем хреново. Только обезболивающие принимаю, потому как шов ныл первые дни адски, и сейчас не хочется усугублять состояние.

– Ты сам-то как?

– Да, только из Австрии вернулся. Командировки одна за другой.

– Ты раньше, вроде, не так часто гонял.

– Ну, теперь же у нас глобальная цель – нагнуть всю Европу. Растет оклад – растут проблемы.

– Ну, я в этом плане свободный человек. Больше семидесяти в месяц никогда не получал.

– Твое счастье, – усмехается Андрей. – Можешь дышать свободно. И не ходить на обед в конкретные полублатные рестораны только потому, что там можно поздороваться с нужными уродами. Знаешь, как я радуюсь походу в «Две палки» вместо очередной гинзовской помойки на Крестовском?

– У тебя жемчуг мелковат, что уж там.

– Просто забей.

– Можно личный вопрос?

– Ну, раз с общественными закончили – давай.

– Почему Ольга – все?

– Потрахушки устроила.

Я ждал лицемерия и формулировок с двойным дном, но не дождался.

–Теперь-то все как надо? С новой?

– Она беременна.

– И все как надо?

– Нет.

– Почему?

– Потому что в последнее время мне кажется, что мне вообще никто не нужен.

– Давно это?

– После Ольги.

– Не хочешь вернуть? Ну, попробовать, если бы это было возможно, если бы не ребенок.

– Я ее хотел бы удавить. Наверное. Но на самом деле, даже этих чувств уже нет.

– Что-то знакомое.

– Ага. Сначала они хотят, чтобы ты не был бесчувственной скотиной, а потом делают тебя ей, вдоволь наигравшись с твоими чувствами.

– Ну, не все же.

– Наверное. Просто мне так везет.

– Но все же…

Гнев

…но это лучше, чем ничего. В последнее время, на работу с заказами из дома уходит час-полтора, и искать новую работу я пока не тороплюсь, хотя и следовало бы. Все, что было отложено из накоплений, растворилось где-то между закончившимися бюджетными процедурами и текущим состоянием, когда я уже могу жить, как обычно, и тех копеек, которые мне перекидывают за обработку входящих заказов и организацию курьеров, уже едва хватает, чтобы сводить концы с концами. Я все также сижу на поддерживающей терапии, но осталось около месяца, и больше покупать таблетки необходимости нет.

В очередной раз захожу на этот форум и поражаюсь тому, с какой частотой появляются новые треды. Основные темы все те же, и ногда я задумываюсь о том, стоит ли продолжать терять здесь время, и почему я вообще этим занимаюсь. Я создал аккаунт пару недель назад, и сейчас самое время признаться, что я привык к этому форуму «Антисекс», но ни одного сообщения по существу я так и не написал – так, отдельные символические вбросы из области «у меня такое же было, что делать – не знаю». В целом, я слежу за новыми сообщениями здесь и читаю старые ветки уже примерно два месяца. И каждый раз поражаюсь тому, какое огромное количество человек сдвигается на этой теме. Они ищут способы, как перестать хотеть секса, перестать мастурбировать, отказаться от отношений с противоположным полом. Причем, в отличие от типичных сексистских форумов – сборищ конкретных мачо или куриц-феминисток, на этой площадке местные гуру призывают не заниматься срачем с противоположным полом, а просто проявлять к нему безразличие. Я заскочил на эту страницу, когда в очередной одинокий вечер искал темы, связанные с воздержанием и тем, насколько оно вредно, поскольку мнения врачей на этот счет мне не хватало. И черт меня дернул начать читать эту бредятину. Понимая, что сообщения и ответы на них в рамках этого форума – плод фантазии сумасшедших людей, не способных первоначально просто познакомиться с девушкой или завести парня, а впоследствии и сдвинувшихся на этой почве, я не мог остановиться и все поглощал эту информацию – жалобы, рассуждения, советы, жизненные примеры.