Читать книгу: «Властитель груш», страница 19
– Стой, сука!! – донеслось до ушей человека, со всех ног удиравшего дальше по кривой дорожке между халупами, раскиданными вдоль реки.
«Странный призыв, – вертелась в голове лихорадочная мысль. – Хоть кто-то в здравом уме к нему когда-нибудь прислушивался?»
Прямо за очередной развилкой отрезок «прибрежной» улицы упирался в целый воз хлама перед облупленным домиком. Гёц ухватился рукой за угол последнего строения перед поворотом и резко забрал влево. Гневные выкрики преследователей, потерявших его из вида, придали новых сил и помогли в мгновение ока взлететь вверх по клонящемуся к реке переулку.
На том же импульсе он пролетел мимо очередного ландскнехта – тот только и успел всплеснуть руками и цепануть сумку за ремень. Делец инстинктивно высвободил руку, оставляя ношу в чужой хватке, и бегство продолжилось. Уже на ходу он обдумывал, а стоило ли скидывать груз…
Сзади прозвучал выстрел. Шульц споткнулся и едва успел выставить перед собой руки, чтобы не впечататься лицом. Лишь через пару секунд, когда ладони только-только коснулись твёрдой земляной корки, правая икра вскрылась резкой болью.
Боль усилилась вдвое, стоило перенести вес на подстреленную ногу – пока что терпимо. Видно, пуля скользнула по мясу. Всё не так плохо – ещё можно продолжить бежать, пока не спадёт раж загоняемого оленя, если только…
– Попался, сукин сын! – пьяница сипло заревел из-за спины, и колени беглеца подогнулись под прогнившей немытой массой на спине.
Ему-то казалось, куда этим жалким гончим с бутылкой и трубкой наперевес угнаться за чемпионом Грушевого Сада? Ан нет, довольно разок шлёпнуться.
Без лишних слов он вцепился в руки пьяницы, тянущиеся к горлу, и рванул в сторону. Тело приложилось о каменную стену, застонало и ослабило хватку; дабы закрепить эффект, Гёц трижды саданул локтём вслепую. Хвала Господу за тот рост, что помогает лупить всякого дылду в мягкий живот, а не мощный грудной панцирь.
Он оттолкнул от себя битого ландскнехта и стену – и с тяжким вздохом повернулся назад, лицом к двоим людям Мюнцера и Крюцу, сжимавшему в руке пистолет. Им осталось всего несколько шагов. Если уж и принимать бой, лучше сделать это подготовленным.
Крюц здраво притормозил, пропуская вперёд одного из ландскнехтов. Не этого человека делец хотел бы обслужить первым, но идти на попятную поздно – на него ведь уже замахнулись дубинкой, а на такое хладнокровно пялиться никак нельзя.
«Замах длинноват», – на излёте Готфрид перехватил кисть, сделал шаг и незатейливо полоснул кинжалом по горлу.
Тут-то Крюц и подоспел с правой стороны. Рукоять пистолета, перехваченного за дуло на манер колотушки, с оглушительным звоном врезалась в ухо. Охнув, Гёц склонился и рубанул клинком воздух, отгоняя противника назад. Второй ландскнехт мялся слева – его шестопёр мог изрядно попортить кости, только решимости не хватало.
Пока не хватало: первый из самогонщиков почти прекратил обнимать стену и решительно поглядывал в сторону стычки. Ничего-ничего, мол, дай только задвину тухлую печёнку на положенное место.
В Кальваре это называлось «пляской в подворотне». Несколько вооружённых мужиков стоят друг напротив друга на улочке, где трое едва-едва не трутся плечами, облизываются, перемигиваются и ждут подходящего момента, чтобы наброситься всем вместе на одного.
Понятно, каждый из троих крайне озабочен тем, чтобы порезали не его. Эта подворотня на вкус Готфрида была чересчур широка, и всё же он мог оценить шансы, по крайней мере, как два к одному. Весьма неплохо, с учётом ситуации и подтекающей ноги.
Беда только в том, что, пока он будет отплясывать, на шум половина Сада сбежится.
С самым зверским рёвом, какой только народился в утробе, делец ринулся вперёд, целясь в самого крутого. Крюц отмахнулся пистолетом и ожидаемо отступил, чтоб освободить место шестопёру.
Готфрид отшатнулся от костоломного удара и нырнул под сжимавшую оружие руку, хватаясь за одежду ландскнехта. Наполовину оглушённый предыдущим ударом и бешеным стуком сердца, он принялся яростно колоть, кося глаз на второго противника, и резко пихнул в его сторону продырявленное тело, когда между ними оставалось всего полшага.
– Ну, здравствуй, дружочек!
Он не придал значения полуразмытому басу с тыла, попытался развить атаку. Кинжал чуть не достал до глаза Крюца; тот зажмурился и с силой толкнул дельца назад.
Гёц удержался на ногах, прильнув спиной к стене. Только теперь он взглянул на могучую фигуру, перегородившую половину улицы – с той стороны, где раньше открывался путь к отступлению.
– Уф, мать твою, – отвернувшись от Мюнцера, он сделал шаг к Крюцу – но и с той стороны уж показались двое вооружённых людей.
– Да, да, обложили тебя, – спокойно сообщил великан, хотя на лице его лежала огромная чёрная печать, пахнущая дымом. – Я говорю: шабаш танцулькам.
– За сколько согласишься меня отпустить?
– После этого? – Курт ткнул пальцем в столб дыма, поднимающийся из-за крыш. – Пожалуй, возьму в уплату башку твою и горшок из неё сделаю. Чтоб было куда ссать, когда ночью приспичит.
Гёц медленно оторвался от стены, сжимая пальцами кинжал. Мюнцер оторвал руки от груди и положил их на пояс, одновременно расправляя плечи. В этом месте схватиться, как на винокурне, и впрямь не выйдет.
– Хочешь реванш?
Уголок рта великана дёрнулся; ненадолго он поднял глаза к небу и почесал щёку пальцем.
– Не, знаешь, я не такой самолюбивый тупой хер, как тебе там думается. Пинками душу отведу.
Пока он гримасничал и чесался, Шульц перенёс вес на левую ногу и с силой оттолкнулся от земли, стискивая зубы, чтоб не надломиться, когда вперёд выйдет ноющая правая. Ему удалось не упасть, но манёвр опасно подошёл к пределу терпения. Качнувшись вправо из-под надвигающегося огромного кулачища, он почувствовал, что заваливается на бок…
Стена оказалась чересчур далеко, чтобы опереться на неё, но его вовремя поймали за дублет пальцы Мюнцера.
Великан взревел, едва успев отдёрнуть голову; из разреза точно под левым глазом хлынула кровь.
– Хватай! – рявкнул он на кого-то.
Гёц не видел, кто выворачивает кинжал из руки, но как только руку отпустили – тут же вцепился в куртово горло, левой продолжая держаться за его предплечье.
Курт надулся и покраснел, как огромная пиявка, подцепил его обеими руками. Земля ушла из-под ног; гнусные хари преследователей мелькнули перед глазами.
Шульц успел вздохнуть ещё разок, а после спина встретилась с камнем. Дыхание на этом оборвалось.
В переулке потемнело. Очень уж резво солнце закатилось – а может, его просто заслонили? Машинально делец вцепился пальцами в щель между булыжниками мостовой.
Наконец смог втянуть немного воздуха через рот – чтобы тут же выплюнуть его с криком боли, когда на руку опустился огромный башмак. Утрамбовав пальцы, он тут же поднялся, просвистел под локтем и впечатал таранный удар в подвздошину.
– Курт, хорош!
Очевидно, это означало «Хорош пинать, возьми ломик!» Не пытаясь разглядеть нависающие лица, Гёц заслонился рукой от дрына, метившего в рёбра.
Руку словно забили внутрь туловища.
То ли он вырубился, то ли по какой-то причине преследователей кольнуло сочувствие – но молотить его перестали. Сквозь свои же стоны он уловил разгорающуюся перебранку. Самое время поднять голову, снова поторговаться…
Из приоткрытого рта вывалился лишь сдавленный кашель. «Лежи уж, – буркнул недовольный голос в голове. – Хорошо бы ещё коленом кой-чего прикрыть, как думаешь?»
А, впрочем, как не повернись – всё равно будет больно.
Карты на стол
Покинув с первыми лучами солнца ненавистный Вебель, Эрна погоняла лошадь, насколько позволяла твёрдость седалищных мускулов.
Светило поднялось высоко, когда утомлённое животное запрядало ушами при виде родной конюшни. От самого самого рва перед южными воротами города тянулся ряд телег с припасами.
Через этот и другие проходы город еженедельно всасывал необъятное количество всего, что росло, цвело и пахло в предместьях. В длинной веренице стоял всякий мужик из округи, кто не имел в хозяйстве лодку или соседа с лодкой, или же просто не хотел сдавать жирному купчине мешок репы и ящик яиц за грош, когда на рынке в Кальваре мог выручить все три.
Посему в базарный день он затемно укладывал добро на воз и трясся по ухабам, а после пару часов в очереди зорко следил за кружащими вокруг бродягами и кальварскими мальчишками, переминаясь с ноги на ногу, чтобы за час-два до полудня, даст Единый, проехать наконец за стены.
Кто-то непринуждённо болтал с соседом, а кто-то смотрел вокруг волком и цедил под нос: «И угораздило же всех вас припереться сюда прежде меня, сволочи проклятые!»
Эрна точно знала, в какую бы группу угодила. Пожалуй, лучше уж выслушивать несправедливые предъявы вздорного старика.
Хромой Луиджи, дряхлый старец из славной кондотты Даголо, всё так же сидел на колоде у ворот с трубкой в зубах. Порой казалось, что в этом месте и в том же самом положении он и ест, и спит, и гадит. Возможно, будь они на юге, где ночи теплее…
Смотритель конюшни выпустил изо рта два колечка дыма, прищурился и произнёс, обращаясь будто бы не к всаднице, а к кобыле:
– Как там Вебель?
– Всё-то ты знаешь, – проворчала женщина, под уздцы подводя лошадь к коновязи.
Несмотря на тщательно поддерживаемый облик привратной глыбы, неподвижной и невозмутимой, хитрый старичок просто обожал сплетни.
– Харел! – гаркнула она, оглядываясь в поисках конюха.
– Пока этот лодырь сам с собою канается, ты успеешь рассказать старику интересное, – с ленцой проговорил Хромой, почёсывая рубаху на впалой груди.
– У епископа гостит арлонский граф с супругой. Графёнок у них никак не выходит. Приехали за благословлением отца Венцеля.
– М-м…
Старик снова сомкнул губы на мундштуке, прикрыл веки и немного задрал голову.
– Крашивая дама-то?
– Ничего себе. Для арлонки.
– Исповедовалась отцу Венцелю? – пробормотал он, медленно пожёвывая трубку.
Мечница фыркнула и шагнула в сторону, чтобы заглянуть внутрь конюшни.
– Это уже сам можешь додумать. Только давай без меня.
Лошади флегматично уставились на Эрну из стойл.
– Харел, мать твою! Мне некогда здесь до вечера торчать!
Луиджи выпустил изо рта клуб дыма и блаженно улыбнулся.
– Это да. Пьетро наверняка захочет тебя видеть поскорее.
Час от часу не легче. В последнее время такое сообщение неизменно означало какое-нибудь говно на палочке, которое ей торжественно вручат со словами: «Сегодня праздник, понесёшь заместо флажка».
– Сегодня Треф судят.
– Что?
Старичок щёлкнул языком, удовлетворённый заброшенной наживкой.
– Гёц, говорят, взбунтовался против Пьетро. Вчера в районе Треф погром был. И сцапали королька. Только он сперва замочил троих и куртов склад с выпивкой попалил.
Мечница стиснула поводья в руке. Всё внутри её головы, что Господь не прибил накрепко к черепу, посыпалось вперемешку.
– Ха. Курт, должно быть, все волосы со спины повыдрал…
– Когда суд? – быстро перебила она, глядя сквозь медленно рассеивающийся дым.
– Сегодня… Пьетро хочет до праздника разобраться. – Хромой снова запихнул трубку в рот и одобрительно кивнул: – Оно и правильно. Нехрена в швятой день ховнюка кажнить.
– Бывай, Луиджи.
Женщина затянула петлю из поводьев вокруг столба и отправилась к воротам, порой срываясь с быстрого шага на лёгкую рысь.
На ходу она кивнула знакомому сержанту кальварской гвардии – тот с помощью двоих стражников, жезла и чьей-то матери по одной пропускал гружёные телеги через подъёмный мост в узкую каменную кишку.
Легко перебежав по настилу над тихо журчавшим во рве Рёйстером, она сунулась было в мрачный прохладный коридор вслед за очередной гремящей тележкой – та как раз перегородила всё пространство от одной стены до другой.
– Эрна!
Сержант окликнул её прежде, чем она успела стиснуть кулаки, подавляя заклокотавшую слева от печени злость. Обратившись обратно к свету, она попыталась натянуть улыбку для гвардейца, ковылявшего через мост с дежурной утомлённой харей.
– Фриц, дорогой!
– Как угорелая, – буркнул стражник, стягивая на ходу маленькую красную шапочку. Ею же он утёр капли пота со лба и подставил поредевшие волосы на макушке под западный ветерок. – Далеко ль собралась?
Мечница беспомощно махнула рукой в сторону запруженных ворот.
– Да вот… Луиджи сказал, Старик хочет скорее меня видеть. Подумала, не стоит тебя отвлекать.
– Даже не знаю, сумеешь ли ты перемахнуть эти три воза…
Фриц проводил задумчивым взглядом телегу, медленно отходящую в темноту.
– Пропустишь меня через калитку, а? А вечером заходи в «Корону». Поставлю тебе долбаную пинту.
«Бёльсова Мгла, только не воображай себя актёром!» – мысленно добавила она, прикусывая нижнюю губу, когда Фриц наморщил широкий лоб и поднял глаза к небу.
Впрочем, сержант не умел заставлять себя упрашивать – на своё же счастье. И вряд ли имел такое желание, пока вокруг топталось столько крестьян, съехавшихся с южной округи ко дню Святого Патора.
– Так и быть. Ганс!
Один из его подчинённых встрепенулся и тоже поплёлся через мост, гремя кольчугой. Фриц же ухмыльнулся напоследок и на прощание поднял раскрытую ладонь:
– Это должна быть вебельская пинта, понимаешь?
Ганс провёл мечницу по узкой и крутой тропке вдоль стены, что и оканчивалась «калиткой» – маленьким проходом, забранным железной дверью и решёткой. Нырнув под низкую притолоку, она снова выпрямилась и шагнула за следующим провожатым и его чадящей лампой.
Как и воротный коридор, проход за «калиткой» загибался вправо и немного вверх, но здесь плечо Эрны то и дело задевало шершавую влажную стену. По ногам гулял сквозняк. С обеих сторон за ней угрюмо наблюдали бездонные глаза бойниц, словно до сих пор видели у неё на груди старый чёрный значок.
Она старалась не пыриться в ответ. Перемигиваться с элементами фортификации – явный признак течи на чердаке.
Дневной свет упал на неё прежде, чем глаза успели отвыкнуть, а гудящая голова – остыть в прохладной червоточине. Приложив руку ко лбу, с прикрытыми глазами, женщина лихорадочно сшивала по кусочкам картину новостей Грушевого Сада. Трефы подняли мятеж? Весь их район заняли садовые ребята? Гёц в цепях дожидается суда?
Что ещё успело тут случиться, пока она таскалась до Вебеля и обратно? Уж не воскрес ли часом кайзер Вюрдерих, чтобы повести всех праведных месков на последнюю войну со всеми, кто не успел принять крест?
Медленно она поплелась вверх по Полёту Кружевницы, одной рукой придерживая меч на боку, а другой – бедную головушку. Так рассеянно гулять рядом с трущобами неблагоразумно, однако людей вокруг вертелось немного, да и те предпочитали её обходить, только завидев оружие, чёрный берет и пёстрый платок на шее.
Поначалу она позволила обогнать себя оглушительно кудахчущей повозке, только выползшей из Южных ворот. Через пару минут ноги незаметно понесли её скорее. Хотя расправа над личными врагами Даголо считалась её почётным долгом, в этот раз Эрна вовсе не горела желанием поскорее выкопать могилу. Одна лишь неясность терзала каждый миг и подгоняла вперёд.
Так, что она почти забыла смотреть по сторонам и держать руку у кошелька. На какое-то время.
Сложно сказать, как долго плёлся за ней долговязый бродяга в убогом латаном плаще, но хвост она бы засекла и в толчее. Мечница остановилась перемолвиться с орущим лоточником, на деле – чтобы мельком разглядеть пилигрима.
Такие благочестивые оборванцы всё тёплое время года шастают между городами Рёйстера и Аргебургом от святыни к святыне. Луиджи Хромой и другие небрезгливые старики дают им приют за пару пфеннигов. Или пару краденых башмаков, не налезших на такого верзилу.
Кажется, шпионы и соглядатаи рядились под пилигримов в Кальваре аж с самого образования Лиги. По теперешним временам это как-то даже немодно.
Приметив симпатичный поворот, женщина с удовольствием нырнула за угол, предвкушая возможность пощупать преследователя за вымя и ненадолго отодвинуть новые заботы. В конце переулка, убедившись, что длинная фигура маячит позади, она повернула вправо и прильнула к холодной стене кирпичного бедняцкого дома.
Измождённая баба чуть постарше неё отвлеклась от стирки и приоткрыла рот, молча глядя на меч. Острие нетерпеливо качнулось – понятливая прачка скрылась за дверью.
У хорошего мечника оружие всегда наготове, обнажить его можно за миг. Предусмотрительный мечник уже держит его в руках и за этот миг может пырнуть хорошего мечника разок-другой. Мудрый же мечник стоит с обнажённым клинком в тени, чтобы в нужный момент выскочить оттуда и выпотрошить обоих идиотов, пока они за клинки хватаются.
Эрне Господь по какой-то причине, для её умишка совершенно непостижимой, дал лишь ножны. Посему уж ей-то не стоило пренебрегать опытом таких заслуженных земных мудрецов, как Йонас Затычный или Хуан Дыродел.
Из свободной руки в угол полетел купленный за пятёрку пирожок из кошки, мышки или ещё кого-то, на чей филей преуспевающий гешефтмахер Гёц Шульц и не взглянул бы. А вот для кого-то из домочадцев рассудительной фрау – целый пир.
Тяжёлые шаги за поворотом участились. «Раз, два, три, четыре…» – сосчитала мечница, беззвучно шевеля губами, сделала молниеносный шажок и направила клинок на горло «пилигрима».
– Ах ты срань Бёльсова!
Рассечённое лицо, открывшееся ей, наполовину заросло жёсткой чёрной шерстью, но вблизи спутать его нельзя ни с чем. Увидеть его она ждала меньше, чем весть о суде над Королём Треф.
Манфред фон Сульт кисло улыбнулся.
– И этим ртом ты целуешь свой меч на ночь?
Оправившись от изумления, женщина приготовилась проткнуть раубриттера, как куропатку. Ему хватило заминки, чтобы почуять запах стали.
– Стой-стой-стой! – он побледнел и попятился, поднимая руки ещё выше. – Я должен что-то тебе сказать, курва бешеная!
– Что у тебя может быть такого, что ценнее для меня, чем твоя башка?
Меч подрагивал в воздухе, готовый вонзиться в плоть. Сульт облизнул губы.
– Я пришёл сдать того, кто мне заказал Кавальеллу.
– Ох, да что ты?
– Представь себе, – сердито буркнул он, гордо задирая подбородок, – я не настолько шибанутый, чтоб без плана со своими убогими на всю баронскую рать вываливаться!
– Говори!
– А ты не заколешь меня, как узнаешь?
– Я тебя кончу сейчас! – прорычала Эрна, делая мягкий маленький шаг вперёд и нажимая на клинок.
Из-под плаща вынужденного пятиться раубриттера остро пахнуло потом и страхом, его глазки забегали, а спина натолкнулась на стену дома напротив.
– Карл Даголо!
В первый миг ей показалось, что Сульт крикнул это, как кричат имя Господа, взывая о пощаде.
– Чего?
– Карл Даголо – это он меня нанял, – спокойнее повторил мужчина, и уголок его рта, кажется, даже осмелился сдвинуться в сторону и вверх.
Когда острие меча пощекотало кожу над кадыком, его губы снова перекосило в ужасе, как и полагалось. Раубриттер попытался отступить ещё дальше – прямо внутрь кладки.
– Я не лгу! – просипел он, запрокидывая голову – теперь просто чтобы не порезаться. – Мы сушили портки в Грисколе, когда герцог выставил без денег. Тут Стефан. Начал задвигать про Кавальеллу, потом предложил обнести закладные лавки Треф перед скачками. И сказал, что уведёт большую часть людей, когда я подам знак!
– Пожар в Вебеле? – глухо проговорила мечница.
Меченая рожа вдруг поплыла перед глазами; она напряжённо моргнула, прикусив губу, чтобы отогнать несвоевременный морок.
– Ага. Это я придумал. Хороший сигнал, не спутаешь. И Стефану было чем отбрехаться.
Сульт осторожно поднёс пальцы к острию меча.
– Уберёшь эту хреновину?
Она молча отступила, опуская оружие к ноге. Всё это дерьмо в её голове смешалось в огромный кипящий водоворот, а сам Большой Морской Бес раскалённым трезубцем размешивал варево и неистово хохотал.
– Неплохое, гхм, известие, а? – раубриттер кашлянул, аккуратно потирая шею.
Женщина вскинула настороженный взгляд, но он стоял смирно и пока не тянулся к тесаку под плащом. Вздохнув, она сама приложилась спиной к прохладному кирпичу и произнесла единственное слово, что вырисовывалось в уме отчётливо:
– Жопа.
– Да-а, всегда больно, когда друг тебе на голову ссыт, – посочувствовал Сульт, пожав плечами, и резко запахнул полы плаща, пряча клинок и добротный бычий колет. – А мой паж, Рукер, в обмен на ливрею наплёл засратому сенешалю герцога, что мне интереснее щипать кальварские караваны с медью, чем отбивать проклятые медные копи.
– Стефан прям так и сказал? Что Карл велел ограбить скачки?
– В конце концов, ага. Я ведь не дятел, – он скорчил рожицу и подмигнул, – мне в прошлый раз дали понять, что Даголо за круп кусать небезопасно. Ты же и дала.
Ишь ты, небезопасно. Может, в самом деле подрезать ему язык, пока дотянуться рукой можно?
– Пойдём со мной в Палаццо. Расскажешь Старику…
– Не-не-не-не! – раубриттер быстро задёргал головой из стороны в сторону, – Дурная ты, что ли? Мне же оттуда дорога только в могилу. Да с вас станется ещё и повесить меня! Не для того я башкой рисковал.
Конечно же, не для этого. Какая, к Бёльсу, справедливость? Башкой рисковать можно только для того, чтоб напрудить обидчику за шиворот. Или за деньги. Но денег Сульту в любом случае не видать.
– Что делать будешь?
Эрна метнула в мужчину злой взгляд и сплюнула.
– А что я сделать могу? Замочить его как-нибудь ночью и дёру дать? Вот охренительный план!
– А ты не можешь рассказать Старику? – осторожно проговорил он, сверля её заискивающим взглядом.
Наверняка понимает, что говорит сейчас, как ребёнок, но чем более дурацкую идею забил в голову, тем сложнее от неё отказаться.
– Или кому-то, ну, из этой вашей Лиги?
Женщина вздохнула.
– Да я могу что угодно сказать. Не знаю только, во что мне это встанет. Зато знаю, во что встанет Карлу.
– Да?
– Ни во что не встанет! – рявкнула она. – Проветри чердак от краденого вина! Я просто солдат Даголо, да ещё по твоей милости жидко обделалась на скачках – как быстро меня к Бёльсу пошлют, по-твоему?!
Сульт втянул щеки так, что они будто соединились изнутри. Глубокое разочарование на его лице истаяло. На смену пришла искусная постная маска – сказывалось запрятанное глубоко внизу рыцарское воспитание.
– Ну и ладно. Хрен с ним.
– Карлу я могу разве что в пиво плюнуть, – мечница прищурилась на уже не столь бесстрастную меченую харю: – Но вот ты… Раз ты так любезно подлез мне под руку…
– Я думал, мы договорились! – оскорблённо воскликнул раубриттер.
Отпрянув от стены, он поспешил к середине переулка, откуда они недавно вышли. Его рука скользнула под плащ. Слух женщины, обострившийся, как у крадущейся к птице кошки, различил нежный шорох металла о кожу.
– Хочешь скрестить со мной эту зубочистку?
С усмешкой она подняла меч от колена в позицию. В мгновение ока раубриттер отскочил назад фута на три и чуть не споткнулся.
– Да долбись ты своим пырялом! – видя, что его и не собираются преследовать, он ринулся прочь длинным прыгающим шагом.
Из-за косматой гривы за ним сыпалось на камень сердитое бурчание.
Эрна опустила меч и чуть прикрыла глаза, улыбаясь вслед долговязой фигуре – со второй попытки той удалось резко и злобно запахнуть полы плаща.
– Как приятно с утра кого-то запугать! – пробормотала она под нос.
Чужая беда редко добавляет сахара в твою чашу, но Сульт – случай совсем особый. Вряд ли это её утешит, когда сучонок Карл будет смотреть, как вешают и потрошат Короля Треф. Но хоть какое-то напоминание, что Единый изредка обращает и к ней милостивый взор.
С тяжёлым вздохом мечница вернула оружие в ножны. Перерыв на комедию окончен – пора продолжить скорбный путь с новой ношей. Увы, единственный знакомый ей некровожадный валон остался лежать в могиле далеко вверх по Рёйстеру.
***
Папаша всегда говорил, что в любой куче дерьма нужно искать светлую сторону, или хотя бы сторону наветренную. Гёц пока чувствовал себя вполне живым. Следует ли определить сие положение как светлое, или совсем наоборот? «Обещанный» ему «суд» мог окончиться и таким «приговором», до которого лучше не доживать.
Делец поднялся со скрипящей койки, повинуясь злобному окрику жирного палача. Непокорность сейчас никакой выгоды не сулила: только несколько лишних пинков выгадаешь.
Мелкими шажками переставляя ноги, одетые в гремящее железо, он поплёлся вслед за толстяком. Руки тоже опутывала цепь. Перебитую правую она так тянула к земле, что удивительно, как до сих пор жилы не разорвались – и как он умудрялся не скулить на потеху Альвино.
В голове с бешеной скоростью продолжали вращаться оставшиеся варианты спасти шкуру.
Глупо надеяться, что его отобьют. Если Треф не схватили, если Альфи удалось договориться с Глаубом, если даже Глауб не выдал Треф и оружие, прослышав только о пленении вожака – они наверняка отчалили вниз по Рёйстеру под покровом ночи. Или ждут следующих сумерек, чтобы так и сделать, пока на каждом выходе из города не встал дозор. Хотя Даголо и пришлось распылить силы для облавы, людей у него по-прежнему больше, и что важнее всего – они не обезглавлены.
Выходит, остаётся рассчитывать только на себя, на припрятанный сундучок серебра, да на хафеленскую родню. Это было бы достаточной страховкой, если бы его поймали на планомерном воровстве, а не за подготовкой бунта. В сложившейся партии благоприятным будет от силы один шанс из десяти. Как жаль, что и розыгрыш всего один!
С другой стороны, вряд ли стоило умирать девять раз подряд, чтобы узнать, верно ли оценил шансы.
Как ни забавно, Даголо припёрло судить его в помпезном трапезном зале – только вот по такому случаю судия не сжимал в руках кубок и окорок. Всё лишнее вынесли прочь.
Барон сидел в высоком кресле у самой стены, трезвый, как стёклышко, мрачный, как скала, и почти не мигающий. Для игрока глаза у него всегда были чересчур большими и откровенными: сидя за картами, наблюдательный человек вроде Короля Треф почти всегда мог представить, что у старика на руках.
И сейчас он хорошо видел: узловатые пальцы уже навострили туза пик, которого так глубоко забьют предателю в глотку, что кончик выглянет из задницы.
Дюжины две бойцов Даголо и его мелких партнёров из Сада затихли, выпрямились на лавочках у стен. Не иначе чтоб прислушаться к звону кандалов. На возвышении подле барона усадили почётных гостей: кресло справа от него пустовало, но следующее занимала женщина в роскошном сапфировом платье.
В сторону трущобной госпожи Гёц, впрочем, посмотрел лишь мельком: его взгляд притягивал крепкий зелёный господин по левую руку от Даголо. Вернер Фёрц лишь на миг поднял мутные глаза, а после продолжил начищать линзы.
– Стой! – каркнул Альвино.
Делец обнаружил, что всё это время кандалы скрадывали оглушительный стук, отдававший из груди прямо в уши. Вокруг благоговейная тишина – хороший момент, чтобы первому перейти в наступление, но зелёный крот оказался на «суде» как клин, забитый в полено, от которого вверх и вниз разбегается глубокая чёрная трещина. А оттуда сыплются жучки и черви, ведь полено давно сгнило.
– Дадим ему начать оправдываться? – спокойно произнесла Магна, рассматривая ногти.
«Так и знала, что ты обделаешься, – уловил Гёц в её тоне. – Как же удачно для меня, что я держу при себе толковую ведьму и та почуяла всё загодя».
Старик резко мотнул головой. Хвостик пёстрого шёлкового платка на шее дёрнулся следом, открывая верхнюю золотую пуговицу на парчовом дублете. Сколько же он тратит на прачек, чтобы те каждый раз отчищали роскошества от капель жира и винных пятен?
– Видишь ли, дорогая, – Даголо наконец отвёл глазищи от мятежного капитана, – этот засранец запустил свои пальцы далеко за пределы нашего простого общества. Мой друг из Застенья уже здесь. Ему тоже надо кой-чего послушать.
***
Полуденный звон колокола гнал по улице высокую, крепко сбитую фигуру с ярким пятном на шее и бьющимся о левую ногу мечом. Будь она ещё выше и крупнее – и каждый шаг в самом деле выворачивал бы булыжники из мостовой.
– Эрна!
Мечница молча кивнула, едва скользнув по Карлу колючим взглядом. Видно, старый болтун Луиджи не упустил возможности поставил её в известность.
– Что этот хрен тут делает?
Она ткнула пальцем в карету с вызолоченным гербом Терлингенов. Во дворе Палаццо Даголо эта штука с каждым разом смотрелась всё более и более естественно.
– Заговор вышел далеко за пределы Сада, видишь ли. Мы с отцом решили, что патрицию следует знать… О некоторых его деталях.
Женщина сплюнула в сторону, по-прежнему не поднимая глаз.
– Охренеть как загадочно всё.
– Сейчас сама всё увидишь, – заметил мужчина, внимательнее присматриваясь к мечнице.
Резковатый тон! До смерти не хотелось более рыть носом землю и перемывать кости каждому из друзей, отыскивая семена измены. Но не слишком ли рано он расслабился?
– Какие-то проблемы?
– Нет, – медленно проговорила Эрна, поджав губы, после небольшой паузы. – Разве мы не должны быть внутри? Говорят, сегодня ты подвизаешься обвинителем.
«Выждала с ответом ровно столько, чтобы не вызвать подозрений», – следовало бы сделать вывод, болтай он сейчас с Готфридом или с Синей Ведьмой, но это ведь Эрна, Бёльс её побери!
Вряд ли стоило копать так глубоко под её ногами – и, видит Единый, сейчас как раз самое неподходящее для этого время. Можно заставить ждать отца, или командира цехового ополчения, может, даже бургомистра, совершенно точно – закованного предателя, но только не всех четверых сразу.
– Идём.
Обрывки фраз вертелись в его голове: с чего же начать вступительную речь? Возможно, она станет вступительной для него как официального преемника барона… Или же нет, но всё-таки он изложит суть дела сразу четверым членам Лиги. По тому, как он будет держаться, двое ближайших соседей и целый будущий тесть оценят, насколько важно принимать в расчёт Карла Даголо.
Вместе с Эрной он вошёл в трапезный зал сразу за пленными шпионами. Ренато Штифта с тихой бранью волокли под руки Альвино и Сик – упёртый старый хрен угрюмо пялился на тюремщиков одним глазом и не пожелал переставлять ноги ни за ласковые тычки, ни за обещанное одеяло.
Юный помощник Штифта больше походил на сломанную куклу, чем на человека. После «танца» в королевских сапогах его пришлось привязать к стулу, который теперь несли двое бойцов. Вместо стонов он испускал только вырывающиеся с неровным дыханием хрипы.
– Весьма колоритные актёры, – Хайнц фон Терлинген сидел одесную отца с обычным непринуждённым видом. – Но я пока не очень понимаю, какова моя роль в этом представлении.
По обоим рядам «зрителей» поползли редкие смешки. Чувствуя, как под ложечкой раздувается чудовищный пузырь гордости, Карл на всякий случай приложил одну руку к животу, другой стянул с головы шляпу и поспешил выступить вперёд. Надо бы поблагодарить патриция после за ловко подброшенный козырь.
– Мы бы не стали тревожить ради обычного бунтовщика Вашу милость и наших почтенных друзей с юга и востока, – с лёгкой улыбкой он дважды наклонил голову в сторону синей женщины и зелёного мужчины. – Но заговор, который сплёл Гёц Шульц, выдаётся далеко за пределы Грушевого Сада…
