Читать книгу: «Год гражданской войны», страница 8
Я судорожно осмотрелся вокруг – может, я ее уронил – а затем бегом побежал в кафе. Это заняло меньше минуты, но у меня перед глазами чуть ли не вся жизнь пронеслась. Я успел нафантазировать себе самые ужасные вещи, но, к счастью, мою сумку подобрал заботливый работник кафе в белом фартуке. Он увидел мое красное, потное лицо и сразу все понял. Я объяснил ситуацию, рассказал, что в сумке. Он улыбнулся и отдал мне ее. Я пожал ему руку и в том же бреду ушел, очнувшись только в поезде.
По пути в Москву, мы ненадолго остановились в Дзержинске. Из окна я увидел мусорную свалку. Она была расположена посреди асфальтированной дорожки, в яме. В соседнем со мной ряду сидела группа веселых иностранцев, которые все время улыбались и изучали карту Москвы, чтобы составить свой маршрут. Я подумал, что если говорить о национальных чертах характера (если вдруг они меня спросят), то одной из черт нашего характера я бы назвал то, что мы любую полость превращаем в мусорку – полые поручни забиты фантиками, трещины в асфальте – «бычками», пустые вазоны – пакетами или пластиковыми бутылками. Как объяснить это иностранцам? Откуда эта тяга, даже не знаю.
Глава 20: Корпоратив
Мы собрались в редакции все вместе, чтобы отметить окончание нашей работы и обсудить, куда потратим заработанные деньги. Мы были словно банда грабителей после успешного налета на банк. Юра и Игорь раздобыли водки, Иван привез шампанского и пиццу. По его словам, в городе снова начал работать малый бизнес. Можно спокойно покупать продукты, ездить на такси, есть фастфуд (он правда не очень хороший, но у них есть своё мороженное). Недавно я видел дворников, которые убирали городские улицы. Бабки на лавочке обсуждали предстоящий театральный сезон и спорили о том, бомбили ночью или это был просто шум.
Мы накрыли стол с овощами, колбасой и хлебом. Закуски было немного, но получилось хорошо. Я тоже решил выпить и съесть кусок пиццы с грибами. Потом ещё бутерброд с колбасой, потом ещё кусок сыра.
– Интересно, – начал Юра. – А нам правда заплатят, сколько обещали? Я не хочу быть
пессимистом, но они вообще о нас помнят?
– Иногда мне кажется, что лучше бы забыли, – ответила Лера.
– У них выбора нет, – вклинился Илья. – Мы же можем заговорить, а им этого не надо. Представьте, что они нам не заплатят? Мы же всё знаем. У нас даже видео есть.
– Точно. Только им проще нас грохнуть. Да и видео не у нас.
– Перестаньте, – прервал всех Иван. – Никому не нужна лишняя головная боль. Мне бы хоть к нормальной работе вернуться, я на концертах тысячу лет не был.
– А ты что, по концертам гоняешь?
– Да, у меня же компания небольшая по аренде оборудования. Там же в здании телестудия была, которая заказы брала у правительства. Вот так я сюда и попал. Сейчас вот молодежь клуб открыла в центре. Попросили меня оборудование наладить, подогнать кое-что. Ребята, конечно, смелые. Они сначала понтовались, что у них ночной клуб, созвали кучу людей на открытие, а потом в комендантский час как приехал патруль, да как всю эту веселую кампанию посадил на трое суток под арест – вот с тех пор они свои «ночные» вечеринки только до 9 часов проводят, а дальше уже начинают сворачиваться, – Иван смачно закусил соленый огурец и кивнул Лере. – А ты куда пойдешь?
– Не знаю, – ответила Лера. – Наверное, на телик вернусь. Что мне ещё делать? Может в Европу сгоняю, если паспорт вернут.
– Неплохой план.
– А ты чего? – спросил у меня Илья.
– Не знаю. После такой карьеры только в Совет Федерации.
Мне было проще отшутиться, чем ответить, чем на самом деле я собираюсь заниматься. Я не знал. Ничем. Пустота. Впереди у меня ничего не было, словно пропасть. Как-будто будущего не было даже по календарю.
– Так и не выяснили, что случилось с Аркадием? – спросил у всех Илья.
– Нет, ничего, – Юра налил себе немного водки. Рядом Игорь закусывал зеленью. – Или выяснили, но нам не сказали. Даже гадать не буду.
– Не люблю я наркоманов. Я много видел ребят, которым наркотики жизнь сломали, и считаю, что люди сами виноваты. Ну не хочешь ты – не принимай. А если принимаешь – будь готов, – высказался Игорь и хлопнул водки.
После неловкой паузы мы все выпили. Я задумался над тем, почему Матвей Александрович не задал мне вопросы, на которые я заранее постарался подготовить правдоподобные ответы. На документах в планшете наверняка были данные об изменениях. Они же должны были установить время смерти. Может, он уже знал ответы, и они его не удивили. Или у него была своя теория. Или ему было всё равно. Не знаю. Меня мучил этот вопрос. Казалось, что вот-вот за мной придут, но никто не приходил. Ужасное ощущение. Лучше бы пришли.
– А я вот открою свою школу журналистики, – сказал Юра. – Буду учить детей профессии. Там будут и радиоведущие, и пишущие, и телевизионщики – вся братия. И детям двойная польза – это тебе и досуг, и знания. Будут снимать сюжеты про свою семью, бабушек и дедушек, домашних животных, про школу там, про двор, про лето, в конце концов. Красота.
– Худшая. Идея. На. Свете, – отрывисто произнесла Лера.
– Почему?
– Ты с ума сошел учить детей всему этому, – Лера указала рукой на пустой офис бывшего телеканала с выбитыми стеклами. – Они же будут думать, что журналистика – это доброе, благородное занятие, а потом встретятся с реальностью, где им дяди в костюмах будут указывать что и как писать и говорить. И врать и врать и врать каждый вечер. Чтобы их пресс-секретарь какого-нибудь ублюдочного чиновника гонял по стойке «смирно». К тому же миру не нужно столько журналистов. У меня вот на курсе было 30 человек, из них по профессии работает двое, включая меня. Журналист – это тот, кого никто не любит. И как ты будешь детям это объяснять?
– Так у меня же другая цель – я хочу, чтобы они о хорошем снимали. Понимаешь, это такая «домашняя журналистика». Как на добрых телеканалах. Вроде бы ты думаешь, что это всё чушь и не журналистика вот ни разу, а на самом деле – это и есть журналистика. Просто это не всегда про теракты или дядек в костюмах. Иногда это про соседа с собакой-поводырем, или про учительницу, школьные обеды и повара в столовой. Это тоже журналистика, возможно, даже более полезная. Ты просто представь, что на телевидении все сюжеты заменят на вот такие, а? Лучше же будет.
Лера промолчала, ей было нечего сказать. Она вместо этого кивнула головой, улыбнулась и съела помидорку.
– А я набрал фотографий на собственную выставку. Я надеюсь, что у меня их не отнимут при выезде. Не буду бежать впереди паровоза, но я уже узнавал, мне обещали поспособствовать в создании экспозиции.
– Вот здорово, – громко поздравил я Илью.
Не то, чтобы я сильно хотел здесь остаться, но я определенно не знал, чем мне заняться дома. Хорошо, у меня будут деньги. Что мне с ними делать? Мне никогда не нравились люди, которые сдают квартиры, так что этим я бы заниматься не хотел. Открыть свой бизнес – я не бизнесмен. Бизнесом надо заниматься, а я не такой упертый, чтобы отдавать ему всё своё свободное время. Инвестиции? Нет, я потеряю всё своё состояние за один день и ещё должен останусь. Неужели я рожден, чтобы заниматься вот этим? (Мысленно повторяю жест Валерии)
После выпитого алкоголя сознание мое немного поплыло, от громких разговоров мне вдруг стало очень душно. Мне захотелось подышать свежим воздухом или хотя бы выйти куда-нибудь. Я переступил через Игоря, который искал под столиком сок, и направился к лестнице. Будучи слегка пьяным, мне захотелось написать что-нибудь на стене или выбить ещё одно стекло, но я не решился. Нет во мне членовредительства, даже в пьяном состоянии. Наверное, я слишком сильно уважаю труд других людей.
На лестнице было хорошо, тихо, не пахло чем-то неприятным. Поразительно, как быстро человек привыкает к условиям существования. ещё вчера ты ночевал в своей квартире, а сегодня с одной сумкой вещёй оказался на другом конце страны в гостинице. Первое время всё непривычно, тоскливо, невыносимо, хочется убежать, вернуться в привычное место, но затем наступает привыкание. Не важно, в лучших условиях ты оказался или в худших. Ты начинаешь обустраиваться там, где оказался. Даже если это жопа. И когда тебе предлагают вернуться обратно – тебе уже и не хочется, потому что понятие «привычный уклад жизни» отныне относится к другому укладу.
Почти год я жил в условиях полевой коммунальной квартиры без права выезда. Ел тушенку с гречкой, лузгал семечки, пил самый дешевый черный чай с красителем (мы шутим, что его делают из чайной пыли, которую подметают уборщицы на фасовочных фабриках), ночевал в маленькой комнате отеля с ещё одним человеком, работал неизвестно на кого и зачем, но я к этому привык. Несмотря на бомбы, смерть и разрушения. К ним тоже привык. К трупам на улицах, которых больше нет. К дефициту всего: от туалетной бумаги до общения. К постоянному давлению то с одной стороны, то с другой. Если не Аркадий, то Матвей Александрович. Если не Папа Джон, то Евгений Кудряшов. И после этого возвращаться в старый мир не представлялось чем-то реальным. Словно было только сегодня, а разговоры про то, что завтра мы уедем не были правдой. Они просто повторялись каждый день, потому что завтра никогда не наступит и можно сколько угодно строить планы. Это приятное ощущение, когда можно строить несбыточные планы, зная, что они несбыточные.
Я стоял на лестнице и думал о приливных волнах, когда услышал этажом ниже какой-то грохот. Я выглянул из-за перил и увидел, как парень в военной форме тащит какую-то черную сумку. Он, кажется, торопился. Сумка застряла в дверях, пока ему не помогли. Это была Лера. Она накинула на себя куртку, в руках у нее были какие-то пакеты.
– Давай быстрей, – подгонял её парень.
– Я готова, а ты всё взял?
– Да вроде всё. Давай, там ребята ждут.
– Иду, иду.
Лера закинула обратно в пакет выпавшую пачку чая и подняла голову. Она увидела меня. Я некоторое время смотрел на неё, а затем поднял руку в знак прощания. Она улыбнулась, схватила пакеты и убежала вниз по лестнице. Вот так мы остались в чисто мужской компании.
Когда я вернулся в редакцию, Илья громко рассуждал о том, что хотел бы владеть яхтой. Его отец был журналистом в журнале о флоте, так что он всегда был рядом с морем и моряками. После этого рассказа он заметно начал терять бодрость. Ребята велели мне отвести его в отель.
Мы пошли гулять по ночному городу. Свежий воздух был не менее опьяняющим, чем алкоголь. До комендантского часа было ещё два часа, так что мы спокойно гуляли, не опасаясь патрулей.
– Тебе когда-нибудь предлагали наркотики? – спросил он у меня.
– Кажется, нет, – ответил я.
Аркадий, например, так и сказал мне, что не даст. Но тут я вспомнил, как однажды был в Санкт-Петербурге на экономическом форуме. После работы я пошел гулять по ночному городу, посмотреть на мосты и памятники. На обратном пути я как раз пересекал какой-то мост неподалеку от стадиона, и на моем пути возник молодой человек. Он был моложе меня, студент. На нём была белая футболка и джинсы. Он был в хлам. Едва он увидел меня, как сразу подбежал, словно долгое время жил на необитаемом острове и затем впервые увидел человека. Этим человеком был я. Студента слегка трясло, он всё время был в движении, как будто не мог остановиться. Он пошел со мной, потому что не хотел, видимо, оставаться один. Он предложил мне «покурить». Я отказался. Вот когда мне предлагали наркотики. Оказалось, что парень в Питере на чемпионате по кибер-спорту. Его команда завтра будет бороться за чемпионский титул. Он дошёл со мной до гостиницы. Я не знал, что делать дальше.
Мы торчали у входа, он бегал на месте, чтобы не останавливаться. Потом я вынес ему воды из кулера в холле. В конечном итоге он решил, что ему пора в свою гостиницу. Перед этим он рассказал мне, что однажды родители его девушки уехали на выходные, и они не вылезали из кровати двое суток. Это был довольно детальный (каким пальцем и куда) и неловкий рассказал, но мне пришлось много кивать.
Я уложил Илью спать, а сам решил спуститься вниз, потому что спать совсем не хотелось. Если бы в гостинице работал ресторан, я бы, наверное, сел бы там, но такого не было. Вместо ресторана я уселся на диване на ресепшене. Этой ночью дежурила девушка Оля. Я взял с низкого столика какой-то старый журнал. Едва я дочитал интервью с каким-то позабытым всеми актёром, в котором он рассказывал, преимущественно, не про себя, а про своих более известных и успешных однокурсниках, как в дверь вошла Лена.
Она подошла к Оле и что-то с ней обсуждала. Кажется, она спешила. Мне показалось, что я пропускаю что-то важное, поэтому я подошел поближе. Лена как раз прощалась с Ольгой.
– Вы куда-то уезжаете?
– Да, вот, собираю вещи. Хочу поехать к маме в Черново.
– Не боитесь?
– Есть немного, но уже ждать не могу.
– У вас отпуск?
– Я не знаю. Пока об этом не думала.
– Когда вы едете?
– Завтра утром. У меня есть друзья, а у них есть «Газель». Они меня подвезут. А вы как?
– Мы тоже скоро уезжаем. Если будете в Нижнем Новгороде, заходите в гости.
– Ладно.
– Я вам свой адрес оставлю на ресепшене, хорошо?
– Хорошо.
Она уже собиралась уйти и открыла дверь, как вдруг я вспомнил кое о чем. Мне было очень неловко. Я попросил ее подождать и метнулся в номер, чтобы забрать пропуск. Эта минута показалась мне вечностью, потому что я не хотел, чтобы Лена уезжала. К ней я тоже, кажется, привык.
– Вот, держите, – я отдал ей красный пропуск.
– Что это?
– Это специальный пропуск. С ним вас пропустит любой патруль в любое время дня и ночи. Просто предъявите его, ничего не говорите.
– Спасибо. Это ваш? Он вам не нужен?
– Да нет, мы уже скоро улетаем, он мне без надобности.
– Спасибо. Тогда до свидания…
– До свидания.
Она взяла свою сумочку и какой-то пакет, который оставляла на хранении в гостинице, и ушла. Я не пытался ее догнать, потому что это не имело никакого смысла. Вместо этого я пошел в номер.
К моему удивлению, Илья не спал. Он сидел на кровати, пил воду мелкими глотками из пластиковой кружки и смотрел на ноутбуке какой-то фильм про моделей. Кажется, он видел его уже двадцать пять раз, пока мы жили тут.
– Ты где был? – спросил он у меня.
– Да, так, – сначала мне не хотелось с ним говорить, но потом я решил, что надо с кем-то это обсудить. – Лена, которая с ресепшена, уехала. Она заезжала за вещами, я ее проводил.
– Я так понял, она тебе давно нравится.
– С чего ты взял?
– Мы вообще-то тут не первый день. Но так всегда бывает. Вот у меня на выпускном было столько признаний в любви, что я даже удивился. Мы гуляли по набережной, пили шампанское, хорошо проводили время, встречали рассвет. А потом я вдруг вижу друга моего Мишку, который целуется с Олей, потому что давно в нее был влюблен, но когда до него дошло, что их дорожки теперь разойдутся, его потянуло на признания. А потом Саша мне сказала, что я ей нравлюсь. Дурдом, короче.
– Я что-то как-то не ожидал, что она уедет. И мы уедем. И всё это кончится.
– Бывает.
– Она завтра утром уезжает в ту деревню, где ее родители живут. Помнишь, мы туда солдата приносили.
– Да, помню. Уже междугородние автобусы ходят?
– Нет, она сказала, что есть попутка до туда, на «Газели» доедет.
– Круто. Главное, чтобы «Газель» не была жёлтой.
– Почему?
– Так из-за «Жёлтых контрабандистов».
– Кого?
– Ты что, не слышал про «Жёлтых контрабандистов»?
– Нет, это кто?
– Это типа партизан, местные ребята, подпольщики. Их прозвали «Жёлтыми», потому что у них были желтые «Газели». Пару таких поймали на разных границах, когда они провозили всякую контрабанду для местного населения, гуманитарную помощь, наверное, но все таки контрабанду.
– А что они везли?
– Ну, много чего. Мыло всякое, тушенку, средства гигиены, воду. Мне патрульные рассказали. У них даже есть такое поверье, что если встретишь ночью «Желтую Газель», это к повышению по службе. Шутка такая.
Я плюхнулся на кровать и понял, что всё кончилось. Мы скоро уедем. Ребята разойдутся по своим работам. Как после окончания университета. Только без особых признаний в любви. Мы, скорее всего, больше никогда не увидимся. В лучшем случае, я буду видеть кого-то в новостях. Сам я больше этим заниматься не хочу.
Я вспомнил, как встречался в гостинице с Леной, когда она ночью паковала полотенца и банные принадлежности в какие-то коробки. Ей повезло, что ее не поймали, если она была «Жёлтой Газелью». Надеюсь, мой пропуск ей поможет. Или хотя бы не пригодится вообще.
Утром мы все стояли на ресепшене с вещами на выход. Юра сидел в солнечных очках на диване. Он отрастил приличную щетину и был похож на протрезвевшую рок-звезду, готовую ехать дальше в турне. Илья периодически выходил на улицу, чтобы проверить, не едет ли за нами машина.
– Слушайте, а где Лера? – спросил Юра.
– Не знаю, – первым ответил я, чтобы не вызвать подозрений.
– Не видел ее со вчерашнего, – подтвердил Игорь.
– Странно. Может за ней сходить?
– Да она там наверное бигуди накручивает. Девушке нужно 5 минут макияжа, чтобы выглядеть размалеванной шлюхой и 2 часа, чтобы выглядеть «естественно», – пошутил
Игорь.
Все посмеялись. Наконец, подъехала машина. Это был не наш микроавтобус. С ним приехал черный Мерседес. Мы направились с вещами к фургону, но нас остановили. Из второй машины вышел мужчина в пиджаке. Он был низкого роста, со складками на лбу.
– Все на месте?
– Сейчас, ждем ещё нашего режиссёра.
– Где она? Пошлите за ней.
– Я сбегаю, – сказал Илья. Не успел я предложить свою кандидатуру, как он уже скрылся из виду.
Мы ждали несколько минут. Нам не разрешали даже закинуть вещи.
– Ну всё, теперь и Илья бигуди наводит, – пошутил Игорь.
Спустя какое-то время Илья вернулся без Леры. Я промолчал. Мужчина в пиджаке велел своему коллеге в пиджаке найти Леру.
– Так, а вы – грузитесь в машину. Подождем.
Мы так и сделали. ещё полчаса мы просидели в машине. Когда нервы были уже на пределе, Юра попытался вмешаться в ситуацию, но его чуть ли не силой затолкали обратно в машину. Мы поняли, что мы попали.
Глава 21: Инквизиция
В качестве меры предосторожности мне надели на запястья наручники. Всем остальным тоже. Нас всех вывезли за город в какую-то бывшую психиатрическую клинику или диспансер, было непонятно. На въезде на территорию был забор-сетка, КПП, охрана с оружием. Перед подъездом стояли вазоны, в которых росли какие-то сорняки. На территории учреждения были посажены ели. И вообще здесь было довольно умиротворяюще и спокойно.
Нам запретили друг с другом общаться и вывели из машины по одному. Меня посадили в небольшую камеру с маленьким окном. Я заметил, что слева от меня, кажется, был Юра. С меня сняли наручники. Двери заперли на засов. Стены моей комнаты были типичны для учреждений такого рода – двухцветные (зелёный в человеческий рост, а дальше побелка), потрескавшиеся, холодные.
Я сел на скрипучую кровать с металлической сеткой на пружинах и стал ждать. У меня в детстве была такая же кровать. Я любил на ней прыгать. Она стояла в моей спальне. В режиме ожидания я продержался минут двадцать, потому что когда долго чего-то ждешь, то сначала ты это делаешь активно, но затем понимаешь, что надо немного расслабиться. Однако при каждом шорохе снаружи я вновь собирался и готовился к чему-то. В моей голове так и звучало: «Сейчас что-то будет».
Я слышал как открылась соседняя камера. Юра возмущался и требовал позвать начальство. Он угрожал им своим журналистским удостоверением, но это не подействовало. Его увели. Через решетку на прямоугольном окошке в двери я это видел.
По логике, следующим на очереди был я, поэтому я старался себя хоть как-то подготовить к грядущим событиям. Я предположил, что меня будут пытать на предмет того, знаю ли я, где Лера и солдат. Я не знал, но под пытками мог сказать, что видел их. Возможно, это мне поможет. Всё равно у Леры и ее бойфренда неплохая фора была. Возможно, это ей поможет.
На кровати лежал тоненький матрац, как в плацкартных вагонах – белый с синими полосками. Если ты вдруг оказался в дурдоме на таких матрацах, то можешь подумать, что на самом деле ты в поезде и едешь куда-нибудь в Анапу.
Спустя где-то час к моей палате подошли.
– Встаньте лицом к окну, руки за спину, – раздался голос снаружи.
Я сделал, как сказали. Солнце било мне прямо в глаза из маленького окошка почти под потолком, поэтому я их закрыл. Позади меня открылась дверь. Я услышал стук тяжелых ботинок или сапог. Мне заломили руки, но без наручников. Они наклонили меня вперед и куда-то повели. Я видел перед своими глазами только пол, уложенный красными панелями, кажется, ДСП или ДВП. Короче, уложенный какой-то аббревиатурой. Рядом с некоторыми дверьми были коврики.
Меня поставили перед белой дверью с надписью «Главный врач». Мы так там и стояли, пока один из мужчин не постучался, а голос из-за двери не пригласил нас войти. Один из конвойных открыл дверь, второй приказал мне заходить.
Толстые шторы на окнах почти не пропускали свет, но на подоконниках стояли цветы в горшках. В основном, кактусы и фикус. Рядом с окном был большой шкаф с книгами, папками и журналами. Рядом на стене висела картина с умиротворяющим морским пейзажем. В кабинете стоял стул напротив стола главного врача. В углу была табуретка, видимо, на случай второго посетителя. В комнате было душно.
– Садитесь, – велел мне коротко стриженый, а может и просто лысый мужчина средних лет в светло-коричневом пиджаке.
Некоторое время он на меня даже не смотрел. Он только что-то записывал. На его столе были сложены папки. Стопка была довольно высокая, она уже начало коситься, того и гляди рухнула бы. Затем он отложил ручку и открыл какую-то папку.
– Моя работа, – он посмотрел на меня так, будто и не отводил взгляд. – Удостовериться, что вы понимаете ситуацию и проявляете полное сотрудничество. Хорошо?
Я кивнул и промычал. Так я выражал согласие. Или сотрудничество.
– Я надеюсь на вашу честность и откровенный разговор. Вы должны быть со мной честны. Ваши коллеги отзывались о вас, как о человеке незлобивом, добропорядочном, компанейском.
Мои друзья обо мне говорили? Странно.
– Если бы не эта ситуация с вашей коллегой Лерой, вы уже были бы в Москве. Но теперь мы не можем вас так просто отпустить.
Мне хотелось ему верить, но складывалось такое впечатление, что они готовились к нашему приему задолго до исчезновения Леры. Хотя, возможно, мне просто показалось.
– Я вам скажу, что знаю сам. Ваша коллега и ее молодой человек, а также трое других солдат дезертировали. Они, по нашей информации, направились к границе. Я знаю, что вы не знаете, где она находится, как и остальные ваши коллеги, но вы можете пролить свет на факты, о которых мы не все знаем. Так как? Вам есть, что добавить?
– А надо?
– Надо.
– Я задумался.
– Мы с ней виделись в последний раз на корпоративе. Отмечали конец работы. Потом она куда-то ушла. Я был на лестнице, она спускалась. Я думал, что она идет подышать воздухом. Но она не вернулась.
– И что вы сделали?
– Ничего. Мы выпивали. Потом я отвёл Илью в отель. Мы посмотрели фильм про моделей, а потом легли спать.
– Какой фильм?
– Не знаю. На ноутбуке.
– Ясно.
Инквизитор – как я про себя его назвал – что-то записал в блокнот.
– Больше вам нечего добавить?
– Кажется, нет.
– Она была одна, когда спускалась по лестнице?
– Кажется да, но может кто-то ждал ее внизу.
– Почему вы так решили?
– Мне кажется, она шла к кому-то. Ну, не просто вниз, а к кому-то. Не знаю, как объяснить.
– Я вас понял. Вы знали, что у нее есть мужчина?
– Я догадывался. Она все время была какая-то напряженная, пока мы тут работали, хотела вернуться в Москву, к друзьям. А потом вдруг расслабилась, с нами особо не общалась, она стала как-то веселее, что ли. Мы когда говорили с коллегами, в шутку решили, что она мужика себе завела, не иначе.
– И что вы об этом думаете?
– Ничего. Ну завела и завела, мне какое дело.
Инквизитор сделал ещё одну запись. Вдруг в дверь постучались.
– Войдите.
Я обернулся. В дверь вошел какой-то мужчина в пиджаке.
– Там в третьей палате человеку стало дурно, мы его в общую перевели, чтобы
успокоился.
– Хорошо, спасибо.
Мужчина ушел и закрыл за собой дверь. Инквизитор сдвинул очки на кончик носа. К нам поступило досье на вас и вашу работу. Одно из Москвы, второе от вашего начальника. Резолюция нас устраивает. Вы и ваши коллеги проделали большую работу. У нас есть сомнения по некоторым позициям. Ввиду последних событий мы, к сожалению, не может отпустить вас просто так.
– Вы будете меня пытать?
– Нет, что вы, – он ответил очень серьезно. – Нет. Мы хотим убедиться, что вы понимаете всю ответственность, которая на вас лежит. Это дело государственной безопасности. Вы же понимаете, что ваша работа помогла сохранить территориальную целостность страны. Вы должны гордиться тем, что сделали. Страна вами гордится.
– Хорошо. Но что нас ждет дальше? Мы останемся здесь? Вы можете мне сказать?
– Могу. Вот что я вам скажу: принимать решение о вашем дальнейшем месте назначения будет специальная комиссия. Сейчас я проведу с вами один тест. Он покажет, насколько вам можно доверять. Нам важен идеологический аспект. Пожалуйста, хорошо подумайте, прежде чем отвечать на вопросы. Всего вы должны ответить правильно на 3 вопроса. Если вы на них не ответите, возможно, вас никогда отсюда не выпустят. Вы согласны?
– Если это первый вопрос, то мой ответ – да.
– Нет, это не первый вопрос. Первый вопрос звучит так, – он открыл папку. Я попытался в нее заглянуть, но у меня ничего не вышло. Шпионский навык чтения перевернутого текста я так и не освоил. – «В стране проходят выборы. За представителя какой партии вы будете голосовать?»
– Да я на выборы не хожу, – выпалил я не подумав.
Повисла неловкая пауза. Моя судьба могла решится не в мою пользу просто потому, что я не сдержался.
– Это правильный ответ.
Инквизитор сделал какую-то пометку в бумагах. Я же сел смирно и решил сосредоточиться, чтобы в следующий раз дать обдуманный ответ. Стопка папок передо мной меня немного смущала.
– Второй вопрос: «По телевидению проводится „горячая линия“ с президентом страны. Вы хотите задать вопрос. Ведущий дает вам слово. На что вы ему пожалуетесь?»
– А меня не накажут за мои слова?
– Нет, никаких последствий для вас не будет.
На что я жалуюсь… На плохие дороги, наверное. Но если вдруг я живу в городе с хорошими дорогами? Нет, такого не бывает. На высокую стоимость услуг ЖКХ. Но они никогда не станут ниже, сколько не жалуйся. На полицейский произвол. Рыба гниет с головы, нельзя же жаловаться голове на шею. На плохую медицину. На низкие зарплаты. На коррупцию. Точно, пожалуюсь-ка я на коррупцию! Ведь никто с ней не борется, но любит говорить, что борется. И президент будет рад в очередной раз заявить, что задушит «эту гниду на корню». И народу понравится. И заголовки хорошие будут.
Я уже собирался открыть рот, но вспомнил тот бойкий ролик, который сделали подопечные Аркадия для молодежного воспитания. Тот, который о патриотизме и русском характере. Я подумал, что эти ребята, кажется, мыслили правильно. Они, возможно сами того не подозревая, уловили дух времени. Вот чего не хватало мне. Наверное, это дух времени помог мне с первым вопросом. И теперь я снова должен был положиться на него.
– Я… Ни на что не жалуюсь, всем доволен.
Инквизитор заглянул в журнал.
– Я засчитаю этот ответ, хотя вы могли бы ещё поблагодарить президента за ваше благополучие и стабильность. Вы готовы к последнему вопросу?
– Если это… да. Просто да.
– Хорошо. Тогда последний вопрос: «Кто виноват в тяжёлом положении страны?»
Я ждал, что дух времени снизойдет на меня сразу же, но этого не произошло. Ответы на первые два вопроса отрицали сами вопросы, но тут, мне показалось, нужно было дать конкретный ответ. И какой? Самый очевидный вариант – Запад. Он виноват во всем и всегда. Злой Запад, как усатый негодяй в старом вестерне, разрушает наши духовные скрепы, истончает наши семейные ценности, насилует наших детей своей поп-культурой и Интернетом, который был придумал ЦРУ, чтобы распространять в России порнографию и свободомыслие. Кого же ещё винить?! Мы никогда не будем винить себя за наши проблемы. Всегда виноват кто-то другой. Другие страны, другие правительства, другие спецслужбы. И на кого я должен свалить вину в этот раз… Если я сейчас беседую с агентом спецслужбы, значит, я должен мыслить, как агент спецслужбы. Хотя это бред. Что бы на моем месте сказал Матвей Александрович? Я вспомнил его ответ.
– Ясно кто, – ответил я. – Геи.
Инквизитор нахмурился и постучал ручкой по папке.
– Это ваш окончательный ответ?
– Нет, простите. Пидоры.
Инквизитор сделал ещё одну пометку и снял очки.
– Это правильный ответ. Теперь правильный.
Он надел очки и захлопнул папку.
– Знаете, с вашими коллегами мне повезло меньше. Я передам ваше дело комиссии, она примет решение. Я ничего не могу вам обещать, но мои рекомендации будут на вашей стороне. Если все сложится удачно, вам дадут возможность привести себя в порядок, а вечером вас посадят на самолет до Москвы.
– Я вообще-то из Нижнего Новгорода, денег у меня нет. Можно меня как-то в Нижний отправить?
– Мы предоставим вам возможность решить этот вопрос самостоятельно.
– Я не стал с ним спорить. Он велел мне встать, а затем вывел меня к конвойным, которые проводили меня до палаты без заламывания рук. Я уселся на плацкартный матрац и не мог ни на чем сосредоточится. Мыслей в голове не было. Просто хотелось не двигаться.
Затем я увидел в углу комнаты какое-то углубление, а в нём что-то цветное. Я подошел к стене и присел на корточки. Мне показалось странным, что я не понял этого сразу – там был мусор. Там были какие-то «бычки», кусочек целлофана и какие-то комки грязи.
Через час за мной снова зашли. Ребята повели меня в другую комнату. В ней было очень светло и свежо, потому что почти все окна были открыты.
Это был актовый зал или что-то типа того. Здесь были стулья в несколько рядов, длинные столы, на окнах – шторы, на стенах – какие-то бабочки и снежинки из бумаги. Все это было немного странно. Передо мной сидели три человека – комиссия. Справа был полный краснолицый мужчина, напоминавший ответственного секретаря или партийного работника. У него на синем пиджаке был значок с красным флагом, видимо, под цвет лица подбирал. Слева сидела немолодая женщина в блузке с кружевами, напоминающая какую-нибудь охранительницу материнства и детства, которых можно встретить на различных форумах. Посередине был мужчина – главный в этой компании. Он был одет немного проще остальных. Вокруг рта у него были морщины. На локтях пиджака были заплатки.
