Читать книгу: «Пора домой», страница 2

– Взрослый такой был. А добрый. Добрый был мальчишка! – осененный открытием, Василь Василич нехотя вырвался из воображений, сфокусировался на сущем и взглянул на жену. – Лягушек жалел, головастиков всяких. Насобирал в банку и… вроде питомцев. Любить их буду, говорит. И любил, нянчился. А когда уезжали, вылил их в озеро, домой отпустил, и плачет, аж заливается. Ручкой им машет, прощается навсегда…

Она посмотрела на мужа, будто удивляясь его удивлению.

– Ну а чего ж? Конечно. Конечно добрый, – и опять вернулась к пустоте, выискивая важные тонкие детали того далекого дня: – В таких тогда шортиках был светленьких. Я их из твоей летней рубашки сшила. Бежи-ит по воде, хлюп! хлюп! Брызги… Вот он хохотал, дорвался до воды!

Она хмыкнула довольно, по-детски покачалась на скамье, улыбательные ее морщинки вокруг глаз собрались в паутинки, а щеки вздрогнули.

Василь Василич припомнил вареную кукурузу, блестящую от солнца июльскую воду, брызги, визги пляжной детворы и Сашутку в середине картинки:

– Ну, он молодец! Он, прям, я помню, совсем воды не боялся, – гордый отец улыбнулся и залихватски взмахнул рукой. – Другая мелочь пищит, а этот так и прет в воду.

– Да ну-у! – не согласилась Ольга Степановна и нервно поправила узел платка, свившийся воротом у горла и, вроде бы, мешающий дышать по временам. – Как вспомню! Ужас какой-то, страху натерпелась. Так и прет в эту воду!

Оба вздохнули и замолчали.

Воспоминаний о Сашутке сохранилось немного. В голову лез липнущий к тому дню мусор, никак не интересный и не добрый, но который, если различить яснее, тоже помнился, хотя и поднимал в душе дурные мути.

То гордость взбаламутит, от которой теперь же Василь Василич станет важным и недобрым.

То обида резанет, потому что несправедливо, де, и не честно. Но теперь уж прожито, и от того давит сожаление, а выровнять ничего уже невозможно.

А то и стыд покроет об чем-нибудь глупом, в какую молодость вляпается во чтоб не стало, или об чем-нибудь злом, которое растерзает всякому человеку середку его жизни, когда он уже силен, но уже не чист.

Что было, то было, чего ворошить?

– Я тогда начальником треста устроился, – выбрал что почище Василь Василич. Воспоминания о работе наводняли его память до верху, и их тоже приходилось вынимать, чтобы растянуть и разбавить важное и светлое. По бедности памяти и для ее экономии. – Новое оборудование тогда добился. Это было… Да нет, не сразу… Года через три.

– Через три… Да, через три, – подтвердила Ольга Семеновна и отогнала от своего лица пчелу. – Это тогда, когда… Это ж когда мы Сашутку в лагерь в тот год отправили.

– Ну да, это ж было… – задумался Василь Василич, разглядывая мелкое на крупном. – Тогда и отправили, как раз – и у меня отпуск был, и у него отпуск. Каникулы в школе.

– Да, помню, – снова дернула удушливый узел Ольги Семеновна. Голос ее прозвучал с обидностью, которую она тут же подкрасила шуточным тоном, отчего чувства ее разбавились, слова зазвучали уже без горечи, но и веселость казалась ненастоящей. – Только у Сашутки каникулы на морях, среди чужих людей, почитай. А родной отец в отпуске, а на работу почти каждый день… Отпуск тот еще!

Ну, – слегка развел извиняющимися руками Василь Василич, вздохнул и ответил оправданием, каким оборонялся уже не однажды. – Душа ж болит.

– Да… Как не болеть? Работаешь, и болит потому. Как не болеть? – согласилась Ольга Семеновна, стараясь обойти острие, о которое не раз они резались, споря и не приходя к общему. Потом, не давая паузы, чтобы не поднялось со дна недоброе, залила сверху теплотой: – Мясорубку тогда мне купил, помнишь? Электрическую!

– Да ну? – усомнился Василь Василич. Саму мясорубку он помнил, и ныне она лежала справа на нижней полке в комоде. Но когда её купил… – Это было, когда Саша областной конкурс выиграл.

– Не-ет! – категорически не согласилась Ольга Семеновна, снова теребя платочный узел и чуя-таки назревающий спор. – Тогда ты ему велосипед купил, вспомни? А мне шторки из Москвы привез, золотистые такие. Рыжие. Еще шутили, что у нас в зале уже осень и первое сентября.