Читать книгу: «Ожоги», страница 2
Оно ведь и самого Пал Палыча не всегда знали хорошим и правильным, а был он в молодые годы и вполне себе плохим – кутил, пьянствовал и скандалил. Даже дрался и привлекался. Не так тяжко он пил, конечно, как Митька, но все же. Очень давно, однако ж…
Научился Павел в то время опохмеляться, вот тебе и вторая пьянка. А там и три дня, и до недели дошло. Так погрузился он в запои, ибо грех, как плесень, растет и разрастается, на малом не остановится, как и всякий паразит.
А пьянка – грех непростительный, какой и вспомнить теперь стыдно, да и жутковато. Но прошлого заново не пережить и из памяти собственной глупости не стереть.
Когда осознал Палыч свою запойность и с испугу даже заподозрил зачатки белой горячки, то явился к доктору. Тот выслушал внимательно и пригрозил: «Если снятся насекомые и всякие кошмары с похмелья, это не белая горячка. Но это значит, что адрес твой она уже знает».
Недолго Палыч страдал, как помнилось теперь, и вскоре встал на ровный путь, уверовал, пришел в церковь и вот уже двадцать четыре года алтарил в местной церкви, вел воскресную школу и заслуженно считался самым старым и опытным пономарем в городе.
Теперь же за безупречную службу и благочестивое житие Пал Палыча представили к епархиальной награде. Владыка пригласил его в кафедральный собор на богослужение, где после Литургии на проповеди вручил грамоту и календарик с иконкой Божией Матери.
Палыч прослезился, приятно все же, и грамоту принял с благодарностью.
А по окончании Литургии алтарники города собрались на торжественную трапезу, где чествовали старожилов, самым маститым из которых был Палыч.
Однако ж, когда попросили его поднять тост, вошел Палыч в затруднение: вина он не пил нисколько, памятуя свою разгульную молодость, но и отказаться от тоста тоже не выходило, ибо ради него-то все и собрались, сидели теперь с бокалами в руках и молча смотрели на него, ожидая воодушевительных слов.
Впрочем, годы минули с той дурной поры, когда не мог он остановиться, стоило ему выпить хоть бокалишку пива, многие годы! А потому Пал Палыч отважился, произнес краткую речь, какую сумел, и залпом махнул весь бокал.
Вино оказалось вкусное, а главное – слабое весьма. Он прислушивался к себе со вниманием и страхом, но опьянение так и не зашумело в его голове. А потому, вздохнув с облегчением, Палыч аккуратно позволил себе еще пару бокальчиков, и те, не до дна. А там и закончилась трапеза.
Ведь можно и выпить, особенно, по случаю торжества или праздника. И не обязательно спускаться из-за стола под стол, чтобы чувствовать себя вполне счастливым человеком, сердце которого весело толикой вина.
«Хоть и не всякому позволительно. Есть такие хмыри, что им и на пробку наступить нельзя: сто грамм – не стоп-кран», – подумалось Пал Палычу, когда вспомнил он о ненавистном своем враге Митьке Дерябкине – безнадежном алкаголике, вполне заслуживающим осуждения, порицания и презрения.
***
Утром Пал Палыч сначала увидел окружающий его мир, но не увидел в этом мире себя, не сразу осознал кто он и где находится. Навязчиво и душно пахло календулой, и назойливая муха норовила сесть на лоб, сколько ее не отгоняй. Но самое неприятное – это жаркое и иссушающее солнце, от которого в такой низкорослой клумбе было не спрятаться. Пал Палыч собрался с силами, чтобы перебраться под дерево и только теперь осознал себя целиком. Осознал себя полупьяным, тягостно-похмельным забулдыгой, валяющимся на церковной клумбе.
Взъерошенный, отекший и дрожащий, он с великим трудом и оханьями поднялся и перебрался на скамейку под деревом. Воспоминания о вчерашнем, похожие на логически несвязное слайдшоу, серыми картинками посыпались на его голову: пивной ларек на привокзальной площади, какие-то незнакомые, пьяные люди, злая перепалка с таксистом, родная церковь, батюшка. О Бо-оже-е!
– Проснулся, Палыч! – услышал он за спиной неуместно-радостный, мямлящий Митькин хрипоток. – А я жду… жду. Когда, думаю, он выспится?
Мутными образами вспыхнули в памяти и вчерашние воспоминания о Митьке, выпитой с ним бутылке грязноватого на вид самогона со вкусом резины и о многих глупых и нелепых разговорах. Потом… Объятиях, пьяных лобызаниях и клятве в вечной дружбе.
