Читать книгу: «Два поэта», страница 5

Шрифт:

"Стихи живые сами говорят…"

В одном мгновенье видеть вечность,
Огромный мир в зерне песка.
В единой горсти – бесконечность
И небо – в чашечке цветка.
В. Блейк в переводе С. Маршака

Творчество А. С. Пушкина изучено до последнего миллиметра. Известен каждый его шаг, истолкованы каждый поступок и каждое слово, подсчитаны все глаголы и прилагательные, гласные и согласные, запятые и многоточия. И на основании этих подсчётов сделаны выводы, касающиеся его стиля. Многократно изучены, прокомментированы и проанализированы его стихи.

Как известно, творчество – это отражение и отображение реального мира"…И образ мира, в слове явленный…", – так охарактеризовал поэтическое творчество Борис Пастернак.

Но если речь идёт о великом поэте, то каждое его стихотворение, не просто "образ мира", а само по себе – целый мир, живущий по своим законам и часто диктующий их читателям. Каждое талантливое стихотворение в каком-то смысле самодостаточно. Оно говорит об авторе гораздо больше и правдивее, чем мемуары, исследования, чем сам автор, часто намеренно (что вполне оправдано) искажающий факты своей биографии или взамен уже существующего мифа создающий новый.

Значит, вся правда в стихах? И это не совсем так. Мир стихотворения может быть открыт и гостеприимен, может быть загадочен и скрытен, а иногда, перефразируя слова Ахматовой, в него "лучше не заглядывать, уйдём, не с каждым текстом сговориться можно".

Всё это относится к стихам Пушкина, живым, подвижным, меняющимся на глазах, загадочным как улыбка Джоконды.

Мы рассмотрели несколько стихотворений, написанных Пушкиным в разное время, созданных под воздействием различных жизненных обстоятельств, отличающихся по жанру и тематике: пересказ древней легенды, дружеское обращение к одноклассникам, три описания зимней вьюги, любовное послание, размышления о жизни. Их объединяет не только то, что они, согласно высказыванию Д. Д. Благого "пронизаны жгучим лирическим чувством", но и то, что каждое из них знаменует перемены судьбы и, в большей или меньшей степени, диктует её "сценарий".

Так "19 октября" 1825 г. в какой-то мере влияет на судьбы и поступки героев стихотворения; «Бесы» явились результатом тяжелейшего духовного кризиса; написанная вслед за «Бесами» "Элегия" – медленный, мучительный выход из кризиса. "Песнь о вещем Олеге" подтверждает фатальную неизбежность преждевременной насильственной гибели.

Автор не настаивает на своих выводах и заключениях, а лишь предлагает их как еще один возможный вариант прочтения этих известных и с детства любимых стихов.

Библиография

1. Благой Д. Д. Творческий путь Пушкина. (1826–1830)", М. – Советский писатель. – 1967.

2. Вацуро В. Э. Пушкинская пора. – СПб.: Академический проект, 2000.

3. Гайнулин М, Бобылёва В. Эстонская Пушкиниана. – Таллин, AO INGRI – 1999.

4. Жизнь Пушкина, рассказанная им самим и его современниками. В 2 томах. Т. 1. – М.: Правда – 1987.

5. Карамзин Н. М. Предания веков. – М.: Правда – 1988.

6. Киев. Энциклопедический справочник. – Киев: Главная редакция Украинской Советской Энциклопедии. – 1982.

7. Лотман Ю. М. Пушкин. – СПб.: Искусство СПБ. – 1995.

8. Маршак С. Я. Собрание сочинений в 8 томах. Т. 7. – М.: Художественная литература. – 1971.

9. Путеводитель по Пушкину. М.: Академический проект. – 1997.

10. А. С. Пушкин в воспоминаниях современников. В двух томах. Т. 2. – М. Художественная литература, 1974.

11. Пушкин А. С. Дневники. Записи. – СПб.: Наука, 1995.

12. Пушкин А. С., Собрание сочинений в 10 томах. Т. 1. – М.: Государственное издательство художественной литературы. – 1959.

13. Пушкин А. С., Собрание сочинений в 10 томах. Т.2. – М.: Государственное издательство художественной литературы. – 1959.

14. Томашевский Б. В. Пушкин. Книга вторая. (1824–1837). – М.-Л.: изд-во АН СССР. – 1961.

15. Цветаева М. Проза – М.: Эксмо – Пресс. – 2001.

16. Черейский Л. А. Современники Пушкина. – Л.: Детская литература. – 1981.

17. Эйдельман Н. Я. Вьеварум. Лунин. – М. Мысль. – 1995

18. Эйдельман Н. Я. "Прекрасен наш союз…". – М.: Молодая гвардия, – 1982.

Потайной фонарь. С. Я. Маршак

Вступление

С. Я. Маршак был одним из самых известных людей своего времени. Наверное, не было в Советском Союзе человека, который бы не знал и не повторял наизусть строки его стихов. Причем стихи эти запоминались без заучивания. Не только потому, что эти звонкие, веселые и очень ритмичные строки непроизвольно оставались в памяти, но и потому, что, как фольклор, передавались из поколения в поколение, из уст в уста.

Нельзя сказать, что человек, взрослея, вырастал из этих стихов. Они всегда были «впору», всегда радостно подхватывались детьми и внуками и подобно "веселому, звонкому мячу" мчались вскачь от взрослого к ребенку, потом укатывались от ребенка в неизвестном направлении с тем, чтобы лет через двадцать, когда у этого бывшего ребенка заведутся собственные дети, снова вернуться совсем не забытыми – не надо даже в книгу подглядывать, – а потом умчаться снова, навстречу будущим поколениям.

Эту «прыгучесть» своих стихов весело отмечал и сам автор:

Читатель мой особенного рода:
Умеет он под стол ходить пешком.
Но радостно мне знать, что я знаком
С читателем двухтысячного года.

Когда в 1945 году он перевел стихотворение Китса «Слава», он и сам мог бы подписаться под этими стихами.

СЛАВА
Дикарка слава избегает тех,
Кто следует за ней толпой послушной.
Имеет мальчик у нее успех
Или повеса, к славе равнодушный.

Гордячка к тем влюбленным холодней,
Кто без нее счастливым быть не хочет.
Ей кажется, кто говорит о ней
Иль ждет ее, – тот честь ее порочит!

Она – цыганка. Нильская волна
Ее лица видала отраженье.
Поэт влюбленный! Заплати сполна
Презреньем за ее пренебреженье.

Ты с ней простись учтиво – и рабой
Она пойдет, быть может, за тобой!

Строчки его стихов впечатывались намертво и оставались навсегда в виде афоризмов, вошедших с полным правом в народную память, откуда извлекались по мере надобности и снова занимали место на какой-то полочке, ожидая своего часа.

Достаточно вспомнить некоторые из них, чтобы понять, насколько разнообразно и вариативно их употребление на протяжении десятилетий, вплоть до нашего времени:

"Дама сдавала в багаж…"
"Вот какой рассеянный с улицы Бассейной…"
"Однако во время пути собака могла подрасти…"
"Детки в клетке…",
"Мистер Твистер, бывший министр"

и, наконец, фраза, повторявшаяся в советское время на все лады: "Купишь, – сказал мистер Твистер, вздыхая, – ты не в Чикаго, моя дорогая"…

Этот ряд можно продолжать до бесконечности, особенно, если прибавить к нему афоризмы из английских детских считалок и поговорок и детских переводных стихов:

"Три мудреца в одном тазу
Пустились по морю в грозу.
Будь попрочнее старый таз,
Длиннее был бы наш рассказ…"

"Вот дом,
который построил Джек…"

"Никто не скажет, будто я
Тиран и сумасброд,
За то, что к завтраку люблю
Хороший бутерброд…"

Если вовремя не остановиться, этот поток обрушится на головы читателей, подобно игрушкам, заказанным девочкой Женей при помощи цветика-семицветика: "Кончились игрушки советские, посыпались заграничные…"

Подходил к концу срок детских стихов, начинались переводы… "Из Бернса", "Из Блейка", "Из Китса", "Сонеты Шекспира"… Перед взором обделённого и моноязычного советского читателя разворачивалась великая мировая поэзия: "Из Милна", "Из Гейне", "Из Калевалы"…

Слава не просто послушно следовала за ним по пятам, а весело неслась вприпрыжку, как резвый щенок, то забегая вперёд, то преданно прижимаясь "к ноге".

Помимо детских стихов и переводов к середине сороковых годов были написаны пьесы для детей, огромное количество сатирических произведений, разбросанных в периодике, в том числе и в знаменитом «Сатириконе», а до этого, в юности, как и положено, писались лирические стихи, в основном, подражательные. "И подражал я, разумеется, Блоку", – признавался сам автор впоследствии.

В результате поездки в Палестину в 1911 году появляются лирические стихотворения, в которых угадывается будущий Маршак, детский поэт, переводчик, лирик.

Казалось бы, все самое главное к середине сороковых годов было написано.

Но было нечто в этом разнообразии и разбросанности жанров, форм, произведений, что их объединяло, что до поры до времени таилось, пряталось, выглядывая неожиданно, иногда, казалось бы, в самый неподобающий момент, но ощущалось многими, и прежде всего, самим автором. Это было мощное лирическое начало, пронизывающее все жанры: и детскую поэзию, и переводы, и драматургию, а позднее – и прозу, и критические статьи.

Отчего плакали дети, когда им дочитывали "Сказку о глупом мышонке"? Хоть и мышонок, хоть и глупый, а все же безумно жаль это маленькое, неразумное и беспомощное существо. И жалость эта во сто крат усиливалась благодаря рисунку Лебедева в конце сказки: луна заглядывает в комнату и освещает пустую кроватку, скомканное одеяльце, смятую подушку…

В чем загадка обаяния знаменитого Рассеянного? Быть может в том, что этот образ – лирический? Прообразом Рассеянного, как доказывает в своей работе "Странный герой с Бассейной улицы" литературовед Мирон Петровский, отчасти был и сам автор. Мирон Петровский замечает: "Как везде у Маршака, в «Рассеянном» есть непоказная, скрытая лирическая струя"²⁷.

Обратим внимание на эти слова: "Как везде у Маршака…"

А вот отрывок из стихотворения "Песня о желуде":

С колпачком на голове,
Будто в путь готовый,
Он скрывается в листве дуба золотого…
В этот гладкий коробок
Бронзового цвета
Спрятан маленький дубок
Будущего лета.

А это отрывок из стихотворения "Праздник леса".

Что мы сажаем,
Сажая леса?
Чащу, где бродят
Барсук и лиса,
Чащу, где белка
Скрывает бельчат,
Чащу,
Где пестрые дятлы стучат.

Что мы сажаем,
Сажая леса?
Лист, на который
Ложится роса,
Свежесть лесную,
И влагу,
И тень.

Эти стихи впоследствии вошли в раздел детских стихов, а в сборнике 1949 года "Избранные стихи" обозначены разделы: "Из лирической тетради", "Детские стихи" и какой-то промежуточный между лирикой и детскими стихами раздел "Из лесной книги", куда и вошли оба эти стихотворения.

Если мы обратимся к переводам, то увидим сходную картину: грань между лирикой и переводами размыта. Автор стремился сохранить близость к оригиналу не только по содержанию, но и по форме. И с этим он с блеском справлялся, но, используя злую и несправедливую эпиграмму на поэта, можно сказать, что, кого бы он ни переводил, "Маршак остался Маршаком". Его собственный поэтический дар с одной стороны, делал эти переводы блистательными и артистичными, с другой стороны, иногда уводил от оригинала.

Сам Маршак неоднократно признавался, что переводил "не по расчету, а по любви" и не любил слова «переводы», а обозначал их так: "Из Блейка", "Из Бернса", "Из Гейне"…

Часто его собственные оригинальные стихи являются как бы продолжением перевода:

Вот четверостишие Вильяма Блейка:

В одном мгновенье видеть вечность,
Огромный мир в зерне песка,
В единой горсти – бесконечность
И небо – в чашечке цветка

И как бы зацепившись за последнюю строчку, он в конце жизни пишет собственное четверостишие:

Пусть будет небом верхняя строка,
А на второй клубятся облака.
На нижнюю сквозь третью дождик льется,
И ловит капли детская рука.

И так же естественно, как будто из оригинального Маршака, рождается перевод из Блейка:

…Я перо из тростника
В то же утро смастерил,
Взял воды из родника
И землею замутил

И, раскрыв свою тетрадь,
Сел писать я для того,
Чтобы детям передать
Радость сердца моего…

Интересно, что под этим переводом стоят две даты – 1915, 1946. Вторая почти совпадает с началом написания оригинальных лирических стихов.

Лирика проникает подчас в самые неожиданные жанры:

Ты каждый раз, ложась в постель,
Смотри во тьму окна
И помни, что метет метель
И что идет война.

Этот плакат появился в 1942 году. Вот уже, казалось бы, совсем не до лирики…

Но она прорывается сквозь заклеенные накрест окна, сквозь затемнения, сквозь гибели и отступления, напоминая о самом важном: о доме, о любви, о нормальной человеческой жизни.

Этот плакат является продолжением лирических песен, созданных во время войны, быть может, лучшего, что было создано в военные годы.

Он легко укладывается в мелодию и ритмы популярной до сих пор песни "Осенний вальс"

С берез неслышим, невесом
Слетает желтый лист…

Тут проявляется еще одно важнейшее свойство Маршака: скрытое сопротивление тому, что происходит. Идет самая страшная в истории человечества война. Война, направленная на уничтожение человеческого в человеке. А эти песни и этот плакат напоминают об общечеловеческих ценностях, о том, что, собственно, и делает человека человеком: о любви, о верности, о доме…

Л. К. Чуковская писала:

"Я давно уже думаю, что поэзия, истинная поэзия, сама по себе, по природе своей, даже вне зависимости от так называемого содержания, – есть самое антиполицейское, антифашистское, антинасильническое вещество, которое когда-либо и где-либо создавалось людьми. Произведение искусства уже само по себе есть торжество свободы. Бюрократия смутно чувствует это…"²⁸

Лирика прорывается в плакат, в драматургию. Знаменитая пьеса-сказка "12 месяцев" буквально пронизана лирикой. Часто авторская ремарка превращается в лирическое отступление: "Зимний лес. Укромная поляна. Никем не потревоженный снег лежит волнистыми сугробами, покрывая деревья пушистыми шапками. Очень тихо. Несколько мгновений на сцене пусто, как будто мертво. Потом солнечный луч пробегает по снегу и освещает белесо-серую Волчью голову, выглянувшую из чащи, Ворона на сосне, Белку, примостившуюся в развилине ветвей у дупла. Слышится шорох, хлопанье крыльев, хруст сухого дерева. Лес оживает".

Лирика проникает и в книгу "Воспитание словом". "Воспитание словом" – это критические, литературоведческие статьи о поэзии. Маленькая статья "Об одном стихотворении" (В ней речь идет о стихотворении Лермонтова "Выхожу один я на дорогу…") заканчивается такими словами: "И долго после того, как закроешь книгу, слышишь этот шум ветвей. Последняя строчка лирических стихов – на самом деле не последняя: она оставляет за собой, как эхо, долгий гул – след отзвучавшей музыки"²⁹. Это напоминает нам лирическое стихотворение, еще не извлеченное из прозы…

Книга воспоминаний Маршака "В начале жизни" – это – лирическая проза. Недаром так тесно переплелись воспоминания поэтические и прозаические.

Лирика проникает и в загадки:

Шумит он в поле и в саду,
А в дом не попадет.
И никуда я не иду,
Покуда он идет.

Можно сказать, что за всем разнообразием жанров, форм, видов литературной деятельности стоял лирический поэт, до поры, до времени скрывавшийся за редакторской деятельностью, драматургией, переводами, критикой, детскими стихами. Но если внимательно присмотреться к тому, что было написано до 1945 года, можно утверждать, что Маршака "не лирика" просто не существовало и все его "многопольное хозяйство", как выражался сам автор, было на самом деле одной лирической тетрадью, протяженной во времени и продолженной в разнообразных жанрах.

Ведерко, полное росы,
Я из лесу принес,
Где ветви в ранние часы
Роняли капли слез.

Ведерко слез лесных набрать
Не пожалел я сил.
Так и стихов моих тетрадь
По строчке я копил.

1. Дом с закрытыми ставнями

В 1946 году выходит сборник Маршака "Стихи. 1941–1946", куда входит небольшой цикл, состоящий из семнадцати стихотворений, объединенный под названием "Из лирической тетради". С этого момента и до самой смерти лирика становится главным делом его жизни.

С чего начинается лирический поэт?

Быть может, с путешествия в прошлое, с воспоминаний? Причем, эти воспоминания не зависят от возраста и иногда появляются даже в детстве. Вот что по этому поводу писала Анастасия Цветаева, вспоминая свое и Маринино детство:

"С первых лет мы начинаем разговор друг с другом и с мамой с "А помнишь?".

У нас (и у мамы, должно быть,) сосет тоской по всему, что было, что живет уже только в душе, что «прошло»… Лирика началась с первого вздохнутого и выдышанного воздуха, с первого глотка и с первого звука, первого запаха, с первого осознания – "живу"³⁰.

Маршак начал писать свои воспоминания как в стихах, так и в прозе, когда почти не осталось людей, к которым можно было бы обратиться со словами: "А помнишь?"

И тогда он поверяет свои воспоминания читателю.

2 ноября 1957 года в "Литературной газете была опубликована подборка стихов, приуроченная к его семидесятилетию. Открывало ее стихотворение "Столько дней прошло с малолетства". Это и еще несколько стихотворений были объединены в цикл под общим названием "Память детства". Название знаменательное: не "воспоминания о детстве", а память. «Воспоминание» – процесс, «память» – то, что всегда с тобой: пейзаж за окном, убранство комнат, лица, голоса, запахи, звуки… Все то, что составляет невидимую, но прочную защиту человека на протяжении всей жизни.

И эта любовь до конца твоих дней
Останется тайной опорой твоей.

В. Берестов

В простом и бесхитростном, на первый взгляд, стихотворении отразились многие принципы поздней лирики Маршака.

Столько дней прошло с малолетства,
Что его вспоминаешь с трудом.
И стоит вдалеке мое детство,
Как с закрытыми ставнями дом.

В этом доме все живы-здоровы —
Те, которых давно уже нет.
И висячая лампа в столовой
Льет по-прежнему теплый свет.

В поздний час все домашние в сборе —
Братья, сестры, отец и мать.
И так жаль, что приходится вскоре,
Распрощавшись, ложиться спать.

Щемящая печаль пронизывает это стихотворение от первой до последней строчки. Если попытаться разложить эту печаль на составные части, то мы увидим темный, одинокий дом с закрытыми ставнями. Только узкая полоска света проникает изнутри. Этот дом – молчаливый хранитель жизни, что протекала в его стенах на протяжении многих лет; дом, к которому устремляются воспоминания. Вырванный из контекста городов и лет, он покоится на дне памяти как образ далекого детства. Этот образ по своей стилистике близок к лирическому кинематографу, возникшему в конце 50-х годов. Он является ключевым в таком, например, фильме, как «Зеркало» А. Тарковского, несмотря на то, что в основу фильма положены стихи Арсения Тарковского.

Стоит только приблизиться к дому, приоткрыть ставни, заглянуть внутрь, как он оживает…

Мы видим небольшую комнату с круглым столом в центре. Стол освещен висячей керосиновой лампой. В круге света за столом собралась вся семья… Среди детей и автор. То есть эпизод описан и изнутри, и снаружи, увиден глазами ребенка и семидесятилетнего поэта. Этот двойной взгляд – как будто смотришь в бинокль с разных сторон – свойствен многим стихам поэта, в которых отразилась память детства.

Этот же эпизод несколько раз появляется в автобиографической повести "В начале жизни", написанной несколькими годами позже.

"Почти все детство мое прошло при свете керосиновой лампы – маленькой жестяной, которую обычно вешали на стенку, или большой фарфоровой, сидевшей в бронзовом гнезде, подвешенном цепями к потолку. Лампы чуть слышно мурлыкали. А за окном мигали тусклые фонари…"³¹ – это описание вечера в Острогожске, городке в Воронежской губернии, где прошло детство поэта.

"Я возвращался из гимназии уже под вечер. В столовой горела знакомая мне с давних пор висячая лампа под белым абажуром, отбрасывая на середину стола белый круг… В этой единственной освещенной комнате коротала вечер вся наша семья…"³².

А это уже Петербург, но картина не меняется.

Почему же Маршак так упорно возвращается к этому эпизоду?

Это легко объяснить.

Обычно в памяти сохраняются самые важные, яркие и повторяющиеся картины.

Когда все "домашние в сборе", а круг света выхватывает из тьмы прекрасные лица родных и близких, можно почувствовать себя счастливым: "Примостившись у нагретой печки, шила, вязала или штопала мать, а младшие дети, две сестренки и младший брат – сидели у стола, каждый со своей книжкой. Кто читал про себя, кто шепотом, но все были одинаково захвачены чтением… Старшая сестра озабоченно хмурит лоб, другая плачет над своей книгой, а брат хохочет… Одного только отца нет дома. Он еще на заводе…"³³

Эти редкие счастливые моменты душевного покоя, единения, любви, пристального внимания к близким описаны в стихотворении, созданном примерно тогда же, в 1958 году "Ты много ли видел на свете берез?"

Ты много ли видел на свете берез?
Быть может, всего только две, —
Когда опушил их впервые мороз
Иль в первой весенней листве.

А может быть, летом домой ты пришел,
И солнцем наполнен твой дом,
И светится чистый березовый ствол
В саду за открытым окном.

А много рассветов ты встретил в лесу?
Не больше, чем два или три,
Когда, на былинках тревожа росу,
Без цели бродил до зари.

А часто ли видел ты близких своих?
Всего только несколько раз, —
Когда твой досуг был просторен и тих
И пристален взгляд твоих глаз.

Ключевые слова стихотворения "Столько дней прошло с малолетства" – "теплый свет". Это выражение многозначно. Оно не раз еще появится у Маршака. Теплый свет лампы – это то, что собирало или объединяло всю большую семью. Теплый свет – это любовь и защищенность, и, наконец, это просто физическое тепло – то, чего небогатой и неустроенной семье Маршаков далеко не всегда хватало. И, тем не менее, детство поэта было счастливым.

Несмотря на неустроенный быт, кочевую жизнь, бедность, иногда граничившую с нищетой, оно протекало в большой и дружной семье, где царили любовь и уважение, где гордились успехами детей, где существовали культ образования, культ книги…

Теплый свет воспоминаний – это то, что человек несет в своей душе, пока жив.

Многозначно и последнее четверостишие:

В поздний час все домашние в сборе:
Братья, сестры, отец и мать,
И так жаль, что приходится вскоре,
Распрощавшись, ложиться спать.

Автор, как и все нормальные дети, больше всего на свете не любил рано ложиться спать, справедливо полагая, что все самое важное и интересное происходит после его ухода.

Это детское свойство поэт сохранил до конца своих дней.

Вспоминает Валентин Берестов:

"Самуил Яковлевич однажды сказал мне: "Чтобы не ошибиться в людях, знайте, что у каждого человека два возраста. Один – тот, в котором он находится. А другой – детский возраст, соответствующий его характеру. Вот Вам, например, двенадцать лет. А сколько вы дадите мне?

– Года четыре, Самуил Яковлевич.

– Примерно так…

И этот четырехлетний Маршак, как и положено четырехлетним, больше всего на свете не любил двух вещей:

а) ложиться спать и б) вовремя обедать".

Но, конечно же, это четверостишие, да и все стихотворение написаны о другом. Автор еще только задумывается о своем уходе. Смерть – это не только прощание с близкими, с теми, кто остается на земле после тебя, но и с тем миром, который существует только в твоей душе, в твоих воспоминаниях. Ведь первым уходит в небытие мир твоего детства, уникального и неповторимого, единственным свидетелем которого являлся ты сам.

В одной из последних "лирических эпиграмм", написанной за несколько месяцев до смерти, поэт снова к этому вернется:

Пускай бегут и после нас,
Сменяясь век за веком.
Мир умирает каждый раз
С умершим человеком.

Почему все-таки "дом с закрытыми ставнями"? Обычно в невысоких домах ставни закрывали вечером, когда в доме зажигался свет и нужно было уберечься от холодного, равнодушного, а то и враждебного взгляда. И Маршак, с одной стороны, спешит поделиться своими воспоминаниями, с другой стороны, оберегает, защищает от холода, равнодушия, враждебности все, что для него свято.

Это в традициях русской литературы. Например, в поэме Некрасова "Мороз Красный Нос" автор пытается спасти, уберечь своих любимых героинь от равнодушного любопытства: