Читать книгу: «Ангелочек», страница 3
Прикинув в уме, я начала вспоминать женщин со странными вопросами, уже приходивших ко мне.
– Скажите, дружочек, – спросила я парня, – девушка была очень молодая?
– Почти девочка, – грустно сказал он. – Если даже такая соплячка уверяет…
– Да забудьте то, в чем она там вас уверяет! Это просто ненормальная. Знаете, такие городские сумасшедшие есть? Она могла случайно зайти хоть в прачечную, хоть в булочную, хоть сюда. Лучше расскажите, что вас беспокоит.
Выяснилось, что бедолага пришел всего-навсего с желанием подправить лопоухость. Я начала первичный осмотр, но из головы не шла мысль о моем навязавшемся ангеле-хранителе. Я почти была уверена, что это ее штучки. Сначала хотела найти ее и, если не набить морду, то принять радикальные меры. Но пока ехала домой, немного поостыла и даже мужу ничего рассказывать не стала – наверняка скажет, что сама пригрела. Зато в последующие дни, сидя на приеме, я то и дело выглядывала в коридор – во избежание… Начальство больше не докапывалось, и я решила, что все обошлось малой кровью. С затаенной злобой я ждала звонка Зинаиды.
Все-таки «кто чего боится, то с тем и случится»: вызвал меня к себе начмед. Я заранее приготовила оправдательно-наступательную речь, но на душе было кисло. Как не поведи себя, я всего лишь интерн. Однако все мои страхи были, как оказалось, напрасны: Роман Борисович напросился ко мне в попутчики.
– Вы, вроде, живете около гостиницы «Эмеральда»?
Я удивилась:
– А вы откуда знаете?
– Разведка донесла. Дело в том, что там мои друзья из Риги остановились, а я даже не представляю, в какой стороне этот дивный отель находится. Поработайте сегодня компасом, если не затруднит.
С чего бы меня затруднило?
Я сказала: «Ах, какие пустяки», а сама подумала: «Вот по дороге и объяснюсь».
Проводив начмеда ровнехонько до холла безобразной пятизвездочной «Эмеральды» я поднялась на второй этаж. Там в магазине Елены Фурс я сделала морду ящиком и с шиком перемеряла четыре роскошные шубы, на покупку которых у меня нет и никогда не будет денег. Крутилась перед зеркалами почти час и довольная собой отправилась от элитных мехов к плите и фартуку.
Мерзкий ангел-хранитель напомнил о себе на следующий день, но зато в устрашающем объеме. Была суббота, и мы вместе с мужем пошли за дочкой в школу, а забрав ее, отправились в небольшой ресторанчик недалеко от дома. Сейчас ведь не поймешь, то ли ресторан, то ли кафе. По ценам, конечно, ресторан, а все остальное явно уровнем ниже.
Сделали заказ. Дашка счастлива от того, что сама по меню выбирала, как взрослая. И вот за десертом она вдруг нам говорит, что хочет поделиться секретом. Мы даже не насторожились, вечно у детей какие-то страшные тайны.
– Ну конечно, – отозвался муж, – мы внимательно слушаем. А секрет-то от кого?
– От вас. Я онемела, а муж продолжил.
– Если от нас, зачем же ты рассказывать будешь?
Я пихнула его ногой под столом.
– Это не то чтобы секрет, то есть, конечно, секрет… – начала путаться Дашка. – Но мне совет нужен, а посоветоваться не с кем.
– Так давай уже!
– Я так колебаюсь, так колебаюсь…
Я пихнула мужа еще раз, но уже чтоб он не засмеялся.
– Ты не колебайся, – сказал муж с серьезным лицом. – С кем еще советоваться, как не с родителями?
Дашка отставила от себя креманку и поинтересовалась:
– У меня грехи есть?
– В смысле? – не сдержалась я.
– Ну какие-нибудь ужасные вещи я делала в своей жизни?
– Ты знаешь, что такое грех?! – удивилась я. В нашем лексиконе такое слово не присутствовало, во всяком случае при общении с дочкой.
– Объяснили, – не по-детски вздохнула Дашка. – Вот я теперь и думаю, в чем каяться.
– Кому? – хором спросили мы.
– Какому-то святому отцу.
В очередной раз врезав мужу ногой под столом – на этот раз, чтоб он молчал – я принялась за детальный опрос.
– Дашка, давай сразу определимся. Откуда ты взяла «святого отца», и почему собралась каяться?
– Да это все просто: ко мне на большой перемене Зина приходила, сказала, что завтра каяться пойдем в грехах. Так есть у меня грехи?
– Нет у тебя грехов. Совсем нет, – уверенно сказала я. – Грехи есть у Зины, это ей придется каяться.
– Так что, не идти? – поинтересовалась дочь. – А в магазин?
– При чем тут магазин?
– Зина сказала, что потом мы пойдем в магазин покупать мне парик.
У мужа открылся рот. Но я сообразила, что это фокусы верующих евреев насчет того, что женские волосы может видеть только муж, поскольку шевелюра – самое большое богатство. Мой ангел-хранитель был к тому же полным дебилом: у нее в голове все перепуталось. Зину надо было не в еврейскую школу отдавать, а в коррекционную.
С Дашкой мы все вопросы решили по дороге домой, но что предпринять относительно диверсантки Шляпник – колесовать, четвертовать или пойти к ее родителям, – мы придумать не успели, так как телефонный звонок начал заливаться, когда мы открывали дверь. Муж взял трубку и я только слышала, как он хмыкал, а потом сказал: «Жду. Сейчас». Положив трубку на базу каким-то зловещим движением он посмотрел на меня такими глазами, что сразу стало ясно: катаклизмы еще не закончились.
– Ну? – выдохнула я.
– Уведи Дашку.
– Куда?
– Куда хочешь! – заорал муж.
А дочка, быстренько сориентировавшись, сказала:
– Я к Мишке на пятый этаж, – и выскочила за дверь.
Муж закурил и торжественно сообщил мне, что сейчас прилетит мой ангел-хранитель, чтобы рассказать, как я шляюсь с мужиками по гостиницам.
– У тебя есть ровно десять минут, чтоб признаться самой.
На волеизъявление мужа я не успела среагировать, потому что завизжал домофон. Пока подлючая Зина поднималась в лифте, мы открыли дверь в квартиру и заняли места на кухне, как в зрительном зале.
Увидев меня, Шляпник вспыхнула так, как будто к ней поднесли спичку, а я сказала:
– Вот сейчас ты и отчитаешься за то, как оберегаешь меня. Снимай крылья и проходи.
Слава богу, у мужа хватило ума и сил, чтобы сразу заткнуть ей рот по поводу моей нафантазированной измены.
– Допустим, я бы не знал, а зачем ты решила меня просветить? Чтобы мы развелись? Чтобы ребенок остался без отца?
Зина потупилась.
– Нет, я должна была помешать вашей жене поступать опрометчиво. Развода я не хотела ни в коем случае. Вы бы с ней поговорили… меры …
– Какие меры? – полюбопытствовал муж. – Побить, убить, соперника на дуэль вызвать?
– Можно из дома выгнать… – посоветовала добрая Зина.
Муж схватился за голову и попросил:
– Разговаривай дальше с ней сама.
А у меня уже давно язык чесался.
– Значит так, Зинаида. Слушай очень внимательно и запоминай. К Дашке не приближаться ни под каким видом, иначе я сдам тебя в милицию! Про наш дом забудь, как про страшный сон, иначе твоя явь будет ужасней любого кошмара. Адрес моей работы забудь навсегда – я специально предупрежу охрану. И про меня забудь, и про свои охранные функции, которые ты себе насочиняла!
– За что?
– Как это «за что»?! Ты в кратчайшие сроки чуть не успела разрушить мою семью и лишить меня работы! Я ведь интерн, я еще, считай, учусь – ко мне претензий больше всего!
Ангел-хранитель поднял ко мне свое смазанное лицо:
– Но я ведь тоже только интерн…
В доме у мадам Ландрин
Наташа взлетела на свой пятый этаж к массивной двери, рядом с которой крепились два звонка: один, скорее всего дореволюционный, в виде медной ручки, не работал, и второй, самый обычный, с кнопкой, – возле него висела табличка, указывающая фамилии проживающих и сколько раз кому звонить.
Тогда, в 60-х годах, многие жили в коммунальных квартирах. Счастье, если соседи хорошие попадутся, но обычно всегда была хоть одна «паршивая овца», которая портила все «стадо».
В их квартире – та же история. Приличная, по всем анкетным данным, тетенька по фамилии Попкова (иначе как Попихой ее никто не называл) изводила всех. С того момента, как ввели подушную оплату света и газа, она принципиально ходила по длинным коридорам со свечкой в руке и готовила у себя в комнате на керосинке.
Вот и сейчас, когда Наташа открыла дверь, первой, на кого она наткнулась, была Попиха, неразличимая в длинном черном платье при еле колышущемся пламени свечи. Девушка тихонько ойкнула и помчалась в кухню, стаскивая по дороге пальто. Пробежав извилистый коридор – мимо кафельного камина, книжного стеллажа, кованого сундука и висевших на стенке детских велосипедов, – она ворвалась в огромную кухню, ожидая увидеть там маму. Было столько событий, о которых надо было срочно рассказать!
Мама, и правда, возилась возле кухонного стола – посыпала сахарной пудрой через небольшое ситечко гору только что испеченного «хвороста».
Рядом крутилась младшая сестренка: она была причудливым манером завернута в мамин шелковый халат, который все время поддергивала, на голове высился тюрбан из махрового полотенца, а на ушах болтались Наташины клипсы. В другое время ей бы наверняка попало за то, что хватает украшения, но сейчас было не до воспитательных мер. Наташа быстро цапнула с блюда парочку «хворостинок» и стала одновременно жевать и говорить.
– Иди руки помой, – остановила мама, – потом все расскажешь. Тебя в комнате ждут.
Втроем они двинулись обратно по тому же пути, мимо сундука, стеллажа, велосипедов и незатопленного камина. Ирка шла позади и мамин халат волочился по полу.
– Ну что ты не спросишь, в кого я сегодня играю? – обиженно обратилась она к старшей сестре.
– Я тебя другое спрошу: ты уроки сделала?
– Нуу-у… – заныла Ирка.
– Ладно, – смилостивилась Наташа, которая безумно любила младшую сестренку, – кто ты у нас сегодня?
– Шамаханская царица!
– Поэтому ты с банным полотецем на голове?
– Это чалма!
– Тогда другое дело, – одобрила Наташа.
Вошли в комнату, где за круглым столом сидела вся семья с чашками наготове. Помимо папы и бабушки с дедушкой присутствовал и вечный Наташин поклонник, Роман. Он, как всегда, читал какую-то книгу и даже головы не поднял. Такие вот были ухаживания! Каждый вечер он приходил и читал. Бывали, конечно, и другие варианты – походы в театр, в филармонию, даже к общим друзьям. Роману прощалось все за его интеллект, высокую эрудицию и постоянство.
– Мама, мне нужно кое-что рассказать, – зашипела Наташа.
– Потом, – так же, не раскрывая рта, ответила мама, – ты сама видишь…
И только когда попили чаю, уложили Ирку и проводили Романа, наступило время для приватных бесед. Надо было уединиться, поскольку все Наташины новости были строго конфиденциальны и предназначались только для маминых ушей. Пришлось опять шествовать в кухню, так как в большой комнате папа смотрел телевизор, а в маленькой бабушка с дедушкой уже легли спать. Слава богу, все соседки расползлись по своим норам, и даже Попиха не мелькала.
Пока мама мыла посуду, Наташа, задыхаясь от восторга, рассказывала, как была на вечере встречи выпускников в Авиационном институте.
– А ты разве выпускница ЛИАПа? – поинтересовалась мама.
– Не иронизируй, меня туда Валька Каптелинина пригласила. Мам, я о другом!
– Во-первых, твоя Каптелинина еще не закончила свое обучение, и вряд ли закончит. Во-вторых, тогда с «другого» и начинай.
– Я с необыкновенным мальчиком познакомилась! Он такой умный, такой красивый, такой взрослый!
– Не тараторь. Что значит «взрослый»? Ему лет сорок, что ли?
– Ну ты даешь! Ему двадцать шесть. Ой, мама, он сирота… В общем, я его к нам пригласила.
Мама присела возле окна.
– Для чего? Чтоб мы его усыновили?
– Ничего ты не понимаешь, – обиделась Наташа. – Может быть, я за него замуж выйду.
– Он тебе в первый же день предложение сделал? – насторожилась мама.
– Нет, конечно, но я так влюбилась! Сразу! С первого взгляда!
– Лекарство от любви с первого взгляда – внимательный второй, – рассудительно сказала мама. – А то, что пригласила, хорошо. Но куда я твоего Романа дену?
– М-да, проблема, – согласилась дочь, – Ромка каждый день ходит… Может сказать, что я заболела?
– Не будь дурой. Он придет тебя навещать и наткнется на соперника. Ты этого хочешь?
– Тогда думать надо.
– Знаешь, Наташка, ты этого своего сироту приглашай. А придет Роман или не придет, посмотрим: «будет день – будет пища».
Предмет обожания появился через неделю, был зван на пироги с капустой – так, во всяком случае, объяснила ему Наташа. Всех обворожил с первой минуты – пришел с цветами и для мамы, и для бабушки, с мужчинами беседовал исключительно о международном положении и техническом прогрессе в СССР. Уделил внимание даже Ирке, которая в этот день играла в солдатку, проводившую мужа на фронт (она всегда придумывала себе какие-то непостижимые развлечения), нарисовав ей вполне профессионально говорящую голову из «Руслана и Людмилы», поскольку именно эту поэму Ирка на данный момент читала.
Роман появился чуть позже, познакомился с гостем и, как обычно, сел читать. Никаких эксцессов!
С того дня молодой человек по имени Володя Ханин стал бывать в доме регулярно. Много и интересно рассказывал о себе. Да, сирота. Да, родители похоронены на Красненьком кладбище. Да, закончил ЛИАП и сейчас работает в «почтовом ящике» по специальности и состоит членом авиаклуба. Особенное внимание уделял своей домохозяйке: он снимал комнату в квартире мадам Ландрин, вдовы Георга Ландрин, стоявшего у истоков производства монпансье. Говорил, что старушка очаровательна и говорит на четырех языках, любит его, как родного сына, ибо самой бог детей не послал. Володя же отплачивает ей вниманием, водит по театрам и ресторанам. Дама она, несмотря на возраст, куртуазная, все-таки родилась в Париже, где ее подхватил приехавший из Германии конфетный воротила.
Он пересказывал ее старинные анекдоты и однажды даже спел песенку, услышанную от мадам Ландрин:
С чем сравню я ваши глазки,
Положительно ни с чем,
Не могу сравнить их даже
С ландрином и монпансьем».
Голос у него был низкий, бархатный.
Сложно представить, но вся семья млела, слушая Володю Ханина, жалела за сиротство и заочно восхищалась обрусевшей француженкой. Тогда не было интернета, а заглянуть в Большую Советскую Энциклопедию никому и в голову не пришло.
И очень зря, потому что оттуда они бы узнали, что Георг Матвеевич Ландрин (урожденный Федор), родом из Новгородского уезда, где протекает речка Ландра, умер в 1882-м году. Вдова же его, Елена Ивановна, купчиха 1-й гильдии, имевшая отношение к Франции примерно такое же, как Жанна д’Арк к России, до XX века тоже не дотянула.
Новый год Наташа с новообразовавшимся поклонником решили встретить у друзей в складчину – скидывались по десятке. К сожалению, в тот судьбоносный день у молодого человека денег при себе не оказалось и Наташа заплатила за него, сказав с легкостью «потом сочтемся». Она всегда и ко всему относилась легко: характер такой, молодость (всего-то двадцать лет), да еще такая яркая влюбленность. У мамы на душе такой окрыленности не ощущалось, и дело было вовсе не в деньгах. Смущала та непрекращающаяся праздничность и абсолютная положительность, которые осеняли ореолом личность будущего зятя. К тому же, будто в противес, каждый божий вечер у них сидел Роман. Сидел и читал.
– Знаешь, что, – предложила мама, – вы же там будете танцевать…
– Естественно, – отозвалась Наташа.
– Так он снимет пиджак…
– И?
– И ты потихоньку посмотри, есть ли во внутреннем кармане паспорт.
– Я не буду этого делать! – возмутилась дочь.
– Господи, какие трагедии! Просто посмотришь первые странички…
– Мама, это неприлично!
Разговор шел уже на повышенных тонах.
– Если ты этого не сделаешь, то я попрошу, чтобы Володя предъявил свои документы мне!
Аргумент был железным – пришлось согласиться. И не зря. У мамы, как у Кабанихи, было «сердце-вещун».
Из краснокожей книжицы выяснилось, что великолепному Ханину недавно минуло восемнадцать лет, а учится он в ремеслухе, о чем свидетельствовал штамп. Еще один оттиск указывал на то, что прописан любимец мадам Ландрин на улице Ю. Гагарина. Туда мама с папой после всех этих сногсшибательных новостей и отправились.
В приятной трехкомнатной «распашонке» их ждало тоже много интересного: живая мама и отчим – профессор Краснопольский, растивший чудного мальчика с четырех лет. Не было только мадам Ландрин. Получив информацию, родители разбежались: Володины – пить валерьянку к себе на кухню, а Наташины – пить ту же валерьянку, но к себе.
Вечером заглянул на огонек потенциальный зять.
– Володя, я хочу с вами поговорить, – предложила мама и жестом позвала его в маленькую комнату, откуда временно были эвакуированы бабушка с дедом и Ирка.
Задушевная беседа длилась около часа, потом папа не выдержал и влетел на переговорную территорию, как голубь мира – разве что только без оливковой веточки в зубах. У папы испокон веку было такое амплуа – мама была гораздо жестче и решительней. Глава семейства помахал там крылышками, заодно разогнав пелену сигаретного дыма, и спас юного ремесленника от четвертования (или колесования) – более легкой смерти никто не ожидал. Ханин, выйдя за порог комнаты, встряхнулся.
– Если не ошибаюсь, я должен вам десять рублей, – сказал он с вызовом.
– Должен-должен, – подтвердила мама.
– Через тридцать минут вся сумма будет возмещена!
Он щелкнул каблуками и с гордо поднятой головой удалился – видимо, к мадам Ландрин. Больше его никто не видел.
Роман наконец оторвался от книг и женился на Наташе. Кстати, негодяем оказался первостатейным: уж лучше бы дальше читал.
Дети драматурга Отто
Яша Отто свалился в Ленинград давно, когда еще никто не подозревал, что он станет Санкт-Петербургом. Чем он тут будет заниматься, мальчику было без разницы, просто надоела Пермь с холодами и вечным пластмассовым запахом, тянувшимся от завода, где производили молочные бутылки.
Погода на новом месте проживания тоже не радовала: постоянные дожди и сырость, лето и зима мало чем отличаются друг от друга, – впрочем, так же, как и от осени и весны. Но зато красота вокруг – зашибись, как по музею ходишь… А сочетание воды и камня создает особый колорит таинственности и благородства.
В общем, влюбился Яша в Ленинград, просто благоговел перед ним, и решил остаться навсегда. Но для этого что-то делать надо и жить тоже где-то просто необходимо.
На что жить, он не задумывался: по скромным подсчетам, будет укладываться в те деньги, что родители вышлют. Папа с мамой высылали, но не разбежишься, все гораздо дороже, чем в Перми, а уж если комнату снимать, то и от голода помереть недолго.
Пошел Отто учиться в ПТУ № 17, там за неполных четыре года обещали сделать из него электрика. Работать в ЖЭКе и вкручивать лампочки по подъездам, конечно, не было Яшиной запредельной мечтой, но зато от «путяги» давали общежитие и стипендию. С соучениками он старался не общаться – по прописке такая же лимита, как он сам, а по менталитету сплошь и рядом гопники. А у Яши мысли возвышенные и планы далеко идущие. Пить портвейн он и дома мог, а тут такие возможности… Записался в библиотеку: хотел сразу в Публичную, возле Катькиного сада, но оказалось, что туда только с высшим образованием пускают. Соответственно, появилась генеральная мысль – после ПТУ идти в институт.
Стал после занятий проводить время в библиотеке «им. А. А. Блока», в читальном зале. Книги интересные, люди вокруг интеллигентные, пирожковая «Минутка» рядом. И библиотекарши – одна другой краше. Вот там и пришла ему в голову идея стать драматургом. Писал и тут же выкидывал в корзину для бумаг – самому не нравилось. А когда понравилось, отослал в журнал «Сельский механизатор», потому что пьеса была о комбайнерах, про то, как они урожай с полей убирают и в социалистических соревнованиях участвуют. Яша ни черта ни про комбайны, ни про уборку зерновых не знал, но накатал целых три акта. Своей фамилией подписываться не стал, чтобы не смеялись: абсурд, когда человек с немецкой фамилией пишет про трудовые будни села. Смех-смехом, но пьесу напечатали и даже гонорар заплатили – двадцать пять рублей. Яша сразу купил себе сандалеты и румынскую рубашку в полосочку.
Так началась карьера Отто. Он не стал квалифицированным электриком, но не стал и квалифицированным драматургом, – катал, как по маслу, малоактные произведения о советских рабочих и колхозниках. Триумфального успеха это не имело, но доход приносило.
Яша снял квартиру и даже женился – благо, было на что семью содержать. В Публичную библиотеку его так и не пускали, но всегда было приятно при любом знакомстве хлестануться: дескать, позвольте представиться, драматург Яков Отто.
Молодая жена его фанабериям не препятствовала, но жила своей жизнью – увлекалась йогой и какими-то другими затейливыми учениями, ходила на смутные собрания, даже на семинары ездила в другие города. Он ей тоже не мешал. Только прошло три года, а детей все не было.
– Слушай, может, ты втихую таблетки пьешь?
– Какие таблетки? – удивлялась жена.
– Ну, это… чтоб детей не было.
– Причем тут медикаменты? Просто рано мне.
– А мне в самый раз, – убеждал ее Яша. – Да и ты скоро четвертной разменяешь.
– У меня еще не все уровни пройдены, – туманно отвечала жена.
– Какие уровни?! Ты же не в компьютерные игры играешь!
– Вот именно. Съезжу еще на один семинар, потом подумаю о ребенке.
Яша расстраивался. Жена настолько углубилась в изучение непонятных ему субстанций, что совершенно открыто отлынивала от домашней работы и исполнения супружеских обязанностей. Однако, когда началось очередное укладывание чемодана, согреваемый мыслями о возможных детях, он поинтересовался:
– И куда на этот раз?
Ответ был неожиданным:
– На Гоа.
– А ближе нельзя?
– Нет, дорогой.
И она стала подсчитывать на калькуляторе сумму, которая ей требовалась.
Из Индии жена вернулась только через три месяца, – в шелковых расписных шальварах, с блестящим колечком в ноздре и… беременная.
– Про кольцо, как у бугая, я и спрашивать не буду, – сказал ошарашенный Отто, – а вот животик откуда?
– Ну ты и неблагодарный… – возмутилась жена. – От тебя, естественно. Ты уж определись! А то хочу ребенка, то не хочу…
И пока Яша, загибая пальцы, пытался вычислить свою причастность к этой ситуации, жена сложила объемистый баул.
– Эй, – постучала она его согнутым кулачком по плечу, – ты мне деньги давать собираешься?
– На что?
– Ни на что, а на кого, – на акушера, я рожать обратно на Гоа уезжаю.
– Почему? – глупо поинтересовался Отто.
– По кочану. Там медицина лучше.
Вернулась жена не скоро, но с хорошенькой смуглой девочкой, которая висела у нее, подвязанная расшитым платком, на груди. Последующие несколько месяцев Яша возился с дочкой и покупал детское питание, поскольку кормить дочку грудью жена и не собиралась, а ночами творил.
Завораживающая история с нежданными беременностями и отъездами на Гоа продолжалась, как страшный многосерийный сон. Девочек было уже две. И один мальчик. Отто исхудал, перестал стричься, а в его глазах посверкивал желтый огонек безумия.
Жена детьми не занималась. Она вообще ничем не занималась. Складывалось впечатление, что свою жизненную схему она определила раз и навсегда: залет – Гоа – ребенка Яше на попечение. Отто был детям и отцом и матерью, кормил, обеспечивал, играл, гулял.
В один из дней, выгуливая малышей на шлейке, как собачонок (не дай бог, разбегутся и потеряются!), он встретил приятеля из Малого драматического театра, где чаще всего ставились его пьесы.
– Ох ты! – изумился актер. – Все твои, что ли?
Отто кивнул.
– Теперь понятно.
– Что тебе понятно?
– Отчего у тебя тематика изменилась, – сказал тот, закуривая. – Да сядь ты, а то твоя свора тебя уронит.
– А детей куда, если я присяду?
– Вот же песочница, пихни их туда, пусть поиграют.
– Песка наедятся, – угрюмо заметил Отто.
– Ты песок пробовал? – поинтересовался приятель.
Яша помотал головой.
– Невкусно же.
– Так и им невкусно. Выпускай.
Актер и драматург аккуратно переместили детей и сели рядом на парковую скамейку.
– А чего так много нарожали? И какие они все темненкие! Ты их в солярий, что ли, водишь?
– На Гоа наш солярий, – грустно проинформировал Яша и коротенько обрисовал ситуацию.
Приятель чуть не поперхнулся дымом.
– Знал я, что ты не в себе, но чтоб до такой степени… Ты сам хоть раз туда съездил? Ты поинтересовался, чем твоя красотка там занимается?
– Вроде, семинары… – вяло сказал Отто.
– Семинары? А позволь узнать, на каком языке? Там на кокани и на маратхи разговаривают.
– Может, на английском? – с тоской поинтересовался многодетный отец.
– Твоя жена так хорошо английский знает?
– Совсем не знает, – признался Яша, – только русский.
– Потряси ее как следует, мой тебе совет. А то фантазии какие! Прямо не родить ей тут, Гоа подавай… Может, и забеременеть только на Гоа получается?
Яша пожал плечами. Про себя же решил, что придет домой и поставит вопрос ребром. Но дома надо было сначала отмывать детей, потом кормить их обедом, затем укладывать спать. А вечером жена сообщила, что снова ждет ребенка – мол, дай денег, опять лечу в Индию. Задуманный скандал не состоялся.
В этот раз она вернулась одна, без ребенка, но с солидным животиком.
– Здесь рожать будешь? – спросил Отто безо всякого интереса.
– Там. Я за детьми приехала.
– Как же ты с такой оравой одна на чужбине? – посочувствовал он.
– Господи, да глаза хоть открой! – и жена указала на свой лоб. Над переносицей было яркое пятнышко величиной с копейку.
– Испачкалась? – Отто близоруко сощурил глаза.
– Идиот, – сказала жена без всякой злости. – Это бинди, знак моего семейного положения. Он на мне наконец женился.
– Кто?
– Отец моих детей!
– А я тогда кто?
– Ну… считай, тоже отец, будешь нам алименты платить. Да не расстраивайся, только до совершеннолетия! – добавила она, хлопнув его по плечу.
