Читать книгу: «Исповедь ангела. Каждый момент важен», страница 2
Ошибка врача
В июне подходило время делать прививку от кори, и Анне пришлось вернуться в город. После этой прививки Мэри сильно заболела, несколько дней температура зашкаливала за 40, и девочку по скорой забрали в больницу. В то время матерей не госпитализировали вместе с ребенком, сейчас такое немыслимо представить!
Это была обычная инфекционная больница на Петроградской стороне. Жуткая, грязная и убогая во всех пониманиях этого слова.
Через сутки Анне позвонили и сказали, что ее дочь так орет, что ей необходимо просто срочно явиться и что-то сделать с этим. Конечно же, она, напуганная и растерянная, примчалась немедленно.
Мэри было 6 месяцев, и никто не мог ее успокоить, кроме мамы.
Анну просто ужаснула обстановка, в которой там пребывали дети. Она упросила главврача, чтобы ее устроили мыть полы в больнице, чтобы как можно дольше находиться рядом с ребенком. Именно так, работая уборщицей, она узнала от молодой медсестры, что по невнимательности Мэри вкололи двойную дозу вакцины от кори, и что она была на волосок от смерти. А также ее предупредили, что жаловаться бесполезно и даже может быть опасно.
Такова была реальность. Большой красный флаг, развевающийся и прикрывающий халатность врачей и халтуру руководства, был символом свободы и самодержавия.
Почти две недели Мэри провела в больнице, в палате с еще четырьмя детьми. Бесконечные, не слишком чистые полы, длинные холодные кафельные коридоры теперь уже намывала Анна. С железным ведром и деревянной шваброй, от которой на руках оставались занозы, с половой тряпкой из старой солдатской гимнастерки со времен войны она работала каждый день, только чтобы быть рядом с дочкой.
По всей длине коридоров располагались палаты с прозрачными стеклами в дверях и закрытые снаружи на железные замки. Там, за стеклами, кроме младенцев, ожидающих своих матерей, еще были и другие дети – отказники из детских домов разного возраста, которые искали родителей. Своими маленькими птичьими глазками они, выглядывая из-за стекла палаты, ждали, что придут мама и папа, родители… которые уже никогда за ними не вернутся… С этими детьми Анне было строго-настрого запрещено разговаривать просто потому, что они очень сильно хотели домой и начинали плакать и просить их забрать, если даже мельком ловили чей-то взгляд.
Во время проветривания палат в коридоре выставляли железные горшки в ряд вдоль стены, и малыши в тонких ситцевых пижамах с голыми пяточками сидели на этих холодных серых горшках напротив настежь открытых дверей и окон своих палат. Сомнительно, что это могло способствовать выздоровлению, но закалке и выживанию точно.
В то же самое время Анна выгнала Юрия из дома, она просто не могла больше это терпеть. А Юрий, в свою очередь, поделился своей несчастной долей с другом. И этот самый друг позже сыграл свою роковую роль в судьбе молодой семьи, решив их примирить. Он позвал Анну и Юрия в гости, устроив что-то вроде очной ставки. Там молодой отец в очередной раз поклялся бросить пить, но в этот раз слово сдержал – то ли стыдно было при всех за данное обещание, то ли и вправду решил взяться за ум.
Ситуация стала налаживаться, Мэри с Анной вернулись домой, больше не нужно было мыть полы в той ужасной больнице.
Когда Мэри исполнилось 8 месяцев, ее приняли в ясли, и Анна получила предложение вернуться на работу в Дом моды. Однако долго ей проработать там не пришлось, потому что, как известно, и в саду, и в яслях детки часто болеют всем подряд до тех пор, пока не укрепят свой иммунитет, поэтому в итоге на Мэри повисло ярмо ребенка, из-за которого не сложилась мамина карьера художника-модельера, о чем в течение детства и пубертатного возраста ей неоднократно напоминалось.
Дом детства
Денег в неловкой старающейся семье не прибавлялось, и однажды к Анне в гости пришел муж ее подруги Сергей, он был просто возмущен положением дел. Он предложил своим друзьям, морским офицерам, помогать Анне. С того дня в их доме всегда была еда, каждый покупал, что мог: кто мешок картошки, кто хлеб с молоком, а кто и деликатесную колбасу. Жить стало веселее, и иногда еды было столько, что приходилось собирать всех друзей на крошечной пятиметровой кухне, чтобы все это съесть. По вечерам на кухне допоздна стоял смех гостей, пахло сигаретным дымом и салатом оливье.
Мэри вдруг прервалась и, замолчав, внимательно посмотрела на меня. Я сидел, затаив дыхание. За какие-то полчаса эта женщина просто взяла и перенесла меня в другую реальность. Мир, о существовании которого я даже не подозревал. Больше всего в этот момент я боялся, что она скажет: «Уже поздно, давайте продолжим в другой раз». Я не хотел уходить.
– Вы не притронулись к вину, – сказала она, легко улыбнувшись.
– Да… точнее нет, простите. Ваша история так захватила меня, что я просто забыл о нем.
– У вас есть место, которое вы могли бы назвать домом?
Я задумался. Действительно, был ли я уверен в том, что нашел свой дом.
– Не отвечайте сразу. Я пока продолжу.
С моих плеч как гора свалилась, я устроился поудобней и включил диктофон.
Мэри запомнила ту квартиру очень хорошо, хотя была совсем малышкой и считается, что помнить ничего не могла.
Вход в квартиру начинался с крохотного коридора, с правой стороны висела груда одежды, простые деревянные полки для шапок и платков наверху, внизу на коврике толпилась обувь. Слева от входной двери был туалет с ванной, такой же крохотный и тесный. Прямо из коридора был вход на кухню, где посередине, рядом с окном стоял стол, и оставалось совсем немного места для готовки. Между кухонным столом и обеденным мог перемещаться только один человек, и, конечно, это была Анна. Подоконник был таким широким, что между окнами вечно стояли кастрюли с супами или другой снедью. В холодные зимы это работало как морозильная камера, потому что холодильник тоже был крошечным и туда ничего не вмещалось. Рядом с кухней располагалась наша комната – квадратная, небольшая, но довольно светлая благодаря длинному балкону, где, будучи малышкой, Мэри часто спала на свежем воздухе. А Анна шустрила на кухне и следила за ней через окно. И вы не поверите, но она запомнила это: игрушки, натянутые над коляской, и птицы, летающие в небе над домом; ощущения защищенности, покоя и доброты, как будто ничего в этом мире не могло ей навредить, и это чувство оставалось с ней в течение всего детства. Удивительно, потому что жизнь их тогда не была такой уж защищенной и безмятежной. Надо отдать должное Анне, ведь это ей удавалось создать такое невероятное ощущение гармонии и покоя в столь неблагоприятных обстоятельствах.
В комнате была жилая зона: в торце справа стояла двуспальная кровать, она занимала почти всю площадь комнаты; напротив, у окна, – два красных кресла-подушки с тонкими желтыми полосами, они покоились на белых пластиковых полукруглых подставках, которые играли роль ножек. Это были очень стильные дизайнерские кресла 70-х годов, которые когда-то из-за границы привез отец Анны. И между ними стоял белый круглый и низкий пластиковый стол в том же стиле. У стены рядом с балконом располагалась тумба, на которой красовался проигрыватель винила и радио в одном. Маленькая Мэри много времени проводила на кровати, это была практически ее игровая зона, там она слушала пластинки со сказками, переносясь мысленно в волшебные миры.
Когда Мэри исполнилось три года, деду Мише неожиданно предложили работу в пароходстве Германии – городе Ростоке (бывшем ГДР), и он с женой переехал туда на долгие восемь лет.
В то время прабабушка Мэри Римма уже скончалась, и мать Анны предложила вернуться в их трехкомнатную квартиру на улицу Возрождения. Конечно же, молодая семья была очень рада такому стечению обстоятельств, ведь та квартира была просторной, и прямо напротив располагался детский сад, в который тут же взяли Мэри.
Анна начала поиск работы, не все шло гладко. Она хотела устроиться в школу преподавать домоводство, был раньше такой предмет, но в школах отказывали и все время переносили встречи. Однажды она пошла на рынок на соседнюю улицу и там на столбе заметила объявление, что на швейное производство требуется сотрудник – замещать женщину, ушедшую в декрет. В итоге именно там Аня и проработала все годы до девятилетия дочери и переезда в другой район на новую квартиру.
На улице Возрождения все было удивительно удобно: садик во дворе, рынок на соседней улице, работа через дорогу, друзья и подруги рядом и любимый детский магазин Мэри «Золотой ключик» прямо рядом с продуктовым магазином. Не жизнь, а сказка!
Брату же Анны, Роме, досталась квартира на Новоизмайловском проспекте, куда он въехал со своей молодой женой Раисой. Иногда Мэри с родителями приходила к ним в гости, не часто, может, пару раз, и там впервые она увидела на свадебной фотографии, как целуются взрослые люди. Это было так необычно, ведь в Советском Союзе «секса не было», и даже в фильмах кадры с поцелуями хитро прикрывались находками режиссера. Это было время, когда любовь была под запретом, и считалось некультурным говорить о подобных вещах.
Детский сад
Мэри потихоньку росла и ходила в садик. Сад она не любила, там происходило много вещей, которые ей не нравились, принимать и мириться с этим она не желала. Несмотря на юный возраст, характер у Мэри был твердый и упрямый, а чувство справедливости уже в детстве было резко обострено, что совершенно не способствовало беспечности.
Каждое утро Мэри стояла в длинном коридоре с детскими шкафчиками и смотрела в окно до тех пор, пока мама, уходя на работу, не исчезнет за поворотом, потом, нехотя, брела в группу. Однажды в сад пришла работать новая и очень красивая воспитательница, ее звали Мария Юрьевна. Малышке Мэри очень захотелось быть во всем похожей на нее, она даже мечтала, чтобы ее звали так же. Конечно, тогда она и представить себе не могла, что это было ее первое желание, которое уже сбылось!
Как и все дети, Мэри ела снег, грызла сосульки и прилипала языком к железным перилам детского сада, но совсем не как все дети она совершенно не спала в тихий час, за что частенько бывала наказана и сидела в кладовке с детскими спальными мешками, в которых хранились матрас, подушка и белье на каждого воспитанника детского сада. К каждому мешку была пришита бирка с именем и фамилией ребенка. Перед тихим часом дети должны были сами пойти в эту кладовку, взять раскладушку, поставить ее, потом взять свой мешок и застелить себе постель. Воспитатель помогал снимать мешки с верхних полок, но все остальное дети делали сами. Вот в этой кладовке на одной из нижних полок Мэри почему-то спалось слаще, чем на раскладушке рядом с другими детьми.
Питание детского сада для малышки Мэри было настоящей пыткой. Там готовили все, что она искренне ненавидела. Запеканка, омлет, горячее молоко с желтой пенкой, борщ и щи, в которых плавал лук, или молочный суп с жуткими разваренными макаронами и манная каша с комочками – съесть это было просто невероятной мукой, и, если везло, Мэри выбирала ребенка потолще, садилась рядом с ним и скармливала все это незаметно прожорливому соседу. Но в противном случае приходилось сидеть с этой тарелкой вплоть до вечерней прогулки.
В один из таких дней негодующая нянька положила омлет прямо в тарелку с борщом и тыкала упрямого ребенка носом, приговаривая:
– Пока не съешь, со стула не встанешь!
Надо сказать, что такая метода с Мэри никогда не срабатывала, она сидела до упора, а в один из дней даже до прихода мамы. Так ежедневно закалялась воля и росла уверенность в себе. Удивительно, что Анна была об этом совершенно не в курсе, она была уверена, что дела у ее дочки в саду обстоят просто отлично. Мэри и сама не знала, почему никогда не рассказывала об этом родителям, предпочитая справляться со всеми невзгодами сама и объявляя личную маленькую войну то няньке, то воспитателю.
С Мэри приключались всякие неприятности, но все же всегда рядом были ангелы-хранители, которые неустанно оберегали от беды. С самого рождения девочка была твердо уверена, что у нее их два (для себя и для того парня). Как-то раз Мэри очень захотела достать свой рисунок, чтобы показать маме. Он висел прямо над шкафчиком для верхней одежды, и, конечно же, она полезла туда, встав на нижнюю полку. Тут же целая колонна шкафов обвалилась на ребенка, накрыв сверху. Хорошо, что раздевалка была узкой и посередине стояла длинная и тяжелая скамья. Это и спасло малышке жизнь. Шкафы упали прямо на скамью, оставив узкую щель между шкафами и полом.
Веселых историй в саду тоже хватало. Однажды в сильный морозный день дети увидели через окно, как няня, завершив мытье пола, выливает ведро с водой прямо на крыльцо детского сада. Буквально на глазах вся лестница покрылась толстым слоем льда. Это было просто удивительно и очень интересно. Невероятные приключения ждали детей. Когда пришло время вечерней прогулки, маленькие заговорщики помчались кататься с этой чудо-горки прямо на своих попах. В то время на детей надевали столько одежды, что даже падение с лестницы не могло, наверное, нанести никакого ущерба. Это было уморительно – кататься по ледяным ступеням и еще что-то кричать при этом, получалось очень смешно! Но, конечно же, веселье быстро прервали и проказников наказали, а ступеньки было принято расколоть ледорубом. Несмотря на такое фиаско, этот день удивительно ярким пятном закрепился в памяти маленькой Мэри.
Домой после сада возвращались поздно, Мэри хорошо запомнила, как приходилось отрывать комочки замерзшего льда от толстых вязаных рейтуз, потому что их было так много, что дома образовалось бы озеро, не делай они этого. Обычно мама помогала ей, но она всегда очень спешила и хлопала дочь слишком сильно по шубке и ногам.
Летом, на два долгих месяца, Мэри отправляли на дачу с детским садом. Целый автобус орущих и рыдающих детей собирали у здания сада, родители, сами чуть не плача, махали руками в окно. Малышам казалось, что у них отбирают родителей, и Мэри люто ненавидела всех участников этого процесса. Ее маленькая война была беспощадной, и, как ей казалось, она одерживала победу, когда стояла в углу или спала в очередном чулане на полке с мешками.
В одну из таких ночей Мэри неожиданно для себя обнаружила, что среди злобных работников детского сада есть и хорошие люди. Например, нянечка, которая по ночам чистила ведрами картошку и морковку для готовки. Той ночью, устав от своего внутреннего протеста, Мэри незаметно покинула место своего заключения, вылезла из чулана и решила прогуляться по ночным коридорам и комнатам сада. В темной, едва освещенной зале сидела на детском стульчике няня. Согнувшись почти пополам над большим железным ведром, она чистила картофель обычным перочинным ножом, мурлыкая какую-то песенку себе под нос. Мэри тихонечко села рядом. Женщина была похожа на ангела со старинных открыток с красивыми бархатными глазами и нежным голосом, она как будто не удивилась, увидев маленькую сонную девочку.
– Почему ты не спишь, детка? – спросила она.
– Не могу спать, когда моя кровать стоит посередине ряда, между другими кроватями, – потирая сонные глаза, сказала Мэри.
– Странное дело! – воскликнула няня, всплеснув как-то слишком театрально руками. – Что же тебе мешает, хитрый мышонок?
– Когда я закрываю глаза, мне кажется, что я лежу на краю обрыва и могу упасть, если засну, – ответила Мэри. – Мне нужно, чтобы меня кто-то обнимал, тогда я не упаду.
– Ах, как это ужасно! – няня взяла Мэри за руки. – Иди-ка сюда, садись поближе. Мы с тобой поболтаем. Знаешь, мне тут так скучно одной чистить картофель. Я тебя очень ждала, все думала, когда же ты придешь.
И они долго разговаривали: о жарком лете и о снежной зиме; о бродячих собаках и домашних котах; об обидах и смешных моментах – словом, обо всем на свете.
В ту ночь добрая няня помогла Мэри заснуть. Уложив ее в кроватку, она рассказывала о том, как плывут облака по небу, и о том, как день сменяет ночь, и Мэри заснула так спокойно, как это бывало только дома. На этом холодная война с летним лагерем была закончена, и стало казаться, что мир не так уж и плох, у Мэри появился друг. Конечно, она по-прежнему скучала по родителям и, когда они приезжали на выходных на несколько часов, это было любимое время с конфетами и фруктами, и это было похоже на счастье.
Раз в неделю весь детский сад отправлялся в баню. Многие дети жутко боялись этих походов. Почему, спросите вы? Да все, просто все там было не так. Вода слишком горячая, детская нежная кожа просто горела от такой температуры. Лица намыливали мочалками, и мыло и вода были просто везде: во рту, носу, ушах и, конечно же, в глазах, да и сами мочалки были жесткими и колючими, такими, что делали просто незабываемый пилинг, а затем все это смывали натуральным кипятком.
Детей было много, воспитатели торопились и делали все очень грубо, к тому же там был очень скользкий кафельный пол, и периодически кто-нибудь получал травму. В довершение всего этого издевательства детей вели вытираться, и маленькие, но уже смышленые девочки, ужасно стеснялись и некоторые даже плакали, потому что в раздевалке было окно на всю стену, наполовину закрашенное белой краской, и там, за окном выстраивались мальчики и таращились на то, как их вытирают. Банный день превращался в день позора и унижения. Однажды Мэри сильно упала, и на коленке образовалась здоровенная болячка. В один из банных дней вечно спешащая воспитатель, вытирая ее, с силой оторвала эту громадную болячку. Было не столько больно, сколько страшно, потому что из ноги хлынула потоком кровь и залила пол предбанника и, к детскому злорадству, все их белые полотенца.
Но время шло, Мэри исполнилось пять лет, отношения Анны с отцом немного теплели на расстоянии, и в какой-то момент она получила приглашение от родителей приехать в Германию погостить. Юрий к тому времени заканчивал Макаровку и собирался писать диплом, поэтому он не поехал. Что, впрочем, было очень кстати для отца Анны.
***
– Так вы в детстве переехали жить в Германию? – не удержался я.
– Ах, нет, нет, – она завязала непослушные волосы в пучок, – это был всего лишь эпизод. По правде, я мало что помню об этой поездке.
– В каком городе вы жили?
– Росток. Это портовый город в бывшей ГДР.
– Тогда Германия была еще разделена, это время я хорошо помню.
– Верно. Мы ехали на поезде до Берлина, на вокзале нас должны были встречать родители мамы, но они опаздывали, и мы несколько часов к ряду провели, ожидая их под памятником «Освободителям Германии».
Мэри встала и сделала круг по просторной гостиной.
– Тогда не было мобильных телефонов. Можете себе представить, как нервничала мама, оказавшись впервые в чужой стране без денег, знания языка и с маленьким ребенком в придачу?
– И что же в итоге? Вы встретились? – спросил я.
– Да, наши ожидания увенчались успехом.
***
Затем была долгая поездка на машине, и почти всю дорогу Мэри лежала на заднем сидении и смотрела на небо через стекло. Когда автомобиль нырял под мост, люди сверху махали руками проезжающим машинам. Дед сказал ей, что эта такая гостеприимная традиция, и Мэри тоже стала всем махать в ответ, это было своеобразной игрой для маленького ребенка.
Мэри не запомнила ни дома, в котором они жили, ни самого города, вообще ничего о том месте, но запомнила белого пуделя их соседей, который всегда приносил тапочки гостям и утренние газеты хозяину. Эта собачка казалась девочке волшебной, потому как все другие собаки, которых она встречала до этого, были довольно агрессивными и ничего такого не умели.
Видимо, наш мозг в детстве фиксирует либо какие-то шокирующие или сильно неприятные моменты, либо состояние чистой экзальтации и удивления от увиденного чуда.
В Германии была очень спокойная размеренная жизнь, ничего шокирующего детский ум не происходило, было просто все хорошо. Зато воспоминаний о родном городе у Мэри хватало, и это явно не потому, что там было много чудес.
Возвращение домой
Анна с дочерью вернулись в Россию в конце лета. Когда после долгого отсутствия Мэри вновь оказалась дома, это как раз и было моментом экзальтации. Привычные вещи, по которым она, видимо, очень скучала, вновь окружали девочку.
Тем утром Анна открыла входную дверь, всю квартиру заливал солнечный свет, было очень тепло, чем-то вкусно пахло, Мэри побежала в свою комнату и упала на кровать. И тогда она подумала: «Наконец-то я дома, как же тут хорошо»
Это ощущение дома больше никогда не вернулось к ней впоследствии, хотя она поменяла много мест жительства. Однако нигде больше не появлялось чувство, что она вернулась домой. И мечта все-таки найти свой дом, где бы он ни был, осталась.
В то время, закончив институт, Юрий мог устроиться на хорошую работу, но отношения с отцом жены оставались натянутыми, а точнее их просто не было. Он сделал попытку устроиться в пароходство, но туда ему были накрепко закрыты двери тестем, капитаном первого ранга, который постарался все устроить так, чтобы Юрий не попал туда никогда.
У отца Анны был тяжелый нрав, и уж если кто попал в немилость, шансов на восстановление доверия оставалось немного. В той ситуации все были по-своему упрямы и глупы, и ни у кого не хватило такта и мудрости закопать топор войны. Эта война, по сути, оказала решающее воздействие на судьбу молодых супругов и, конечно же, Мэри.
Итак, получив от ворот поворот в морском пароходстве, Юрий отправился в рыбное пароходство, и туда его с удовольствием приняли на должность первого помощника капитана. Он был очень доволен и, наверняка, горд собой, ведь первый помощник капитана – это почти как насмешка над тестем, который был капитаном. Анна снова начала беспокоиться, ведь моряки там неплохо налегали на спиртное – работа была тяжелая, и рейсы длительные, некоторые длились больше, чем по полгода. Она очень боялась, что ее муж снова запьет.
Но нет, Юрий вел себя достойно и радовал всю семью заботой и вниманием.
Рейсы были всегда очень длительными, и за время его отсутствия Мэри с мамой успевали многократно крепко поругаться. Осадок после происходивших ссор и драк постепенно подбрасывал дровишек в кипящий котел непонимания между ними.
Конечно же, Мэри не помнила всех ссор, но их было так много, что ко второму классу ей стало казаться, что ее перепутали в роддоме. В один из таких дней она с подружкой шла в школу и, еле сдерживая слезы, сказала, что у нее больше нет мамы, что та, с кем она живет, больше ей не родная. Как такое могло прийти в голову восьмилетнего ребенка?! Эта обида сохранялась очень и очень долго, вплоть до поступления в институт, и даже после, до тех пор, пока она не начала понимать, почему с ней происходило то, что происходило.
Мэри была рождена с острым чувством справедливости, и это, особенно в детские годы, доставляло ей массу неприятностей. Например, она не понимала, почему взрослый человек имеет право оскорблять ребенка, а ребенок не имеет права ответить тем же, да и еще вдобавок будет бит и наказан.
Также ей было непонятно, почему жизненно необходимо доедать еду на тарелке, если ты уже сыт, или есть то, что ты терпеть не можешь. Эта проблема вскрывала всем нервы не только в детском саду, но и дома. И, вероятней всего, именно поэтому она не рассказывала ничего своей маме о методах воспитания в садике, потому что считала, что ее методы ничем не отличаются, и если это норма поведения, то она готова была протестовать против такого ущемления прав до победного конца.
Естественно, во многих ситуациях мама была права, и Мэри по глупому малолетству чудила такие вещи, за которые ее действительно стоило наказать, поэтому каждый праздник Анну ждала открытка приблизительно с таким текстом: «Мамочка, я прошу у тебя за все прощения и обещаю, что с этого дня я буду всегда-всегда тебя слушаться!»
Вероятно, Анна могла бы стать абсолютным рекордсменом по собиранию открыток с подобным содержанием, если бы их собирала.
Например, однажды Мэри с подружкой решили уйти с продленки домой сами. История умалчивает, как такое было возможно во втором классе и почему вообще их отпустила учительница, но они, закончив уроки, собрали вещи и отправились домой. Надо сказать, что идти от школы до дома было прилично, детскими шагами не меньше получаса. Причем дорога эта не была безопасной: она проходила сквозь дворы и темные переулки и некоторое время тянулась вдоль оживленного проспекта, где было очень напряженное движение.
Так вот, когда Анна пришла за ребенком в школу, выяснилось, что ребенка нет. Сложно представить, какой она испытала ужас при этом.
Вскоре стало понятно, что нет двоих детей, и никто не знает, где они. Обзвонили все отделения милиции, морги и, конечно, звонили домой, но все безуспешно. Анна побежала домой по той дороге, по которой обычно они с Мэри ходили в школу, опрашивая по пути каждого встречного, не видел ли кто двух маленьких девочек. Так добежала она до двухэтажной стекляшки, где останавливались дальнобойщики и просто мужики, желавшие выпить рюмочку после работы, и один из дальнобойщиков наконец-то прорвал бездну ужаса, сказав, что видел двух девочек наверху в забегаловке. Ну, а дальше все понятно: дети нашлись, схлопотали, и по делам!
В тот раз крупно повезло, что с двумя маленькими девочками ничего не случилось. Хоть и говорят, что время было другое, безопасное, а то, что все люди были хорошими и воспитанными, – сильно преувеличивают.
Еще один похожий случай произошел, когда Мэри с подружкой Гелей просто не дошли до дома и зависли на игровой площадке, прямо во дворе, забившись в детский домик, и там с удивлением обнаружили девочек, которые грязными пластиковыми совками ели песок из своих детских ведерок. Это и заставило их задержаться. Когда Мэри вернулась домой позднее, чем должна, конечно, она получила по полной программе. Ее бедная мама плакала тогда очень сильно, и Мэри знала, что виновата! Но никак пока еще не умела контролировать свое время и очень, правда, очень старалась так больше не подводить маму, но это у нее никак не получалось. Несмотря на слезы и наказания, Мэри полностью была согласна с тем, что не права, и подобного рода ссоры не оказывали на нее негативного влияния. Эти ссоры не были причинами «войны» с мамой в подростковом возрасте. Это было справедливо.
Несправедливым она считала заставлять ее делать то, что она не хотела и что было необязательно к исполнению, например, доедать куски мяса с жиром из супа, или рисовать то, что она не хотела рисовать, или читать стихи Деду морозу, когда она не хотела этого делать. Вот такие мелочи могут кардинально разрушить дружеское и доверительное взаимопонимание между родителем и ребенком!
И именно такие незначительные вещи могут повлиять на ход событий и взаимоотношений в семье. Эти сущие пустяки научили Мэри скрывать правду от родителей, научили ее ограждать свой детский мир от мира взрослых, эти мелочи провели черту непонимания на долгие-долгие годы…
И, конечно, в той ситуации отец казался Мэри самым близким человеком на свете, который всегда ее понимал, но это было отчасти потому, что его просто всегда не было рядом. При ссорах Мэри обиженно кричала, что хочет к папе и уйдет к нему навсегда и еще наверняка много всего. Но самым страшным для нее тогда было, что ее никто не держал, мама говорила: «Уходи на все четыре стороны», – и эти слова были еще больнее, чем сам предмет ссоры.
В детстве никто никогда не просил прощения у Мэри, никто и никогда. Взрослые ее детства были всегда исключительно правы во всем! И именно это являлось главной проблемой неиссякаемых конфликтов внутри всей семьи: никто никогда друг перед другом не извинялся, как будто это было чем-то унизительным и неприемлемым. Такую ситуацию она не могла принять и все детство находилась в оппозиции.
А потом у нее появился брат. Двоюродный брат, который по ощущению был как родной, Даня.
Он был младше Мэри на четыре года, и, конечно, она не сразу поняла, что этот маленький сморщенный комочек станет для нее самым родным человеком и близким другом.
В один из дней дядя Роман приехал с малышом в дом на улицу Возрождения. Все сидели на кухне на табуретках, а в углу рядом с окном стоял квадратный стол, за которым Мэри иногда обедала с мамой. Роман развернул одеяло прямо на столе, а там уже на животике лежал Даня. Мэри впервые видела такого маленького ребенка, это было удивительно. Ей казалось, что она никогда не могла быть такой крошечной. Это был тот период, когда ребенок еще не понимает, как он появился на свет, и каждый день думает, что это его первый день на земле. Мэри, конечно, знала, что появилась из маминого животика, но ей тогда казалось, что она сразу появилась такой, какая есть.
Был период, когда они с братом ругались и бились не на шутку. Всегда из-за какой-то ерунды, но сражались не на жизнь, а на смерть. Даня был маленький, и Мэри его чаще всего побеждала и почему-то даже злилась на него иногда. Но потом, чуть позже, они сдружились и очень полюбили друг друга.
Когда он был совсем малыш, он называл Мэри «Масенька», это было так трогательно. А еще когда его спрашивали: «Кто ты, Данечка? Тигрик?», – он говорил: «Нет».
«А кто? Котик?». Он снова: «Нет».
«Ну, а кто же ты тогда?».
Он всегда отвечал: «Я воробышек».
Мэри так не хватало его, и когда на подоконник прилетал воробей, погреться на солнышке, она всегда вспоминала брата, и душа ее грустила.
