Читать книгу: «Путь к свободе. О зависимости от вещей, людей и мнений», страница 3

О нежелании меняться

Как ни странно, не ступив на эту первую ступеньку, люди потом говорят: «Христианство не может меня изменить! Я такой, какой есть, таким я и останусь». Но – такая действительно парадоксальная вещь – человек, который не решился подняться на первую ступеньку и который, соответственно, никогда не поднимется выше, будет убежден, что христианин в принципе не может быть другим, нежели он. Он будет внутренне примирен с тем, что он таков, каков есть, и что он никогда не изменится. Вот это самое страшное пораженчество, которое может быть в христианстве: отказаться от любого желания двигаться вперед и отказаться от мысли о том, что это движение возможно, – даже от мысли как таковой! И это то, что мы наблюдаем сплошь и рядом. А когда человек отказывается от движения вперед, он практически перестает что-либо делать. Перестает молиться и начинает «вычитывать» правило, потом начинает пропускать чтение правила, потому что какая разница: «Не прочел я сегодня, не прочел завтра, я все равно плох и лучше не стану!». Человек перестает читать, человек начинает ходить в храм не регулярно, а лишь время от времени и точно так же время от времени причащаться, потому что «раз результата нет, то в принципе можно особенно и не стараться. Я христианин – да, и иногда бываю в храме, и иногда исповедуюсь и причащаюсь, и иногда молюсь». И вот это и есть то состояние теплохладности, которое само по себе просто убийственно, не говоря уже о том, что оно противно Богу (см.: Откр. 3, 14–16). А рождается оно именно из отсутствия готовности от чего бы то ни было отказаться, от неготовности решиться на самый микроскопический, мизерный подвиг, который требует разрыва с чем-то, к чему ты привык, за что ты держишься и что считаешь своей неотъемлемой потребностью.

Есть такая вещь, как вектор,– направленность нашей жизни, наших рассуждений, в конце концов, нашей внутренней жизни. И когда мы начинаем говорить о том же самом посте как об одном из немногих доступных нам видов подвига, то современная тенденция такова: «Ну ведь это необязательно, это не самое главное! Можно позволить себе послабление – в одном, в другом». Конечно можно, особенно если у человека рак и у него вырезали полжелудка. Но почему мы все время пытаемся скользить в сторону меньшего, почему мы не тянемся к большему? Почему человек уже заранее начинает отступать, когда бой еще не начался? Позволяет себе и с рыбой поститься, и с кисломолочными продуктами, и не соблюдать пост в среду и пятницу, говоря: «Я не могу…» – хотя он и не пробовал толком. Наша немощь, наша плоть и так нас ограничивают, и так нам не дают сделать больше, чем мы можем, но попробовать-то разве нельзя? Прийти к выводу о том, что ты не способен обходиться без каких-то видов продуктов, можно только тогда, когда ты пытался, и пытался всерьез – не день, не два, не три. Речь не идет о том, что человек должен довести себя до такого состояния, когда он с прободением язвы окажется на больничной койке или с панкреонекрозом в реанимации. Нет, к пощению надо подходить разумно. Но тем не менее испытывать себя, определять границы своих возможностей обязательно нужно.

Потянуться к большему

Авва Дорофей⁴, рассуждая о том, как правильно определять для себя меру вкушения или невкушения пищи, говорит, что нужно проверять себя. Вот ты посмотрел: столько-то мне достаточно до сытости. Попробовал чуть меньше: можешь ты вот так жить? Да. Попробовал еще меньше – можешь. Попробовал так – нет, голодно. Голодно, я изнемогаю – чуть прибавил. И так опытным путем выявил необходимую меру, определил, сколько тебе необходимо есть для того, чтобы быть здоровым, а не для того, чтобы получать удовольствие.

И еще раз скажу: на самом деле физическое, душевное и духовное теснейшим образом взаимосвязаны. Каждый человек, например, знает, что после сытного обеда ему сложно заставить себя делать что-то требующее серьезного внутреннего участия, – ему хочется поспать. Это совершенно естественная вещь. Когда же человек чуть-чуть не доел или по крайней мере не отяготился пищей, он остается в бодром, а не сонливом состоянии.

Речь не идет о людях, переживающих последствия какой-то тяжелой операции, у которых истощен организм, тем более речь не идет о беременных и кормящих женщинах, которые вообще не должны поститься. Речь идет о людях более или менее здоровых.

Необходимо обязательно попробовать то, что кажется невозможным, и понять: насколько ты к этому недостижимому можешь все-таки приблизиться? Тот же самый принцип можно наблюдать в «обычной» жизни: множество детей или взрослых людей приходят в спортивные секции. Значительная часть отсеивается спустя какое-то время, одни раньше, другие чуть позже, какая-то часть продолжает заниматься, но занимается нерегулярно, не соблюдает режим, не делает того, что необходимо кроме посещения спортивного зала, питается неправильно. И ничего не добивается. А добиваются только те, кто придерживается определенных правил. Все то же самое и здесь. Чего ради подвизающийся, по слову апостола Павла, от всего воздерживается (см.: 1 Кор. 9, 25)? Он воздерживается не от всего вообще, а от всего, что ему мешает, и это воздержание делает его более успешным.

Разумное самоограничение делает человека бодрым, трезвым, а его ум – гораздо более ясным. И оно постоянно дает ему свободу – человек ощущает, что он менее зависим. Это то, о чем пишет апостол, говоря: Умею жить в изобилии, но умею жить и в скудости (ср.: Флп. 4, 12). Жить в изобилии не сложно – сложно не прельститься изобилием. А вот жить в скудости человеку, который привык к изобилию, ой как трудно! Но когда человек приобретает навык жизни в скудости, он может ходить в самой простой одежде и не стесняться этого; может питаться самой простой пищей, и его желудок, его гортань не будут требовать при этом каких-то изысканных яств; может жить в самых скромных условиях, опять-таки не испытывая никакого внутреннего мучения оттого, что кто-то живет во дворце, кто-то в роскошном коттедже, а он – в какой-то конуре. Когда человек теряет внутреннюю зависимость от всего этого, он обретает свободу. Но путь к ней лежит через воздержание.

Телевизор, телефон, Интернет…

В современном мире развита такая вещь, как аграрный туризм. Почему человек из города, из мегаполиса, от обеспеченной жизни едет в сельскую местность и там какое-то время живет, трудится, копается в земле? Потому что ему хочется освободиться от гнета всего того, к чему он там, в комфортных условиях своей обеспеченной жизни, привязан. И хотя потом он снова возвращается в привычную для него жизнь, у него остается этот опыт освобождения.

Современный человек является рабом комфорта или отдельных его элементов, если в полноте своей комфорт ему недоступен. Скажем, человек держит в руках пульт от телевизора, в котором двести или триста каналов. Для того чтобы перейти от программы к программе, ему достаточно нажать одну кнопку. Если что-то не нравится на одном канале, то можно тотчас перескочить на другой из доступных двухсот-трехсот. Это огромная «свобода» выбора между различными пожеланиями! Как правило, из-за этого человеку бывает очень сложно долго смотреть что-то одно, он начинает «перепрыгивать» с канала на канал. А представим себе, что этот пульт куда-то пропал. Человек начнет раздражаться, беспокоиться, переживать. Потеря маленькой вещицы – пульта – способна вызвать самую настоящую панику.

Я помню, как когда-то давным-давно, лет тридцать пять тому назад, у нашего телевизора – а телевизоры в советское время были с переключателем, который надо было крутить, – отвалился этот самый переключатель, так что переключать каналы надо было плоскогубцами. А м!астера, который бы починил поломку, вызвать было почему-то недосуг. И спустя какое-то время у меня пропало и само желание смотреть телевизор. Вот так бывает иногда и с зависимостью: Господь что-то отбирает у человека, и он от зависимости излечивается.

Но вообще человек привыкает ко всему: к телевизору, к пульту, к наличию в доме лифта… И если лифт вдруг перестает работать, то человек, вынужденно поднимаясь по лестнице, клянет всех на свете – от строителей до работников ДЭЗа.

Мобильный телефон формирует колоссальную зависимость. А когда это смартфон и в нем десятки разных приложений, то человек становится рабом еще и этих приложений. И это можно наблюдать очень отчетливо.

Есть вещи, которые, войдя в нашу жизнь, порабощают нас не потому, что мы сами к ним внутренне привязаны, а потому, что наша работа, наша деятельность и обстоятельства жизни начинают от нас требовать использования этих вещей. И мы, и весь мир без них раньше жили, но, войдя в наш обиход, они тут же стали для нас обязательными. И от них очень сложно оказывается отказаться. Но тем более важно бывает время от времени это делать – отрывать от себя те вещи, которые в нашей жизни вынужденно присутствуют, и давать себе почувствовать, что жизнь без них – возможна. И эта жизнь не будет ни беднее, ни хуже. Время от времени, разными способами, и внутренне, и физически, это нужно делать. Скажем, обязательно устраивать дни, свободные от мобильного телефона, – конечно, когда это для человека возможно. Ради того, чтобы всецело такими вещами не порабощаться.

Борьба начинается с мелочей

Пост, если это пост настоящий, не может ограничиваться лишь воздержанием от тех или иных видов еды, он обязательно должен распространяться на все то, что нас порабощает и нас связывает. Я не говорю о том, что человек в современных условиях может на шесть седмиц Великого поста и седьмую – Страстную – взять и отказаться от целого ряда вещей, без которых он не сможет работать, общаться с людьми, ему близкими или просто знакомыми, с которыми он по той же работе связан. Но тем не менее человек должен постоянно нащупывать точки, где он от чего-то отказаться может, где он от себя что-то может удалить и отстранить, чтобы не пребывать в состоянии постоянной связанности вещами, которыми он пользуется и к которым привык.

Чем больше вещей, тем больше зависимость, больше нитей, опутывающих и связывающих человека внутренне. Однако природа зависимости и сегодня, когда мы живем в мире, вещами изобилующем, и в древности, когда такого изобилия, конечно же, не было, одна и та же. И примеры отцов, удалявшихся в пустыню и подвизавшихся в безмолвии, говорят нам о том, что человек, казалось бы лишивший себя всего, может зависеть от самой незначительной мелочи; что человек, уходя в пустыню, уносит с собою страсти, и эти страсти его никак не беспокоят и не тревожат только до тех пор, пока нет внешних поводов к их действию.

Вот отшельник. Он идет за водой, ставит кувшин, и кувшин, как говорится – по дьявольскому действию, падает. Падает один раз, падает второй, третий, после чего отшельник хватает его, разбивает в гневе, потом смотрит на себя и говорит: «Ты удалился в пустыню, подвизаешься здесь в безмолвии, и тебе кажется, что все хорошо, а посмотри, с какой злобой в сердце ты здесь живешь!». И он возвращается в монастырь для того, чтобы в общежитии эту злобу из своего сердца искоренить, видя ее в себе каждый день, а не однажды, когда кувшин вдруг падает сам собой⁵.

Или другой пример: старец из Отечника, который захотел съесть огурец⁶. Казалось бы, что за преступление – съесть огурец? Никакого преступления в этом нет ни для нас, ни для него. Но ему не понравилось, что его сердце рождает столь сильное желание, в котором буквально все его прочие желания соединились. Поэтому он взял этот огурец, повесил его перед собой и сказал: «Ты его никогда не получишь». Суть не в огурце. Если говорить об огурце, то это выглядит комично или трагикомично, но за этим смешным запретом стоит огромное стремление к внутренней свободе. И причем не как-то искаженно, а совершенно правильно понимаемое. И кому из нас удастся дорасти до этой меры, до этой высоты…

Если у нас возникает желание что-то съесть, мы это съедаем и доставляем себе таким образом утешение, и ничего в этом преступного и страшного нет. И, конечно, будет чудн!о, если мы повесим в квартире батон колбасы, будем на него смотреть и говорить себе, что ни за что к нему не притронемся. Это будет смешно, потому что будет происходить в отрыве от всей нашей жизни. Выше же речь идет о человеке, который преодолел свою зависимость от очень и очень многих вещей. Он – как некий страж на башне, который сидит и видит издалека приближающегося врага, и вот в качестве врага вдруг появляется это сильное желание, очень заметное, поскольку с прочими желаниями он на тот момент справился. И он знает, что если сейчас поддастся этому, через согласие с одним пожеланием начнут вползать другие, а он этого не хочет, потому что его сердце уже чисто от прочих, он уже ощущает значительную свободу. Поэтому, чтобы это одно смешное желание съесть огурец не ограничивало его свободу, он с ним жестоко борется.

Можем ли мы все-таки вынести из этого примера какой-то урок для себя, как-то использовать его в своей повседневной жизни? Думаю, да. Скажем, появляется порой желание что-то сделать, прямо сейчас, безотлагательно. Возникает закономерный вопрос: почему? Почему, к примеру, ты чувствуешь, что это надо сделать прямо сейчас, хотя уже полдвенадцатого ночи и надо бы лечь спать для того, чтобы вовремя встать, а все необходимое можно прекрасно сделать завтра. «Нет, я хочу это сделать сегодня! Хочу, и все!». Вот тут-то и нужно сказать себе: я это сделаю завтра, в свое время, как бы меня сейчас мое желание ни раззадоривало. И таким образом последовать примеру блаженного отшельника с его огурцом.

Или, скажем, в те же полдвенадцатого ночи мне захотелось что-то съесть. Но я могу задать себе вопрос: есть поздно – вредно? Вредно. Это мне сейчас нужно? Нет, не нужно. С точки зрения здоровья, как минимум. Я могу лечь и заснуть, а встав, в свое время позавтракать. Значит – воздержусь. С такими вещами однозначно можно бороться. И подобные мелочи очень сильно способствуют либо нашему саморазрушению, либо нашему самосозиданию. Это, безусловно, так.

Если человек одержим каким-то страшным унынием, с которым он не справляется, и немощь его такова, что и в молитве он не может получить утешения, – да, возможно, иногда можно что-то съесть, чтобы поддержать себя, чтобы уныние его совсем не одолело. Так бывает… Но тогда унывающий должен совершенно четко себе сказать, зачем он это делает, и, как говорит преподобный авва Дорофей, вкусить пищу, укоряя себя за слабость. Хотя гораздо лучше он поступит, если этого делать не будет, ведь если он последует этому желанию, это тоже будет уступка зависимости, потакание своей слабости.

Это не значит, что человек, который чувствует упадок сил и понимает, что ему, например, нужно «кормить» свою голову, которая лишена чего-то питательного, не может, к примеру, съесть шоколад,– почему бы и нет? Если же у него возникает желание наесться этого шоколада до отвала, тогда, наверное, уступить такому желанию будет не совсем правильно.

Тут важно держаться середины, так чтобы не было надрыва, но не было и чрезмерного себе и плоти своей угождения. Обретается же срединный путь вышесказанным способом: посредством испытания себя, своих сил, уяснения своей меры. Все приходит с опытом, но только в том случае, если человек хоть немного подвизается.

Принцип работы «до отказа»

Очень интересная вещь на самом деле – то, как организм человека реагирует на занятия спортом. Этот пример дает массу образов, раскрывает массу механизмов, которые можно использовать и в приложении к нашей внутренней жизни. Возьмем бодибилдинг – за счет чего человек занимается «строительством» своего тела? Это же процесс, основанный на научных принципах: сначала человек дает своим мышцам нагрузку, для них критическую, то есть работает до отказа, происходит разрушение мышц, а потом следует период отдыха. И в этот период покоя идет очень быстрое восстановление: мышцы растут именно в это время. Не тогда, когда человек себя нагружает, а тогда, когда он получает отдых. В чем принцип? Для того, чтобы прогрессировать, ты должен постоянно работать до отказа. Ты работаешь на пределе, а потом отдыхаешь, в это время мышцы восстанавливаются и растут. Но если ты не работаешь до отказа, то процесс замирает. Да, ты сохраняешь определенный тонус, но никакого движения вперед нет.

То же самое можно сказать и обо всем остальном. Человеческое тело способно совершать определенные действия, которые необходимы в нашей повседневной жизни. Но когда человек начинает заниматься какими-то определенными видами спорта, требующими сложнокоординированных между собой действий, вначале его тело «не понимает», как эти действия совершать,– оно вообще не поворачивается, не разгибается, не сгибается. Спустя какое-то время эти действия становятся для человека совершенно естественными. И если он пытается их кому-то объяснить, то говорит: «Ну это же просто!» – при этом не помня порой, что год, два, три или десять лет тому назад для него самого все это не только не было просто, но он и вообще не понимал, как это делается.

И когда человек спрашивает, уже в отношении своей души и своей жизни: «А как мне с этим справиться? Как мне себя вот это заставить сделать?» – на это есть ясный, простой, даже примитивный ответ: тренировка. Как спортсмен заставляет себя тренироваться на пределе сил? Он начинает делать какое-то упражнение, делает, делает и говорит себе: «Ну еще раз! Еще один-два раза сделаю, и все, потом отдохну». Так же должен, в принципе, действовать человек, который пытается внутренне измениться и которого борют при этом лень, нерадение, нежелание трудиться, которому бес нашептывает: «Ты подумай: это ведь так тяжело – все время молиться, день за днем, ты не выдержишь!». И человек, понимая, что готов поддаться и отказаться от подвига, говорит себе: «Ничего, не надорвусь! Вот сегодня встану и помолюсь, а завтра – уже не буду», «сегодня попощусь, может быть, еще и завтра, а послезавтра – точно не буду, перестану».

Получается некий благой и богоугодный «обман» – самого себя, страстей, бесов, в конце концов. Какой в нем смысл? Даже если через два дня я действительно перестану молиться, то эти-то два дня я помолюсь. А вообще, если я два дня помолюсь, скорее всего, и третий буду молиться.

Но опять-таки: и в спорте преуспевают только те, кто вовремя дает себе отдых, кто сочетает нагрузку с расслаблением. А те, кто живет в состоянии постоянной нагрузки, постоянного напряжения, пренебрегая потребностью организма в периодах восстановления, в конце концов надрываются.

На самом деле внешнее и внутреннее в человеке очень тесно связаны, и одно очень похоже на другое. Это единство и эта схожесть внутренних и внешних процессов носят удивительный характер. И об этом не нужно забывать. К слову сказать, можно провести аналогию между состоянием здоровья человека и состоянием его души. Система, которую представляет собой человеческий организм, разлаживается постепенно: разладилось одно, разладилось другое, разладилось третье – и нет никакого здоровья. И с душой происходит все то же самое. У души нет органов – печени, почек, легких, но это тоже в своем роде система, хотя и достаточно простая. И мы, ущемив душу в чем-то одном, провоцируем ее болезнь в чем-то другом, а можем спровоцировать и всецелую болезнь души.

Зависимость от занавесок

Иногда нельзя не удивиться тому, насколько мизерны, смехотворны бывают вещи, от которых человек зависит. Есть люди, которые способны сходить с ума оттого, что у них на брюках складка не на том месте, или платок в нагрудном кармане не так сложен, или на обувь, только что идеально начищенную, попала какая-то грязь. Есть люди, которые ото всего этого будут в полном смысле слова бесноваться. А кто-то настолько же сильно зависит от результатов работы своих подчиненных, впадает в совершенно неадекватное состояние, когда что-то получается не так, как он хотел, не реализуются те задачи, которые он перед сотрудниками ставил. В основе всего этого лежит одно: болезненная любовь к своему собственному «я», желание, чтобы все было точно так, как человек хочет, и ни в коем случае не иначе.

Чем меньше человек себя любит, тем меньше он от чего бы то ни было зависит. Где зависимость, там «я», «мое», «мне», «для меня», «я хочу», «я привык», «мне нужно», «мне необходимо» и прочее. А как только человек говорит: «Да я обойдусь без этого, да я обойдусь без того. Я… а кто я, собственно, такой?» – цепи зависимостей начинают спадать с него, как спадает листва с деревьев осенью. Но как только звучит «я – некто!», человек вновь теряет свободу.

Вот в большей степени «женский» пример, хотя и «мужским» он тоже бывает: у человека развит художественный вкус, и он, скажем, хочет, чтобы у него в квартире именно такие занавески висели на окнах, а не какие-то другие. И он/она будет их искать по всему городу. Связан ли человек таким желанием или нет, зависимость ли это?

Конечно, ничего достойного осуждения в этом нет, но мне кажется, что ситуация тут та же, что и с огурцом. Я не хочу зависеть от занавесок, от таких или других. Мне проще по-другому к этому подойти: я знаю, какие я не хочу. И я постараюсь их не вешать – те, которые я не хочу, потому что они будут мне мешать. Но если так сложится, что кто-то их повесит, я какое-то время с ними поживу и, наверное, не буду этим сильно тяготиться.

На самом деле, чаще всего не нужно изобретать никаких специальных способов для преодоления зависимости – Господь предлагает их во множестве посредством самой окружающей нас жизни. Например, ты хочешь поспать днем, потому что мало спал ночью и нуждаешься в отдыхе. И ты ложишься и думаешь: а имею я на это право или не имею? Может, мне надо подвизаться в бдении и не спать? Но Господь тебе дал это время. И ты ложишься и спишь. И один раз удается поспать, а в другой раз – соседи за стеной начинают прыгать под музыку, от которой у тебя вот-вот стена обвалится. Ты вскакиваешь в совершенно раздраженном состоянии, чтобы пойти с ними разобраться и выяснить, почему они себя так нехорошо ведут и о чем они при этом думают, а потом понимаешь: это как раз тот случай, когда Господь не дал мне возможности отдохнуть специально для того, чтобы я это принял, смирился с этим, получил таким образом пользу. Вся жизнь сплошь и рядом состоит из таких ситуаций. И надо уметь благодарить Бога и за то, что Он дает реализоваться каким-то нашим желаниям, утешает нас, и за то, что Господь у нас такое утешение подчас отнимает. И, когда Он у нас его отнимает, надо принимать это с легкостью, без ропота. По крайней мере, стремиться к этому.

Кто более являет самоотречения, показывает б!ольшую способность к отказу от материальных привязанностей – тот, кто жертвует чем-то и не жалеет потом об этом, или тот, у кого украли и кто не печалится об украденном? Оказывается, что гораздо труднее бывает перенести, когда у тебя что-то украли… Когда ты хотел кому-то что-то отдать, то ты сам принял это решение, сам определил, чего и сколько отдать. Даже если ты отдал все – это было твое решение. А когда у тебя украли, у тебя забрали то, что ты не собирался отдавать, что тебе было нужно, и это неожиданно и противно твоей воле: ты к этому не готов, и примириться с этим оказывается очень трудно. Но нужно уметь смиряться. И опять же – видеть в этом волю, попущение Божие, урок, нам Господом преподанный.

Материальное на самом деле очень коварно. Прежде у тебя чего-то не было, и ты даже не знал о том, что оно может быть и что оно нужно. И вот оно тебе вдруг дано. Какая твоя следующая мысль? «Как бы мне это не потерять…». Вот что начинает занимать твое сознание! Вчера ты и не ведал о существовании этой вещи, а сегодня она у тебя появилась, и ты теперь не представляешь, как без нее жить. Хотя раньше – превосходно жил!