Читать книгу: «Псих», страница 4

Бежавшие вслед за Фокалором демоны ещё не успели выстроить чёткий план для атаки, как «вертушка» от Михаила достигла своей цели, и часть нападавших вновь познала тяжесть падения, правда, на этот раз, один из них всё-таки умудрился уцепиться за рубаху Михаила и, сорвав её, унести вслед за собой на пол.

Но, как бы ни был силён Михаил, всё-таки численное преимущество противной партии, постепенно заставило его немного отступить, и к моменту появления Господа, Михаил в окружении напирающих со всех сторон демонов, уже находился на середине арены амфитеатра.

– Остановитесь, неразумные!!! – громоподобный голос Господа сбивает с ног всех, кто оказался в секторе его звукового удара.

После чего Господь достигает места побоища и укоризненно осматривает павших перед ним ниц, как Михаила, так и демонов. Махнув рукой на Михаила, попытавшегося что-то сказать, он промолвил:

– Молчи лучше!

– Это всё он начал, – вместе с зубами выплевывает слова очнувшийся и подошедший Фокалор.

– И что на этот раз? – взгляд Господа придавливает к полу ноги Фокалора.

– Он оскорбил нас, назвав временными, – отвечает этот жалобщик.

– А я разве могу пойти против истины, которую глаголет Михаил? Ведь нет ничего постоянного, вне времени, и всё действительно временно. Не то же ли самое вы мне постоянно талдычите? Хотя, наверное, в данном случае я ошибаюсь, и ваше недовольство есть бесконечный источник постоянства, – заключил Господь.

– Да ты опять, Господ, только тем и занимаешься, что защищаешь своих, – пробравшись к месту, заявил Люцифер.

– Не беспокойся, каждый получит по своим заслугам, – обрывает Люцифера Господь.

– Этого-то я и боюсь, – отмахивается Люцифер и отправляется в свою часть амфитеатра, на которую постепенно подтягиваются и остальные демоны.

Господь же грозно смотрит на Михаила, который без лишних слов удаляется на выход, оставшиеся же члены небесного воинства, вслед за Господом занимают свою трибуну амфитеатра.

Пока же ведётся подготовка к проведению форума, и арбитражная комиссия во главе со Временем занимает свои места и настраивается на работу, Господь, получивший полную информацию об очередной выходке Михаила, потихоньку спросил Гавриила. – А почему – картавые?

– Ну, так они обвиняют нас в том, что мы по отношению к ним используем отрицание – «де», с чем они совершенно не согласны, заявляя, что не деструктивность движет ими, а как раз желание реконструировать мир. Вот из-за их постоянного «реканья», Михаил не удержался и напомнил им об этом, – ответил тот.

– Ну, знаешь, над подачей материала следует ещё поработать, – подмигнул Господь Гавриилу, после чего они оба расплылись в улыбке.

Трибуна, на которой уместились Люцифер и его партия, кипела негодованием. Довольно внушительная масса партии демонов не выглядела застывшим монолитом, а скорее была похожа на кипящее варево, которое постоянно перемешивалось внутри себя, при этом в нём, всё-таки были свои островки стабильности, образовавшиеся вокруг наиболее знаковых фигур партии, чьё верховное, либо же заслуженное положение в иерархии, не позволяло им так легкомысленно перемещаться из одного круга в другой, когда для передачи поручений или какого другого вида информации, существовали специальные порученцы.

Согласно установленным правилам, в присутствии Господа имели право восседать только лишь 24 старца, при этом Господь пошёл на уступки и сделал послабления некоторой части населения, к которым относились немощные. Коей лазейкой немедленно и воспользовалась страждущая пойти всем наперекор падшая сторона, которая в своих рядах сразу же обнаружила массу больных и немощных участников. Но при этом, падшие ангелы ни в коем случае не могли допустить того, чтобы преклонить, даже таким образом, свои колени пред ненавистным для них Господом, и поэтому их сидячее положение, всегда представляло из себя некий 90 градусный угол, в котором не было место сгибу колен. Ну а те, кто был не слишком мощен сохранять данные угловые пропорции – тот и вовсе возлежал на ступенях амфитеатра.

И брошенная архангелом Михаилом фраза в их адрес об их мнимом недомогании, имела под собой совсем недосужие мысли. Так что трибуна падшей братии представляла из себя весьма живописную картину.

Так вокруг Люцифуга Рокофаля, в объединительном круге расположилась вся его ведомственная знать, среди которых, на этот раз выделялись участники столкновения с Михаилом: князь Фурфур и герцог Мурмур, для которых, в силу их помятого вида, эта мимолетная связь прошла очень не бесследно.

– Сколько можно терпеть выходки этого выскочки, возомнившего себя богом? – приводя себя в порядок, заявлял герцог Мурмур, подбитым глазом глядя на Фурфура, которому, надо заметить, тоже досталось от Михаила.

– Клянусь век не заходить в треугольник, пока не отомщу ему! – скребёт своим полу хриплым голосом Фурфур.

– Ты, прежде чем клясться, вначале зайди в него, – знавший цену словам Фурфура, заявляет тому, каким-то образом очутившийся рядом с ними Сатана.

На что Фурфур злобно смотрит на того и бросает ответное:

– Если бы от кого другого услышал – несдобровать бы ему. Но мне непонятна ваша реакция на мои слова. Разве внутренние распри способствуют сплочённости против общего врага?

Сатана, имевший свои виды на возможности Фурфура, всё-таки не зря спровоцировал того на нужную реакцию. Одной из главных специализаций этого демона являлась способность спровоцировать любовь между женщиной и мужчиной, но Фурфур находился в подчинении у Баала, а так как из-за негласного соперничества между ведомствами Фурфур никак не шёл на контакт без позволения на то Баала, который всё кормил его завтраками – Сатана решил сам наладить личный контакт с ним.

– Согласен. Я думаю, что мне есть, что предложить для достойного ответа этому… – замолчал Сатана.

Он сделал паузу и, заметив, что Баал, не подавая вида, с интересом наблюдает за ним (видимо, меняет своё решение), добавил:

– Да и бог с ним, – и скрылся в толпе демонов.

Фурфур же переглядывается с Мурмуром, пожимает плечами и вновь возвращается к своему костюму.

Второй островок временной стабильности образовал вокруг себя, с виду кроткий Агарес, рядом с которым находилась его правая рука – Астарота, ну, и естественно – Дьявол.

– Да, крылья довольно значимый аргумент в подобного видах споров, – причмокивая, резюмировал Агарес, наблюдая за тем, как из холла, переодевшись, вновь появился Михаил.

– Ещё лыбится, гад, – цедит в ответ Астарота.

– Ничего, придёт время, и моя хромота ему за всё взыщется, – добавляет Дьявол.

– А разве это у тебя не наследственное? – опять со своими подковырками лезет Астарота.

– Ты что, опять за своё? – повышает голос Дьявол, которому уже не раз, по поводу своего участия в событиях той ночи, после которой они были смещены с небес, приходилось стакиваться с Астаротой, не упускающего момента подколоть его.

Астарота же, как один из самых дотошных духов, пытается восстановить всю до малейших деталей картину падения ангельского войска Люцифера, для чего под его руководством была создана комиссия, расследующая все обстоятельства этой катастрофы. А так как эта комиссия под руководством Астароты была наделена чрезвычайными полномочиями, то с ним приходилось считаться даже самым из самых. И даже Вельзевул, имевший прямой доступ к Люциферу, осторожничая, постоянно требовал, чтобы отчёты о ходе следствия ежедневно ложились ему на стол.

Что же касается Дьявола, то Астарота, хоть и не имел особых оснований сомневаться в его деятельном участии в восстании, но возомнения о себе самого Дьявола (наверняка, метившего на место повыше) не давали покоя Астароте. Правда, кроме этого имелась и ещё одна немаловажная причина, известная только им двоим, и делающая их непримиримыми врагами. Так что Астарота, для того чтобы осадить и унизить этого, одного из самых опасных демонов, прибегал к различным ухищрениям, дабы не только позлить того, но и тем самым указать ему на его место.

– Не понимаю Дьявола, отчего он так кипятится, глядя на этого робкого старичка, – всё удивлялся Арирон.

– А что тут непонятного? Астарота своим разговором намекает тому, что тот свою хромоту получил каким-то иным путем, и что Дьявол всегда будет в подчиненном, согнутом перед ним положении, – шепчет тому, стоящий рядом с ним Левиафан.

Что же касается третьего круга, то в него входили два высших воинственных духа: предводитель падшего воинства – Люцифер, один из серых – Белиал, а также главный идеолог партии – Вельзевул, рядом с которым, чудь позади, стоял Маммона.

Здесь, в этом круге, пока что сохранялась тревожная тишина, ждущая только повода для выплеска ненависти.

Меж тем, все приготовления к форуму закончены, и верховный арбитр – Время – ударяет в гонг, а Господь, обращаясь ко всем со своего верховного места, заявляет:

– Я есмь Альфа и Омега, начало и конец. И значит, за всё несу свой ответ миру. И для того, чтобы противная сторона получила его в полной мере, я решил ей первой дать слово, – после чего Господь замолкает и ждёт реакции противной стороны.

Тут ангельская масса расступается, и на арену выходит сам Люцифер, который на середине площадки сперва осматривается в малом вокруг себя круге, а затем, расширяя свой кругозор, уже окидывает своим взглядом трибуны этого форума: напротив него находится сам Господь, левую трибуну заняли его приверженцы, а на правой находится небесная Стать.

– Abyssus abyssum invocate (лат. бездна взывает к бездне). Да, вы не ослышались, ведь бездна есть всего лишь проекция вашего смотрящего в бескрайность взгляда. Да уж, в кои времена бог дал нам первое слово, – громко заявил Люцифер, чем вызвал разноголосье со стороны левой трибуны. – Глядишь, в скором времени и право на слово вообще перейдёт к нам, – ухмыльнулся Люцифер, на что уже со стороны правой трибуны последовали крики типа: «Не дождёшься!». – Ладно, что уж спорить. Время нас рассудит, – обернувшись на последней фразе к арбитражной комиссии, Люцифер сложил пальцы рук в замок и, подняв их поверх головы, таким знаком отсалютовал Времени. – А почему так вышло, и как я утверждаю, будет всегда выходить? – обвёл взглядом трибуны Люцифер. – Вовсе не потому, что того захотел Господ. А всё потому, что он сам – всего лишь концентратор обстоятельств, перед которыми и находится в собственной зависимости. – Бросил свой взгляд на Господа Люцифер, но тот и бровью не повёл, и единственное, что было видно – он что-то шепнул рванувшемуся было с места Михаилу, и тот, источая молнии, не посмел ослушаться и остановился на месте. – Я не собираюсь погружать вас в непонятные дебри теистики, да и не в моей природе заниматься казуистикой, я – как все вы знаете – всегда режу правду-матку…

– Вот поэтому-то в твоих словах и нет ни капли правды! – с места крикнул, не удержавшись, Гавриил и под одобрительный шум соратников, обрушив волну смеха, добавил: – Где ж ей быть, после всего того, что ты с ней сделал? Да только – в гробу. Ха-ха!

На что со стороны падшей братии мгновенно последовал гул возмущения. Но Люцифер оставался невозмутим и, бросив презрительный взгляд на Гавриила, ответил:

– А я, знаете, совершенно не удивлен, ведь Гавриил ещё тот любитель лука, вот и боится последствий.

– Что ты хочешь этим сказать? – прогремел в ответ Гавриил.

– Не надо делать плаксивое лицо, как будто мы не в курсе, почему ты забросил лук и стрелы и переквалифицировался в копьеносцы, – не лезет за словом в карман Люцифер.

Но Господь не даёт вновь разгореться дискуссии, грозившей свернуть на невербальный путь доказательств, и остановленный на полпути Гавриил замолкает, тем самым давая возможность продолжить Люциферу, который всё же верен себе и не забывает уколоть оппонента, продолжив:

– Ну, так вот, несмотря на то, что кому-то – не буду показывать пальцем – что-то глаза режет до слез, я продолжу резать именно правду, ой, простите великодушно, – Люцифер театрально поклоняется в сторону Гавриила. – Не буду я её калечить, а просто опущу кое-кого с небес на нашу грешную землю. Так, на примере двойственности я укажу, почему будущее за нами, а не за ними, – воткнув свой палец в сторону небесного воинства, загремел Люцифер и, подождав, когда утихнет волнение, вызванное его ором, продолжил:

– Я не собираюсь быть столь категоричным, как это любят делать мои оппоненты, деля всё на белое и чёрное, на добро и зло. Мы все прекрасно знаем – это всё сказки, придуманные для человека, который в силу своей недоразвитости только и может жить тем, что мы ему внушили. А попробуй ему заявить, что он не больно-то и верит – ему мигом объяснят, что костры уже разложены и ждут своих Джордано Бруно, после чего он, ох, как больно поверит. «Если не я, то…», – как часто звучит эта фраза в устах человека. А ведь от того, как ты её закончишь, и будет вынесено решение этому человеческому миру. «Если не я, то кто?», – заявляют радетели – как они думают – добра, но почему-то в желающие защищать это добро не слишком много наблюдается добровольцев, раз звучит такая обречённость в словах. «Если не я, то моё место займет кто-то другой!», – звучит вроде как оправдание, но скорее констатация факта того, что за заменой дело не станет, и получается, что за иной категоричностью – вами названной, как зло – всегда будет преимущество. И, чуть не забыл, как там ещё говорят приверженцы тернистого пути развития: «Свято место пусто не бывает…». Так ведь?

Люцифер, ухмыляясь, уставился на Господа, который на протяжении всего его монолога всё только покачивал головой, но когда тот выдал последнюю фразу (и как бы, тем самым бросил ему вызов) – не выдержал и громко чертыхнулся.

Этим он мгновенно вызвал негодование у Люцифера, не скрывавшего удовлетворенности от своей речи. С чем он повернулся в сторону арбитражной комиссии и официальным тоном заявил:

– И что это такое? А как же проводимая в жизнь политкорректность и толерантность? Я попрошу указать о недопустимости подобного поведения ни от кого, не взирая на ранги и заслуги.

– Может потому, что они – мёртворожденные ценности, – шепнуло Время, сидящему рядом с ней Эталону, который только и угугнул в ответ, не имея возможности распространяться из-за напряженного взирания на них Люцифера.

– Да, да! – поднялось с места Время (выбранное в арбитры из-за её неподкупности и умения рассудить любых спорщиков), обращаясь в сторону Господа. – Попрошу вас воздержаться от проявлений истины.

– Да, признаю, оговорился, – отвечает Господь. – Ну, а как же мне вас называть-то?

– Преисполненные, – не задумываясь, ответил Люцифер.

– Ну, это как-то звучит… Неоднозначно, – с сомнением ответил Господь.

– А это опять из-за затруднений с логистикой язык не поворачивается, – вызывающе заявляет Люцифер. – Разве не так? Ведь все мы здесь находящиеся, преисполнены желания выполнить свою миссию.

– Ну хорошо, но только в стенах этого форума, впишем в правило этикета, регламентирующего межфракционное обращение у друг другу, – следует ответ Господа.

После чего берёт слово Время и начинает оглашать распорядок сегодняшнего дня:

– На сегодняшнее пленарное заседание выдвинуты на рассмотрение следующие вопросы. Первый: понятий вечности и единиц измерений. На что у нас по времени, отведена отнюдь не вечность, так что, для начала, в качестве отрезка на рассмотрение вопроса, определим ограниченность нашим терпением. Следующим предлагается рассмотреть вопрос о пророках. Ну и на прения предлагаю отвести своё время. Кто – за? Прошу проголосовать. – Обе трибуны в большинстве своём выразили единодушие, проголосовав за данную повестку.

– Кто – против? – объявляет Время, на что поднимается одна рука, хозяином которой является Сатана, что опять же вызывает единодушный смех обеих трибун, отлично знающих, что того так и называю за глаза: «Мистер Против». – Кто – воздержался? – звучит последний вариант предполагаемых действий.

На который, в данном случае, оставляют себе право только две поднимающихся руки, а также пристально смотрящие друг на друга их обладатели, имена которых хоть и находятся рядом, но только не в одной плоскости. Вот это и не может одного устраивать, из-за чего его отношение к оппоненту (без права на непростительность) и есть такое. Ну а что касается его оппонента – он, имеющий право на простительность, применяет его и даже к тому, кто его не имеет, что опять же не устраивает того, и опять всё идёт по кругу.

– Кто – воздержался? – ещё раз озвучивает себя Время.

И с разных сторон трибун, но почти одновременно, в полной тишине поднимаются две одиночные руки, хозяева которых не сводят взглядов друг с друга.

Глава 4
Встречи

Илья, заняв своё рабочее место, принялся за выполнение своих должностных обязанностей, которые требовали от него коммуникабельности в общении с клиентами и усидчивости, что и находилось в прямой зависимости друг от друга. Что поначалу у него не слишком получалось – в процессе втягивания в работу ответственность полностью поглотила его, останавливаясь лишь в момент перерыва на обед, который, надо честно признаться, никакими поглощениями не сможешь пропустить, и который (по степени того же поглощения) не имеет себе равных. А в виду того, что их рабочий график (из-за требований по беспрерывному процессу обслуживания клиентов) имел сменный характер работы – его обеденный перерыв протекал в обществе тех, с кем ему на данный момент выпадала смена работать.

На этот раз, как Илья посчитал, ему повезло со сменой, и, вместо шумных и иногда непредсказуемых сослуживцев, он сегодня мог отобедать в кругу более-менее не шумливой компании, состоящей из следующих сослуживцев: всегда дружески к нему настроенной, но почему-то при этом не слишком разговорчивой Ангелины; того ещё любителя различных золотых украшений, на которые он, наверное, тратит все свои сбережения – Антона, который всегда сам себе на уме и, возможно, ещё на ком-то; ну и четвертым в их компании была толстая Мила, которая, в общем-то, совершенно не соответствовала этому своему имени, источая брезгливую ненависть ко всем носителям брюк, а в особенности к тем, кто ещё и носил юбки, к коим можно было отнести всё отдельно от неё стоящее и сидящее рядом с ней человечество.

– Блин, а ещё говорят, что полные люди есть синоним доброты, – глубоко раскаиваясь своему заблуждению и, почесывая свой затылок, заключал очередной легковер, поддавшийся на эту удочку социальной рекламы.

– Да рот свой закрой, утырок, – бросает вдогонку ему, хорошо, что только слова Мила.

Она, если бы не её подруга, пожалуй, бросила бы вслед ему и куда более существенные детали убранства стола, за которым они ещё как полчаса тому назад познакомились для детализации их отношений, в которые, как всегда вмешалась экспрессивность натуры Милы, постоянно видевшая в глазах своих новых знакомых, намёк на её такую нестройность и, тем самым, заставляющих её нервничать и давать волю своим чувствам.

Хотя, быть может, они просто не видели того, что она предполагала в них, но что, в принципе, для неё дела совершенно не меняло и – значит: держи ответ за все свои действия, и двойной – за бездействие. Так что Мила, хоть и несла с собою потенциальную опасность, но в виду того, что она не являлась тёмной лошадкой (или лошадью для её сменного коллектива), то зная все её закидоны, на которые, между прочим, стоило посмотреть, но пока идёт обед, от неё вряд ли услышишь внятное слово, кроме чего-нибудь там: «Подай…», – то за неё можно было не переживать.

Илья, заняв за столом место напротив Ангелины (в дружеских кругах зовущейся Гелей), и не имея большого настроя к разговорам, принялся за свой обед, который он заказал в складчину с остальными. А разве нужны были какие-либо слова, когда даже твои приготовления к обеду, с этой расстановкой маленьких коробочек, вызывают искренний и радостный интерес у этой смешливой Гели, которая, по странной прихоти обстоятельств, синхронно с Ильёй достаёт из коробки те же самые пакетики с едой что и он, а это приводит того в немалое восхищение, после чего Илья даже делает предположение, что Геля обладает экстрасенсорными способностями, раз так легко угадывает то, что хочет сделать он.

Отчего Геля только мило хихикает, приводя Илью в неописуемый восторг, а Милу – в нервический припадок; с её места просто нестерпимо смотреть на это безобразие.

– Тьфу, глаза бы мои на это не смотрели, – в сердцах расплёвывается она и, отодвинувшись подальше, тщательно заедает это безобразие огромной булкой.

Но Геля и Илья не замечают недовольства Милы, да что там Милы! Пожалуй, в этот момент для них рядом не существует никого, и Геля, польщённая предположениями Ильи о её способностях, видимо, пытается развить их, обратив свой взор на него. Ну, а для того чтобы результат был в высшей степени удачным – для этого требуется внимание и усердие, что и стала проявлять Геля, не сводя своего взгляда с Ильи, который, по всей видимости, оказался натурой мало внушаемой и подверженной внешнему влиянию. Что было, и так и, одновременно, не так.

Рано оставшись без матери, Илья по обстоятельствам не зависимых от людской воли, а скорее находившихся в компетенции высших сил, он хоть и не остался предоставленным самому себе, но, тем не менее, с того времени его общение с близкими людьми снизилось как минимум на половину, и ему пришлось искать замену этому новому обстоятельству во внешних жизненных источниках, которые, опять же, не слишком спешили заметить эту его утрату и действовали в независимости от предпочтений самого Ильи.

Ну, а жизнь никому не отдаёт своих предпочтений и учит всех под одну гребенку, ну по крайней мере до того возраста, пока вы сами в желании переформатировать свой образ не сможете приобрести для себя новую расчёску.

И как итог всему, несмотря на ваши конечные результаты, будет всё та же слепота окружающих, с высоты своего мнения и в зависимости от обстоятельств заявляющих: «А из него ничего другого и не могло получиться…», – либо же: «А что вы хотели, если он всегда таким и был?!», – что собственно не сильно волновало Илью, который по воле всё тех же обстоятельств, стал очень внимательным к окружающим, и для которого подобные умозрения людей на мир не были в новизну. С чем, впрочем, приходиться мириться всем нам.

Но всё же Илья не отстранился от мира, он предпочитал общаться с ним через свою приметливость к окружающим, что слегка смахивало на ментализм, но всё же не имело большого выражения в нём.

Илья, скорее, больше значения придавал различным приметам и знакам, которые давала каждому (но замечалась только внимательными) природа, в качестве подсказок, и стоило только Илье озвучить какой-нибудь из замеченных им знаков – это приводило в большое замешательство тех людей, к которым обращался он.

Ну, а так как при этом Илья не считал нужным подслащивать пилюлю – как правило, подобные откровения ни к чему хорошему не приводили, а только лишь способствовали росту к нему неприязни.

– Эй, менталист. Предскажи моё будущее, – жуя сэндвич, сидя в весёлой компании единомышленников и, заметив приближение Ильи, залилась смехом Мила.

– Будешь одинокой и злой тёткой, пугающей своим видом соседских детей и их родителей, – на ходу, проходя мимо их стола, заявил Илья. – Ах, да… – остановившись, сказал Илья и, подумав, добавил. – И, пожалуй – ещё толще.

После чего зрачки Милы расширяются, и она застывает в онемении с открытым ртом, непроизвольно уронив свой сэндвич, чего она никогда не позволяла себе. Над их столом образуется мертвая тишина, грозящая вылиться в нечто скандальное, что, конечно, неприемлемо для находящегося здесь в кафе, за столом вместе с Милой и ещё несколькими сотрудниками Виктора. Но и оставлять всё так никак нельзя, и Виктор решает вмешаться, предвосхищая действия Милы, которая уже немного оправилась, начав действовать через голосовой набор слов.

– Я не поняла, чего это он сейчас сказал? Э?

Но Виктор, как их непосредственное вышестоящее звено в цепи начальствующего аппарата, обращается к Миле с тем, чтобы она успокоилась и, что он сейчас же разрешит проблему, поставив на место этого наглеца.

Милу, случись это при других обстоятельствах, конечно, было бы очень сложно унять, но присутствие Виктора, в некотором роде не даёт ей проявить себя во всём блеске, в котором (с определёнными видоизменениями) она всё же хотела как-нибудь предстать перед самим Виктором, который, по её мнению, заслуживает большего (ну, вы понимаете чего? если, конечно, вообще способны понимать!).

– Илья, – окликнул того, подойдя к его столу Виктор.

– Слушаю, – последовал ответ, принявшегося за свой обед Ильи.

– Так нельзя говорить, – наставительно произнёс Виктор.

– Что именно? – непонимающе ответил Илья.

– Такие оскорбительные вещи, – вздыхает Виктор, не ожидавший такого непонимания Ильи.

– Ну… Она же хотела узнать будущее. Так я-то тут причём, если оно ей не нравится, – с простецкой наивностью отвечает Илья.

Этим он заставляет вздохнуть от бессилия Виктора, который уже понял, что мало чего добьётся, но тем не менее предпринимает последний примирительный шаг.

– Ну ты же знаешь, что закомплексованные на чём-то люди, если дело касается их маленькой проблемы, не желают знать и слышать правду про это.

– И что от меня требуется? – Илья решает поскорее отделаться от Виктора, не способствующего аппетиту.

– Ну, хотя бы – извинись, – следует ответ скользкого Виктора.

– Вот ты за меня и извинишься, я надеюсь, а то мне ещё обедать надо, – отмахнулся от него Илья, принявшись за обед.

«Сука!», – про себя сказал никогда не убирающий улыбку с лица Виктор, следуя обратно к столу. И он не собирался всё так оставлять, и после обеденного перерыва вызовет Илью к себе, где ещё раз заявит о недопустимости такого поведения, а если кому-то это непонятно – за него никто не держится, и можно будет легко расстаться.

«Сука!», – прожёвывая жёсткий кусок мяса, подумал Илья, но к кому или к чему (а может, и к тому, и к другому) это относилось – так и осталось невыясненным.

Также было непонятно, а всё из-за загораживающей стол спины Виктора, как отреагировала в тот момент на всё это сама Мила.

О чём, конечно, не очень трудно и догадаться: после этого небольшого злоключения, сама Мила стала питать (что она, впрочем, никогда не переставала делать) к Илье не меньшую (что, опять же, строго в соответствии с ней) неприязнь, которая затаилась в ней, ожидая удобного момента для отместки. Так что зря Илья так расслабился сегодня за обедом, не ожидая неприятностей от общения со своей сменой.

При этом надо заметить, что Илья не слишком часто себе позволял делать такие замечания, которые чаще приносили неприятности всем, чем удовлетворение от услышавших их, но в тот момент, его, видимо, застали врасплох, вот он и выступил в качестве говорящего не то, что от него хотят услышать.

В чём, конечно же, было не меньше вины самой Милы, кинувшей Илье вслед это замечание: «Менталист…», – которое подразумевало под собой не слишком лицеприятные вещи. Ну, а если бы и так – какой он к чёрту менталист, если не смог предвидеть сопутствующие его ответу последствия, хотя, если – к чёрту, то тогда – ещё куда ни шло.

В тот же день, в кафе, куда на обед решила пойти, раз уж выпало такое удачное совпадение перерыва, большая часть коллектива, Илья находился в мучительных размышлениях по поводу последних событий, произошедших с ним за этот месяц.

Чуть запоздав, он, заметив, что места за общим столом уже не было, куда, в общем-то, он и не стремился, особенно после инцидента с Милой, решил занять свободный столик. Где поначалу (из-за подхода Виктора) он всё отвлекался на внешние обстоятельства, затем, это место занял обед, и уже только после глотка горячего кофе, Илья смог остаться наедине со своими мыслями, которые, чувствуя себя вольготно, сразу же начали чертыхаться.

– Просто, чертовщина какая-то! – в сердцах заявил он после того, как глоток кофе согрел его внутренности.

Но этот кофеиновый толчок сопутствовал на этот раз, что удивительно, не благодушию, а язвительности, которая накопившись через последнюю кофеиновую каплю и вылилась у него (так, что будьте внимательны и не усердствуйте с кофеин содержащими напитками) в тревогу, не дающую покоя, а главное – успокоения.

Перед глазами Ильи до сих пор стояли глаза той девушки, в чьей судьбе невольным участником оказался он…

Как-то вечером, к нему, ожидавшему на остановке свой автобус, неожиданно подошла девушка, что не слишком часто случается в его жизни, даже в случаях банальных просьб, с которой она и обратилась к нему, спросив: «А где здесь находится пешеходный переход?», – который ей крайне был нужен из-за необходимости перейти на ту сторону улицы.

Илья поначалу несколько опешил, не ожидая в свой адрес такого вопроса, который выглядел странным, в силу того, что буквально в ста метрах, позади от неё, находился светофор со своей зеброй.

Но, впрочем, всякое бывает, и видимое тобой (сто раз отиравшего в этих местах мостовую) может не столь заметно для тех, кто впервые оказался здесь. К тому же нельзя исключать и другой вариант этого подхода к нему, который всегда учитывается молодыми людьми, стоит им только столкнуться с весьма симпатичным представителем противоположного пола.

Естественно, Илья готов был помочь этой привлекательной особе, и он со знанием принялся вводить её в курс дела, где ей, по его мнению, следовало перейти дорогу, при этом его сопутствующее словам жестикулирование, своей чрезмерностью было несколько несвойственно ему, что, впрочем, объяснимо непривычными обстоятельствами дела.

– Ой, точно, я вижу, – искренне удивляясь своей невнимательности, улыбается эта «симпатюля».

– Бывает, – улыбается в ответ Илья, пожимая плечами, после чего наступает неловкая пауза, в которой эта «симпатюля», кажется, что-то хочет ему сказать.

Но тут в поле её зрения попадает нечто такое, что заставляет её омрачиться в лице, после чего она, видимо, решается совсем на другое, что не входило в её планы. И она, ещё не успев очистить свои слова от сладкой мягкости, сказав: «Спасибо…», – отправляется в сторону светофора, оставляя на долю Ильи только возможность смотреть ей вслед.

Что касается Ильи, то он немного расстроен, ожидав хотя бы небольшого продолжения общения, которое вот так резко закончилось, так и не начавшись.

По мере удаления от него «симпатюли», Илья решил взглянуть в противоположную от неё сторону, для того чтобы узреть то, что, возможно, спугнуло её, но там, по его поверхностному мнению, не было ничего такого пугающего.

Но не успел он толком об этом подумать, как вдруг резкий визг тормозов и последующий удар заставил его обернуться назад, в сторону «симпатюли», на месте которой находился уткнувшийся в светофор автомобиль, снесший всех тех, кто в тот момент находился у светофора.