Читать книгу: «Псих», страница 2

– Ты куда? – задает вопрос встретившийся ему на пути Денис, а для Ильи, по-дружески – Ден.

– Да, что-то в кадры вызывают, – теребя макушку, отвечает Илья. После чего он, не задерживаясь преодолевает все двери и лестничные пролеты, пока не оказывается у дверей этого «ОК», который всё видит и слышит, и поэтому немного страшит работников не самого высшего звена.

Илья, испытывая на себе подобные неблагожелательные чувства и, несмотря на то, что его вызвали, не сразу решился войти в этот кабинет и уселся рядом на один из стульев, находящихся около кабинета, которые по какому-то недосмотру, до сих пор своим видом не только портили интерьер строгости здания, но и могли ввести в заблуждение просителя, который из-за ничтожности своих умозрений, ещё подумает, что ему будет позволительно сидеть в кабинете этого «ОК». Илья присел и начал прикидывать: в связи с чем он был вызван сюда, когда как, по его мнению, отпускных или ещё каких причин для этого не было.

– А что, нет приема, что ли? – нарушил ход мыслей подошедший к кабинету субъект, который всем своим видом показывал пренебрежение к каким-то там условностям и даже, по всей видимости, не испытывал благоговейного страха перед этим «ОК».

– Почему же? – на автомате ответил Илья.

– А чего тогда не заходим? – оказался прям этот незнакомец.

– Я не тороплюсь, – ответил Илья.

– Вот как? Что, мандражируешь? – уставившись на Илью, заявил этот незнакомец.

– Есть немного, – почему-то откровенен с ним Илья.

– А какого чёрта? – меняется в лице незнакомец, тем самым показывая свою неуравновешенность, чем приводит в замешательство уже Илью. – Запомни: ты для них, также, как они для тебя, и… всё, – туманно, сквозь зубы цедит слова незнакомец.

И бросая знак Илье о том, что он пошёл, незнакомец, кощунственно не постучав, а как к себе домой заявив: «Здрасти», вошёл внутрь, закрыв за собой дверь.

Оставшийся на своём месте Илья начал прикидывать в голове, кто бы это мог быть? Его лицо неуловимо показалось ему очень знакомым, о чём Илья попытался узнать, копаясь в своей памяти в поисках каких-нибудь соответствий, что, конечно, было очень здраво с его стороны, ведь это очень важно: в момент ожидания отвлекать себя значимостью чего-нибудь такого, что к тебе не относится.

– Так, а вы, что не заходите? – послышался строгий голос начальника «ОК», после чего Илье уже ничего другого не оставалась делать, как проследовать вслед за ним в кабинет. Где, к удивлению Ильи, никого не было, хотя, может быть, незнакомец прошёл в следующую дверь, что, в конечном счёте, осталось невыясненным, так как врученное ему уведомление, уже требовало от него своего пристального внимания.

– Ну, что там? – послышался сзади голос Дена.

– Да вот, уведомили, как положено по закону, за два месяца, о моей ответственности, как персонала. Что, по-моему, и означает сокращение, – ответил красный от прилива крови Илья, держащий в одной руке вручённое ему уведомление в кадрах, а в другой – стакан воды, с помощью которой он пытался потушить внутренний огонь.

Ден же, взяв этот лист бумаги из рук Ильи, пробежался по нему глазами и, вернув обратно, ничего не сказал, а подойдя к автомату, выбил себе банку воды, открыл её и принялся тушить уже своё волнение.

– А знаешь, я, наверное, уже к этому был внутренне готов, – придав себе бесстрастности, сказал Илья.

– Ты пока не торопись делать выводы. Кто знает, как ещё всё повернётся? – последовал ответ Дена.

– Всё равно, это была временная работа, и сразу было ясно, что я к ней не подхожу. Ещё хорошо, что по сокращению увольняют, а не по какой-нибудь надуманной причине, – успокаиваясь и всё больше приходя в себя, говорил Илья.

– Да, не хотят они дать тебе выполнить свой богатырский «печной подвиг». – Осклабился Ден.

– И не говори, – улыбнулся Илья.

– И куда пойдёшь, если что? Уже надумал? – спросил его Ден.

– Уже всё решено, и ты, как друг, просто обязан пойти со мной, – серьезно, не сводя своего взгляда с Дена, заявил Илья, чем привел того в некоторое замешательство.

– Ну, у меня, если что, ипотека… – последовал ответ Дена.

– Не боись, это всего лишь бар. Ты же понимаешь мой настрой. Сегодня надо напиться, – улыбается Илья, на что следует ответ такого отзывчивого Дена:

– Ты же знаешь меня. На счёт этого – я с тобой хоть в бар, хоть в клуб – куда только твоей душе будет угодно.

– Ну вот и хорошо. Вот только одно меня тревожит… – заметив издалека Лику, беседующую с одним из менеджеров среднего звена под именем Виктор, пасмурно сказал Илья.

Ден же, переведя свой взгляд вслед за Ильей и увидев предмет его наблюдений, хмыкнул и заявил:

– Ты знаешь моё мнение, – после чего, махнув рукой, отправился исполнять свои должностные обязанности, оставив нам загадку своего мнения.

До которого нам, может быть, и дела никакого нет, но, тем не менее, всё-таки желательно иметь более чёткие представления на этот счёт, а то – мало ли что. Хотя, если учитывать явную не озабоченность Дена предметом тревоги Ильи – можно сделать вывод, что он совершенно не разделяет мнения своего друга, ставя это мнение в обособленное место от своего.

Вечером же, после работы, во время посещение ими бара, как раз и вскрылось всё то, что было так тщательно утаено Ильей ото всех, в том числе и от Дена, а именно: те его душевные переживания, которые были вызваны этим кадровым уведомлением.

И как бы Илья не храбрился, громко заявляя о своей приспособленности к жизни (о чём, между прочим, Ден просил его пока не сильно-то распространяться и во избежание кривотолков оставить в тайне от всех), всё же это своего рода непризнание себя (в чём ты никогда не пожелаешь признаваться), в некотором роде приводит к потере в тебе той же самоуверенности, а каждая твоя потеря – подтачивает твои силы, что и приводит к закономерной вашей реакции неприятия случившегося.

А любой человеческий переход из одного состояния в другое (для плавности самого перехода) требует сопутствия в нём жидкостного элемента. И если до совершеннолетия этим элементом, как правило, служила вода, то после преодоления определённого разделяющего эпохи возраста – уже требуются напитки, обладающие своей крепостью, без которой так сложно осуществить этот переход.

Здесь-то, в баре, Ден и ощутил на себе всю степень упадка сил Ильи, который не раз за вечер, нарывался на то, чтобы этот упадок вылился во внешнюю материальность, уронив его окончательно вниз, дабы расширить его кругозор и познакомить воочию с плинтусом, после чего для Ильи это обиходное выражение не будет так далеко от понимания, а как вы знаете, любое новое знание, всегда идёт на пользу, с чем он сможет себя и поздравить.

Но неужели, даже несмотря на все допустимые для подобного поведения причины, так уж обязательно ими пользоваться, уже давая другим повод для подобного поведения. Что же получается, стоит сказать: «Дай человеку только повод…», – и он уж покажет себя, из-за чего даже складывается впечатление, что именно повод, а не какая-то там причина (которая только и служит для того, чтобы завуалировать истинную подоплеку действий человека), и есть та поступательная сила для человека, которая и двигает его по этой жизни?

В случае же с Ильей, можно было не сомневаться, что его нервное состояние всё же имело под собой основательную причину, что в некоторой степени для обеспечения сохранности нервной системы, требовало от него выплеска эмоций, которые, надо заметить, не знали удержу и лились вместе со слюнями на его товарища Дена, который, как истинный друг, стойко (а в основном – сидя) переносил эти удары словесности друга, который, впрочем, не ограничивался одними только высказываниями, но и весьма энергично всё сопровождал жестикуляцией рук. Что не раз грозило падением стоящих на столе стаканов, и которые всё же пару раз эмоционально падали, разливая недопитое пиво. После чего звучало предложение обновить, и официанты, привыкшие к столь экспрессивным клиентам, ни слова не говоря, мигом убирали на столе, меняя пустую посуду на полную, не забывая не только дополнять лишними цифрами предстоящий к оплате счёт, но и призвать к внимательности охрану, дабы разошедшийся клиент не слишком-то забывался.

Трудно сказать, в какой момент наступает время повода, который включает в себя те затаённые в вас вещи, которые вы, наверное, так и не решились бы вот так прямо сказать (без этого самого повода), и который так ищут натуры, не замеченные в составе робкого десятка. Что, конечно же, не значит, что они такие уж трусы. Нет, просто они считают, что само ваше «Я», ещё не заключает в себе повод. Но всё же для этого необходимо определённое стечение обстоятельств, после чего уже будет можно заявить о себе, как о поводе, требующим решения. И вот как раз, совместные дружеские посиделки, (которые позволяют не только расслабиться, но и способствуют вашей откровенности, что наступает от преобладания в вас чувствительности) и являются наиболее часто (в силу его доступности и эффективности) встречающимся поводом, в результате чего и решаются многие вопросы. И люди договариваются до того, до чего не могли договориться раньше, правда, иногда – перебарщивают, и тем самым – заговариваются, после чего и возникает уже информационный повод, который всего лишь является побочным эффектом невоздержанности любителей пооткровенничать.

Что же касаемо Ильи и Дена, то между ними секретов практически не было, кроме, разве что: раскрыть друг перед другом свой не имеющий границ внутренний мир, который, несмотря на различия и связанные с этим отношения к нему, всё же присутствует в каждом из нас, стоит только вам пошире раскрыть глаза и заглянуть в себя, что, в силу большой вашей занятости, не всегда удается, так и оставаясь неприметным, а, зачастую, и вовсе невидимым элементом части вас.

Кто-то находит время для этого, производя взаимовыгодный обмен с внешним миром, другие же, выбрав иной взгляд на жизнь, не считают нужным копаться в себе и скорее потребляют, экспортируют в себе внешнее. А третьи, испытывая острую нужду поделиться миром с окружающими, этим и занимаются, привнося во внешний мир частичку своего внутреннего я, назвав это процессом творчества.

Такую субъективность видения и изливал на Дена Илья, стоило только им погрузиться в пучину без альтернативности, в котором оказывается каждый, стоило ему попасть под рюмку. Когда же тема творчества подошла к своему логичному продолжению, а именно: к его элементам, без которых невозможно само творчество – вопрос коснулся нелёгкого отношения Ильи к Лике, его коллеге по работе, о которой он (зная неприязнь к ней Дена) не спешил распространяться, но как это бывает – до поры, до времени, которое обязательно наступит и… наступило.

Но тут, надо признаться, Илья в этом не преуспел, так как его вменяемость не слишком способствовала этому, да и сам Ден не слишком-то был восприимчив к другу, после того, как умудрился у выхода из туалета, творчески (о чём будет лучше всего умолчать) познакомился с двумя девахами, которые были не прочь присоединиться к ним.

Когда же они присели к ним за стол – Илья, находясь в состоянии «сам себе на уме», завёл свою любимую философскую шарманку, которая для любительниц всего материального – как-то побоку, и Илья, почувствовав падение интереса к себе, решил выбрать забвение, упившись напрочь. Что и было им осуществлено в результате усиленного налегания на крепкие напитки.

И тут, когда, как казалось, материальное вновь одержало вверх над этими ненужными философскими мудрствованиями, оставшемуся в более здравом состоянии Дену, пришлось поплатиться за своё пренебрежение диалектикой, которая всей материальностью невменяемого Ильи, навалилась на него, поставив его перед философской дилеммой выбора: либо оказать помощь своему другу, находящемуся в этом бедственном положении, либо же бросить его на произвол судьбы и направить свои стопы вслед за зовущей его в клуб такой соблазнительной дамой с пухлыми губами, которая никак не может оставить свою подругу в беде, не найдя ей, хотя бы стоящего на ногах бой-френда.

Конечно, Ден попытался привести в сознание Илью, тряся и обливая того водой в туалете, что было бесполезно и грозило Дену тем, что Илья окончательно утратит устойчивость на ногах, и тогда придётся его нести.

После этих неудачных попыток Дену ничего другого не оставалось делать, как договариваться с сидящим за столом гламуром о том, где они встретятся после того, как он отвезет друга домой. А дальше… Расплатившись за стол, Ден берёт за шкирку Илью, выносит его на улицу и с помощью такси довозит того до дома.

Далее, возвратившись обратно уже с помощью того же инструмента по перемещению по городским улицам, он оказывается у того клуба, где у него есть договоренность с дамами. Но к его не удивлению – их нет у входа, и Ден, вспоминая Илью соответствующими моменту и настроению словами, махнув рукой на всё, окунается в клуб, чтобы уже там оглохнуть от музыки и ослепнуть от яркости огней, перемешанных с алкоголем.

* * *

– Парни, не подскажете… – слышит из-за спины знакомый голос Илья, после чего он поворачивается и действительно замечает заглянувшего в проём двери вчерашнего «околокадрового» типа.

И если Ден никак не реагирует на эту просьбу, ввиду своей увлеченностью упаковкой из-под печенья, из которой он пытается выяснить для себя калорийность продукта, то Илья, уважая занятость того, не лезет к нему с замечаниями и выходит из комнаты навстречу этому любопытному малому, предпочитающего его там подождать.

– Так это ты? – озаряется ещё большей улыбкой незнакомец и протягивает для рукопожатия свою руку Илье, сопровождая это своё действия попутным предложением. – Ну, значит, нам суждено познакомиться.

– Я не против, – улыбкой отзеркаливается Илья.

– Модест, – представился этот новый персонаж, при этом внимательно вглядываясь в Илью, как бы ожидая, какую реакцию вызовет это его имя, что, собственно, и последовало, как будто тот другого и не ожидал.

– Ого?! – удивлённо воскликнул Илья.

– Что вас удивляет? – польщённый, но в тоже время не показывающий этого, бравирует словами Модест.

– Знаете, мне нравится, – признался Илья.

– Ну, в этом я не могу с вами не согласиться, – улыбнулся Модест. – Хотя, в наше время мало кого чем уже удивишь.

– Да, это точно, – ответил Илья, потом внимательно вгляделся в Модеста и спросил того: – Ну, а вы к нам какими судьбами?

– Да вот, какая удивительная штука со мной приключилась, – пространно начал говорить Модест, который, испытывая маниакальную клаустрофобию, всегда старался находиться, как в прямом, так и переносном смысле в открытых пространствах. – Из кадров направили. Сказали, иди, мол, сюда и найди некоего Кошевого, после чего вручишь ему вот это, – показывая Илье направление на работу, сказал Модест. – Ну, а там, – как ляжет. – Закончил он свою речь.

– Ну пошли, я тебе покажу, где его можно найти, – некоторым образом смущенный этой новостью, сказал Илья, и направился в кабинет этого Кошевого, известного под именем Виктор.

– Ну, а у тебя, как там, в кадрах? Всё срослось? – по дороге спросил Илью Модест.

– Да нормально всё, – тоном не требующим дополнений ответил ему Илья, после чего, уже Модест не пробовал возобновить разговор, пока они не дошли до кабинета Кошевого и Илья, указав ему: – Вот, сюда, – повернулся и собрался в обратный путь.

– Что-то не так?– удивлённо спросил Илью Модест.

– Да нет, это я о своём, – пытаясь улыбнуться, отмахнулся Илья.

– Знаешь, Илья, в этом деле главное – не перепутать или вовсе не перейти за грань своего. Ну, а это я тоже о своём, – засмеялся Модест, заметив удивленный взгляд Ильи. – В общем, с меня причитается. Так что, давай, ещё пересечёмся, – кивает ему Модест и скрывается из виду.

Илья же, полный недоумения от новостей и странного поведения этого Модеста, проследовал назад на их кухню, в которой, между тем, уже никого не было, и Илья решил, что, наверное, уже пора, а то иначе уже Кошевой захочет с ним встретиться по поводу его задержек на технических перерывах.

Глава 3
Небесный глоссарий и адский полушептарий

А почему, собственно, небеса находятся наверху или в небе?

Или может быть, в данном случае, исповедуют другой подход, в котором, если цепляться за слова, нет места бесам, и нёбо – верховодит?

Ну, а возможно, всё же главное то, что в выбранной модели миро-строительства главенствует визуализация, без которой немыслима красота, которая не только есть совершенство пропорциональностей (и в некотором роде нравственная синекура), но и отражение моральных представлений, облачённых в форму объекта, являющегося внешним олицетворением её законченности.

Где главный принцип строительства этого миро-построения, заключается в преобразовании хаоса, совокупности материи и пространства, в подобия образов, какими их видел творец. Так что именно видимость будущего объекта творения и была основным архитектурным инструментом в процессе творчества, который в созданном мире, опирающимся на движение, где жизнь означает построение, и стал основой всего.

Потому-то зрительное восприятие и занимает такое значительное место в жизни человека, которому позволительно видеть бога и даже говорить с ним, но слышать, тем самым утверждая, что он вам отвечает, что однозначно говорит о вашей самонадеянности – не приветствуется.

Что же касается самих небес, то их видимое положение в пространстве (по заверениям тех же, кто, оказывается, сумел разговорить бога, который, несмотря на то, что всё без утайки рассказал им, всё же несколько пространно всё им объяснил, предлагая искать ответы в своей душе, а так как ей свойственно в минуты восторженности воспарять – то придётся включать логику и физические законы пара), было предположительно решено, что всё-таки небеса, в которых расположены эти заветные райские кущи, определённо находятся где-то выше нашего сознания.

Откуда даже очень удобно взирать и наблюдать за всем тем, что делается внизу, с чем трудно поспорить имеющим шею, которая служит не просто физическим инструментом для выполнения направляющих движений головы, но и в некотором роде характеризует самого обладателя этой шеи, с его местом в этой жизни.

Да и разве зря бог, как напоминание, поместил адамово яблоко именно в эту часть человеческого организма, так что оттого, как вы смотрите на мир: сверху или снизу (ну а может и вовсе побоку), и будет зависеть, каким образом она вам даст по шеям.

Что ж, выбор небес, находящихся выше определённых сознательных ограничений, которые после определенных логических выводов и сопоставлений, в силу их удачного и более удобного расположения для наблюдения, можно предположить, было сознательным решением творческого состава создателя всего сущего.

Плюс ко всему, близость светила позволяла обходиться без искусственных источников освещения, что существенно снижало энергозатраты на постоянный свет, который присутствовал здесь, во все времена местного безвременья, которое из-за необходимости сверялось с земным, что даже побудило язвительные языки, которые всегда найдут повод для своей язвительности, заявить: творец и создал новый мир для себя, для того, чтобы использовать его в качестве своих карманных часов, без которых он в силу своего старческого слабоумия, уже жить не может.

Это, конечно же, только их – злых языков – домыслы, в желании досадить и через это обратить на себя внимание этой журналистской публики, которая жить не может без того, чтобы не прищемить себе нос в каком-нибудь найденном изъяне. Ну, а чтобы легче им искалось – они изъявляют желание иметь в себе изъян и уже через его призму и смотрят на мир, который представляется им порождением несправедливого мироустройства.

Что, конечно, очень интересно, учитывая то, что тем основанием, на чём всё держится, стал элемент, кирпичик миро-построения – красота – универсальность категории которой, казалось бы, сложно оспорить, но что не во власти высшего – то в руках сущего, человека, который на всё имеет своё изменчивое мнение и, значит, нет ничего постоянного, в том числе нет и определения чёткости критерия той же морали и красоты.

Ну да ладно, это опять же их мнение, которое, видимо, освещает им путь в этом грешном и мрачном мире, в котором так темно и холодно.

Ну а что может согреть в мире физического и материального, как не близость другой физики, которая осуществляется только при взаимопонимании, которое часто достигается через уже свою материальность, обналичив которую, ваше мнение становиться точной копией того, кто обеспечивал вас этой материальностью, после чего ваше физическое «Я», обретши совокупность мнения с этим тёплым местечком, наконец-то согревается.

Что же касается небес, то небесный свет не несёт в себе необходимого тепла, и он, скорее, принизывающее светел, чем горяч, в связи с чем, можно было предположить, что обитатели небес нуждались в дополнительном согревающем одеянии, несмотря даже на их знаковую бестелесность, которая не предполагала наличие в них рецепторов определения состояний, ни холода, ни тепла. Что не совсем верно. И если обитатели небес обрели свою частность в виде формы, то они вместе с этим получили не только свои душевные характерности, но и какие-то допустимые только для них видимости. Да, возможно, что температурные изменения действовали на них несколько иначе, но то, что они оказывали на них влияние – очень даже вероятно, ведь частность – это всегда концентрация определенных веществ в её данной необходимости, которая постоянно находится в соприкосновении с внешней средой.

Разрешая этот вопрос с подобия человеческой точки зрения, можно сказать: обитатели небес для своего обогрева использовали тепло их внутреннего света, который изначально (для поддержания в них жизни) был заложен в них творцом, и в последующем уже зависел от самого носителя внутреннего света, который: одних приводил на небеса, ну а других – в горячие объятия падших ангелов, которые в силу недостатка этого внутреннего света (и, следовательно, постоянного холода) использовали внешние источники для согревания, и поэтому у них на постоянной основе горели огни, для поддержания которых и требовались грешники.

Так что поддержание уровня приемлемой температуры в аду, поставил падшую братию в зависимость от потока поступления к ним грешников, для обработки которых, небесами отпускался определённый лимит природного газа. И чем было выше число грешников – тем было теплее в аду, что побуждало администрацию ада более ревностно относиться к своей работе в деле совращения человека с пути истинного.

Но что же из себя, по своей сути, представляло это место, получившее свою знаковую формулировку, как административное деление или департамент «АД»? Оно ведь было не просто так обозначено, и там, где слово приобретает значение истины, не могли обойтись простой отговоркой: «Да что с них возьмешь?! Пусть будет!»,– и, зевнув – «А-а-а…», – добавили: «Ад, твою етить…».

Нет, всё-таки здесь не всё так просто, и даже если удариться в дебри этимологии – и в этом случае к чему-нибудь удобоваримому вряд ли придёшь. Везде только одни намёки и прилагательные, характеризующее это место, как очень богатое.

И чем же оно богато? Интересно, да?

Хотя, все залежи природных богатств, как правило, всегда залегают в глубине недр, а не где-нибудь в небесах, в которых есть только место вашим мечтам и фантазиям. Правда, все эти богатства, опять же, приобретают своё значение, лишь благодаря их извлечению на поверхность, которая для них – своего рода небеса, начальность которых была трудноопределима до тех пор, пока не появился человек. Ну, а человек – это ведь тоже своего рода природное богатство, находящееся в некотором несвойственном для залежи положении, но опять же, и он имеет иные свои свойства по сравнению с этими природными богатствами.

И вот теперь, с появлением человека, и появилась возможность чётко разделить эти подведомственные высшим силам сферы, которые, соперничая с друг с другом, постоянно тянут на свою сторону этот разделительный (между ними) шлагбаум – человека – который, надо признать, всё же больше тяготеет к низменному. А что уж тут на него сильнее действует: либо гравитация, либо же страх высоты – трудно сказать, но пока что недра АДа не испытывают недостатка в этой категории природных богатств.

Кроме этого, одного из основных значений административного деления, есть ещё одно немаловажное определение этого деления, заключающееся в том, что здесь, в аду, человека (согласно его мыслительным представлениям об этом месте и предназначению его духовного «Я») ждут муки материального сознания, когда как в его материальной жизни, он мучается духовными муками. Что, наверное, и есть основное предназначение духовного административного деления.

Люцифуг Рокофаль – глава ведомства «АД»-а, обладая довольно стервозным характером, после составления балансовой сметы для её передачи наверх, заявлял, что не какой-то там газ согревает его, что есть всего лишь эфемерность, без которой бы они – демоны огня – обошлись, но сам факт низведения человека в грех, так согревает его проклятую душу, доводя до нервического экстаза – что только это и является побуждающим мотивом для его действий. Какой ещё там согревающий продукт – газ – который есть символ их кабальной зависимости от небес, существующий, как инструмент давления на них? Он необходим им лишь для того, чтобы поджаривать грешников, количество которых почему-то увеличивалось не в сезон отопления, а как раз в то время, когда отопительный сезон заканчивался, в чём горячие головы из среды ближайшего окружения премьера, следуя основной линии партии, всегда обвиняли небеса, видя в них постоянную, если не угрозу, то, по крайней мере, желание каким-нибудь образом ущемить их административные права.

Особенно отличался в этом Азазель, бывший когда-то одним из немногих херувимов, поднявшим знамя неповиновения Господу, под которое, к его удивлению, из его небесной партии никто не собрался. И только здесь в АДу, после падения были учтены его заслуги, и Азазель получил чин главного знаменосца АДа и назначение в управление, в отдел хозяйства.

– Хватит уже витать в облаках, обвиняя небеса во всех своих неудачах. Нас уже раз опустили с небес сюда, в бренный мир, так что пора жить реалиями этого мира, а не корчить из себя херувима, – не упускал случая осадить Азазеля, хранитель печати и многих непечатных секретов Марбас.

Он никогда не скрывал своего пренебрежения к напыщенности Азазеля, впитавшего в себя все херувимское тщеславие, с высоты которого он смотрел на всех.

– Да я смотрю, под твоей личиной ангела, скрывается агент небес, – взрывается Азазель.

– Конечно, агент, и где их только нет. По-твоему, ими пронизаны все ветви нашего управления. Они тормозят нашу работу. Вот только интересно, ты, заявляя о таком всесилии небес, тем самым подспудно не смущаешь ли нашу падшую ангельскую братию, как и все, уважающих силу, и могущих в твоих словах услышать скрытое восхищение и восторженность могуществом небес. А?! – лукаво и одновременно очень прямо, произнеся речь, смотрит на него Марбас.

– Да я, первый, кто…– трясет своей козлиной бородой в нервном припадке Азазель, готовый накинуться на своего извечного оппонента на этих совещаниях в кабинете Люцифуга, который уже знает, чем всё закончится и не мешает конструктивности этих прений.

– Ещё скажи, что нам необходима люстрация, – Марбас не дает закончить фразу Азазелю, после чего кабинет оглашает дружный смех Баала, Люцифуга и ещё нескольких второстепенных демонов присоединившихся к Марбасу.

После чего наступает время успокоения, в котором Азазель, видя численное смеховое преимущество, скрипя зубами, затаивается в себя.

Люцифуг отдает должное его терпению, и после его заявления, что уже пора присоединиться к сегодняшней делегации, все собираются и отправляются в департамент внешних сношений, где после сверки основных тезисов вносимых представлений в совещательную палату по обсуждению законоположений между всеми ответственными представителями ведомств, будет отправлена делегация на этот еженедельный совещательный форум, только на котором и представляется возможность представителям таких разных идеологических конфессий высказать свою позицию по вопросам мироустройства.

*******

Устройство амфитеатра форума было выдержано в древнегреческом «стайле», который, конечно, получил такое название из перенявших его человеческих кругов, умевших разве только перенимать и выдавать за свои те божественные мысли, который внушал им творец, испытывающий непонятное для ангелов к ним пристрастие.

При всем этом, надо понимать, что всё сущее, облачённое в форму и получившее свою объёмность согласно воззрениям на то создателя, существовало в пределах допустимости сознания, которое, опять же, ограничено только скобками, выставленными самим сознанием, которые, в зависимости от ситуации, могут выставляться, как внутри, так и снаружи.

Творец же, пойдя путём не предположения, а располагания, через оформление в видовость именно существенности, для того, чтобы не мучить сознание конечного продукта – человека – недоступными для его понимания техническими терминами, облёк всё в мифологическую обёртку и озадачил ею человека, тем самым заложив в него мину замедленного действия, под названием: «Потребность знать», которая, из-за недостатка (как это считает творец) сознания, часто подменяется на – «Потребность взять».

Но как бы сильно (до степени ограничения и недомолвок) не доверял творец человеку – тот, имея сознание и досужие мысли (путем вложенной в него логичности), всё-таки имеет свои представления на счёт всего немыслимого, которое стоит за всеми этими мифологизмами, и на основании которых он и строит тот мир, который скрывается за всеми этими налетами таинств.

Вообще, всё видимое небесное мироустройство (с его архитектурными излишествами) больше смахивало на тот неисчерпаемый источник вдохновения, который и послужил для заимствования всех его особенностей для колыбели цивилизации – Древней Греции.

Что же касается отпавшего братства – оно, желая кардинальных изменений, всё же не собиралось отказываться от тех благ, которые давал прежний режим. И они, не долго мудрствуя и попутно изобретя велосипед под названием денебесация, внесли небольшие коррективы во внешний вид новой их обители, изменив или переименовав все существующие названия, тем самым демонстрируя свою независимость от прежнего порядка, который только и знал, как ограничивать их свободу и подрезать им крылья.

Так на самой высоком холме была выстроена резиденция для Люцифера, получившая название: «Капитолий», в которой он вместе с избранными только своей исключительностью демонами (а не каким-то жалким подобием волеизъявления – голосованием) решал наиболее знаковые вопросы, возникающие у них.