Читать книгу: «История, которую мы никогда не знали», страница 2

В этот феноменальный свиток вошли и бессменный редактор ненавистной большевикам и давно —закрытой газеты «Русские ведомости» В.А.Розенберг; и два журналиста – Н.М.Волковысский и Б. Ихаритон, выпускавшие в Петрограде малоизвестный (и, как положено, без задержки добитый) журнал «Летопись Дома литераторов» (этот «орган контрреволюционной обывательщины», по отзыву Н.К.Чуковского, с мая по август 1922 года выходил под названием «Литературные записки»); и, главное, целая команда философов, искателей «интеллигентской правды», по выражению Бердяева, – А.Л.Байков, Н.А.Бердяев, С.Н.Булгаков, Б.П.Вышнславцев, А.С.Изгоев, И.А.Ильин, Л.П.Карсавин, И.И.Лапшин, Н.О.Лосский, Ф.А.Степун, С.Л.Франк…

18 августа в нетерпеливые руки вождя опустилась служебная записка Уншлихта:

«Согласно Вашего распоряжения посылаю. Списки интеллигенции по Москве, Питеру и Украине, утвержденные Политбюро. Операция производилась в Москве и Питере с 16-го на 17-ое, по Украине с 17-го на 18-ое.

Московской публике сегодня объявлено постановление о высылке заграницу и предупреждение, что самостоятельный въезд в РСФСР карается расстрелом. Завтра выяснится вопрос с визами. Ежедневно буду Вам посылать сводку о ходе высылки.

С комприветом. Уншлихт.

Все с нетерпением ждем полного восстановления Ваших сил и здоровья. 18.8.22 г.»

В администрацию учреждений, где работали арестованные, 22 августа ГПУ разослало однотипные уведомления:

«Настоящим ГПУ сообщает, что профессор 1-го Государственного университета Стратонов Всеволод Викторович 17 августа с.г. арестован за антисоветскую деятельность. На основании декрета Совета Народных комиссаров от 30 июля 1919 года «Об ограничении прав на вознаграждение лиц, привлеченных к следствию или суду», распубликованного в №168 «Известий ВЦИК» от 1 августа 1919 года, гражданин Стратонов В. В. подлежит немедленному увольнению со службы (ст. 1-я) и лишению со дня ареста получаемого им до сих пор содержания (ст. 2-я).

Зам. Пред. ГПУ – Уншлихт. Нач. СОГПУ – Самсонов».

Всем арестованным предложили выехать за границу и всех, давших в этом подписку, вскоре выпустили из-под стражи для сборов в дорогу и «ликвидации своих дел». Не пожелавшим навсегда покинуть родную страну за собственный счет посулили изринуть в ближайшие сроки за счет ГПУ и под конвоем. Обещанию этому приходилось верить, поскольку исходило оно непосредственно от начальника Главного управления профессионального образования (Главпрофобр) Яковлевой – совсем недавно еще важной персоны в системе ВЧК – ОГПУ.

Солнечным утром 31 августа «Правда» преподнесла населению невнятную и, как всегда, безымянную передовую под заголовком «Первое предостережение». Особого внимания заслуживал в ней следующий абзац: «Кадетствующие и эсерствующие круги интеллигенции, вообразив, что нэп дает им новую опору для контрреволюционной работы, усиленно повели таковую, поддерживая тесную связь с заграничными белогвардейцами. Советская власть обнаружившая слишком много терпения, дала, наконец, первое предостережение: наиболее активные контрреволюционные элементы из профессоров, врачей, агрономов и пр. высылаются частью за границу, частью в северные губернии. Для рабочих и крестьян все это служит напоминанием о том, что им скорее нужно иметь свою рабоче-крестьянскую интеллигенцию».

3 марта 1922 года Ленин втолковывал приближенным: «Величайшая ошибка думать, что нэп положил конец террору. Мы еще вернемся к террору и к террору экономическому». Через несколько месяцев неутомимый толмач ленинских идей Зиновьев разъяснял на Всероссийской конференции РКПб): «Мы не думаем отказываться от репрессий.

Но они должны занять не то место теперь, какое занимали в эпоху военного коммунизма. Мы умели прибегать к решительным мерам в разгар гражданской войны. Теперь мы можем прибегать и к более сложным, не таким механическим мерам».

4 сентября вождь вызвал к себе Дзержинского для обсуждения развернутой программы превращения эпизодических погромов интеллигенции в перманентные. Творчески развивая ленинскую науку ненависти, вождь ГПУ в тот же вечер приступил к изложению соответствующих указаний своему заместителю Уншлихту:

«Директивы В <ладимира> И <льича>. С <овершенно> секретно. 4/IX.

Продолжать неуклонную высылку активной антисоветской интеллигенции (и меньшевиков в первую очередь) за границу.

Тщательно составлять списки, проверяя их и обязуя наших литераторов давать отзывы. Распределить между ними всю литературу. Составлять списки враждебных нам кооператоров. Подвергнуть проверке всех участников сборников «Мысль» и «Задруга».

Ф. Дзержинский.

Т. Уншлихт! У нас в этой области большое рвачество и кустарничество. У нас нет с отъездом Агранова лица достаточно компетентного, лица, который этим делом занимался бы сейчас. Зарайский слишком мал для руководителя. Это подручный. Мне кажется, что дело не двинется, если не возьмет этого на себя сам т. Менжинский. Переговорите с ним, дав ему эту мою записку.

Необходимо выработать план, постоянно коррегируя его и дополняя. Надо всю интеллигенцию разбить по группам. Примерно: 1) беллетристы, 2) публицисты и политики, 3) экономисты (здесь необходимы подгруппы: а) финансисты, б) топливники, в) транспортники, г) торговля, д) кооперация и т.д)., 4) техники (здесь тоже подгруппы: 1) инженеры, 2) агрономы, 3) врачи, 4) генштабисты и т.д., 5) профессора и преподаватели и т. д. и т. д.

Сведения должны собираться всеми нашими отделами и стекаться в отдел по интеллигенции. На каждого интеллигента должно быть дело. Каждая группа и подгруппа должна быть освещаемы всесторонне компетентными товарищами, между которыми эти группы должны распределяться нашим отделом.

Сведения должны проверяться с разных сторон так, чтобы наше заключение было безошибочно и бесповоротно, чего до сих пор не было из-за спешности и односторонности освещения. Надо в плане далее наметить очередность заданий и освещения групп. Надо помнить, что задачей нашего отдела должна быть не только высылка, а содействие выпрямлению линии по отношению к спецам, т.е. внесение в их ряды разложения и выдвижение тех, кто готов без оговорок поддерживать Советскую сласть. <…>

Необходимо также вести наблюдение за всей ведомственной литературой НКЗема, ВСНХ, НКФ, НКПС и других. Например, авторы сборника НКФ <инансов> №2 «Очер <едные> вопр <осы> фин <ансовой> политики» – явно белогвардейцы, как А.А.Соколов. О принятом решении и выраб <отанном> плане сообщите мне.

5/IX Ф. Дзержинский».

Чекисты спешили отрапортовать вождю об исполнении его директивы, но процедура изгнания незаметно затягивалась. Сначала канцелярия ГПУ не справилась в намеченные сроки с изготовлением заграничных паспортов.

Потом заартачились немцы, дипломатично объяснив некоторые различия между своим государством и российской провинцией – традиционным местом ссылки неугодных властям. Выяснив, однако, от кого именно пожелали избавиться большевики, германское правительство согласилось выдать визу каждому, кто подаст соответствующее заявление, без каких-либо проволочек.

Такие оттяжки крайне беспокоили вождя. Вконец раздосадованный, он еще раз просмотрел списки «активной антисоветской интеллигенции» и 17 сентября затребовал от Уншлихта пометки: «Кто выслан, кто сидит, кто (и почему) избавлен от высылки». Через день пришел утешительный рапорт еще одного участника погрома.

Начальник секретно-оперативного управления ГПУ Г.Г.Ягода кратко, по-военному, отразил предначертанную чекистами судьбу каждого персонажа в личном ленинском списке и добавил, что первая партия интеллигентов уезжает из столицы 29 сентября, несколько человек находится под стражей, а большинство, кроме пока еще незаменимых и поэтому как бы прощенных, собирается в путь.

Верный Ягода отличился: услал-таки первый отряд изгнанников (вместе с Питиримом Сорокиным) поездом в Латвию, да еще с опережением графика, 23 сентября. Вторая, более многочисленная группировка интеллигентов отправилась в Петроград 29 сентября, чтобы уже на следующий день отплыть на германском пароходе в неведомое; на Николаевском вокзале их провожала кучка студентов и всего один старый профессор – М.А.Мензбир…

Кончилось как будто навсегда, время строить, беречь, творить – настало время разрушать, терять, ненавидеть. Ушли в предания дни, когда люди изгоняли бесов, – теперь бесы изгоняли людей.

К этой истерической потребности оказаться в центре внимания всей планеты примешивалась изрядная доля совместного страха в связи с учиненными преступлениями. Большевикам постоянно мерещилась расплата за содеянное; страх перед ней вынуждал их холить и лелеять тайную полицию. К пятой годовщине ее образования секретарь ЦК РКП (б) Молотов и заведующий отделом агитации и пропаганды ЦК РКП (б) Бубнов изготовили и 8 декабря 1922 года разослали по стране циркуляр, вменяющий в обязанность всем большевикам обсудить «меры моральной и материальной поддержки органов ГПУ со стороны партии и широких масс».

Дзержинский тоже внес свой, самобытный, вклад в репрессивную практику – тотальную подозрительность и холодную лютость массового террора.

В марте 1923 года он составил секретную программу «завоевания» всех административных структур в целях безошибочной охраны « нашей системы государственного капитализма, то есть самого советского государства“: „В систему мер воздействия и покорения всего чиновничества необходимо ввести беспощадное уничтожение преступлений и бесхозяйственности по намеченной системе и плану (определенные кампании с широким оповещением и предупреждением) путем изъятия и наказания (вплоть до террора).

Эти изъятия необходимы и для воздействия на трудолюбие и производительность труда остающихся и для сокращения массы чиновничества – голое сокращение в одном месте дает увеличение в другом. Изъятым чиновничеством следует колонизировать Север и безлюдные и безинтеллигентные местности (Печора, Архангельск, Туруханка)».

Даже возглавив через год ВСНХ и сосредоточив внимание на экономических проблемах, он остался человеком карательной идеи (при довольно бережном отношении к новым сотрудникам). Его воззрения, высказанные Менжинскому в начале февраля 1026 года, отличались прежней категоричностью и максимализмом: «Наше государство не может быть в опасности без прав ОГПУ, за которые мы как ведомство держимся».

Теория и практика наркомата юстиции не имели, по его мнению, ничего общего с диктатурой пролетариата, а представляли собой «либеральную жвачку буржуазного лицемерия»; для пользы государства «во главе прокуратуры должны быть борцы за победу революции, а не люди статей и параграфов…»

Планомерно уничтожая культуру в собственной стране, Ленин заслужил фактически славу Герострата. Но рожденная его больным сознанием идея непрерывного погрома инакомыслящих законсервировалась на десятилетия. Уголовные дела на мыслителей и созидателей в дальнейшем множились и почковались непрестанно, возникали из ничего и фабриковались в нечто, вызревали из коллективных представлений маргиналов и материализовывались сами собой из первобытных страхов. Наследники Герострата тоже знали, какая дорога ведет к храму…

В Париже исчезали генералы…

В воскресенье 26 января 1930 года в 10.30 утра председатель Русского общевоинского союза (РОВС) генерал от инфантерии Александр Павлович Кутепов вышел из своей квартиры на улице Руссе и направился на улицу Мадемуазель в церковь Галлиполийского союза – организации белоэмигрантов, пребывавших некоторое время после гражданской войны на Галлиполийском полуострове и острове Лемнос в Турции. Жене генерал сказал, что вернется на дачу к часу дня. Но не вернулся.

В среду 22 сентября 1937 года около 9 утра председатель РОВСа генерал-лейтенант Евгений Иванович Миллер, как обычно, отправился на службу – в штаб-квартиру союза по улице Колизе, 29. Приблизительно в полдень он вышел оттуда и навсегда исчез…

После поражения

Сенсационные исчезновения средь бела дня руководителей Русской эмиграции поистине взбудоражили общественное мнение. Им посвящали целые полосы газеты и журналы, для них не жалели эфирного времени радиостанции, следствие по делу о пропавших генералах вели правительственные и частные сыскные службы. Лишь родина этих людей не возмутило хранила молчание.

Советские средства массовой информации апробировали куда более злободневные темы: героика первых пятилеток, триумф колхозного строя, бдительность и твердость в борьбе с врагами народа и, конечно же, восхваление великого вождя народов. А эмигрантские дела… Они давно уже за железным занавесом.

Меж тем как родина, увы, имела отношение к таинственным исчезновениям. И отношение самое прямое – по линии иностранного отдела ОГПУ СССР (с 1934 года – НКВД), в задачи которого входила и многогранная деятельность по разложению эмиграции тем или иным путем. Сейчас постепенно раскрываются все новые и новые тайны сталинских секретных служб, не отрицается и их участие в похищении генералов Кутепова и Миллера. Быть может, когда-нибудь публикация документов архивов госбезопасности расставит акценты и в этом деле. А пока…

Пока попробуем воссоздать картину событий на основе прежде всего некоторых уже рассекреченных архивных материалов, а также многочисленных зарубежных и совсем немногочисленных отечественных публикаций.

В ноябре 1920 года целая армада самых разных судов (от дредноута до баркасов и парусников – все, что врангелевцам удалось мобилизовать в крымских портах) увозила к турецким берегам остатки разбитого войска (по одним данным, здесь было 126 судов, по другим – 170). В панике бросали войсковое имущество, склады, госпитали с ранеными, бронепоезда, артиллерию, танки.

Корреспондент берлинской эмигрантской газеты «Руль» сообщал, что численность покончивших по время эвакуации самоубийством, сброшенных и бросившихся в море не поддается учету. Участники этого вынужденного морского путешествия вспоминали о нем с ужасом.

Для многих пребывание на кораблях оказалось настоящей пыткой. «На некоторых судах, рассчитанных на 600 человек, находилось до трех тысяч пассажиров; каюты, трюмы, командирские мостики, спасательные лодки были битком набиты народом. Шесть дней многие должны были провести стоя, едва имея возможность присесть». Не было хлеба, не было воды. Задыхались от тесноты. Замерзали от холода. Кто-то, не выдержав, сходил с ума.

Что же происходило далее? Проиллюстрируем это примером из одной рукописи, сохранившейся в архиве под названием «Записка о причинах крымской катастрофы». Автор записки – полковник, служивший в армии генерала Врангеля начальником судной части 1-го корпуса. Уже будучи в эмиграции, он решил оставить свидетельство для истории. «Население местность, занятой частями крымской армии, – пишет автор записки, -рассматривалось как завоеванное в неприятельской стране… Крестьяне беспрерывно жаловались на офицеров, которые незаконно реквизировали, т.е. вернее, грабили у них подводы, зерно, сено и пр. … Защиты у деревни не было никакой. Достаточно было армии пробыть 2 – 3 недели в занятой местности, как население проклинало всех…»

В сущности, никакого гражданского управления в занятых областях не было, хотя некоторые области были заняты войсками в течение 5 – 6 месяцев… Генерал Кутепов прямо говорил, что ему нужны такие судебные деятели, которые могли бы по его приказанию кого угодно повесить и за какой угодно поступок присудить к смертной казни… Людей расстреливали и расстреливали. Еще больше их расстреливали без суда. Генерал Кутепов повторял, что нечего заводить судебную канитель, расстрелять и все…»

Основной поток эмигрантов приходится на годы гражданской войны. За пять дней ноября 1920 года из Крыма на константинопольский рейд прибыло около 150 тысяч эмигрантов, из них примерно 70 тысяч офицеров и солдат врангелевской армии. А всего через Константинополь за несколько лет прошло более 300 тысяч русских эмигрантов. Из Турции многие из них попадали потом в балканские страны, Чехословакию, Францию.

Другой путь движения белой эмиграции проходил через Польшу. Отсюда эмигранты направлялись в Германию, Францию, Бельгию. В самой Польше они, как правило, долго не задерживались, хотя на какое-то время здесь собирали их большие массы. В одном из отчетов земско-городского комитета – эмигрантской благотворительной организации – отмечалось, что в середине 1921 года в Польше насчитывалось до 200 тысяч эмигрантов из России.

Крупным центром сосредоточения белой эмиграции стала Германия. Западногерманский историк Г.-Э. Фолькман на основе данных министерства иностранных дел Германии установил, что в декабре 1922 года там было до 600 тысяч русских эмигрантов (имелись в виду все выходцы из Российской империи, в том числе и белорусы). Во Франции, куда в середине 20-х годов началось массовое переселение белоэмигрантов, их собралось к тому времени до 400 тысяч. Еще один поток эмигрантов, но значительно меньший по масштабам, направлялся в Финляндию и прибалтийские государства.

Особым районом эмигрантского «расселения» был Китай. Сюда устремились остатки разбитых войск адмирала Колчака, отрядов генерала Каппеля, атамана Семенова и других. В Маньчжурии, по разным сведениям, в 20-е годы жило более 100 тысяч человек. Правда, довольно значительную часть их составляло население, поселившееся в полосе отчуждения КВЖД еще до революции.

Милюков насчитал 25 государств (без стран Америки), где к 1924 году жили эмигранты из России. В Южной Америке, США и Канаде число осевших там белоэмигрантов все время возрастало. В США в начале 20-х, по приблизительным расчетам, их было уже около 30 тысяч.

К выходцам из России относились не только русские, но и эмигранты других национальностей: украинцы, белорусы, грузины, армяне и т. д. Среди них было много людей, попавших за границу еще до революции по причинам экономического характера: в поисках работы и средств к существованию. В то же время в разных странах действовали политические группировки и организации эмиграции.

Центры белорусской эмиграции обосновались в Чехословакии, Германии, Канаде.

Верхи белой эмиграции изобретали новые и новые политические комбинации. Врангель решил сформировать своего рода правительство – «Русский совет», который объявлялся преемственным «носителем законной власти», объединяющим силы, «борющиеся против большевиков». В «Русский совет» вошли вместе с генералами П. Врангелем, А. Кутеповым, П. Кусонским, П. Шатиловым такие деятели, как граф В. Мусин-Пушкин. И. Алексинский, Н.Н.Львов.

Одной из крупнейших организаций, был Русский общевоинский союз. Он был образован 1 сентября 1924 года генералом П. Врангелем при покровительстве дяди Николая II – великого князя Николая Николаевича. Объединяя в большей степени духовно, чем организационно, различные общества и союзы российских воинов за границей, он имел целью сохранение ядра армии для последующего ее развертывания и использования в антисоветской «освободительной борьбе».

Отделы и отделения РОВСа имелись в Западной, Восточной, Юго-Восточной Европе, на Дальнем Востоке, в Америке, Азии. К началу 30-х годов союз насчитывал около 40 тысяч членов (в 20-е годы их было до 100 тысяч), причем численность в случае экстремальной необходимости могла быть увеличена в два – три раза.

Значительную часть росовцев составляли бывшие офицеры. Будучи теперь таксистами и чертежниками, рабочими и студентами, бухгалтерами и профессорами, они все еще оставались поручиками, капитанами, полковниками…

Забытый генерал

Александр Павлович Кутепов до революции служил в гвардии, повоевал на фронтах первой мировой, в 1917 году 35-летним полковником командовал Преображенским полком. Гражданскую войну начал ротным командиром добровольческой армии в первом кубанском (ледяном) походе генерала Л. Корнилова, затем последовательно стал корпусным командиром, генералом от инфантерии. В РОВСе длительное время руководил разведывательной работой.

Реальные результаты ее были невелики – прежде всего в силу успеха чекистской контракции: действовавшего в 1922 – 1927 годах мифического «Треста», о котором сейчас широко известно, но главным образом по детективным романам и кинофильмам.

Что же собой в действительности представлял «Трест», еще предстоит выяснить по первоисточникам. Отметим, что видный монархист В. Шульгин на склоне лет рассказывал о своей беседе с главным «трестовцем» А. Якушевым, который подчеркивал, что инициатором создания «Треста» был Троцкий, который, видимо, предполагал использовать его в борьбе за власть. «Трест» – это измена, поднявшаяся в такие верхи, о которых вы даже не можете и помыслить, – говорил он.

Так или иначе «Трест» имел обширнейшую информацию о заграничных антисоветских центрах. «Попались на удочку ГПУ почти все организации, огромное количество политических деятелей чувствует, что у них рыльце в пушку, что углубление вопроса обнаружит их глупую роль», – отмечал Врангель.

Не стала исключением и служба генерала Кутепова, получавшего регулярно корреспонденцию «Треста», использовавшая его явки и «окна» через границу. «Трестовцы» мастерски играли на нереализованных амбициях генерала, сообщая ему об избрании почетным членом и почетным председателем многочисленных «подпольных групп» в Советской России, подчеркивая его «неоспоримое преимущество» перед Врангелем и великим князем Николаем Николаевичем: «Вы, и только вы спасете Россию, среди нас одно ваше имя пользуется популярностью, которая растет и ширится».

Генерал А. Деникин, в руки которого волею судеб попала переписка «Треста» с Кутеповым, был поражен широтой и глубиной этих контактов, а также поразительной беспечностью, казалось бы, умудренного жизненным опытом человека.

Кстати, от этой беспечности пострадала и семья Деникина. Антон Иванович как-то попросил Кутепова выяснить возможность выезда из Советской России за границу своего тестя В. Чижа, служившего на железной дороге в Крыму, предупредив о конфиденциальности поручения и необходимости сохранить в строгой тайне связь Чижа с Деникиным.

После этого никаких сведений о тесте больше не поступало. Каково же было изумление старого генерала, когда он обнаружил одну из записок Кутепова в «Трест»: «Деникин просит информировать о стоимости перевозки его тестя из Ялты…» (!) Справедливости ради надо сказать, что Кутепов имел и свои собственные, не связанные с «Трестом» «окна», поэтому весной 1927 года после скандала с разоблачением «Якушева и компании» он приступает к массированным диверсиям.

Были произведены взрывы в Центральном партийном клубе в Ленинграде, подложены зажигательные бомбы в одно из зданий ОГПУ на Лубянке в Москве, осуществлены переброски вооруженных террористических групп из Финляндии, Латвии, Эстонии. Впрочем, эти отчаянные действия особого эффекта не имели: диверсанты были либо убиты в перестрелке, либо покончили с собой.

25 апреля 1928 года умер Врангель, а 5 января 1929-го – великий князь Николай Николаевич. Председателем РОВСа стал Кутепов. «Нельзя ждать смерти большевизма, его надо уничтожить», – заявил он на парижском банкете в его честь. Новый председатель предпринимает интенсивные попытки консолидации антисоветски настроенных эмигрантов, твердо проводит линию на сохранение кадров армии и военных организаций.

«В этот вечер, как никогда, чувствовалось, что русская армия жива, несмотря на все испытания и 8 лет жизни на чужбине, – писал журнал „Часовой“ после встречи с Кутепова с белоэмигрантами в Чехословакии. – Молодые профессора, инженеры, юристы, архитекторы, студенты в штатских костюмах, собравшиеся чествовать своего вождя, снова почувствовали себя офицерами и солдатами, и до полуночи гремело восторженное „ура“ в ответ на речи генерала Кутепова и других ораторов».

Выступая в Сербии перед кубанскими казаками, «вождь» даже объявил, что сигнала «поход» еще нет, но сигнал «становись» уже должен быть принят членами РОВСа. Времена «Треста» прошли, но было бы наивно полагать, что им одним ограничилась зарубежная деятельность ОГПУ. Чекисты иностранного отдела служили в полпредствах, осуществляли вербовку русских эмигрантов и граждан различных стран. Не мог, конечно же, чувствовать себя в безопасности и председатель РОВСа, особенно столь активный, как Кутепов…

Он же, однако, упорно отказывался от услуг телохранителей, мотивируя это нежеланием расходовать средства союза. В конце концов бывшие офицеры добровольческой армии, а ныне парижские таксисты взяли дело охраны на себя и возили безвозмездно своего генерала по служебным и личным надобностям в будние дни. По воскресным дням он отсылал их, приказывая «не обременять себя». Именно в воскресенье все и произошло…

По показанию одного из свидетелей 26 января 1930 года серо-зеленый «Альфа-Ромео» и такси «Рено» красного цвета остановились на углу улиц Рузель и Удино. Трое мужчин (один из них в форме полицейского) вышли из машины. Около одиннадцати утра человек среднего роста с аккуратно подстриженной бородой, одетый в темное пальто и фетровую шляпу, появился на улице.

Вдруг один из троих схватил его за правую руку, другой – за левую, и, несмотря на сопротивление, затащили в серо-зеленую машину, в то время как «полицейский» занял место рядом с шофером. Машины двинулись по направлению к бульвару Инвалидов. После ознакомления с фотографией генерала Кутепова свидетель опознал его в «человеке с черной бородой».

Второй свидетель также показал, что видел борьбу, имевшую место в серо-зеленом автомобиле. Оба свидетеля, видя присутствие полицейского, сочли что наблюдают обыкновенный арест.

На мосту Альма, где обе машины задержались в потоке транспорта, третий свидетель, женщина, видела одного из пассажиров серо-зеленого «Альфа-Ромео», закрывшего носовым платком лицо своему соседу. «Полицейский» же выскочил из машины и направлял движение транспорта, освобождая дорогу. Женщина спросила, что произошло с человеком в машине, и получила ответ от «полицейского», что ноги несчастного были придавлены в дорожном происшествии-, и они дают ему эфир для притупления боли.

Обе машины с «полицейским» во главе были затем замечены многими прохожими на дорогах в Нормандию к побережью. А в четыре часа того же дня влюбленные, прогуливавшиеся в дюнах Фале де Вашнуар, что между Кобургом и Трувиллем, были весьма удивлены прибытием двух машин на пустынный пляж – серо-зеленого автомобиля «Альфа-Ромео» и красного такси «Рено». Влюбленные видели также моторную лодку, фланирующую вдоль берега, и пароход, стоявший на якоре в отдалении.

Как только появились автомобили, моторная лодка подошла к пляжу, но вынуждена была остановиться в нескольких шагах от берега. Двое, «полицейский» и «женщина в бежевом пальто», взвалили на плечи большой продолговатый предмет, завернутый в мешковину. х

Они вошли в воду и положили предмет на дно лодки, где находилось еще два человека. Лодка на полной скорости помчалась к пароходу, который поднял якорь и ушел, как только находившиеся в лодке и их таинственный груз оказались на борту. Это был советский пароход «Спартак», неожиданно ушедший из Гавра днем раньше. Обе машины с псевдополицейским и «женщиной в бежевом пальто» выехали по направлению к Парижу.

Официальное расследование похищения длилось долго, и к его завершению французское правительство предпочло замять дело, дабы не рисковать разрывом отношений с СССР. Частное следствие по делу Кутепова было проведено Владимиром Львовичем Бурцевым, известным издателем и журналистом, чьи произведения, наконец-то, стали доступны современному читателю.

Разоблачивший в свое время знаменитого провокатора Азефа, Бурцев вложил много сил в выяснение загадки исчезновения белого генерала. Он близко сошелся с Фехнером, бывшим резидентом ГПУ в Берлине, который стал невозвращенцем и скрывался от прежних хозяев в Германии. Именно Фехнер и рассказал Бурцеву о тех, кто организовал похищение. Их было четверо, все – сотрудники советских представительств во Франции, все – штатные агенты иностранного отдела ОГПУ СССР. Главную роль играли двое: В. Янович и Л. Гельфанд.

Янович был репрессирован в конце 30-х годов, а Гельфанд, кстати, племянник известного германского социалиста-демократа Парвуса, умер в Нью-Йорке своей смертью через тридцать с лишним лет. В начале второй мировой войны он занимал должность поверенного в делах СССР в Италии.

В июне 1940 года при помощи зятя Муссолини Чиано и сотрудников американского посольства выехал в Соединенные Штаты под предлогом того, что он может быть ликвидирован в Москве. Гельфанд получил политическое убежище в Америке, стал жить под чужой фамилией, и, вероятно, раскрыл немало секретов американской разведке. Однако о похищении Кутепова его, видимо, не спрашивали – по крайней мере, никакой информации об этом в печать не просочилось.

В советской печати впервые сказано было об операции чекистов по похищению генерала Кутепова в статье Н. Шиманова «Мои дополнения к роману Л. Никулина «Мертвая зыбь». Однако до сих пор об этом больше не распространялись.

Что же все-таки стало с Кутеповым? Его личный врач, хорошо известный хирург И. Алексинский говорил, что из-за тяжелого фронтового ранения в грудь организм генерала не мог вынести анестезии, поэтому применение эфира или хлороформа (платок в машине!) вкупе с борьбой и волнением должно было привести к смертельному исходу. Впрочем, это только предположение…

Интересна судьба сына генерала Кутепова – Павла, которому, когда исчез отец, не было еще и пяти лет. Он жил и учился во Франции, Латвии, Сербии. В 1943 году был изгнан из учебного заведения за антифашистские взгляды, участвовал в югославском Сопротивлении. В сентябре 1944 года перешел линию фронта и некоторое время служил переводчиком в Красной Армии, однако затем был осужден на десять лет по 58-й статье.

После освобождения в 1954 году работал на текстильных предприятиях Иванова, а с 1960 года – в Отделе внешних церковных сношений Московского патриархата, был главным редактором бюро переводов и информации. Умер в декабре 1983 года. В некрологе, написанном тогдашним председателем отдела митрополитом Филаретом (ныне Патриаршим Экзархом всея Беларуси), отмечалось, что он «обладал редкостными качествами души и высокими христианскими достоинствами, всегда был дружественно настроен, приветлив, чуток и внимателен с людьми»…

Честь имею

Новым председателем Русского общевоинского союза стал 63-летний генерал Евгений Карлович Миллер. Выпускник Николаевского кавалерийского училища в Петербурге, он служил затем в лейб-гвардии гусарском полку, окончил Академию генерального штаба, был военным атташе в Бельгии, Голландии, Италии, находился на штабной работе.