Читать книгу: «В Братстве зажжённой искры. Альманах. Выпуск 5»

Шрифт:

Иллюстратор Вячеслав Михайлин

Дизайнер обложки Алёна Подобед

Составитель Игорь Горич

ISBN 978-5-4490-7518-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Авторские разделы

Витковский Евгений. Лирика двух столиц.

Лукницкий Феликс. Возраст решений.

Валеев Равиль. Крымский цикл.

Григоров Амирам. Бежать сквозь тамбур…

Каган Виктор. И остаётся только…

Мощенко Владимир. Эта строчка.

Мельников Дмитрий. Умер дед…

Подобед Алена. Я упал вчера с горы.

Сухова Элина. Человечки

Грозный Александр. Простые слова для осеннего джаза…

Прашкивская Лариса. Сны о вечном.

Гуревич Сева. О фальши.

Лукас Кристина. Тридцатый век.

Ярославович Андрей. Пантомима слова.

Пичугин Ярослав. За край моста.

Рослов Павел. Знаете ли вы украинскую ночь?

Ирбе Саша. В час утра над Москвой.

Более подробную информацию об авторах можно найти в Интернете.

Евгений Витковский

ЛИРИКА ДВУХ СТОЛИЦ

Тянется пятидесятый псалом,
еле мерцает лампада.
Перекрестились под острым углом
два Александровских сада.

Кружатся призраки двух городов,
кружатся в мыслях и датах
вальс петербургских двадцатых годов,
вальс москворецких тридцатых.

Ветер колеблет листву и траву,
и проступает ложбинка,
та, по которой неспешно в Неву
перетекает Неглинка.

Тени и света немая игра,
приоткрывается взору
то, как по Яузе ботик Петра
переплывает в Ижору.

Это два вечных небесных ковша,
это земная туманность,
это не то, чего просит душа,
это бессмертная данность.

Можно стремиться вперед или вспять,
можно застынуть угрюмо,
можно столицы местами менять —
не изменяется сумма.

Вот и рассвет, просыпаться невмочь,
и наблюдаешь воочью,
как завершилась московская ночь
питерской белою ночью.

Память неверная, стершийся след,
временность и запоздалость —
то, чего не было, то, чего нет,
что между строчек осталось.

Белая ночь обошла пустыри,
небо курится нагое.
Две повстречавшихся в небе зари
движутся на Бологое.

МИСТЕРИЯ ЛИВНЯ

Нет ни слова о них ни в каких фаблио:
не поверит в них ум ни один недалёкий:
всей-то жизни полдня им, несчастным и.о.,
им, доверчивым врио родной Самотёки.

Впрочем, если б не дождь, никому никогда
не слыхать бы о них даже сплетен на рынке,
этих жутких быличек, о том, как вода
превращается в море над руслом Неглинки.

Поначалу ручей, чуть попозже – река,
этот ливень дорогу спешит обезбрежить.
В мутной пене плывет что-то вроде снетка,
что-то вроде ерша – водопольная нежить.

Хлещет буря, куски облаков полоща,
пляшет с молнией гром, как с сестрицею братец,
не-голавль догоняет совсем-не-леща,
рассекая косяк не-совсем-каракатиц.

Но плывет мелюзга, убедись да позырь:
упражняется пена в пустом пилотаже,
пробежал три вершка, да и лопнул пузырь,
и со всеми другими история та же.

Но и той, уцелевшей в пути голытьбе,
что умчалась на юг, весь бульвар измазюкав,
никуда не удастся нырнуть на Трубе —
там шипит и кипит водовертье у люков.

И нырнувшим приходится быть начеку,
у хозяев Неглинки не празднуют труса:
в темноте предстает чужаку-новичку
низовое болото, трясина, чаруса.

Под землей начинается путь в антимир:
здесь колодезник в черном безумье хохочет,
здесь балчужник для змей понастроил квартир,
здесь бакалденник зубы щербатые точит.

Только черту едва ли опасен шайтан,
никогда не воюет изнанка с исподом,
все растут пузыри, все вбирают метан,
все грозят на свиданку рвануть с кислородом.

Убирайся с дороги, соплю не топырь,
уползи за Можай от сливного колодца:
по Неглинке плывет исполинский пузырь,
и, похоже, вот-вот под Манежем взорвется.

Только пыжится это чудовище зря,
в небесах на восток уползли диплодоки,
оборвалась короткая жизнь пузыря,
и закончился дождь, и сухи водостоки.

…Водяные о чем-то своем в черневе,
успокоясь немного, бурчат неохоче,
и с трудом засыпают, и в Нижней Москве —
ни рассвета, ни дня, ни заката, ни ночи.

ГЕРМАН РОРШАХ. ДЕСЯТИКЛЕТКА. 1914

Ю. С. Савенко

Храпит при капитанше генерал.
Поручики – при генерал-майоршах.
Россию местом жительства избрал
психолог Герман Ульрихович Роршах

Веснушчат россиянин, конопат,
скорее водки хочет, чем молебна,
а то, что он полнейший психопат —
так это психиатру и потребно.

Гардемаринш, полковниц и майорш
решил швейцарец изучить настырный:
у россиян в мозгах полнейший ёрш
у русских баб мозги – бурдюк чихирный.

У них мозги – прокисший маргарин,
короче, не мозги, а ужас тихий.
Майор, полковник и гардемарин
в России тоже безусловно психи.

В Россию доктор ехал с мыслью той,
что очень хороша у русских проза,
что здесь живет великий Лев Толстой,
которого оклеветал Ломброзо.

Я непременно здесь упомяну,
о том, как доктор угодил в ловушку:
он даже выбрал русскую жену,
и захотел в российскую психушку.

Страна врача душила, как питон.
Вскипела в нем фантазия больная,
и десять клякс запечатлел картон:
и каждая из них была двойная.

Скажите, что бы значило сие?
У пациента сердце обмирало
когда давили тяжким пресс-папье
капустницу, монарха, адмирала.

Тянули пациенты кто куда:
увидят двое – пятку, третий – ухо,
кому-то там мерещилась еда.
кому-то представлялась половуха.

Он так пытался стать незаменим,
и так не мог никак угомониться,
что ни одна не пожелала с ним
вязаться подмосковная больница.

Так подложили доктору свинью,
тут закипела в нем волна протеста:
он отвалил в Швейцарию свою
на прежнее насиженное место.

Тут хорошо бы кончить карнавал,
но не накинешь через пропасть мостик,
из коей на Россию наплевал
великий мастер психодиагностик.

Швейцария не Русь, и посему
России доктор – как на пятке чирей.
Похоже, что диагноз ни к чему
там, где царят шизуха и делирий.

Все – 2016

Феликс Лукницкий

ВОЗРАСТ РЕШЕНИЙ

Когда тебе – до сорока,
И ты не лодырь в языках,
И времени ещё – река
И даже море, —
Тебе на Запад путь открыт,
И там любое из корыт
По горло удовлетворит,
И даже боле.

…Но вот – и с English ты на ты,
И с прошлым сожжены мосты,
И ты дошёл до той черты,
Когда забота
О будущем – уже не гнёт,
И всё само собой идёт,
И у тебя приличный счёт,
И рядом кто-то…

Всё гармонично, Dear Sir,
Но жизнь порой, как пресный сыр,
И тянет в экс-СССР,
Где ты родился…
И взят билет. И ты летишь.
Не в Копенгаген, не в Париж.
И силуэт знакомых крыш
В окне явился.

Вот и посадка: Ленинград!
И сердце бьётся невпопад,
И ты смущён, и очень рад,
Что он на месте.
Ведь с детства в нём тебе знаком
И каждый мост, и каждый дом,
И Летний Сад… И в горле ком —
Вполне уместен.

1998.

ДОРОГА В ИЗЯСЛАВЛЬ¹

Сорок шестой… Из Шепетовки
Путь держим в воинскую часть.
Подводой – в тряской джигитовке —
Нам предстоит часов пять-шесть.

А в части той – кавалерийской
Служил двоюродный мой брат.
К нему нас – с некоторым риском
Отправил в лето Ленинград.

После голодных лет Блокады,
После бомбёжек и сирен, —
В садах белеющие хаты
Меня невольно брали в плен.

Телега нехотя скрипела,
А мама, косы распустив,
Украинские песни пела —
Дороге долгой супротив.

И звонко лился мамин голос

Среди окрестной тишины,

И уходил из клеток голод.

И больше не было Войны.

2004

* * *

«Я знаю – никакой моей вины…»

(А. Твардовский)

Я знаю – никакой моей заслуги,
Что пережил я засухи и вьюги,
Что высушили-вымели страну.
Что выжил и в Блокаду, и в Войну.

Что я прошёл Науки путь тернистый
Наперекор апологетам расы чистой,
И в крутизне, когда себя искал
(И находил), я не соскальзывал со скал…

И вот – к последнему уже причалил брегу,
И бес в ребро, и поклоненье Бегу.
Ведь с детства Бег – моё второе «я»…
Пожалуй, в этом лишь заслуга есть моя.
1999

* * *
«Укажи мне только лишь на глобусе…»
(Из песни)
«Но ещё таких пунктиров нету,
По которым нам бродить по свету.»
(Из другой песни)

На Дюссельдорфщине моих друзей-знакомых, —
Пожалуй, с дюжину, а может быть, и больше.
Плюс в Новой Англии – с десяток чтут законы,
Плюс – в Калифорнии, и плюс – Янина в Польше.

А ведь по глобусу мы знали мир детально.
Под сенью лозунгов мы жили – не тужили.
Но были жёстки и незыблемо фатальны
Запреты – те, что нас с дет-сада окружили.

…Мы изменились: и свободны, и крылаты.
И нет лишь опыта свободного полёта.
Мы – без вины опять привычно виноваты,
И, как в былом, даём кормёжку анекдотам.

Так будьте счастливы, развеянные в мире,
Друзья-знакомые – «птенцы гнезда Петрова».
Ни километры не разделят нас, ни мили,
Вот только были бы подольше вы здоровы.
2000