Читать книгу: «Странствия Мелидена», страница 2

Глава 3. Об отце

Ладно, подумали о деде, подумаем и об отце. Отец Икмар, как уже сказано, на Мелидена совершенно не походил. На полголовы ниже, полный, лысоватый, он был лишён воинского духа и умения. Хотя охотиться любил и много времени проводил на охоте (опять же, в противоположность Мелидену), но больше ради хорошего общества и «чести», чем ради дичи и пребывания в лесу. Брал он живым умом, быстрой сообразительностью, мягкими манерами, приятной речью и необычайным умением располагать к себе людей. То есть именно тем, в чём его сын очевидно слаб. Он в совершенстве знал придворные порядки, правила обхождения, разбирался в изысканной еде, умел очаровывать женщин разговорами ни о чём. Для прямодушного, нелюдимого и безразличного к удобствам Мелидена каждая фраза будет верна только с приставкой «не».

Примечательно, что думает Мелиден об отце в прошедшем времени, хотя тот жив – на это есть причины. Сыном Икмар почти не занимался, всё время был где-то чем-то или кем-то занят. При этом, говоря по справедливости, Мелиден был ему очень многим обязан. Почти всем. Благодаря ему Мелиден с матерью никогда не нуждались, он оплачивал Мелиденовых учителей, он его устроил в самую ближнюю великокняжескую стражу. И хитроумный конный самострел был тоже его последним подарком. При всей отчуждённости от сына, он был к нему, без сомнения, расположен. «Наверное, он ценил во мне те качества, которых был сам лишён», – впервые догадался Мелиден, – «как я ценю и даже завидую тому, чего нет у меня».

Родился Икмар Варсин в 65-м году, женился на Гемодине, дочери рядовича из торгово-промыслового села (рядка) на полночь от Висагеты, занимавшегося строительными подрядами. Благодаря деньгам и знакомствам деда стал знатоком южных наречий, что принесло ему должность дьяка по посольским и торговым, а под их прикрытием – «розыскным» делам великокняжеского двора. Этим делам Мелиден обязан самым ярким периодом своего детства – четырёхлетним пребыванием в Грюте Полуденном. Из-за этого яркого периода, подобного затмевающему звёзды солнечному свету, Мелиден почти не помнит себя до восьми лет. Так, смутные воспоминания, что бегал где-то, дрался игрушечными мечами, играл в свайку, тосковал по постоянно отсутствующим родителям в загородных домах среди чужих или полу-чужих людей. Но в 4503 г. Икмар Варсин был послан в тогда независимый Грют Полуденный в составе большого посольства, где занял видное место. Его целью было наладить устойчивые отношения с вождём приморской Ургаторской орды кангуном Кансаватрой-даю («даю» значит «владеющий многими» на грютском языке) и, главное, с богатым заморским Грютом Великим.

Кочевники-сыроядцы постоянно донимали Медвежье набегами, захватывали добычу, уводили пленников; необходимость обустроить оборону от них была важнейшей причиной столь сильной великокняжеской власти, иначе вряд ли кто из лесных общин и старейшин согласился бы платить высокие подати. Справедливости ради, ордынский торг, на котором огромные стада скота продавались ниже стоимости их выращивания в Медвежье, был одной из причин варварского изобилия в захолустном лесном краю. Благодаря этому торгу даже захудалые смерды в Висагете имели лошадей, ели мясо каждый день, носили сапоги и овчинные полушубки. Взамен кочевники просили в первую очередь шорные и другие кожевенные изделия, производство которых было поставлено в Висагете и других ближних городах на широкую ногу.

Бесчисленные кочевничьи «посольства», на которые постоянно брюзжали «честные мужи» из-за княжеского отдаривания поганым и вонючим дикарям, самим видом оскорбляющим домостроевское благочиние, являлись по сути охраной при многотысячных табунах лошадей. То есть усилия по доставке за многие сотни вёрст и охране товара ложились на продавца. Если глубоко задуматься, кочевничьи набеги и требования дани были неосознанной попыткой вернуть часть того, что хорошо организованный город мирно изымал у простодушных (хотя самим себе казавшимся очень хитрыми) дикарей в ходе повседневного неравного обмена. Но глубоко задумываться висагетские обыватели не любили и не желали. То, что они покупали выносливых лошадок сыроядцев за пятую часть стоимости на великокняжеском заводе, было нормально и по обычаю. А вот налёты кочевничьих удальцов и требование дани-откупа их кангунами – разбой и несправедливое вымогательство.

Девятая часть скота, продаваемого на ордынском торгу с полуденной заречной стороны Висагеты, шла великому князю. Точнее, сначала князьки поганых платили пошлину в десятую часть, а потом великокняжеские люди по своему выбору забирали каждую десятую голову из оставшегося. В этом установлении была некая справедливость – табунщики, понятное дело, старались сдать в пошлину самую худшую скотину, зато великокняжеские дьяки выбирали из оставшегося лучшее.

В последующем Мелидену приходилось встречаться с этими дикими язычниками с загорелыми до черноты, словно каменными лицами; у них и одежда была мазана дёгтем для защиты от дождя. Они тут же с необычной ловкостью объезжали приведённых с собой лошадей, брыкающихся и хрипящих, с налитыми кровью глазами, помогая себе устрашающими криками и нагайкой с зашитым в конце грузом. Мелиден не отличался ни робостью, ни деликатностью, но эти будто слившиеся с конями объездчики воспринимались столь чуждыми и опасными, что он постарался, чтобы его направляли для переговоров только с западными ганзейскими купцами. Со временем так и уладилось как бы естественным образом.

Отношения Медвежья и Степи развивались приливами и отливами, подобно вечному природному циклу. Иногда среди степных кангунов выделялся особо могучий вангун, объединявший поганые племена, которые и сами порой необычайно размножались по неведомым причинам. Тогда они шли бессчётной тьмой на Медвежье, сжигали даже главные города, заставляли погорельцев прятаться по дремучим лесам, погибая от мороза и голода, угоняли пленников тысячами и надолго вынуждали оставшихся к выплате дани-десятины. Однако сейчас был отлив. Сыроядческие племена изводили друг друга междоусобицами, искали покровительства у великого князя Ларса Вагунига, «белого вангуна и ногу неба на земле», как они льстиво писали в своих грамотах, и великий князь счастливо наглел год от году. Не без основания, поскольку кочевнические распри были в немалой степени делом его поднаторевших рук. Точнее, его общего руководства, так как исполнителями были отец Мелидена с товарищами. Глубоко презиравшие сыроядческих князьков и их поганые обычаи в частных разговорах, они научились искусно к ним приноравливаться и ловко стравливать между собой, подкупая, угрожая, льстя, советуя и разнося слухи.

За последние тридцать с лишним лет дань поганым в Висагете платили только один раз, и то как откуп от возможного нападения с тыла во время похода на Новый Город. А после успешного противостояния на пограничной реке Сотуте Ларс Вагуниг вовсе ни во что не ставил южных соседей. Кстати, это был первый поход, в котором принял участие восемнадцатилетний тогда Мелиден.

Собственно, никакой ясной границы между Медвежьем и Степью нет. Но Сотута была последним рубежом, за которым шли полностью обустроенные висагетские земли, тогда как на полдень леса перемежались с языками степи. За рекой имелись лишь отдельные укреплённые городки и дозоры, а поселенцев по большей части предоставили самим себе, тогда как по Сотуте шла постоянная и непрерывная оборонительная линия, называемая Полуденной Засекой по традиции, где стояла на страже наибольшая доля служилых дворян.

Поздней осенью через Сотуту пыталась прорваться так называемая Большая орда, недовольная многолетней неуплатой дани. Но, вовремя предупреждённые подкупленными или науськанными доброжелателями в племенах, висагетские воины были в полной готовности. Сказался главный недостаток сбора большого войска – его крайне трудно сохранить в тайне. Сражение вылилось в многодневную перестрелку через неширокую реку. Конным лучникам поганых противостояли пешие стрельцы медвежцев за большими дощатыми щитами на колёсах, вооружённые мощными самострелами и даже лёгкими пушками. Дворянская конница медвежцев, в которую входил и оруженосец Мелиден, стояла сзади за пределами досягаемости стрел поганых и подкрепляла своих стрелков. Поэтому в настоящем бою ему не довелось поучаствовать. Некоторым повезло, поскольку отдельные рукопашные столкновения всё-таки были, но ему – нет.

Затем начались необычно ранние и сильные морозы, сковавшие землю коркой обледенелого снега, лошади поганых ослабели от бескормицы, тогда как у медвежцев имелись запасы овса. К ним с севера подошли подкрепления под началом Вирга Большого и Баруха Угрусского, пребывавших в очередной ссоре с великим князем, но примирившихся ради одоления общего врага. А до поганых, наоборот, дошла весть, что с тыла на них ударила приморская орда Кансаватры-даю. И грабит их лишённые мужчин стоянки, угоняя семьи для продажи в рабство в Грют Дальний. Как следствие, Большой орде пришлось уйти с Сотуты, так и не вступив в решающий бой. За неудачей последовало свержение её кангуна, лишившегося уважения богатырей, начались распри между вождями, суровая зима вызвала падёж скота, добавим к этому неутолённую кровную месть к приморским племенам, былым сородичам и союзникам.

Но это было потом, а в 4503—7 гг. висагетское посольство в Грюте Полуденном только налаживало отношения с молодым тогда Кансаватрой-даю. Добирались туда весной на ладьях по большой реке Танене. В её верховьях, в торгово-поселенческом городке Лакандон, уже второе столетие вязали дубовые плоты, на которых сплавляли вниз медвежские товары, в первую очередь пеньку и сделанные из неё верёвки и сети, но также мёд, воск, поташ, смолу и древесный уголь, разные деревянные поделки, выделанные кожи, холсты, а иногда зерно и топлёное масло. Плоты и сами по себе были важнейшим товаром – в старых полуденных городах не хватало хорошей древесины. Лакандон неоднократно разоряли поганые, но он немедленно возрождался, слишком выгодной была южная торговля.

Танена была пустынна, изредка подходившие для водопоя степняки не проявляли враждебности. Иногда из неё пили дикие туры и косули прямо на глазах у путешественников. Опаснее были низовья, где в тростниковых зарослях засели так называемые дунсины, то есть «беглые люди». Сами себя они предпочитали именовать «юйсины», «вольные люди», что медвежцы превратили в «ясеней». Впрочем, их «вольность» была особого рода: подразумевалась «свобода» от защиты рода и племени, то есть участь поставленного вне закона изгоя. Они состояли из сброда самого разного происхождения, от беглых рабов-шихо до проигравших в междоусобицах князей. Но в те времена степные племена еще не пошли вразнос, напротив, не так давно была устроена крупная облава на беглецов-разбойников. Поэтому их остатки не решились даже показаться хорошо вооружённой флотилии, не то что напасть.

В устье Танены располагалась крупная торговая фактория циноринцев, причём не только тех, кто прямо подчинялся государю Грюта Великого, были и представители отложившихся уделов. Однако медвежские ладьи, если не ставили целью сразу продать товар и тут же вернуться, осторожно следовали вдоль берега до Грюта Полуденного. Плавать через море в Цинорин они не решались, туда можно было отправиться только на настоящих иноземных кораблях.

Глава 4. Грют Полуденный

Грют Полуденный запомнился Мелидену как прекрасный белокаменный город на склоне тёмно-зелёной горы, прозванной Глапамисским Лесом в честь одноимённого престижного парка в Грюте Великом. Его заполненную кораблями гавань защищал искусно построенный мол. Запомнился сверкающий на солнце золочёный купол главной городской церкви; как позже объяснил отец, его медные листы покрывали раствором золотого порошка в жидком металле-ртути, один к восьми, потом нагревали, ртуть улетучивалась, тончайший золотой слой оставался. Сколько же должна стоить эта необычайная красота! А в заморском Цинорине, говорят, такие золочёные храмы на каждом шагу. У них этот способ назывался «нанева».

История города начиналась в глубокой древности, задолго не только до прихода святых Маэля и Искадины в Арбелину, но и до Возвещения Тарлагина. А ведь это была колония Грюта Великого – трудно представить, насколько древнее метрополия. На приморском выступе за окружавшей Грют Полуденный плодородной равниной Митиджа поднимались невысокие, но обрывистые Ургаторские горы, где обитали остатки местных аборигенов, за ними начиналась бескрайняя степь, поначалу довольно сухая, к полуночи всё более высокотравная, населённая дружественной Ургаторской ордой – былая страна Лебедия.

В Грюте Полуденном с большим почётом приняли медвежское посольство. Местный князёк Ферименис был стар и слаб, сильно зависел от городского совета, в котором преобладали купцы и мореходы, в свою очередь зависевшие от расположения кангуна Ургаторской орды и её нового союзника, медвежского великого князя. Поэтому помощнику медвежского посланника предоставили половину роскошного дома на вершине Глапамисского Леса, построенного местным военачальником, но отобранного за какие-то прегрешения после бегства владельца. Вторая половина с большей частью сада, отделённая глухой стеной, принадлежала местному молодому чиновнику с семьей, которые к ним никогда не приходили, Мелиден их мельком видел считанные разы.

Точнее, этот дом Икмар выбрал сам, остальные члены посольства устроились в собственно городе внизу. Добираться наверх Глапамисского Леса по огибавшей его справа от гавани крутой дороге было нелегко, однако место считалось престижным, а относительная уединённость способствовала решению негласных, но первостепенных «особых посольских задач». Из окон кабинета и большой гостиной на третьем этаже стоявшего уступом дома открывался великолепный вид на море и гавань Грюта Полуденного, тогда как Мелиден жил в малой комнате с тыльной стороны, откуда были видны только зады Глапамисского Леса.

С ними была и мать Гемодина, прочая родня осталась в Висагете. Вниз вела лестница из двух пролётов, посередине которой на втором этаже приютилась комнатка служанки-домоправительницы Преймолисы – весёлой загорелой женщины средних лет с крашеными хной ладонями и ступнями, работавшей по найму и заведовавшей также доставкой всего необходимого. Иногда ей помогали приходившие сородичи. На первом этаже семье принадлежали только тыльные чуланы. Там же находился крохотный садик из нескольких неплодоносящих пальм и кустов, а между ним и чуланами – утопленный вниз мощёный двор, напоминающий неглубокий бассейн. В нём и вправду собирали дождевую воду, поступавшую в расположенную под домом цистерну через очищающую песочную подушку. Наружу дом выходил каменным забором.

Мраморные полы, белёные извёсткой стены, большие окна, закрывавшиеся ставнями только на ночь, раздвижные ширмы из движущихся по пазам створок почти чёрного дерева вместо привычных дверей на петлях, дорогая мебель из той же твёрдой тёмной древесины, огромный каменный камин – всё это находилось в разительном контрасте с привычными топящимися по-чёрному тесными бревенчатыми избами с крохотными оконцами, затянутыми бычьим пузырём. Маленький Мелиден почти всё время проводил дома с матерью и Преймолисой, выбираясь наружу нечасто и исключительно в сопровождении взрослых.

Позже стала ясна причина – портовый Грют Полуденный был полон гнусных негодяев, изрядную часть которых составляли работорговцы и их обслуга. Остальные низкородные жители города тоже не жаловали северных неверных варваров. На взрослых, защищённых властями и способных за себя постоять, они не решались нападать, но в ребёнка легко могли плюнуть, походя ударить, бросить камнем. А в худшем и вполне возможном случае похитить и продать в рабство. В том числе с грязными целями, редкими в Медвежье, но обычными в этих издревле развращённых жарких краях.

Посольство жило дружно, его члены с жёнами регулярно устраивали совместные пирушки загородом, среди жестколистых колючих кустов вокруг мелких вечнозелёных дубов с крепчайшей древесиной, образующих невысокий лабиринт. Выезжали и на море. Мелидена тоже брали с собой; в глубине его памяти остались смутные воспоминания о пропадающей за горизонтом синей глади, мерно накатывающих волнах, шуме прибоя, бодрящем, странно солоноватом и остром запахе, дальше от берега переходящем в столь же необычный, чудесный аромат южного леса.

Много позже он начал догадываться, что нравы у посольских были много вольнее, чем принято в косном Медвежье, но тогда ему всё казалось естественным, веселым и дружеским. Сообща эти чиновники-купцы наняли учителя, на нечастых уроках обучавшего взятых ими с собой детей (наряду с зажиточными из постоянных медвежских поселенцев в Грюте Полуденном – были и такие) основам грамоты и счёта, закона божьего, а также кое-каким сведениям по истории и географии, которые правильнее назвать страноведением.

Его Мелиден совсем не помнит, зато помнит другого, нанятого отцом в середине посольского периода. Этот увечный бывший циркач из ближнего Цинорина обучал ребят простым, но эффективным приёмам борьбы – удушающим захватам за шею, пояс, подсечкам и броску через бедро. Дополнительно на домашних уроках он учил Мелидена навыкам метания ножа, началам фехтования, а также нескольким упражнениям по глубокому дыханию, развитию гибкости связок и чувства равновесия. За отцовские деньги, конечно, но видимо и потому, что ощущал в ученике некие способности, позволяющие не исчезнуть бесплодно умениям учителя.

И Мелиден, чья энергия не находила другого выхода, целые дни проводил в своём дворике, делая упражнения, тысячи раз бросая нож в установленную у стенки ростовую дощатую мишень с нарисованной на ней фигурой. Левой, правой рукой, стоя, с колена, в движении, с оборота. Вероятно, тогда он стал нелюдимым и застенчивым, не умеющим находить общий язык со сверстниками и сомневающимся в единственной верности православного медвежского быта. Но взамен начал приобретать навыки, которых у посконных сверстников не было. Когда что-то отнимается, обычно что-то и даётся.

Любопытно, что приобретённые к двенадцати годам телесные навыки не исчезли и в дальнейшем, включая умение бросать нож с цирковой ловкостью, силой и точностью. Напротив, развились. А вот начальные познания в циноринском языке после возвращения на родину испарились с удручающей быстротой. Вероятно оттого, что в них не оказалось нужды.

Мелиден не знал подробностей работы отца в Грюте Полуденном, о ней не принято было говорить. На поверхности отец занимался закупками по поручению великого князя помимо службы толмачом, требовавшейся буквально во всех видах деятельности, включая улаживание споров. Занимался с успехом, поскольку вес его при медвежском дворе ощутимо вырос. И вернулся в Висагету он очень вовремя – в начале лета следующего года Грют Полуденный захватило высадившееся с моря войско Грюта Великого с обычными грабежами и расправами, после чего освободившаяся временно колония вернулась в состав Цинорина.

Но связи с Медвежьем от этого не ухудшились, напротив, укрепились. Мелиден больше не бывал на юге, отец же в самом конце 4508 г. в составе нового большого посольства отплыл уже в Грют Великий, откуда в следующем году привёз в жёны Ларсу Третьему племянницу тамошнего государя вместе с титулом вангуна, золотым троном и множеством строительных мастеров, литейщиков, лекарей и гадателей. Последние, несмотря на явные расхождения с православием, стали оказывать растущее влияние на впадающего с возрастом в суеверия великого князя.

Как ни странно, постепенное усмирение кочевников и налаживание связей с Грютом Великим не пошли на пользу отцу Мелидена. Наоборот, он со своими особыми навыками стал неудобен новым грютским советникам. Окончательно его карьера в Посольском приказе закатилась с захватом Анзулаты, последнего соперника Висагеты внутри Медвежья (хотя и бледной тени от былого претендента на великое княжение) и с началом строительства кирпичного Черноборского кремля. Он был отправлен в отставку, хотя и с щедрым пособием.

К тому времени Икмар уже не жил с матерью Мелидена и с ним самим. Построив красивый терем на полночном выгибе Медведицы, он тайно разместил в нём юную сожительницу. Для двадцатилетнего Мелидена, полностью погрузившегося в бойцовские искусства и готовившегося к вступлению в личную охрану великого князя, было подлинным потрясением узнать об этом расхождении и о появлении бастардной сестры, годящейся ему в дочери. Даже на несколько месяцев моложе, чем недавно появившийся племянник от законной сестры. Он-то думал, что живёт в образцовой благочестивой семье. Ни малейших оснований для развода у Икмара не было, и в качестве откупных брошенной жене и сыну он отдал только что построенный двор в недавно созданной Ямской слободе и приобретённое в 17-м году малое поместье Дубрава. Не исключено, тем не менее, что блудодеяние под влиянием заморской порчи внесло свой вклад в его служебное падение. Что позволено великому князю, то не позволено посольскому дьяку, к тому же худородного происхождения.

Несколько лет старые связи отца помогали сыну, пока новые не начали его топить. Помаявшись пару лет бездеятельностью, Икмар пристал к Виргу Большому, разумному и доблестному среднему брату Ларса Третьего, с некоторых пор подозреваемому последним в узурпаторских настроениях, чему сильно способствовала новая грютская жена Ларса, подогревавшая самодержавные устремления великого князя. Новый терем Икмара находился на окраине одного из уделов Вирга, что создало естественную основу для их тесного знакомства. Развязка, как уже упоминалось выше, наступила в конце сентября-ревуна прошлого 24-го года, когда Вирг Большой был внезапно схвачен, пока гостил при великокняжеском дворе, его имения отписаны в пользу государя. Спустя недолгое время был схвачен и его советник Икмар и после недолгого дознания насильно пострижен в монахи, а затем с установлением санного пути отправлен в далёкий полночный монастырь. Никаких признаков заговора дознаватели не обнаружили, разве что недовольные разговоры по поводу двулично-напыщенной великой княгини и своры грютских гадателей-шарлатанов. Но не признавать же, что ошибка вышла. Самодержец не может так ошибаться. Терем новоявленной мачехе Мелидена оставили, но без владений, только с малым приусадебным участком. Естественно, Мелиден не желал даже слышать об этом постыдном отродье.

Сам Мелиден не пострадал напрямую от этих потрясений. С отцом он давно почти не знался, с Виргом Большим тем более, пребывал постоянно при великокняжеском дворе и имел определённую репутацию – не слишком благостную, но без связи с какими-либо крамолами. Однако яблочко от яблони недалеко падает, сын и наследник опального и ссыльного не может стоять за спиной великого князя с двуручным мечом на плече. Поэтому, оставаясь в личной «стременной» страже Ларса, Мелиден был удалён из гридней во внешнюю охрану. По близости к государю гридни следовали сразу за рындами – церемониальными телохранителями, в которые могут попасть только сыновья главных бояр и которые служат больше для почёта и красоты, чем для настоящей охраны.

Затем его стали всё чаще посылать гонцом в ближние города или направлять толмачом к средиземским купцам. Тяготясь сгущающимся недоверием и молчаливой холодностью начальства, осторожным отчуждением былых товарищей, Мелиден охотно принимал такие поручения. Однако они означали понижение места или падение статуса, как говорят средиземцы – из ближних дворян в пусть избранные, но слуги. И вот из куколки вылупилась бабочка – окончательная опала. Можно было этого ожидать, и даже неминуемо. Но от долгого ожидания развязки не легче, когда удар, наконец, настигает. И окончательная ли это развязка – беда приходит не одна, с победушками.

Понятно, самая большая опасность – не опала из-за отца, а месть Ветисских после убийства представителя их рода на поединке. Но это другая история, хотя и неразрывно связанная с первой. Поскольку как можно отделить великокняжескую опалу от вражды самого могучего из боярских родов, «первоближнего и началосоветного», представители которого сидят не только в Боярской думе, но в Ближнем совете или воеводами в главных городах. Хотя, если посмотреть с этой стороны, великокняжеская ссылка может быть больше милостью, чем наказанием: в Висагете воткнуть в подворотне нож под лопатку проще, чем на дальнем рубеже. В то же время, если Ветисские не успокоятся, на что надеяться не стоит, на дальнем рубеже им будет легче скрыть концы в воду. Подстерегут и расстреляют из кустов руками наёмных упырей. Или положат мышьяку в суп через подкупленного повара. Как там мрут от мышьяка – рвота, жажда, руки-ноги отказывают, полдня помучился и помер. Так отравили в Новом Городе Мелидена Кожемяку, сородича и соперника великого князя. Грехи наши тяжкие…