Читать книгу: «Гербарий», страница 4

Я признаю её талант к музыке: она хорошо играет на пианино, прелестно и завораживающе поёт, но стихи у ней выходят, сказать честно, дурные. Ей я на это намекал, правда, делал это не с такой обличающей прямотой, а старательно подбирал подходящий эвфемизм. Как бы я её ни любил, но поэзия – это сакральная для меня тема, как и, впрочем, всякое искусство. Если уж где-то я слукавлю, то точно не здесь.

Кстати говоря, она читала мои работы. Ничего внятного, увы, сказать не смогла. Только улыбнулась и похвалила за хороший слог. Меня это немного огорчило, ибо я ждал чего-то, хотя бы мало-мальски похожего на развёрнутый отзыв. Тем не менее, не стану же я оттого её меньше любить, не так ли?

Твой друг, Георгий Грезин.

19-го апреля.

Намедни Сонечка подарила мне гербарий. Впервые в жизни я испытал столь глубокое умиление и детский восторг, глядя на, казалось бы, обычные растения. Все это натолкнуло меня на мысль, коей я бы и хотел поделиться с тобой, любезный мой друг.

Цветы – вот истинная красота, которую к тому же можно положить в карман, унести с собой; которой можно украсить жилище, усеять собственный сад… Она непременно нужна человечеству, ведь что розы, что лютики – всё это отражение самой природы. Одна лишь проблема – такая красота, увы, тленна. Гербарий – это попытка придать ей форму вечности, попытка увековечить земной лоск для неземных помыслов. Покуда есть такие вещи, как гербарий, романтика и поэзия будут зиждиться в сердцах людей ещё многие годы.

Даже в засушенном виде цветы не теряют своих красок: потускневшие лепестки сирени напоминают мне крылышки стрекозы, окроплённые россыпью лучей горячего июльского солнца, а белёсая бахрома гвоздики подобна талому снегу, что тонким белым неводом окутывает тянущийся к небу Маркхотский хребет…

Не хочется мне уезжать отсюда, совсем не хочется. Уже раздумывал над тем, чтобы взять Сонечку с собой, но это, увы, невозможно. По крайней мере, в нашем случае.

Твой мечтательный друг, Георгий Грезин.

25-го апреля.

Впервые за всё время повздорили. Не было ни криков, ни скандалов на всю деревню – обсудили спокойно. Провинился я: позабыл об одной её маленькой просьбе. Постарался загладить вину. Примирились.

Я бы и не тревожил тебя, Михаил, такой мелочью, кабы сам не перенёс столь жуткое волнение. Страшно было видеть её недовольное лицо: притуплённый гнев, смешанный то ли с омерзением, то ли с холодом… Казалось, что она меня презирает. Но это я, чай, надумываю – Соня меня заверяет, дескать, всё в полном порядке. Однако же, есть во мне что-то от ипохондрика!

26-го апреля.

К ведунье не ходи, всё здесь налицо: не заметить перемену в поведении Сони мог бы только совсем уж нечуткий человек, коим я, к счастью или к сожалению, не являюсь.

Сегодня вновь не поладили из-за какой-то мелочи. В этот раз я без спроса залез в её ларь – хотел достать оттуда свой сборник сочинений Лермонтова. Быть может, это и правда великий грех… быть может, я действительно чего-то не понимаю…

26-го апреля.

И снова она твердит, что всё нормально. Но я же вижу, чёрт подери, что это не так! Она говорит, что всё так же любит, говорит, что ничего не поменялось: но разве такое бывает? Разве может в один момент человек, что всякий раз одаривал тебя премилой лучезарной улыбкой, исполненной горячей, страстной любви, взять и охладеть к тебе настолько, что рядом с ним ты чувствуешь себя одичалым преступником? Неужто сотворил я что-то настолько непозволительное, чем заслужил столь резкий укор в её глазах, скрывающийся за напускным спокойствием?

27-го апреля.

Я решительно ничего не понимаю. Отблески её бывалой весёлости моментально рассеиваются, сменяются колким равнодушием. Она будто на маскараде: так резво меняет маски, а с ними эмоции, настроение, чувства… у меня невольно закрадываются сомнения об искренности всего происходящего.

27-го апреля.

Поговорили. В голове такая коловерть кружит. Из этой кутерьмы сложно вынести хоть что-то конкретное.

Я до сих пор не могу понять, что привело к эдакой сумятице. Однако сомнения мои поутихли. Прикупил ей красивое платьице, такое, какое она любит – немало за него отдал. Обрадовалась. Кажется, всё налаживается.