Читать книгу: «Отступники Старого мира», страница 5

– Что же нам делать?!

Катан сделал небольшую паузу, продолжая разглядывать меня, и произнёс:

– Мы должны предположить, что Лассон говорит правду. Ты помнишь, где находится Туннель?

Меня не прекращало поражать то, насколько спокойно Катан говорит о возможном нападении, и я прослушал вопрос. Казалось, на всей станции только меня пугает перспектива столкновения с этими бандитами.

– Что? – переспросил я.

– Туннель помнишь?

– Да, конечно… – неуверенно ответил я, сбитый с толку вопросом.

– Хорошо, – сказал Катан, – принеси ящик гаек-«шестёрок» из гаража и приведи десяток рабочих. Они нужны мне на складе. Срочно!

Я окончательно запутался, но пошёл выполнять поручение. Несмотря на то, что в голове царил полный хаос, я обнаружил, что недавняя тревога заметно ослабла. У меня не было никакого плана, но Катан умудрился заразить меня частичкой собственной уверенности. Его устойчивость поддерживала меня и в смутные для Антарты времена, и сейчас. Я не мог выразить это, но ощущал, что Катан точно найдёт выход. Мне казалось, что он всё держит под контролем.

Глава IV. Туннель

Я ещё раз прошёл под нависающими с двух сторон каменными образованиями, проверяя, всё ли в порядке. Это и был Туннель – сквозная пещера на краю скалы. Её потолок обвалился когда-то давно, оставив лишь округлые стены, тянущиеся друг к другу наверху. Пятьдесят-шестьдесят метров дороги от тюрьмы к «Заре» пролегали через Туннель. Если слова Лассона были правдой, то заключённым предстояло пройти здесь. Трудно себе представить, чтобы кто-то вздумал пробираться по глубоким сугробам, а не по укатанной и более твёрдой дороге. Это было абсурдно, но я не мог отделаться от подобных мыслей. План был надёжным, а мне казалось, что всё пойдёт наперекосяк.

Пробираясь по Туннелю, я заметил какое-то мимолётное ощущение. Полусумасшедшее чувство причастности. Наконец-то мне выпал шанс сделать что-то важнее ежедневной рутины. Но у меня не было времени обращать на это внимание, да и страх, отступивший на момент, снова вернулся и вышиб мысли обо всём остальном.

Перепроверив свою работу, я вышел из Туннеля со стороны «Зари» и забрался по пологому склону. На краю скалы сидел Катан и ещё несколько человек. Они пили горячий чай, разлитый из термоса. Когда я подошёл, Катан протянул мне кружку, от которой клубами поднимался пар. Нам негде было согреться, станция располагалась минутах в двадцати отсюда. Оставалось только заливать в себя больше горячей жидкости и постоянно двигаться.

Снова начался снегопад, но, к счастью, не очень обильный, и видимость была хорошая. Все, кроме Катана, заметно нервничали. Хотя, может быть, им просто было холодно. Я не мог усидеть на месте, и мороз тут точно был ни при чём. Меня удивляла уверенность Катана. Я никак не мог прогнать мысли о том, что он просчитается, и все мы погибнем. Или просто замёрзнем здесь, дожидаясь бандитов. Хотя о последнем вряд ли стоило беспокоиться – в крайнем случае через час нас должны были сменить.

Не знаю, сколько времени прошло, но, когда я нареза́л очередной круг над Туннелем еле двигающимися ногами, Катан подозвал меня. Я увидел, как он пригибается, а вместе с ним и остальные. Не знаю почему, но у меня дух захватило в этот момент. Из-за поворота со стороны тюрьмы выехал синий вездеход. Это был Мекат, который оказался у нас за часового. Пока мы готовились, он устроился на возвышении в полукилометре впереди. Я вернулся к своим и присел рядом. Машина миновала Туннель, подняв ковш, проехала ещё сотню метров и свернула с дороги, забираясь к нам. Вездеход было решено оставить подальше, чтобы шум его двигателя не был слышен. Но и не слишком далеко – на случай если придётся быстро убегать.

Мекат выбрался из кабины и, подбегая к нам, крикнул:

– Идут!

– Сколько их? – спросил Катан.

Я сидел немного поодаль, и их голоса доносились приглушенно из-за усиливающегося снегопада.

– Я насчитал пятнадцать человек, – ответил Мекат. – Четверо впереди в синих куртках, остальные – в зелёных. Но у «зелёных» тоже есть оружие.

– Твою-то мать… – совсем уж еле слышно произнёс Катан.

Люди в синем могли быть охраной, но ярко-зелёные куртки были стандартом заключённых, чтобы выделяться на любом фоне. Я почувствовал, как моё сердце забилось быстрее. Последняя надежда на то, что история Лассона окажется выдумкой, растворилась. Мне хотелось остановить время, чтобы у меня была небольшая передышка на осмысление реальности происходящего. Но Катан и Мекат продолжали говорить, а я пытался не упустить ни одного слова.

– Сильно они растянулись? – спросил начальник станции будничным тоном.

– Да я бы не сказал, – ответил Мекат таким же голосом, будто они обсуждали что-то повседневное вроде работы насоса. – Идут двумя кучками, «зелёные» чуть позади. Метров на десять отстают.

– Ладно, возвращайся в машину, мотор не глуши, – приказал Катан, и Мекат поспешил обратно к вездеходу.

Начальник станции обратился уже к нам:

– Приготовились! Ждём сигнала!

Я сидел позади остальных. Рабочие пристроились вблизи Туннеля, но так, чтобы их не было видно с дороги. Катан занял место у самого края, наблюдая за поворотом. Теперь нам нужно было ждать ещё минут двадцать-тридцать, пока заключённые доберутся до нашей засады. Заняться мне было нечем. Только наблюдать, как тревога и холод всё больше и больше охватывают меня. Я весь дрожал и больше всего на свете хотел, чтобы эта пытка уже закончилась. Неважно чем.

Катан лежал на каменном своде и, казалось, не шелохнулся ни разу за всё это время. Снег продолжал медленно падать нам на головы. Я быстро и глубоко дышал, не в силах замедлиться. У меня было чувство, будто от сердца расходятся волны, сотрясая всё тело. Когда-то давным-давно я сидел в коридоре, ожидая, когда меня вызовет полицейский для допроса. Тогда время так же медленно тянулось до момента, пока у меня (как я думал) не начнутся большие проблемы. Там было пусто и тихо. Я пугал самого себя картинами, что вот-вот меня позовут в кабинет, откуда отправят прямиком в тюрьму. Но никто не выходил, отчего становилось только хуже. Когда же меня наконец позвали, ничего не произошло. Со мной поговорили и отпустили. В этот раз всё было по-другому. Эта мысль резко вернула меня в реальность. Здесь точно что-то произойдёт.

Начальник станции махнул нам рукой. Остальные залегли, как и он. Катан вытащил из-под куртки револьвер и сунул его в карман. Рабочие же достали мелкие динамитные шашки. Взрывчатка была усыпана гайками, которые удерживались липкой лентой. Вслед за динамитом показалась техническая диковинка, не особо известная остальному миру, – бензиновая зажигалка. С моего места дорогу перекрывал свод Туннеля. На таком расстоянии меня и услышать было невозможно, но я машинально затаил дыхание.

Катан немного отполз от края, но продолжал наблюдать. Сейчас время шло ещё медленней, чем до его сигнала. Мне постоянно не хватало воздуха. Я делал вдох и непроизвольно задерживал дыхание, ожидая, что вот-вот Катан подаст мне следующий знак. Но он не двигался, и я начинал задыхаться. Тогда я делал новый вдох и вновь замирал. Я думал, что бандиты уже идут по Туннелю, но ничего не происходило. Мой взгляд упирался то в Катана, то в разрыв скалы, будто оттуда могли показаться заключённые. Моё тело лихорадочно содрогалось, отчего мысли в голове спутывались. Прошло уже достаточно времени. Я несколько раз успел подумать о том, что ну вот сейчас-то они точно в Туннеле, прежде чем что-то изменилось в этой застывшей картине. Катан приподнялся, держа револьвер так, чтобы он не был виден с дороги. Я еле услышал громкий голос начальника станции:

– Отличный день для прогулки, господа!

От неожиданности фразы у меня вырвался тихий нервный смешок, который показался мне настолько громогласным, что я машинально зажал рот рукой. Катану что-то ответили, но ничего было не разобрать. Он вновь обратился к нашим «гостям»:

– Позвольте поинтересоваться: разве заключённым разрешено иметь при себе оружие?

Я не услышал ответа. В первый момент я увидел, как начальник станции резко повалился на землю, а через долю секунды из Туннеля прогремел выстрел. У меня душа ушла в пятки, потому что мне показалось, что Катана ранили. Но я тут же увидел, как он развернулся на снегу ко мне и прокричал: «Дави!»

Я схватился за стоя́щий рядом детонатор, но внезапно снова застыл. Это было что-то непроизвольное. Я не мог пошевелиться. Руки почему-то обмякли, и я не мог сделать простейшее действие. Снизу донеслось ещё несколько выстрелов, а Катан, уставившись на меня бешеными глазами, заорал что было сил: «АШВАР, ДАВИ!» Этот окрик подействовал, и моя рука машинально повернула ручку детонатора.

Никогда раньше взрыв не происходил так близко от меня. Заряды были совсем небольшие, но я много засунул их туда. От грохота у меня заложило уши, и я мог лишь наблюдать, как по всей длине из Туннеля вырываются дым и снег.

Когда нам на головы начали валиться белые комья, Катан вскочил, целясь вниз и резко поворачиваясь из стороны в сторону. При этом его руки двигались синхронно с головой. Казалось, они прикреплены к носу какой-то невидимой палкой. Пока снег осыпа́л нас, Катан продолжал просматривать Туннель. Никто не произносил ни слова. Я не знал, сколько времени прошло, но дым уже почти рассеялся, а рукотворный снегопад закончился, когда Катан сполз ближе к нам. Начальник станции обратился к Ижу и Нангу:

– Ты и ты – за мной, не отставать! – после этого он обернулся к остальным и добавил: – Будьте наготове! Если я крикну «бросай», вы швырнёте шашки вон туда, – он указал на место немного левее нас и двинулся ко входу в Туннель. Следом побежали Ижу и Нанг.

Я никогда не видел Катана таким. Он был как будто больше, чем обычно. Я еле слышал, что он говорит – в ушах всё ещё стоял пульсирующий шум. Но фразы начальника станции были громкими и резкими. Бывало раньше, что он прикрикивал на рабочих, но сейчас что-то изменилось. Никогда ещё его тон не был настолько повелевающим. Катан с парнями скрылся за склоном, а мы остались их ждать. Меня не прекращало трясти. Я ждал новых выстрелов снизу или того, что люди, оставшиеся со мной, начнут забрасывать Туннель динамитом. Снова началось тягучее ожидание. Снова только падающий снег да рассеивающийся дым нарушали неподвижную картину, казавшуюся вечной.

Когда со стороны входа появились вооружённые люди, я испугался, но быстро понял, что это наши. Рабочие тащили на плечах по несколько винтовок. Нанга под руку вёл Катан, у которого за спиной так же болтались два ружья и ещё что-то большое. Начальник станции усадил рабочего неподалёку от меня. Нанг был бледен.

– Что случилось? – спросил я и удивился, что почти не слышу собственного голоса.

Катан странновато посмотрел на меня, а потом громко спросил:

– Уши заложило?

Я понял, что прокричал свой вопрос, и поэтому лишь кивнул в ответ. Катан подошёл ко мне и отчётливо произнёс:

– Всё в порядке! Нехорошо Нангу стало, – потом он похлопал меня по плечу и сказал прямо в ухо: – Ты – молодец, парень!

Катан и Ижу сбросили оружие на снег и сняли ружья с Нанга, который сам еле шевелился. Начальник станции вернулся в Туннель вместе с Ижу. Я посмотрел на винтовки и ту большую трубу с прикладом, что принёс Катан. Это был пулемёт. Я видел их в кино. Я и понятия не имел, что такое оружие есть в тюрьме. Винтовки были окровавлены, а приклады у некоторых повреждены. Сначала я не понял, почему они выглядят так плохо. Потом я пригляделся к прикладу ближайшего ко мне ружья и увидел гайку, утопленную глубоко в дереве. Меня стошнило прямо в снег.

Пока меня выворачивало, было омерзительно. Словно через мою глотку проходил весь ужас последних часов. Но сразу после этого вернулся слух. И казалось, что страха больше не осталось. Вместо него пришло онемение. Я прилёг на снег и поймал на себе взгляд Нанга. Он пристально смотрел с неясным выражением на лице.

Катан снова вернулся из Туннеля с очередной порцией ружей. Он приказал нам забирать их и загружаться в вездеход. Ижу спросил, указав вниз:

– А с ними чё?

– С ними потом разберёмся, – бесстрастно ответил начальник станции.

Люди поднялись со снега, подобрали ружья и пошли к машине. Кто-то по пути подхватил Нанга. Катан подошёл ко мне, наклонился, тронув за плечо, и спросил:

– Ты как, Ашвар?

Мне тоже был интересен ответ на этот вопрос. Я даже холода не чувствовал.

– Сейчас уже в порядке, – ответил я.

– Поднимайся, парень, ты сегодня хорошо поработал.

На эту фразу во мне что-то шелохнулось, но я понятия не имел что. Катан взял детонатор, отсоединил от него кабель, а потом помог мне подняться. Взяв меня под руку, начальник станции направился к вездеходу, в который уже грузились остальные рабочие, забрасывая внутрь оружие.

***

Когда мы ехали к Туннелю, в вездеходе стояла напряжённая тишина, нарушаемая только шумом двигателя. На обратном пути его почти не было слышно. Люди были необычайно оживлены. Они разговаривали, перебивая друг друга, иногда обращаясь ко мне, пожимая руку или хлопая по плечу. Не только меня мучили мрачные мысли, когда мы готовились к столкновению. Но сейчас, когда всё было позади, все вокруг радовались. Я улыбался в ответ, но при этом по-прежнему ничего не чувствовал. У меня не получалось сконцентрироваться на их разговоре. Иногда я улавливал отдельные слова, но потом проваливался куда-то, и их речь сливалась в одно неразборчивое жужжание.

Мне было непонятно это онемение. Я смотрел на проползавшие холмы и непрекращающийся снегопад через узкие зарешёченные окна кузова. Мне почему-то хотелось отстраниться от этой общей радости. Я встречался взглядом с другими рабочими, только когда они обращались ко мне. Мысли в голове превратились в кашу из каких-то обрывков. Передо мной проплывали видения о вырывающемся из Туннеля снеге, перемешанные с образами моего дома в Лакчами.

Между скамьями, на которых мы сидели, грудой было свалено оружие, поверх которого в беспорядке валялись непонятные круглые железные диски и разбросанные как попало патроны. Оглядывая весь этот арсенал, я, впервые с того момента, как сел в вездеход, поймал себя на связной мысли. Катан бросил тела заключённых на дороге, но он собрал всё их оружие. Зачем? Неужели он ожидает, что к нам придут и другие? Мекат сказал, что видел пятнадцать человек. Сколько осталось в тюрьме? Я никогда понятия не имел, что там происходит и сколько преступников привезли в Антарту. Может быть, сотню, а может, и больше. Сколько из них погибло во время бунта?

Пока я задавался этими вопросами, вездеход добрался до «Зари». Катан вылез из кабины и открыл нам двери. Рабочие спрыгивали на снег и забирали с собой оружие. Ижу остался внутри, чтобы подобрать пули, раскатившиеся по всему полу. Вместе с остальными я вернулся на станцию, где нас в волнении ожидали другие работники. Я зашёл не первым и поэтому смог проскользнуть в комнату, не привлекая много внимания. Мне не хотелось ни с кем разговаривать сейчас. Я сбросил верхнюю одежду и умылся. Я чувствовал себя настолько разбитым, будто отработал очередную долгую смену.

Не успел я присесть на кровать и немного перевести дух, как в дверь постучали. Я поднял глаза и увидел Катана.

– Чего сидишь? – доброжелательно спросил он. – Иди в столовую, там уже сварили кофе. Тебе нужно согреться, сынок.

Я поднялся и вышел вместе с ним. Но Катан не присоединился ко мне, а направился в телефонную. В столовой стоял шум. Не прекращая разговаривать, люди рассаживались за столами, а повар раздавал чашки с кофе. Ужин он ещё не успел приготовить, поэтому мы пока обходились малым. Я занял своё место и сразу же отпил из кружки. Хотя тюремный вездеход на ходу прогревался не хуже, чем обычные, у Туннеля я успел крепко замёрзнуть. Никакое тепло снаружи не согревало. Зато глоток горячей жидкости сразу же начал приводить в порядок моё продрогшее тело.

Люди, которые были с нами у Туннеля, наперебой рассказывали, что там произошло. Я не видел такого воодушевления с тех времён, когда рабочие вернулись из порта с самого большого митинга за всю историю Антарты. Тогда они так же перебивали друг друга, пересказывая, как заблокировали причал вездеходами, не дав высадиться прибывшим из Лакчами военным. Другая группа в тот день стояла на въезде, сцепившись руками и не давая пройти солдатам, присланным с «Января». Тогда всем было страшно. Армия пыталась прорваться, но не применяла оружие. Рабочие выстояли, и солдатам оставалось только отступить. Судно с военными ещё на пару дней задержали в бухте, но потом вернули домой ни с чем. После этого Старейшины Лакчами начали переговоры, закончившиеся признанием независимости Антарты.

Это было одно из тех событий, к которым я должен был быть причастным. Но Катан вновь оставил меня, чтобы решить проблему с прыгающим давлением в насосах. Только вот оно прыгало в пределах нормы в тот день.

То, что происходило сейчас в столовой, очень напоминало те времена. Но в отличие от прежних дней, я не мог присоединиться к этой волне общего подъёма. У меня в голове вертелись вопросы, которые донимали на обратном пути. Поэтому я дождался, пока Ижу привлечёт всеобщее внимание своим экспрессивным рассказом, и незаметно вышел из столовой. Я прихватил с собой кофе и отправился к телефонной. Катан всё ещё был там. Мне казалось неуместным заходить внутрь, поэтому я остался у двери, слушая неразборчивую речь, доносящуюся с обратной стороны. Конечно, мне хотелось узнать, что там происходит, но звук разговора приглушался дверью да ещё и перекрывался шумными возгласами из столовой.

Я потягивал кофе, пока Катан вместе с Умаком не вышли в коридор.

– Что ты тут делаешь? – удивлённо спросил начальник станции.

– Хотел узнать, какие новости, – ответил я.

– Погоди немного, – сказал Катан.

Он направился к подсобке, около которой дежурил один из рабочих, жадно прислушивавшийся к шуму в столовой.

– Спасибо, сынок, – сказал Катан, обращаясь к нему, – дальше мы тут сами.

Рабочий отдал ему ключ и поспешил к остальным. Начальник станции открыл дверь, и мы вновь увидели механика, который всё это время просидел в тесном помещении на принесённом кем-то стуле.

– И вновь здравствуйте, господин Лассон, – сказал Катан. – «Январь» наконец подтвердил вашу личность, а мы – вашу историю. Я прошу прощения за то, что вам пришлось провести здесь несколько часов. Теперь вы свободны. Вас кормили?

– Да, благодарю! – ответил механик, выходя из подсобки. – Ничего страшного. Я понимаю ваше положение, господин Оша. Но почему мы всё ещё здесь?

– Могу вас уверить, что в данный момент станции ничего не угрожает. Пожалуйста, пройдёмте со мной, вам всё объяснят.

Начальник станции провёл Лассона в столовую, где представил его рабочим как человека, который спас станцию. Люди приняли его с радостью и сразу же освободили ему место. Катан же позвал меня в свой кабинет. Там уже сидел Шиму. Катан указал мне на стул, а сам пробрался на своё место.

– Итак, – сказал он, – с Лассоном всё понятно. По описанию подходит. Хотя, по мне, белые все на одно лицо. Так или иначе, его история подтвердилась.

Катан вынул из кармана револьвер и забросил его в стол, вытащив оттуда пачку сигарет. Он зажёг одну и закурил, в задумчивости уставившись в потолок и пуская дым через ноздри.

– Что теперь будем делать? – спросил Шиму.

– Всё то же, – ответил Катан, продолжая смотреть вверх, – работаем. «Январь» всё ещё пытается установить связь с тюрьмой. Оказывается, они только сейчас начали собирать отряд, чтобы отправить туда. Пиздец, дурость…

Последнюю фразу он произнёс куда-то в воздух, покачивая головой. После небольшой паузы Катан облокотился руками о стол и, посмотрев на нас, сказал:

– Нам нужно выставить часовых. Шиму, опроси рабочих, узнай, у кого из них есть опыт в обращении с оружием. Пусть посменно дежурят на смотровой башне и входе на станцию. Выдай им самые… хотя нет. Лучше я сам проверю оружие. Пришли мне тех, кто умеет стрелять, я их проинструктирую.

– А нафига нам это всё? – спросил Шиму.

– Пока «Январь» разродится, к нам уже дополнительная порция зэков может приползти. Нам нужно быть готовыми к такому повороту. Остальное пускай Менаги разгребает, но нашу станцию он точно защитить не сможет. Собственно, он так и сказал, узнав, что мы забрали оружие из Туннеля.

– Ну, в общем, как всегда, – с усмешкой сказал Шиму, – руководить они там все молодцы, а как проблемы решать, так это «своими силами». Я всё сделаю, но нам с новыми нормами все люди нужны, а так некоторые будут просто баклуши бить часами.

– Сейчас нормы не главное, – отрезал Катан.

Шиму кивнул и вышел из кабинета. А я произнёс:

– Я тоже умею обращаться с оружием.

– Да ну? – недоверчиво спросил Катан.

– Мы с отцом несколько раз охотились дома, в Лакчами.

– Опять рвёшься в бой? – на лице Катана появилась добродушная ухмылка. – Стрелков мне хватит, а вот помощников инженера у нас тут дефицит. Отдохни пока, а завтра продолжишь копать.

– Хорошо, – ответил я и вышел.

В столовой всё было по-прежнему, но теперь оттуда доносился запах готовящегося ужина. У меня заурчало в животе, и я вспомнил, что давно ничего не ел. Но ещё было рано, поэтому я отправился в свою комнату, завалился на кровать прямо в одежде и почти мгновенно уснул.

***

Впрочем, не успел я сомкнуть глаз, как Шиму разбудил меня и позвал в столовую. Горячий ужин меня окончательно расслабил. Расправившись с едой, я вернулся в комнату и снова лёг, но спать мне больше не хотелось. Голова была совсем тяжёлая, но в ней потоком проносились вопросы о том, что будет дальше, успеет ли отряд с «Января» до того, как заключённые снова попытаются штурмовать «Зарю», и сможем ли мы отбиться от нового нападения. Почему-то всё это не вызывало тревоги, какую я испытывал, когда норвальдец только рассказал о бунте. Я вообще ничего по-прежнему не чувствовал, но всё ещё не мог остановить бесконечный круговорот мыслей. Я заметил, что, несмотря на растекающееся по телу расслабление, мои плечи и ноги всё ещё очень напряжены. У меня даже не получалось лечь удобнее: всё время казалось, что что-то мешает.

Внезапно меня охватило какое-то необъяснимое волнение. Я начал хлопать по карманам, но в них ничего, кроме часов, не было. Подскочив с кровати, я бросился обыскивать куртку, но и в ней ничего не обнаружил

В этот момент в дверь постучали. Я машинально произнёс: «Войдите», и лишь через мгновение понял, что кого-то пригласил. Оторвав взгляд от карманов куртки, я увидел в проёме Лассона.

– Не помешал? – спросил он.

– Нет, – ответил я, – вам что-то нужно?

Его голос звучал немного неуверенно. Кажется, норвальдец думал, что отрывает меня от какого-то важного дела.

– Да в общем-то ничего, – сказал он, – просто пытаюсь познакомиться с людьми. Кажется, я внезапно превратился в местную знаменитость, а сам никого здесь не знаю. Ну и, кроме того, я, конечно, привык работать вместе с лакшамами, но рядом всегда был кто-то… из моего народа.

Я улыбнулся и предложил ему складной табурет, засунутый между стеной и кучей моих вещей. Лассон сел, а я сказал ему:

– Могу себе представить. Наверно, мне тоже было бы странно видеть одни белые лица вокруг.

– Что-то вроде того! – усмехнувшись, ответил Лассон. – Кажется, вы были тогда в столовой, когда я представлялся. Да и мне о вас уже много рассказали. Тем не менее, – он протянул мне руку, – Виктор Лассон.

– Ашвар. Ашвар Шел-Тулия, – сказал я, и мы пожали руки.

Повисла тишина, во время которой я не мог придумать, о чём поговорить. Лассон же с интересом оглядел мою комнату и спросил:

– Не тесновато вам здесь?

– Есть немного, – ответил я, – хотя ко всему в итоге привыкаешь. У вас комнаты побольше?

– У нас вообще не было комнат. Мы спали в общем бараке для рабочих.

– Как вы оказались на работе в тюрьме? – полюбопытствовал я. – Я думал, там весь персонал из лакшам.

– Когда-то так и было. Я работал на станции «Полярная», как и многие другие норвальдцы, пока залежи топлива не истощились и её не распустили. Учитывая, сколько здесь платят, я не захотел возвращаться домой, а в тюрьме как раз было место для механика. Это было ещё в те времена, когда наши страны всё здесь делали вместе.

– Кажется, теперь у нас одна страна, – сказал я.

– Точно.

Мы снова замолчали. Лассон производил неоднозначное впечатление. Он был каким-то уютным в своей лёгкой растерянности, хотя она странно контрастировала с его возрастом. Он был лет на семь-восемь старше меня, а держался так, будто всё было наоборот. Вместе с тем его странный взгляд как будто выражал не совсем то, что всё остальное тело. В его глазах всё время сохранялась твёрдость и ещё что-то трудноописуемое. Будто они постоянно впитывали и изучали всё, что видели.

– Кажется, вы что-то искали? – заметил Лассон.

– Да-а… – протянул я. – У меня была маленькая лань. Безделушка, в общем-то.

– Интересное животное.

– Да, я видел его однажды. Мы с отцом тогда ездили на север Лакчами – это земля наших предков. Там водятся лани.

Норвальдец забавно заглянул под табурет, на котором сидел, и пробежал глазами по углам комнаты, спросив:

– А когда вы её видели в последний раз?

Я попытался вспомнить:

– Кажется, перед тем, как мы отправились к Туннелю… Я всё время её ношу с собой. Но это не проблема.

Почему-то это было проблемой. Я никогда не придавал большого значения этому подарку, но его потеря вызывала странную тревогу. Я присел на кровать, пытаясь скрыть своё волнение. Лассон в это время продолжал сканировать комнату, пока его взгляд не остановился на бронзовой фигурке, стоя́щей у моей кровати. Я понял, на что смотрит Виктор, и сказал:

– Это бог Ракни – покровитель ремесленников.

– А вы разве ремесленник? – спросил Лассон.

– Он покровитель и инженеров тоже. Впрочем, я довольно далёк от религии. Мне кажется, Норвальд в этом отношении гораздо прогрессивнее, чем Лакчами.

– Что вы имеете в виду?

– Ну, все эти древние предрассудки, которые мы называем своим важнейшим наследием. Я слышал, что Норвальден избавился от диктата религии. Это правда?

Лассон не ответил на мой вопрос, вместо этого задав свой:

– Зачем же вы его держите при себе?

– Его подарил отец перед моей отправкой сюда. Да и часы на него удобно вешать перед сном.

Лассон рассмеялся, а я вспомнил день отъезда. Мы с родителями попали под ливень, а они даже не воспользовались зонтами. Мы стояли на станции, ожидая поезд, и я обратил внимание, как они изменились. Их богатые одежды разбухли и обвисли от воды. Отец был похож на обыкновенного пьянчугу, а не на хранителя традиций Лакчами. Изысканный макияж матери тоже пострадал от дождя, и я видел перед собой печальную старушку, а не благородную женщину, ставшую примером для всего высшего света. Они не хотели меня отпускать и в своём горестном унынии ничем не отличались от бедняков, ежедневно страдавших в Лакчами. Но я не мог оставаться в этом искусственном мирке, рассуждавшем о таких понятиях, как честь. Хотя им нужно было её доказывать исключительно соблюдением этикета. Эти люди понятия не имели, что происходит в реальности.

Впервые за сегодняшний вечер я ощутил хоть что-то. Это было сожаление. Тогда я не хотел разочаровывать родителей, но врать каждый день тоже не мог. Мне нужно было уехать. Вдруг, вместо моих родителей, перед внутренним взором снова предстал недавний взрыв. Я почувствовал что-то странное. Что-то неопределённое разрасталось внутри и подкатывало к горлу. Но раньше, чем я успел осознать это чувство, оно улетучилось. Вместо него я ощутил ещё большее волнение. Сердце заколотилось в груди. Я захотел, чтобы Лассон ушёл.

– С вами всё в порядке? – спросил он, вырывая меня из калейдоскопа образов и чувств. – Вы побледнели.

– Да, всё хорошо, – ответил я, переводя дыхание, – просто сегодня я очень устал.

– Тогда я, пожалуй, пойду, – сказал Лассон.

Он встал, сложил табурет и убрал на место. Механик сделал шаг к двери, но остановился. Он посмотрел на меня и произнёс со своим характерным акцентом:

– Люди в столовой говорили о вас. Сегодня вы их спасли, Ашвар.

С этими словами он вышел, а со мной всё ещё что-то происходило. Мои мысли снова спутались, а дыхание оставалось неровным. Я просидел несколько минут, пока не успокоился. Казалось, что внутри снова не было ничего, кроме пустоты. Я лёг на кровать и наконец смог уснуть.