Читать книгу: «Настоящая работа для смелых мужчин. Часть вторая. Пропавшая экспедиция», страница 4

События последнего времени, изменившие мою жизнь, заставили меня вновь переосмыслить свое отношение к тем машинам, которым не ведомы большие высоты и скорости, которые изо дня в день выполняют нелегкую будничную работу, и требуют от пилотов мастерства ничуть не меньшего, а то и большего, чем тяжелые авиалайнеры.

Нелетная погода

К вечеру погода испортилась окончательно, и стало ясно, что полетов завтра не предвидится. В домик я вернулся измученный и уставший.

– Ну что, – спросил Жан Поль, – замучил тебя Николай Иванович?

– Ой, не говори! – слабо отмахнулся я.

– Это еще что, скоро он погонит тебя на подбор площадок в горах при минимуме погоды, там по-настоящему попотеть придется!

– Рискованное мероприятие!

– Да нет, риск минимален, все эти площадки давно разведаны, но тебе они неизвестны, придется работать. Чаю не хочешь?

Да, я бы с удовольствием чего по крепче выпил, устал так, что и уснуть не смогу.

– Это можно, у меня есть бутылочка коньяка, как говорят у вас, в России, хряпнем по рюмашке, все равно завтра полетов не будет.

– Коньяк французский?

– Нет, русский, но неплохой.

– Я в коньяках не особенно силен, это вы, французы, специалисты по этой части.

– Да я, честно говоря, тоже в коньяках не большой специалист, почему-то принято считать, что все французы в коньяках разбираются, на самом деле, далеко не все.

– Ну, ладно, наливай.

Он налил нам по рюмке коньяка, я достал из холодильника колбасу.

– Хоть водка, хоть коньяк, без закуски пить не могу.

Мы выпили, тепло благородного напитка блаженством разлилось по всему телу, глаза сами начали закрываться, я лег на кровать и уснул. Жан что-то еще рассказывал, но я уже не слышал, я провалился в сон.

Утром я проснулся оттого, что дождь барабанил по крыше, я встал, подошел к окну, за окном висела непроглядная пелена, видимость – ноль. Жан Поль еще спал, он приоткрыл один глаз и сказал:

– Можешь спать дальше, сегодня никто тебя не потревожит.

Но не успел я улечься обратно в постель, как в комнату ввалился Рудольф Иванович с бутылкой спирта.

– Спите, работяги, отсыпаетесь! Забыли, что сегодня у профессора Мальцева день рождения!

Жан Поль открыл оба глаза, приподнялся в кровати и сказал:

– Кто это забыл? Я всё помню, но не с раннего утра же водку пить!

– А что еще делать! – прогудел Рудольф, – погода такая, что ни полетами, ни матчастью¹² не займешься.

Жан Поль сел на край кровати, и натягивая рубаху, проворчал:

– И что вам не спится в такую рань. Дурной пример подаёшь, инженер!

– А я уж грешным делом думал, что у вас тут вообще сухой закон, – вставил я.

– Закон-то сухой, – ответил Рудольф, – да погода мокрая!

– В летные дни мы не употребляем, в выходные тоже, – ответил он, – а тут погода на неделю дожди зарядила, так, что по пять капель принять не грех, у нас-то и запасов выпивки не водится, вот из личных резервов выделил.

– Что я слышу, ребята! – воскликнул Жан.—У нас, оказывается, выходные дни есть?

– Ну, я имел в виду дни матчасти.

– А, понял, а то я уже на рыбалку собрался.

– А что, иди, – сказал Рудольф, – говорят, в дождь рыба хорошо клюет.

– Сам иди в такую погоду, и знаешь куда? Можешь даже лодку взять и в море выйти, а мы потом спасать тебя полетим, когда дождь кончится! Веревку брошу тебе с Як-12-го, будешь хвататься за нее как Джеймс Бонд.

– Не знаю, как там Джеймс Бонд, – сказал Рудольф Иванович, – а рассказывали мне ребята, как одна девица верхом на Як-12 каталась.

– Это, еще, каким образом? – спросил я.

– А дело было так. Работали на химии¹³, поля колхозные опыляли, стоит Як-12, химикатами заправляется, девушка, заправщица, сидит на фюзеляже со шлангом. Пилот в кабине, мотор работает. Дали ему отмашку, что заправка закончена, он и взлетел, а девушка слезть не успела. Когда ему по рации передали, что у него пассажир верхом на фюзеляже сидит, он аккуратненько круг сделал и сел. Девица в порядке, но страху натерпелась!

Врут, – сказал Жан, – всё врут, не может такого быть, не могла она удержаться, слетела бы к чертовой матери.

– Может и врут, – сказал Рудольф Иванович, – а может и нет, какая разница? Красиво приврать – это тоже искусство.

Из холодильника достали закуску, и на скорую руку накрыли стол, Жан Поль достал уже начатую бутылку коньяка.

– У! Да у тебя коньячок водится! – прогудел Рудольф. —Ну, наливайте, кто во что верует.

Рудольф Иванович налил себе спирт.

– Ты хотя бы разбавил, – сказал Жан.

– Ни к чему это. Разбавлять – только портить продукт.

– Ну, что, ребята, – Рудольф Иванович поднял рюмку, – за профессора Мальцева, за его скорейшее возвращение!

– Пейте скорее, – сказал Жан Поль, а то придет сейчас Николай Иванович, получим все, мало не покажется!

Мы выпили.

– А что, собственно, с экспедицией случилось? – спросил я.

Рудольф крякнул, закусив неразбавленный спирт селедкой, и сказал:

– Я с Ефимом Семеновичем Мальцевым еще с Севера знаком, он тогда занимался исследованием геомагнитных полей, а я помог ему один приборчик соорудить, институт я заканчивал по специальности прибориста. Потом вместе работали, хороший мужик, толковый.

– Послушай, Рудольф, – сказал Жан, – у тебя руки, как у боксера в перчатках, и как это ты этими руками такие тонкие вещи делаешь?

– Главное, – ответил Рудольф, – ни какого размера руки, а откуда они растут!

Рудольф Иванович, окончивший институт по специальности инженер-приборист, разбирался во всех системах самолета не хуже любого специалиста, и своими руками мог сделать практически все. Когда я слышу о немецкой аккуратности, то представляю себе Рудольфа, что бы он ни делал, он делал так, что лучше уже, пожалуй, сделать никто не сможет.

– Мы с Николаем Ивановичем, с Олегом и с Жаном, – продолжал он, – высаживали эту экспедицию на Ли-2. Жуткое место! Называют его Долиной смерти. Когда-то давно там исчез целый народ, исчез в одну ночь, будто бы его и не было. Они называли себя свангами, потомками птиц.

Это были высокие, красивые, светловолосые люди, на представителей местных племен совсем не похожи. Кто они, и откуда пришли – никто не знает, но в долине жили с незапамятных времен. Мирно жили со всеми соседями. Земледелием занимались, скотоводством, охотой, рыбу ловили. В общем, жили, как жили. Так продолжалось до тех пор, пока колонизаторы не добрались до них. Англичане на селение напали, всех уничтожили: и женщин, и стариков, и детей. У колонизаторов ружья и пушки, а у свангов только луки и стрелы, да мечи. Отступили сванги.

Но праздновать победу англичанам не пришлось, в ту же ночьсванги напали на лагерь, часовых сняли, так, что и пикнуть никто не успел, и вырезали весь отряд к чертовой матери, потом исчезли, будто растворились во мраке ночи. Но на смену этому отряду пришли новые войска. Несколько лет продолжалась эта война, а потом вдруг, в одну ночь, сванги куда-то исчезли, исчезли все.

А когда англичане в долину вошли, тут странные, непонятные вещи начались. Стали люди пропадать. Однажды в долине пропала целая рота. Трое в живых остались, но и те рассудка лишились. От страха тряслись, и ничего вразумительного сказать не могли. Тогда войска долину оставили, назвали ее Долиной смерти, и больше никогда никто туда не входил. Если кто и забредал в долину, то оттуда уже не возвращался. Потом англичане совсем ушли, пришли французы, но и они не решились в Долину смерти войти.

– Что же может происходить в этом гиблом месте? И куда же мог подеваться целый народ? – спросил я.

– Профессор Мальцев считал, что таинственное исчезновение свангов как-то связано с теорией академика Вейника, и решил исследовать явления, которые в этой долине происходят. Казалось, мы все предусмотрели, и ежедневная радиосвязь, и полеты сопровождения, но через три дня связь с экспедицией прекратилась, и поиски ни к чему не привели.

– А может, это повествование о племени свангов всего лишь легенда? – спросил я.

– Нет, не похоже, – ответил Рудольф, – живет в долине одна женщина, старуха Изель, из этого племени. Она называет по именам всех вождей и жрецов, рассказывает о событиях того времени так, если бы сама была их свидетелем. Она и утверждает, что видела всё сама. Если верить ее рассказам, то ей должно быть уже более двухсот лет.

– Но ведь, такого быть не может, – возразил я.

– Кто его знает, всякое может быть, тем более, что теория академика Вейника допускает такие феномены. Старуха эта знает гораздо больше, чем говорит. Когда пропала экспедиция, она сказала, что они вернутся, она верит в то, что и сванги однажды должны вернуться, сказала, что не умрет до тех пор, пока сама не увидит возвращение свангов.

– Вот и мы верим, – сказал Рудольф, – что Мальцев вернется. Центр готовит поисковую группу, вот возвратится Олег на Ли-2, и снова на поиски полетим. Старуха Изель говорила о неких вратах, через которые ушли сванги, сейчас в Центре разрабатывают приборы, фиксирующие изменение всех возможных полей. Может удастся обнаружить эти самые врата. Если такие врата действительно существуют, то они должны представлять собой некоторую пространственно-временную аномалию.

Прервав наш разговор, в комнату вошел Николай Иванович

– Ага! – сказал он, посмотрев строгим взглядом на все это безобразие. – Вот вы где! Решили, значит, по поводу нелетной погоды наркотики употребить?

– Да, какие наркотики, командир, бог с тобой, это же чистый спирт!

– Вот и я говорю, наркотик, спирт является наркотическим веществом! Во время войны его в качестве анестезии применяли. Вам что, лекцию о вреде алкоголя прочесть? Сколько раз можно вам говорить одно и то же? Вот видишь, – обратился он ко мне, – борюсь с этими охламонами, и все без толку! До чего же сильны в подсознании вредные привычки.

– Что делать, – обреченно произнес Жан Поль, – русская традиция.

– Что? Русская традиция? Только посмотрите на них! Один немец, другой француз – спаивают русского, утверждая, что пьянство – это его национальная традиция! Вот так вот византийские греки Русь и споили! До принятия христианства Русь алкоголя не знала! Что по-вашему могли пить на Руси? Виноград на севере и в средней полосе не растет, самогон еще не придумали. Не пили они ничего, наши предки!

– Несмотря на это, водка – русский напиток, – попытался возразить я.

– Да, водка – это истинно русский напиток! А вы, хоть знаете, что наши предки называли водкой? Это чистая родниковая вода, настоянная на целебных травах, и ни капли алкоголя! Вот, что такое водка! Так, что убирайте всю эту гадость со стола, и ставьте чайник, а ты, Рудольф Иванович, представишь мне полный отчет об использовании спирта.

Вечерело. Хмель давно выветрился из головы, а мы все сидели за столом, обсуждая предания о племени свангов, проблемы исчезнувшей экспедиции и другие вопросы нашей жизни и работы.

Гроза

Непогода кончилась на третий день. Летнее солнце быстро высушило раскисшую полосу, и снова начались полеты. Жан Поль ушел на Як-12 на метеостанцию. Метеостанция находилась в горах, и мы периодически доставляли туда почту и продовольствие. С метеостанции сообщили, что Жан Поль взлетел. Связи с ним еще не было, она появится тогда, когда он пройдет горы. УКВ радиостанция самолета имеет ограниченную дальность связи, которая зависит от высоты полета и рельефа местности. Мы сидели под крылом самолета, возле СКП¹⁴ и ждали. Рядом с нами на траве блаженно растянулся аэродромный кот Васька. Рудольф почесывал его под шейкой, и кот громко и вдохновенно мурчал.

Неизвестно откуда прибившийся к нам, кот был большим специалистом по части мышей. Он ловил их и в поле, и на продовольственном складе, за что был зачислен на должность начальника отдела по борьбе с грызунами, и поставлен на довольствие в столовой. На завтрак, обед и ужин он являлся вовремя и получал свой кусочек мяса. Паек свой он отрабатывал добросовестно, мыши с его появлением больше не хозяйничали на складе, не портили продукты и не грызли мешки.

Вдруг кот вскочил, тревожно понюхал воздух, громко сказал: «Мяу!» и бросился прочь со стоянки к домикам.

– Куда это он так подорвал? – спросил я.

– Наверное, мышь учуял, – ответил Рудольф.

– Да, нет, не похоже, что-то здесь не так.

Мы продолжали лежать на траве, болтая о том о сем, как вдруг заметили тяжелую, темную, грозовую тучу, надвигающуюся на остров. Возникла она неожиданно, посреди ясного, безоблачного неба. Туча была страшной, внутри нее все клокотало, клубилось, небо озарялось вспышками молний. Казалось, сказочные, мифические чудовища вели жестокую, безжалостную борьбу, пожирая друг друга и порождая новых, еще более страшных чудищ. Николай Иванович высунулся из окна СКП.

– Срочно заруливать всем на стоянку, крепить самолеты! – крикнул он.

Легкие самолеты обязательно должны крепиться во время непогоды к земле, иначе ветер может их запросто перевернуть. В землю ввинчиваются штопоры, к которым крепко привязывают самолет в двух или трех точках. Есть даже такой старый авиационный анекдот на эту тему:

Сидят в кабаке пилот и техник, и усиленно охмуряют симпатичную соседку, пилот говорит: «Вот кручу я штопор!». Изрядно подвыпивший техник, кивнув, продолжает: «А земля то мерзлая, а я кручу, кручу…».

– Эх! Ваську зря не послушали, предупреждал он нас, – сказал я, – коты, они нутром беду чуют!

Мы еле успели закрепить самолеты до начала грозы. Тяжелая, темная туча накрыла остров, наступила тьма. Поднялся ветер, он дико ревел в проводах антенн, гнул и ломал деревья, выл в плоскостях самолетов, стараясь оторвать их от земли и унести с собой в черную, клубящуюся темноту. Самолеты подпрыгивали, покачивались и дрожали под напором взбесившегося ветра. Дождь барабанил по крыльям, по остеклению кабины; и свист ветра, и шум дождя сливались в один сплошной рев, сквозь который доносились тяжелые раскаты грома.

Мы старались связаться с Жан Полем, и сообщить ему о грозе, чтоб он немедленно вернулся на метеостанцию, но связи не было. И тут я увидел ЭТО. Такого я раньше нигде, никогда не видел. Это была застывшая молния. Молния неподвижно повисла между небом и океаном, несколько секунд она висела, разрывая своим светом окутавшую остров тьму, потом, рассыпавшись на мелкие куски, медленно сползла в черные волны.

– Видел? – крикнул я Рудольфу.

– Что это было? – спросил он.

– Не знаю.

Молнию видели все. Все, кроме радиста, который пытался по коротковолновой рации связаться с метеостанцией, чтоб передать Жан Полю информацию о грозе, если у них еще была связь с самолетом.

Метеостанция не отвечала. Кроме треска разрядов грозы в эфире ничего не было слышно. И вдруг мы услышали слабый, далекий голос: «Я Альтаир, я Альтаир, с нами все в порядке, все живы, мы находимся в долине, но в другом…», грозовой разряд оборвал следующую фразу, больше сообщение не повторялось. «Альтаир» – это был позывной профессора Мальцева. Гроза кончилась так же внезапно, как и началась, небо вновь сияло голубизной, ярко светило солнце, парила умытая дождем земля, где-то в вышине пели птицы.

Короткие волны, несмотря на то, что они распространяются по прямой, могут, многократно отражаясь от ионосферы и от земной поверхности, достигнуть любой точки планеты. Всё зависит от условий прохождения радиоволн. Видимо, гроза создала необходимые условия, и мы получили эту радиограмму. Теперь мы точно знали, что все члены экспедиции живы, но что означала фраза «в другом…»? В другом измерении, в другом пространстве, в другом мире? Оставалось только гадать.

Руководитель полетов продолжал вызывать на связь Жан Поля. Жан Поль молчал. Прошло уже сорок минут после того, как он должен был приземлиться.

– Все, сказал Николай Иванович, – вызывать бесполезно, у него уже кончилось горючее.

Фраза прозвучала как удар хлыста. Кончилось горючее. Значит все, ждать больше нечего. Еще оставалась надежда на то, что он приземлился где-то на площадке в горах. Если нет, то самолет упал в океан.

– Надо организовать поиски, – сказал Николай Иванович, – готовьте Ан-2 и Як-12, будем искать над морем и в горах.

– Если упал в воду, то вряд ли что-то увидим, – возразил я.

– А если он сел на воду, и успел выбраться из самолета? На всякий случай просмотрим всё на его маршруте.

Пока готовили машины к полету, рассматривая карту, составляли план поисков, прошло еще полчаса. И вдруг мы услышали в небе звук мотора, это был мотор Як-12-го. Вскоре показался и сам самолет. Несомненно, это был Жан Поль, он запросил разрешение на посадку. Его спокойный, ровный голос звучал в динамике, выведенном в наружу, внутри СКП никого не было. Все стояли в оцепенении и заворожено смотрели на самолет.

– Да, ответьте же, кто-нибудь! – крикнул Николай Иванович. Все бросились на командный пункт. Посадку разрешили. Когда Жан Поль зарулил на стоянку, его окружила толпа, и все стали наперебой расспрашивать, что случилось. Обалдевший Жан Поль ничего не понимал.

– Да, ничего со мной не случилось! Все как обычно, – отвечал он нам.

– Ты грозу видел, где она тебя застала?

– Не видел я никакой грозы! Погода отличная, все нормально, что вы пристали!

– Где ты был три часа двадцать минут? У тебя уже давно должно было горючее кончиться!

– Вы что, какие три часа двадцать минут? Час сорок минут полета! Час и сорок минут от взлета до посадки! Еще литров тридцать горючего осталось, больше чем на час.

– Сколько на твоих часах?

Жан Поль посмотрел на свои наручные часы:

– Десять минут третьего, то есть четырнадцать часов и десять минут.

– А по нашим часам уже пятнадцать часов и пятьдесят минут! А твои часы в самолете?

Часы в самолете показывали то же время, что и наручные часы Жан Поля.

– Но не могли же одновременно отстать и самолетные и наручные часы, притом на одно и то же время, – проворчал Жан.

– Давай, снимай свой «черный ящик», – распорядился Николай Иванович.

«Черным ящиком» на самолете называют устройство, регистрирующее параметры работы различных систем и переговоры экипажа. На Як-12 такого устройства нет, единственным прибором, фиксирующим параметры полета, является барограф, висящий на пружинных растяжках в задней части фюзеляжа, за пассажирскими сидениями, его то и назвал в шутку Николай Иванович «черным ящиком». Барограф представляет собой анероидную коробку с самописцем, и барабан с часовым механизмом. Он рисует график профиля полета по времени и высоте. Сняв барограмму, мы определили, что продолжительность полета, согласно вычерченному графику, составляла один час сорок минут. Все три прибора зафиксировали одинаковое время в пределах точности их показаний.

– Что же это получается, – сказал я, – что в самолете время шло быстрее чем здесь, на аэродроме?

– Получается, что так, – ответил Николай Иванович.

– Быть такого не может! – сказал Рудольф.

Все бурно обсуждали это непонятное явление, только один Жан Поль вертел головой во все стороны, ничего не понимая.

– А, вы помните грозу, – сказал я, – эта застывшая молния вам ни о чем не говорит? Это можно объяснить только тем, что время замедлилось!

– Если бы наше время замедлилось, – ответил Рудольф, – то наши часы бы отстали от часов самолета, а они, наоборот, ушли вперед на час сорок!

– Час сорок! – воскликнул Николай Иванович, – ведь это же полетное время Жан Поля! Он летел час сорок от метеостанции к аэродрому, и его часы отстали от наших тоже на час сорок! Значит, относительно аэродрома самолетное время сжалось до нуля!

– Что-то ты путаешь, Николай Иванович, – сказал Рудольф, – если бы его время сжалось до нуля, он бы прилетел как раз к началу грозы!

– Погоди, пока Жан Поль летел к нам час и сорок минут, у нас прошло уже три часа и двадцать минут, так?

– Так, но это значит, что наше время текло в два раза быстрее.

– Или его в два раза медленнее, – вставил я.

– Послушай, Жан, ты грозу видел? – спросил Рудольф.

– Да, спрашивали уже! Не видел я никакой грозы! Не было грозы на моем маршруте!

– А кто видел, куда ушла гроза, – спросил я, – в сторону берега или в океан?

Но оказалось, что никто не заметил, в какую сторону ушла эта гроза, она будто бы никуда и не уходила, просто исчезла, растаяла, она и появилась-то ниоткуда.

Я вспомнил неожиданную реакцию кота Васьки, который вдруг, ни с того ни с сего, убежал со стоянки. Если бы гроза подходила к острову, он бы заранее начал проявлять беспокойство, и только потом, когда в воздухе запахло дождем, убежал бы. А он среагировал так, если бы опасность возникла внезапно, вдруг.

Грозовые явления так неожиданно не возникают! Какая-то не та это была гроза, не из нашего мира. Возможно, явилась она из параллельного мира, туда же и ушла, как НЛО.

Мы запросили метеостанцию, наблюдали ли они грозу. Они ответили, что грозовая деятельность не прогнозировалась, и ни приборами, ни визуально зафиксирована не была. Потом Николай Иванович связался по радио с Александром Петровичем и попросил его собрать информацию от всех бортов, что летали сегодня в этом районе о том, наблюдали ли они грозы на локаторе. Оказалось, что в этот день ни один борт на своем локаторе гроз не наблюдал.

Мы долго еще обсуждали происшедшее, считали, строили предположения, но так ни к чему и не пришли.

– Составим подробный отчет, и пошлем в центр, – решил Николай Иванович, – пусть там научные работники разбираются.

Мы составили подробный отчет обо всем: о грозе, взявшейся неведомо откуда и неизвестно куда исчезнувшей, о застывшей молнии, о временном парадоксе, и, конечно же, о полученной от профессора Мальцева радиограмме. Прочитав внимательно отчет, Николай Иванович нахмурился и погрустнел.

– А что, если это не та радиограмма? – сказал он.

– Что значит не та? – спросил я.

– Если произошли такие парадоксы со временем, то и радиограмма могла быть отправлена еще год назад.

– Почему это год назад? – спросил Рудольф, – ведь время сдвинулось всего на час сорок минут!

Николай Иванович тяжело вздохнул.

– Все может быть, даже то, чего никогда быть не может, – философски заключил он, и медленно побрел со стоянки.

Через несколько дней из центра пришел ответ. Нам сообщали, что подготовка к поискам пропавшей экспедиции близится к завершению, полученная нами радиограмма подтвердила целесообразность проведения поисковых работ. Нас просили уже сейчас вылететь в район поисков, произвести аэрофотосъемку с одновременным измерением геомагнитных и электрических полей прибором Рудольфа.

– Что это за прибор? – спросил я.

– Да тот, что я делал для профессора, еще когда мы с ним на Севере работали, – ответил Рудольф Иванович.

– На чем пойдем? – спросил Жан Николая Ивановича. – Ли-2 еще не скоро вернется.

– Пойдем на Ан-2, сделаем пару лишних посадок, возьмем тридцать вторую машину, там дополнительные баки установлены.

В привычный, размеренный ритм жизни отряда вплелись хлопоты подготовки, наполняющие повседневность некоторой торжественностью и тревогой, все было подчинено той минуте, когда самолет с экспедицией вырулит на взлетную полосу и, покидая привычную, знакомую до мелочей обстановку, взлетит в неизвестность. И каждый шаг, ведущий к этой неизвестности, продумывался, взвешивался, расписывался до мелочей.

Нами было получено строгое указание из центра, ни в коем случае не производить посадки в долине, все измерения делать с воздуха. После проведения всех, предусмотренных программой работ, мы должны были подготовить площадку для приема самолета Ан-30 с поисковой группой, и встретить их. И уж совсем невыполнимая задача была поставлена перед нами, обеспечить посадочную площадку приводной радиостанцией. Николай Иванович негодовал:

– Ну, где я им приводную найду! Совсем они там обалдели! Что они думают, у нас тут техники пруд пруди! Или я нашу приводную туда повезу, вместе с автомобилем, вот погрузим ЗИЛ-131 в Ан-2, и повезем! Визуально, видите ли, они не смогут на площадку зайти, приводную им подавай! Передай им, – обратился он к радисту, – что приводной на площадке не будет! Все, на что они могут рассчитывать, это УКВ радиостанция на нашем Ан-2, и больше ничего не будет!

Николай Иванович нервничал, я еще не видел его в таком возбужденном состоянии, ни в полете, ни на земле. Он очень переживал пропажу экспедиции профессора Мальцева, и теперь, когда появилась надежда, все напряжение вылилось наружу.

– Ни кипятись, Николай Иванович, – сказал Жан Поль, – что-нибудь придумаем. Приводная им не для захода нужна, зайдут и визуально, а вот обнаружить место нашего базирования визуально не так просто, они же там никогда не бывали.

Николай Иванович успокоился, выплеснув эмоции в пространство, и, тяжело вздохнув, произнес:

– Да, что, что ты придумаешь!? Они не бывали, а мы бывали, когда на Ли-2 экспедицию вывозили?! Вообще летели к черту на рога, и ничего, долетели, и площадку нашли, и никто нам ее не готовил! Без Ефима Семеновича в этом Центре вообще полный бардак творится!

– Аппаратуру можно и за границей закупить, у них есть довольно компактная техника, я по своим каналам свяжусь, попрошу своих в Тулузе, чтоб организовали покупку где-то поближе к нашему маршруту, и доставили на последний аэродром посадки.

– Ага, это если твои родичи не пошлют тебя куда подальше, отец твой и так не с восторгом воспринял то, что бросил ты бизнес и ввязался в нашу авантюру.

– Не пошлют. А на счет бизнеса, так брат мой только рад такому обороту дела, теперь ему все в наследство достанется.

Почти две недели ушло на то, чтобы подготовиться к полету в неизведанное. Жан Поль успел связаться с Тулузой, и ему пообещали, что малогабаритная приводная радиостанция будет приобретена и доставлена в аэропорт Дегира, небольшого провинциального городка, расположенного в двухстах километрах от того загадочного, проклятого людьми места, которое называли Долиной смерти.

При прокладке маршрута Николай Иванович категорически отказался идти через международный аэропорт, по той причине, что цены за обеспечение полета и стоянки в этом аэропорту были заоблачные. Поэтому решили лететь через горы, с посадкой в аэропорту Тангар, так было дешевле и ближе, кроме всего прочего, мы экономили еще на одной посадке. Каждая посадка – это деньги за проводку, посадку, руление, стоянку и прочее.

Высота гор, которые нам нужно было преодолеть, доходила до пяти тысяч метров, а потолок у Ан-2 всего четыре тысячи, потому маршрут проходил над долинами, через перевалы, огибая вершины гор. Главное, чтобы погода не подвела, при хорошей видимости пройти этим маршрутом не сложно, но упаси Бог, застанет непогода в горах!

Мы сидели над синоптическими картами, анализировали долгосрочные и краткосрочные прогнозы, определяя дату и время вылета. По всем прогнозам и расчетам вылетать нужно было через три дня, когда висящий над горами циклон сместится на юг, и его место займут холодные массы воздуха, идущие с севера, с устойчивой, ясной погодой. Таким образом, у нас оставалось еще три дня для того, чтоб еще раз все проверить, продумать, просчитать и, конечно же, отдохнуть после напряженной работы по подготовке к полету.