Читать книгу: «Мы будем вместе. Письма с той войны», страница 5

Шрифт:

Только бы не изменилась ты – этого я побаиваюсь
16—17.4.44

Нет, воля твоя, но я не верю, что письма не доходят. Быть может, ваша семейная тактичность нарушается, и письма попадают в печь для уничтожения инфекции, любовного заболевания. Куда могли деваться десять писем?

Знаешь, как я убит протестом отца! Одно меня утешает – твоя уверенность, но хватит ли силы у моей Ласточки выдержать бурю, тем более что мои действия скованы обстоятельствами сильнее наших чувств и даже нашей жизни. Что значит счастье и жизнь автоматчика? Спасибо, что ты веришь мне и нашему счастью, что источником благополучия считаешь наши головы и руки.

Мама, папа, Дея, люди… они убеждены, что я человек с сердцем, которое обросло мхом. Да чёрт возьми, залезьте в мою грязь, измотайте силы, потеряв самое дорогое в жизни, глядя смерти в глаза, и постарайтесь сохранить любовь и стремления к чистому. Не представится ли после этого счастье в виде жареных котлет и чистой постели? А бросить упрёк – легче всего.

Почему они установили срок твоего побега от меня сроком в одну неделю? Разве Лазарь Борисович женился как великосветский джентльмен? Разве не устраивали они жизнь совместно? Разве Ольга Семёновна не могла составить «лучшую партию»? Больно, Муся, думать об этом.

Но это всё ерунда! Ты веришь и желаешь – значит, это будет, а там люди убедятся (по истечении одной недели).

Милая, родная Муся, зачем ещё и ты делаешь мне больно: подозреваешь, что я нарочно замолчал. Как могла ты это подумать?

Мою нежность ты объясняешь половой голодовкой. Муся, подумай, если бы я тебе это сказал, обиделась бы? Но ты кольнула, что, мол, и на фронте есть женщины. Да разве случка заменит любовь? Те женщины, которые работают с нами, любят по званию, а кто заметит меня, солдата? Потому мне дорога твоя любовь, что во мне ты полюбила не звание, внешность, положение в обществе, а меня самого. Вот почему хочется достичь того, чтобы с меня спала чудовищная шкура (Аксаков, «Аленький цветочек») и пред тобою появился бы человек, способный любить, беречь и уважать тебя, идти по одной дороге, опираясь друг другу на руку.

Относительно разницы в летах: М. была моложе меня на 8 с лишним лет. Но разве это так важно?

Тяжело, Муся, страшно болит голова. Вот здоровье у меня действительно плохое. Ну что ж, не мы ли, грубые, хамоватые люди, загораживаем телом дорогу к Москве, дорогу зверям, которые не пощадили бы ни папу, ни его дочерей. Делали это не как его слуги, а как равные. Вы, наверное, и сейчас восхищаетесь победами, где грязь облепила людей, напряжение породило матерщину, примитивность жизни – грубость. Я помню, как однажды вспомнил определение деепричастия. Разве не глупо? А разве за три года я не шёл бы вперёд? Врага уничтожит не ненависть к нему (голая ненависть), а мужество. Мужество – это не момент физического напряжения, а… да к чему эти объяснения.

Муся, ты просишь дать совет об устройстве жизни. Жаль, что я не имею возможности регулировать жизнь. Но, где бы ты ни работала, я заберу тебя оттуда (конечно, при твоём желании), обо всех изменениях судьбы буду писать. Я, конечно, за работу в санатории, так как это укрепит твоё здоровье, а оно у тебя неважное.

Милая, ты вербуешь агентов. Просишь писать Ивакина. Боюсь, что он слишком по-солдатски грубо скажет тебе. Но, не глядя, подпишу его текст, потому что он видит во мне человека.

Сегодня же получил твою открытку, перевёл её. Сам процесс расшифровки доставил много удовольствия. Слова любви постепенно появляются, как изображение на проявителе.

Долго беседовали с Андреем²⁶. Милый скептик, он считает, что я достоин только счастья, но объясняет его по-своему: он советует забыть всё, так как в бою это мешает, а после войны найти простую девушку, которая пекла бы мне пироги, родила ребят, готовила кушать, а об умном (по опыту) можно поговорить с Иваном Ивановичем. Эх, инструктора человеческого счастья, где ваши каноны? Где стандарты «пар» и нормы человеческого счастья?

Нет, кроме моей путеводной Звёздочки, у меня не будет никого! Это моя последняя любовь, данная мне судьбой. Только бы не изменилась ты. Этого я побаиваюсь. Слишком много против меня. Время идёт очень медленно, а ближние сумеют или постараются убедить, что это фантазия.

Боже! Насколько проницательны люди! С Ольгой Семёновной я не сказал в общей сложности ста слов, а отец даже не видел меня – и такое заключение.

Но я верю твоим словам.

Разве наша любовь – фантазия?

Нет, твой Ганя спокоен.

P.S. До подтверждения получения писем буду посылать на школу.

Разве я могу не верить тебе?
17.4.44

Сегодня нет твоего письма. Я так ждал его. Ушёл к Абраше, долго, долго сидели. Может, они не заметили моих пороков (хамства и прочего), но покамест мы друзья. Женя исправила мне грузинский алфавит и дала стихи Симонова, которые глубоко задели меня. Я их «сдал в печать», и вышло.

Ивакин «на меня донос ужасный пишет»²⁷. Ну и пускай. Грозит, что моя судьба в его руках. Если он плохое напишет – не верь. Милая девочка, как убивает меня отсутствие надежд на ускорение встречи. Но она будет. Лишь бы моя Ласточка осталась прежней. Но разве я могу не верить тебе? Ты сказала: «Пока дышу, надеюсь». Это мой девиз. И мне хочется дыхание продлить до осуществления надежд.

Моя звёздочка, меньше анализируй мои недостатки, а то при поддержке ближних они вырастут до размера слона. Знай, что тебя любит твой медведь и ревнует к шкуре того, который иногда согревает твои ноги²⁸. Он не жив, но ближе к тебе. Завидуя второму, не завидую первому.

Ну не сердись за эту чепуху. Твой медведь Ганя

Мне это и нравится: коготки и твёрдый характер
18—19.4.44

Четыре утра. Почти весь день посвящён тебе. Книжку не окончил. Спешу поговорить с тобой. Путь не даёт этой возможности, пространство удлинит сроки получения письма, а время… чёрт его знает, что оно может сделать.

Муся, если уедешь в лагерь, напиши, как быть с письмами. Или это не позволит мне писать письма? Мне это будет тяжело.

Шесть утра. Наконец письмо! Я ждал его, верил, что оно будет, но почему ты не получаешь моих? Спасибо, милая, что ты «твёрдо решила, но…». Пусть эти обстоятельства всегда будут сильнее нас. Опять эти выводы: «мама с папой правы; мы с тобой совершенно различные люди». Если бы не любовь к тебе, я зло сказал бы в глаза: «Да, я не из «вашего круга». Раньше я, пожалуй, не посмел бы войти в ваш кабинет, мать моя могла бы стирать ваше бельё, чтоб наработать деньги на ученье сына. Но это прошло. Я не получил воспитания, позволяющего мне болтать в обществе на темы, не требующие обсуждения. Но я гражданин, и этого вы у меня не отнимете. Я человек, и за это могла полюбить меня ваша дочь. Прогнать меня может только она…». Да, много бы я сказал им.

Целую тебя как богиню за твоё решение: «Мне это-то как раз и нравится». Оказывается, у моей Ласточки есть коготки и твёрдый характер.

Жизнь будет хорошей. Позволь по обыкновению говорить с тобой откровенно (а это может быть больно). У тебя на крылышках балласт: Москва, общество, развлечения, цивилизация. И ты в этом хаосе (пусть в системе) блестящая маленькая пылинка.

1. Дома ты девочка, младшая, которая должна помочь взрослой женщине учиться. Да и работа твоя по сравнению с будущей деятельностью эскулапа – игра с детьми.

2. На работе – 5-я или 4-я (не суть важно) спица. Молодая девушка, способная играть.

3. Наедине с собой ты капуста, возбуждающая аппетит козлов, но эти козлы противны тебе.

Люди смотрят покровительственно (молодость). Жизнь большая-большая, а ты маленькая. Так и гибнут блестящей пылью твои знания, мысли, мечты. Хочется жить, но «мама не велит».

Нет, как друг я поступил бы с тобой сурово: серьёзная работа, авторитет работника, положение женщины и опыт москвички.

Быт! Милая, да разве много надо двум людям, способным работать? Да и быт (его прозу) я взял бы на себя.

Ты боишься, что я тоже мечтатель. Нет, слишком долго ползал я по земле (а рождённый ползать…), знаю, что для удобства она плохо оборудована. Но такого состояния у тебя не будет, чтоб после работы ты не захотела идти домой. (Самоуверенно? Но ведь знаю же я силу своей любви.) Ты посмотрела бы на жизнь Абраши и Жени!

Книги, книги. Я не против них, а против твоих очков: не тех, что ты носишь, а тех, которые дают голубой отсвет при взгляде на жизнь. Мне хочется, чтоб нашу любовь скрепила общая любимая работа, и это немаловажное обстоятельство.

Муся, мне кажется, что твои родные недовольны были и твоей дружбой с Х.! Может, я не исключение, не урод из всего общества?..

Не думай о неудачах семейной жизни. Я выбрал тебя одну и люблю тебя. Разве этого мало для жизни и счастья?

Ты просишь беречь себя. Муся, а если бы я выжил за счёт других и вернулся запятнанным, какую долю выбрала бы ты? «Мёртвый лев лучше живого пса». Если не будет отзыва от Ткаченко, я до конца выполню долг солдата или командира. Мне не стыдно будет глядеть в твои тёмные глаза, а они у тебя глубоко видят. Я думаю, что они постараются не заметить пару новых морщинок, лишний шрам или несколько седых волос.

Целую тебя за твоё внимание, за ежедневные письма. Жду их, рад им.

Даже сердясь, пиши
21.4.44

Второй день нет от тебя писем. Рассердилась? Иногда я писал слишком прямо. Но, даже сердясь, пиши. Сейчас получил фото из Москвы. Снялся, оставил адрес. Высылаю тебе. Жаль, что я не имею твоего фото, а хотелось бы иметь твоё фото, похожее на тебя: в очках и с иронической улыбкой.

Муся, не мучай меня молчанием. Пиши хотя бы открытки грузинским шрифтом.

Больше всего я желаю твоего счастья
21.4.44

Наконец-то ты получила мои письма. Прости, что я подозревал плохое. Этого больше не будет. Жаль, что я не могу больше называть тебя Ласточкой. По внешности ты так похожа на неё, а по характеру – выше.

Я думал, что ты будешь робко таить своё отношение ко мне; оказывается, что ты не находишь других тем. Это плохо. Нельзя заставлять всех влюбиться. Было бы великолепно примирить с этим родных. Дуться на них тоже не следует – разве плохо, что они желают тебе лучшего? Ведь ни ты, ни я не отрицаем моих недостатков. Они есть, и родные вправе не мириться с ними. Муся, почувствуй себя матерью – и ты поймёшь (как умно может рассуждать самонадеянный влюблённый). Но если и будет перемена, то истина от этого не изменится. Вот пословицами меня били: кто Юпитер и бык, кто сверчок и где его место, каков вид саней по моему рангу? Но разве, получая такие письма, мучают себя подобными вопросами? – они проходят неприятным холодным ветром, но быстро исчезают в тепле твоих ласковых слов. Не понял, почему рассердился папа: или потому, что ты не простилась с ним, или вообще рассердился?

Муся, послушай внимательно мой совет: тебя уговаривают бросить работу и закончить университет. Разве это плохо? Сдать госэкзамен, иметь оформленное образование, иметь полную систему, «а от неё все качества». Сделать это тебе нетрудно, по крайней мере, сейчас. Дальше будет труднее. И, быть может, ты упрекнёшь себя и меня, а мне это будет тяжело. Пишу это абсолютно объективно. Быть может, мне хочется иного, но больше всего я желаю твоего счастья. А это – счастье. Я готов подчинить свою жизнь условиям, помочь тебе в учении, жить где-либо поблизости, но я ЗА. Я всю жизнь рвался к учению, теперь меня тяготит это, но моя судьба – совсем другое дело. Хочу, чтоб мой Огонёк ярко светил людям.

Ты, добавляя «гм, гм», говоришь, что я наивный. Ну, уж что угодно, только не это. Правила жизненного движения я немного знаю.

Относительно моих партийных дел не беспокойся. Вот Ткаченко молчит, но и на это придёт время.

Прости, что ничего не пишу об Ольшанском, он мне не нравится, я люблю людей, у кого талант сочетается с энергией. Терять можно всё, кроме головы. Не завидую ему, что его жалела энергичная девушка.

Надо, чтоб поэт и в жизни был мастак.
Мы крепки, как спирт в полтавском штофе²⁹.

Моя Звёздочка, да, у нас будет праздник. А сейчас разве его нет? Разве мы не стремимся друг к другу?.. Но будем ждать того счастливого праздника. Я много думаю об этом, даже больше, чем это полагается человеку с ограниченными правами на счастье.

Итак, моя излюбленная пословица: «Что подобает Юпитеру, не подобает быку», потому что Юпитером себя я никак вообразить не могу, но ты пиши мне все эти чудные вещи – и они вернутся к тебе обратной книжкой.

Как я обрадован, что у меня есть союзник в лице Маркизы де ля Галка. Целую её. Постараюсь написать письмо и ей.

Девочкам написал давно, но неудачно, так как в это время была сильная суета.

Высылаю фото Ивакина (ведь снимок той компании ты потеряла?). Он написал тебе письмо. Воображаю стиль и орфографию. Но я тебе и не рекомендовал его как грамотного. Зато это не «ребёнок солнца».

Муся, мне хотелось бы, чтоб ты вновь прочла Д. Лондона, «Мартин Иден» и «Лунная долина». Опиши свои новые впечатления.

Вечера иногда провожу у Абраши и Жени. Вчера они послали тебе письмо. Почему-то Абрам не надеется, что твои родные благосклонно отнесутся к Жене. Но они чертовски счастливы. Абрашка умеет быть другом. Вчера мы учили армянско-татарско-еврейский язык. Больше всех смеялся Абрам. Муся, мне хотелось бы, чтоб ты подружилась с Женей.

Ты не сердишься, что Абраша узнал о наших отношениях?

Скажи, моя Звёздочка, не обижаешься ли ты на мои советы, об отношении к родным, о работе, об учении? Ведь есть у нас люди, жёны которых учатся, и любовь их не делается меньше. Да и чем чёрт не шутит, быть может, мне придётся иногда оторваться на полгодика, для шлифовки мозга, работы.

А вместе или близко, моя милая, мы будем скоро. Не могу же я погибнуть на пороге счастья.

Как хочется мне быть вместе! Я немного прихворнул и в бреду видел тебя, выздоровел – снова вижу. Помню всё: глаза, зубы, брови, холодные руки и уколы твоего языка. Почему бы сейчас не быть с тобой? Вот за это счастье-то и придётся ещё раз перенести большой и тяжёлый путь.

Мне хочется сказать своё слово
23.4.44

Спасибо за твою откровенность. Я не так боюсь измены, как боюсь лжи. Хочется исправить. Так что это как раз то, что хочется мне, но выполнить этих советов не могу. Жизнь моя совершенно не располагает к литературному напряжению. Да что сваливать на объективные причины и условия.

Муся, ты, конечно, помнишь, как Павка, потеряв здоровье, решил написать книгу. Я не Павка, но мне хочется сказать своё слово. Если надо, буду учиться, но я это сделаю. Это глупо, самоуверенно, но это, быть может, помогает мне жить, а чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало. Каждое твоё замечание мне необходимо.

Муся, мне нравится твоя откровенность относительно моего приезда. Неужели ты думаешь, что я приехал бы ради бесполезного дёргания нервов себе, тебе и твоим близким? Ведь я помню, как ты уставала в те дни. А кому это нужно? Я знаю, что ты любишь меня. Добиваюсь того, что нужно, а там…

Может быть, оживёт моя деревянная богиня³⁰. И для этого не надо будет отрывать время, портить нервы, злить родных.

Мучает меня только время.

Если хочешь, свои биографические письма я буду писать распространённей. Ты советуешь придумывать неожиданные, внезапные сочетания. Муся, не сумею.

Положение прежнее.

У Абраши и Жени не был уже несколько дней. Скоро будем далеко друг от друга.

Глава 3—2. Это не что-либо претендующее на литературность

(Письма, представленные в этой главе, написаны до 24.4.44. Они шли независимо от других писем.)³¹

Это была кухонная любовь к матери
(без даты)

Кухня.

Это не относится к увлечению кухней, но когда-то это доставляло мне удовлетворение творчества.

Милая страдалица-мать. Родившая четырнадцать детей, кормившая шесть человек или, как говорят, ртов. Старшими в доме – сестра и я. Отец сидел в колчаковской тюрьме. Мать приходила домой, утомлённая работой, разбитая неудачами. Мне было больно глядеть на неё. Я знал, что достаточно было мне поцеловать её, погладить – и ей было бы легче. Но я не любил ласкаться. Был угрюм, хотя сердце разрывалось от жалости. Иногда я превозмогал себя и утешал её своими ласками. Чаще я приносил книги и читал вслух. Она страстно любила книги. Эти книги или отрывали её от жизни, которая гнула её к земле, или рисовали жизнь ещё мрачнее её. «Хижина дяди Тома»³², «Камо грядеши»³³, «Подлиповцы»³⁴ и «Князь Серебряный»³⁵ и т. п.

Иногда хотелось сделать больше.

Приходя поздно из школы, я видел, как мать возится с горшками, ворча на сестру за грязь. Тогда я обращался к сестре:

– Стюра³⁶, сегодня кино «Сюркуф»³⁷, давай уговорим маму.

Настя шла дипломатом. Мать отмахивалась, но ласки и просьбы брали верх: «Ин пойду». И они с сестрой шли в город в кино. Я уверял, что у меня много уроков. Но лишь только мать и сестра уходили из дома, я быстро ставил два огромных чугуна воды в печь и брался за уборку.

Это не была уборка ради чистоты, это был подарок. Выполнял я его с любовью. Очищал каждый уголок, мыл ту посуду, которая никогда не имела этих привилегий (так как это было обычно в субботу, то создавало праздничное настроение). Расставлял всё в строгом порядке, руководствуясь чувством симметрии. Доставал из сундука чистые занавески, скатерти. Уборке подвергался весь дом.

К моменту прихода матери был готов самовар, на столе стояли чашки, лампа, очищенная до блеска, с чистым стеклом. 4 часа пролетали незаметно. Старался сделать как можно больше и с равнодушным видом садился за стол читать книгу.

Самое приятное было впереди: заходит мать. Я боковым зрением наблюдаю за её изумлением, сохраняя мраморное лицо.

– Озорник ты, Ганюшка!

Тут я не выдерживал, и мы обнимались с мамкой.

Когда у Горького я прочитал про его любовь к уборке самых укромных уголков комнат, мне вспомнились мои «сюрпризы». Ныла спина, болели руки, но сколько было радости.

Двор и сад я всегда приводил в полный порядок.

Это была кухонная любовь к матери. Во всё остальное время я ненавидел эту утомительную работу.

Когда мать была больна, мы с сестрой старались превзойти самих себя в кулинарном искусстве и уборке. На это время между нами прекращались военные действия. (Мы всегда спорили. Во-первых, она была девчонка, во-вторых, она назло мне родилась на четыре года раньше – специально, чтобы командовать мной. Этого я ей не мог простить.)

Мать удивлялась, что я, которого можно было заставить сделать всё, кроме помощи по кухне, проявлял вдруг такой энтузиазм. Но разве есть что-либо трудное, когда любишь человека?

Счастливые года. Как жаль, что ушли вы на кухонные порывы энтузиазма, на полевые работы, доводившие до одури, на борьбу с нищетой, когда мы стояли на грани её; только усилия слабой женщины, молодой девушки и упрямого мальчишки отгоняли её, не давая ей перешагнуть эту грань.

С завистью глядел я на красиво одетых детей, на хорошую обстановку, на красоту и счастье.

Только моя жизнь и положение того времени давали мне возможность увлечься ради уставшей матери.

А чудная у меня мамка. Сегодня получил от неё письмо. Шлю тебе образец этого материнского письма. Когда-то девочкой отец (её будущий муж) научил её тайком читать и писать. Так её грамота и осталась в том же состоянии. Но читать она любила. Много рассказывала нам сказок, пела вятские народные песни.

С родными не живу с 1926 года.

Милая Муся, ты пишешь, что мечтаешь о том чудесном будущем, которое ждёт нас. Только боюсь, не «алые паруса» видишь ли ты. Я не представляю ещё деталей этого будущего, но имею для него твёрдый фундамент: любовь и желание. А остальное будет слагаться из условий и возможностей.

Если Ткаченко даёт детколонию, будет одно, если хозяйство – другое, но храни бог – оперативную работу, тогда я смогу обеспечить тебе только «ловкую горничную». Если ты пожелаешь окончить университет, программа одна, если я буду воевать ещё зиму, вообще программы не будет. Если останусь инвалидом, Гани не будет. Если демобилизуюсь… Но тут я не знаю, что и делать. Еду в Москву к Семёну, и там будет хорошая работка.

А как ты представляешь?

Я знаю, что наша жизнь будет слагаться из простого уюта, любимой захватывающей работы, общей работы, хороших друзей и НАС. С этими данными программа будет хорошей.

Ты спрашиваешь, какая есть латинская пословица, дающая тебе право делать мне любые замечания. Кажется, такая: «Что подобает Музе, не позволено Марии» (на лат.). А Мусе можно всё. Самый сильный мужчина нуждается в хорошем влиянии женщины.

За «жену», написанную в справке, не обижайся. Это – форма. Но: