Читать книгу: «Покаяние у Райских Врат», страница 4

Царствие небесное тебе, Саня Некрасов.

Вот сейчас, я как раз и находился под кожухом турбины, этого самого злополучного турбоагрегата. От жары и страха я мгновенно вспотел. Я наблюдал за игроками через не плотно закрытую дверь короба турбины. Денег на столе было мало. Видимо игра только началась. Я стоял и медленно жарился в этой опасной бане. Пот струился от моего затылка по телу и скапливался в сапогах. Там начинало хлюпать. Я чувствовал, что пот уже доходит до косточек ступней. Я продолжал ждать. Примерно через полчаса, показавшиеся мне годами, я вышел, и с трудом сохраняя спокойствие, медленным шагом направился через временный мостик, который связывал новую турбину с основным пандусом котлотурбинного цеха, к тепловому щиту управления. Кто-то из них глянул на меня, на миг, оторвавшись от игры, но конечно не узнал в этом чумазом мужике, их начальника смены станции, всегда выглядевшим на все сто. Когда я начал сгребать карты и деньги со стола, в заранее приготовленный полиэтиленовый пакет, Матвеев не поднимая головы тихо, с угрозой в голосе произнёс – Верни на место. Иначе я отобью твои поганые лапы! Все посмотрели на меня. Я медленно стянул мокрый, прилипший к лицу шарф – Матвеев, через полчаса, зайдите, пожалуйста, на главный щит. Теперь Матвеев меня узнал. На лице начальника смены котлотурбинного цеха, отразилось мало сказать удивление, это был испуг, граничащий с ужасом.

Мне необходимо было принять душ. Я всегда ходил на работу с «иголочки». Белая рубашка, выстиранная и накрахмаленная мамой. Чёрные брюки я гладил сам, и чёрные туфли. Это была моя униформа! Зимой при обходах, сверху надевал фуфайку.

После душа, в прекрасном расположении духа, я пил чай с травами, приготовленный заботливой «мамой Олей». Вошёл Матвеев. Прежнего куража, в его глазах, уже не было. Я положил на стол прозрачный пластиковый пакет набитый деньгами и второй с картами.

– Коля, пока я пью чай, у тебя есть время, написать свою последнюю объяснительную записку. На слове последняя, я сделал ударение.

– Время пошло.

Прочитав написанное, я скрепил все объяснительные записки написанные им ранее, с последней. Затем присовокупил к ним вещь доки и всё сложил в заранее приготовленный пакет. Делал всё медленно. Не спеша. Татуированные пальцы на руках у Коли мелко дрожали. На электростанциях довольно высокие заработки. Хороший социальный пакет. Работу начальника смены получить сложно. Плюс масса тестов и экзаменов, если переходишь на новое место не переводом. Экивоки закончились. Все козыри были у меня на руках. Довольный, я улыбался.

– Коля, как говорят в старом анекдоте «у меня два путЯ». Первый, отправить всё это в КГБ, куратору нашего объекта, а у нас режимное предприятие. Азартные игры на деньги, это статья. Плюс твоё занимательное прошлое. Будет не малый срок. Второй путь, всё это остаётся между нами. Я хочу сделать нашу смену лучшей на станции. И сделаю. Выбирай.

С Николаем мы поладили. Пожали руки. Выпили чайку с травами и разошлись. Пора было сдавать вахту сменщикам.

Прошёл год, с тех пор, когда машина, не дождавшись меня, укатила. Снова осень. Я стоял у окна и смотрел на улицу. Мимо проносились самолётики из жухлых осенних листьев, но на душе была весна и цвела сирень, наполняя душу ароматами счастья. Машина стояла под окном и ждала меня. Я выиграл эту битву у Николая Матвеева. Битву за мой статус, профессионализм и силу характера. Я знал, что Коля сидит на лавке в кузове под тентом вместе со всей вахтой. Вахта ждала своего босса. Я не спешил.

Через пару месяцев, моя жизнь сделала крутой вираж. Я поступил в аспирантуру при Энергетическом институте в столице Казахстана городе Алма-Ата. О том времени, о моей напряжённой и порой опасной жизни я подробно писал в своей первой книге «Фрактал. Осколки».

Часть вторая. Единственная

Начало

Первомайская демонстрация в СССР это всегда праздник. Всенародный. Для всех и для каждого. Этому способствует и расцветающая природа. Зелень наливается яркими красками. Первые листочки. Улицы, скверы и бульвары метут и поливают. Весенние дожди смыли всю грязь и почти закончились. Всё благоухает. Царит всеобщий подъём и веселье. 1973 год, маленький городок Павлодар в гигантском Казахстане, который в три раза больше Франции. Демонстрация, посвящённая празднику всех трудящихся 1 Мая. В то время не было необходимости кого-то уговаривать или силком заставлять идти на демонстрацию. В этот день в стране царило ликование, подъём, хорошее настроение.

Весь вечер и до полуночи вся семья лепила пельмени, это самое любимое угощение. Противни с оными ждали своего часа в морозилке, где рядышком примостилась, покрытая инеем «Московская особая» за 2р.87 коп. Да не одна. Ждали гостей. По ресторанам ходить было не принято. Сам праздник начинался именно с демонстрации. Нет её, и праздник не праздник. Народ, кроме разнообразных транспарантов типа: «Слава КПСС!», «Мир! Труд! Май!», портретов вождей и прочей атрибутики, брал с собой различные согревающие напитки, которые, конечно, не приветствовались властью, но без них, спрятанных в карманах плащей, пиджаков или брюк – никуда.

Это была неотъемлемая часть любого торжества в те дни.

Я немного запаздывал на построение. Поскольку транспорт в это время уже не ходит, приходилось на своих двоих навёрстывать километры. Несмотря на начало мая, день выдался прохладным: дул северный ветер, было сыро и влажно, термометр еле сдвинулся с нулевой отметки. Поскольку всех демонстрантов собирали заранее, боясь опозданий, и в результате чего не полных колонн, то всех просили придти заранее. Народ одевался соответствующе – с запасом. Когда я нагнал шествие нашего института, все почти были в сборе. Я оказался в начале колонны первых – третьих курсов Павлодарского университета. Перед ней формировалась колонна старшекурсников, куда я и направлялся. Я пересек улицу перед строем молодняка, мельком глянув на первый ряд, целиком состоящий из молоденьких симпатичных девочек. Оказавшись на противоположном тротуаре улицы, которую я преодолел, я уже собирался двинуть вперед, к своим, как в моём мозгу просто резануло – Ты, что совсем ослеп. Ты его сейчас потеряешь! – Кого? – мысленно откликнулся я, продолжая свой путь. Внутренний голос буйствовал – Да остановись, самовлюблённый болван и оглянись! Это твоё счастье! И хотя я знал, что у Валерки Садовникова, моего другана и одногрупника, в кармане плаща было припасено, но всё же, решил тормознуться и оглядеться. С левого края, в первом ряду колонны девочек, в двух шагах от меня стояло ОНО. ОНО зыркнуло на меня только секунду и отвело глаза. Мне этого хватило, что бы понять, что таких глаз как по размеру, так и по разрезу не было в моем рюкзаке опыта за спиной. Но главное цвет их и глубина. Её глаза были цвета фиников, но не тех фиников, что лежат на прилавках наших базаров и магазинов в виде наполовину слипшейся тёмно-коричневой массы.

Нет, ни о них сейчас речь. А о тех волшебных плодах виденных мною всего раз в жизни.

Однажды, по турпутёвке, я побывал в Тунисе. В этой Африканской стране, мне довелось отмечать Новый год, с одной из кандидаток на руку и сердце. Мы бродили по городу и оказались в Медине на базаре в старом древнем городке Сусс, основанном более двух с половиной тысяч лет назад. В 1988 году Медина Сусса внесена в список памятников Всемирного наследия ЮНЕСКО. Старый рынок Сук Аль Ахад приютился на «пятачке» среди аккуратных беленьких домиков старого города. Чтобы попасть туда, вам нужно пройти по колоритной улочке Rue el Aqhalba мимо Большой мечети в сторону западной части Медины. Слева находится улица Rue d”Angleterre, ведущая на юг – к началу рыночного района. Тут я впервые и увидел это чудо. Плоды, вдвое превосходили те, к которым мы привыкли у нас на рынке. Они висели гроздьями как виноград над лавками продавцов. Были они тонкие и длинные, как пальцы скрипача и с очень тонкой кожицей. Лучи солнца, попадая на них, пронзали их насквозь, и они становились прозрачными! Мякоть финика приобретала тёплый светящийся карамельный оттенок, который может создать только живая природа. Косточка высвечивалась внутри плода в мельчайших деталях, как зрачок глаза! Вот такие, согретые теплом солнца внутри, светящиеся карамельные глаза были у этой девочки. На незнакомке была бежевая меховая замшевая курточка, коричневая водолазка, вельветовые слегка расклешённые светло коричневые джинсы и тупоносые, как тогда было модно, на небольшой платформе осенние коричневые туфли. Во всём чувствовался стиль, шик и мода. Она была высока и стройна. Но что больше всего меня поразило, так это абсолютное, фотографическое сходство с Анастасией Вертинской. Я превратился в «соляной столб», окаменел, замер и только моргал своими ресницами-хлопушками, да тёр глаза кулачищами, пытаясь отогнать наваждение. Я был почти уверен, что это Ассоль, из фильма «Алые паруса», по роману Александра Грина, каким-то образом проникла сюда. Пока я проделывал все эти манипуляции с глазами, объект тряхнул густыми каштановыми волосами, собранными на затылке в конский хвост и зыркнув на меня ещё разок, золотисто – финиковым взглядом, незаметно перебрался во второй ряд колонны за спины подруг. Сарафанное радио уже успело ей сообщить, что я за типчик, которого в наручниках, забирал городской отдел КГБ непосредственно из кабинета, Мирошника Евгения Ефимовича, ректора нашего ВУЗа. И как же ему «заразе», драчуну и возмутителю спокойствия всех девчонок института удалось выпутаться из этой истории? Но об этом после. А сейчас меня окликнули из нашей колонны. Валерка Садовников, уже почал бутылку какой-то красной бормотухи, и теперь меня ждала моя «доля». Оказывается это я, из-за самовлюблённости, несерьёзности и прочего наплевательства не знал, ЧТО это за студенточка такая есть в закромах нашего Храма науки. А весь ВУЗ знал! Это Елена Журова, студентка первого курса энергофака и папа у неё всего-навсего первый секретарь Павлодарского обкома Компартии Казахстана. Хозяин области и города. Так, что парниша, тебе не покатит – подумал я. Во первых, мои дорогие, в данном случае – это только женитьба. А это не входило в мои планы на данном отрезке моего исторического пути. Во вторых: с моей репутацией это уже из фокусов Эмиля Кио. Отпадает. Я выпил красненькой бормотушки. Тут же нарисовался оптимизм. – Нет таких крепостей, которые невозможно взять или штурмом или осадой. Карамельные глаза запали, впаялись, вклеились в мою душу. Я дошёл до такого абсурда, что решил, что финикийцы получили своё название именно из-за особого цвета их глаз. С того самого дня, с той самой минуты я потерял покой и сон. Я Сова. Раньше двух ночи не засыпал. Теперь сон исчез совсем, его украли карамельные глаза. С этой ночи я стал крутиться до рассвета, на своей панцирной одноместной койке, то заворачивая её, в тугой морской узел, то возвращая в исходное положение. Но наше с ней Время ещё не пришло. Ещё не был виден даже его горизонт. Мне оставалось два месяца до диплома, который как крокодил, заглатывал, почти не прожёвывая, всё моё время. Диплом я защитил. Но меня тут – же скосил туберкулёз. Эскулапы отмерили три месяца жизни. И, Баста. Но я не сдался. Почти три года лечения: сначала в Павлодарском городском тубдиспансере, затем в санатории в Крыму, вернули меня к жизни. Я выжил. Об этом я подробно писал в своей первой книге «Фрактал. Осколки». Все эти годы, как на большом цветном экране, эти финиковые глаза стояли передо мной. Они звали, манили и я ими грезил. Наверное, они мне дали, какой – то шанс на выздоровление, какую-то поддержку. Все остальные амурные дела пошли прахом в то время. Хотя я и пытался забыть эти карамельные глаза, а заодно и её. Это как у Владимира Высоцкого: «Куда мне до неё, она была в Париже…». Но время не остановить. Его шестерёнки вращались, выполняя свою работу. Когда я, через три года, вернулся в родные пенаты после лечения, то новости меня сбили с ног. Её отца перевели в Москву. Теперь он заместитель министра авиационной промышленности СССР. Лена перевелась доучиваться в МЭИ. Финал пьесы. Занавес закрывается. Труппа на поклоны не вышла ввиду её отсутствия.

Но у Судьбы свои правила и своя игра. Я тогда не мог даже предположить, что впереди нас ждёт пьеса под названием «Единственная Любовь» и мы её главные действующие лица.

Сейчас, от этих воспоминаний моя Душа совсем сникла и скукожилась.

Единственная. В полёт

Меж тем жернова Судьбы нашей встречи с «Финикийкой», так её я стал мысленно называть, крутились очень неспешно. Три года я отдал лечению туберкулёза. После лечения, я вернулся в родное гнездо и три года отработал на ТЭЦ-3 в Павлодаре. Наше времечко с Алёной бежало незаметно. Но, глаза «Финикийки» я забыть не мог.

Отработав три года, я со всем своим производственным «багажом» поступил в аспирантуру Алма-Атинского Энергетического Института в столице Казахстана красавице Алма-Ате, о чём упоминал в первой своей книге «Фрактал. Осколки». Ректору института и нашему научному руководителю было не до нас. Наша научно-исследовательская лаборатория плазменных процессов обосновалась в трёхэтажном особняке на краю города. Заведующий лабораторией, кандидат физико-математических наук, Слава Мусолин родился с серебряной ложкой во рту. Сын академика, и зять тестя член-корреспондента АН Казахской ССР, был баловнем судьбы. Любил он красивую жизнь и докторскую писать не хотел. Стимула не было. Гулял бедолага. Мы, аспиранты, были в свободном полёте. Время для меня наступило поистине фантастическое, феерическое, интересное и насыщенное. Свобода, это главное. Так и хочется сравнить с фильмом Гая Ричи «Карты, деньги два ствола». Применительно к нам, реальность звучала, так «карты, пьянки и девчонки». Но, от Судьбы не уйдёшь. От неё не отстанешь как от трамвая. А если отстанешь, она притормозит и обязательно тебя подхватит. Судьба меня схватила за шиворот через 6 долгих и трудных лет. Однажды вечером в моей съёмной квартире раздался звонок. Звонили родители проверить, как делает «домашнее задание» на ночь их сынуля.

Сегодня меня ждал сюрприз. Папа обрисовал ситуацию – Гарик, тебе надо срочно ехать в Москву, Улица Горького, дом 43, квартира 100 и передать личный пакет с документами Журову Ивану Михайловичу. Он попросил меня, его сформировать. Я это сделал. Пакет и телефон тебе передадут завтра. Три дня на сборы хватит? Конечно – Радостно отчеканил я.

«Финикийка», с её карамельными глазами, как живая, мгновенно нарисовались в моём воображении. Я не стал ждать три дня. Получив пакет и долгожданный телефон, я рванул в аэропорт. Сумка с вещами была готова заранее. Я приготовил небольшой сюрприз. Купив билет и дождавшись, когда посадка в самолёт практически заканчивалась, я зашёл в телефон-автомат и набрал номер.

Секунды тянулись как часы. После третьего гудка трубку сняла Алёна. Я представился.

– Я в курсе, что вы должны прилететь завтра. У неё был звонкий голос, почти как у матери, Элеоноры Семёновны, к которому я привык на лекциях.

– Во сколько вас ждать? У меня каникулы, а родители днями на работе.

– Нет, завтра с билетами проблема. Буду сегодня у вас к 17.30 часам.

Часовая разница между Москвой и Алма-Атой +3 часа. Самолёт вылетал в 10.30 утра местного времени, плюс 04.20 полёт, час на такси из Домодедово. Тут же куплю цветы. В итоге буду у дверей максимум в 12.30 по московскому времени. Я успел на посадку последним и был уверен, что Алёна не в курсе разницы во времени, а значить у меня будет возможность сделать маленький сюрприз.

Стройная стюардесса, в голубой форме «Аэрофлота» и такого же цвета пилотке, из под которой выбивалась обессвеченная перекисью, туго стянутая, «гуля» волос, предложила – Минеральная вода, лимонад, вино, водка, коньяк? Я попросил двойной коньяк и откинулся в комфортабельном кресле ИЛ – 18. В 1976 году это был самый надёжный самолёт в мире. Если отказывали три двигателя, он продолжал путь на последнем – четвёртом. Я устроился в конце лайнера, в самом маленьком, третьем салоне. Народ его не жаловал – очень сильно болтало. Я же предпочитал. Здесь практически не бывало пассажиров и у стюардессы можно выпросить дополнительную порцию «бухла». Однажды мне крупно повезло. Я оказался один. И когда симпатюлечка в голубой форме принесла мне выпивку, я предложил ей составить мне компанию. Сказал, что у меня день рождения. Очаровашка минуту была в сомнении, затем решилась. Она задернула матерчатые шторки салона и заколола их шпилькой для волос. Устроилась на соседнем кресле. Временем мы располагали. Всё закончилось страстным сексом на высоте 10 000 метров. Нас подогревало, что в любую минуту наша идиллия может быть нарушена. Кто-нибудь может войти. Перед посадкой поправляя форму, она чмокнула меня в щёку со словами – Звони, сладкий мой – сунула мне в карман бумажную салфетку с номером своего телефона. Вытащила из шторок салона наш замок – шпильку. И упорхнула. Да. Было дело…

Сейчас, я сделал пару глотков трёхзвёздочного грузинского и волнение улеглось. Включил мозги. Я не верил в такие совпадения. Иван Михайлович Журов стал заместителем министра союзного значения. У такого ранга руководителей есть фельдъегерская служба. Зачем, тогда сначала из Павлодара в Алма-Ату ко мне и затем я должен привезти пакет. Рассуждал я, включив логику. Значит, хотят видеть меня в первую очередь, а не пакет. Почему? Я откинул кресло и стал разматывать цепочку событий из прошлого…

У студентов была поговорка – «Сдал сопромат – влюбляйся. Сдал теоретическую механику – женись». Лекции по сопромату и термеху читала у нас Элеонора Семёновна. Но не под фамилией Журова. Служба КГБ настояла, что она как жена первого секретаря обкома партии должна, в целях безопасности, проходить в отделе кадров под девичьей фамилией. Поэтому только ректор и кадры знали, кто она на самом деле. С самой первой лекции я приглянулся Элеоноре Семёновне как смышлёный и трудолюбивый студент её трудного предмета. Она попросила меня пересесть с последней парты, где я обычно обитал, на первую. Я был этому не очень рад, так как, бывало, прогуливал лекции. Рокировка на первую парту лишила меня такой возможности на два года. Она была строгим преподавателем с глубоким знанием предмета. Прогульщиков воспринимала как не уважающих её предмет и её саму. В процессе лекций общалась со студентами онлайн, проверяя, как усваивают материал слушатели. Мой язык был подвешен как надо, предмет я уважал за сложность, поэтому мы часто с ней дискутировали, бывало и спорили. Со временем я стал её любимчиком.

Среди студентов была традиция, выяснять отношения или из-за девчонок, или за слово, сказанное не там и не в то время, из-за понтов, не по теме или ещё по какой-то причине. Ритуал был отработан студентами предыдущих поколений и строго соблюдался. Двое уходили в «бойцовский клуб» или лобное место, находившееся за институтскими гаражами. Действо проходило до слова – «Хватит». Как правило, всё заканчивалось минут за пятнадцать. Тяжёлых телесных было мало. Только если девчонку никто не хотел уступать или оскорбление было прилюдное. В тот злополучный день мы хоронили моего однокурсника Сашку Гнусина. Он поехал проведать бабку в деревню. Зима, холодно. Выпил. Он человек городской, забыл открыть на ночь заслонку в печке. Угорел. Так и нашли его утром сидящим на кровати со снятым ботинком в руке. Второй снять не сумел. Запаянный гроб мы провожали с железнодорожной станции. Водки не оказалось. Пили неразведенный спирт. Сестра Сани – врач. Она и принесла. Погрузили груз 300 в товарный вагон и поехали на вечер танцев в институт. Была суббота. У нас в ВУЗе по субботам часто танцы. При входе в главное здание института я с кем-то сцепился. Двинули за гаражи. Визави оказался парень, что надо. Вошли в раж. Успели мы приложиться друг к другу прилично. Хорошо сторож подбежал. Разнял, пригрозив деканом. Во время танцев, кроме дежурных из числа студентов следящих за порядком, обязательно присутствует старший преподаватель, как правило, доцент. В этот раз выпало осуществлять надзор Элеоноре Семёновне. Обычно эта женщина – эталон скромности и культуры, одевалась со вкусом, но не дорого. В это раз на ней было тёмно бордовое вечернее платье с небольшим декольте, едва открывающее её роскошную грудь. Слегка седеющие тёмно-каштановые волосы были красиво уложены. Лицо украшали очки в очень тонкой оправе. Вот на неё, к моему неудовольствию, я сразу натолкнулся. Под глазом у меня была отметина. Правый рукав джемпера надорван. Костяшки на пальцах рук сбиты. Правую руку я успел обмотать носовым платком. Я пытался спрятаться за спины стоящих вдоль стен ребят.

– ЗеБра! – Элеонора Семёновна меня всё – таки заметила.

– Я всегда предполагала, что вы многогранный человек. Чувствую, что к Бахусу успели сходить на лекцию! А вот на нашем вечере это не приветствуется. Как говорится до скорых встреч!

Спирт, который мы пили, прощаясь с Саней, дал о себе знать. Плюс никакого перекуса с самого утра. Я попробовал пошутить.

– Элеонора Семёновна, вы сегодня сногсшибательно выглядите! Просто глаз не оторвать. Давайте что-нибудь медленное с вами станцуем! Приглашаю.

– ЗеБра, мы с вами обязательно станцуем, но не сегодня.

Она сделала вид, что не заметила моего нахальства.

– А сейчас, ступайте домой спать. Извинившись, я ретировался. Или попросту отчалил не солоно хлебавши.

Я нажал на зелёненькую кнопку вызова стюардессы на панели над сиденьем и попросил ещё двойной коньяк у появившейся стюардессы. Сделал полновесный глоток. Алкоголь взбодрил меня. «Мои мысли – мои скакуны…Обгоняя безумие ветров хмельных эскадрон моих мыслей шальных» вновь закрутился у меня в мозгу.

Утром меня впервые вызвали на аудиенцию к ректору Михаилу Евгеньевичу Мирошнику. Странно, подумал я, заходя в просторный кабинет. Разбор за выходками за гаражами – прерогатива декана факультета. Я оказался прав. Декан оказался не причём. Дверь за мной закрылась. «Ласты» мне мгновенно завернули. И я впервые ощутил холод металла на своих запястьях. Сзади меня стояла пара «гнедых», судя по выправке, конторские.

Мелькнула мысль – Впервые у ректора и сразу кандалы.