Читать книгу: «Александр Васильевич Колчак: «Нет ничего выше Родины и служения Ей»», страница 3

Поэтому, когда в мае 1900 г. шхуну посетил император Николай II и поинтересовался: «не нужно ли чего?», капитан «Зари» поделился своей озабоченностью по поводу доставки угля. Министр морского флота пообещал необходимое количество угля доставить из своего ведомства в пролив Югорский шар. Как уже известно, в назначенное время шхуны с углем на месте не оказалось. Позднее выяснилось, что она попала в аварию, столкнувшись с льдиной; ушла на ремонт, а вернувшись через четыре дня к Югорскому проливу, «Зарю» не застала. Тем самым уже в начале работы экспедиции экипаж «Зари» был вынужден строго экономить топливо, что и сыграло большую роль в будущем.

В середине ноября 1900 г. у барона Толля возникает план: он решает отправить на материк капитана судна Н. Н. Коломейцева для организации двух угольных складов: на о. Диксон и о. Котельном. Угольное депо на о. Котельном было бы огромной поддержкой в дальнейшем плавании «Зари», ну а склад на о. Диксон – это запасы на обратный путь, если все-таки до Берингова пролива дойти не удастся…

«Лейтенант Коломейцев в смысле распорядительности, опыта <…> прекрасно подходит для этой миссии» – записывал Э. В. Толль в своем дневнике. Но в этом же дневнике, который был впервые опубликован вдовой барона Эммелиной Толль в 1909 г., опускается еще одна возможная причина удаления капитана шхуны из экспедиции.

Все знали о несогласиях между бароном Толлем и капитаном шхуны. Коломейцев был уверен, что «Заря» должна иметь статус военного корабля со всеми дисциплинарными строгостями. Толль же, во многом подражавший Ф. Нансену, желал на своем научном судне создать дружескую атмосферу, иногда игнорируя уставные отношения. Эти разногласия возникли еще в период подготовки экспедиции. Иногда они кончались ссорой, обидами, даже предполагаемым списанием Коломейцева со шхуны. Мирили их и Колчак, и Матисен, и ученые коллеги Толля, но все чувствовали, что перемирие это непрочно.

В начале апреля 1901 г. Коломейцев на собачьей упряжке в паре с каюром Степаном Иннокентьевичем Расторгуевым покинул «Зарю». Обязанности капитана были переданы Ф. А. Матисену, А. В. Колчак становится помощником капитана.

* * *

Безусловно, никто из членов экспедиции не сомневался в блестящих способностях новой «капитанской команды», и все равно напряженное ожидание не покидало: уж очень сложным предстояло освобождение из зимней «спячки». Вскрытие рейда ожидали в середине августа. До этого несколько дней очищали судно от снега; когда появились большие трещины, начали опиливать вокруг судна двухметровый лед. И даже когда свежий западный ветер привел в движение льды вокруг шхуны, а затем весь этот лед вынес в пролив, корпус «Зари» пришлось вручную освобождать от большой льдины, державшей его в крепких объятиях. Экипаж работал старательно и охотно, даже с увлечением, предвкушая момент, когда свежий морской ветер вновь наполнит паруса шхуны, и «Заря» продолжит свой путь в неизведанные края.

Но только 16 августа в 9 ч вечера удалось поднять пары, и шхуна освободилась от оков, державших ее в плену 11 месяцев! В открытое море вышли еще через два дня, взорвав ледовую кромку зарядами пироксилина.

А настоящий праздник устроили на следующий день, 19 августа, когда рано утром «Заря» достигла долготы мыса Челюскина (самая северная оконечность огромного Азиатского материка, точнее – Евразийского), заветной точки, к которой в течение нескольких столетий стремились полярные исследователи.

«Заря» была четвертым судном, обогнувшим мыс Челюскина, после «Веги» А. Э. Норденшельда вместе с вспомогательным судном «Лена» и «Фрама» Ф. Нансена. В честь этого события был дан салют выстрелами из судовой пушки, борт шхуны украсили русский флаг и вымпелы Невского яхт-клуба. Все с интересом вглядывались сквозь туманную дымку в очертания невысокого скалистого берега, знакомство с которым стоило многих трудов и жертв отважным участникам Великой Северной экспедиции Витуса Беринга.¹³

Колчак, как всегда, захватив астрономические инструменты, оказался на берегу первым. Следом прибыли Толль и остальные ученые. На вершине мыса соорудили гурий (памятный знак пребывания на этом заветном месте) из темно-серого плитняка и белого кварца.

Есть интересные сведения о том, что этот знак А. В. Колчак создавал, внедряя свой метод строительства с соблюдением точных координат, относительно которых можно проводить тригонометрическую съемку окружающей территории с ориентацией на звезды. А сама съемка, проведенная Колчаком и астрономом Зеебергом, показала, что мыс, на котором построен гурий, расположен немного восточнее настоящего мыса Челюскина. И было принято решение назвать его «Заря».

Э. В. Толлю как настоящему геологу было бы очень интересно побывать в глубине полуострова, мечтал он исследовать и малоизученный восточный берег Таймыра. Но барон хорошо знал, что здесь, в Арктике, период навигации может длиться чуть более месяца. Короткие летние дни решают все – неделя проволочек, десять дней отсутствия – это провал. И в своем дневнике он записывает: «В настоящее время наш единственный лозунг: “Идти вперед!”».

Обогнув мыс Челюскина, «Заря» вышла в море Лаптевых. В то время оно называлось морем Норденшельда, а еще раньше – Сибирским морем. Колчак во всех отчетах называл его Сибирским. Своими могучими берегами и свинцовыми водами оно напоминало Балтику. Но отсутствие навигационных знаков и призывных огней береговых маяков давало легко понять: «Заря» попала в неизведанные воды. Маршруты Нансена и Норденшельда пролегали южнее. Толль же направил свою шхуну прямо на предполагаемое местонахождение Земли Санникова.

«Начальником экспедиции была объявлена премия тому, кто первым увидит Землю Санникова <…> Но, увы! Сколько ни смотрели в трубы и бинокли, Земли Санникова не видели. Сколько раз меняли курсы, но все – бесполезно – земли нет», – пишет в своих воспоминаниях боцман шхуны Никифор Алексеевич Бегичев.¹⁴

Осунувшийся, с воспаленными от ветра и бессонницы глазами, Толль часами шагал по палубе, подолгу вглядываясь в туманный горизонт. А тут еще двухдневный сильный шторм отнес шхуну далеко на северо-запад, потом из-за наступивших туманов было вообще трудно определить местонахождение «Зари». И хотя, наконец, попутный ветер помог шхуне двигаться в сторону Новосибирских островов, Земля Санникова так нигде и не появлялась…

Днем 30 августа «Заря» подошла к кромке сплошного льда. И вдруг, как бы специально, в какой-то момент пелена тумана растаяла, а на горизонте открылась прекрасная панорама: на фоне темнеющего неба вырисовывался высокий скалистый утес, увенчанный куполом сверкающего белизной ледника. Но это был только о. Беннетта (мыс Эммы), подойти к которому так и не удалось. Два дня потратили на поиски свободного прохода, но фронт тяжелых льдин оттеснил «Зарю» к югу.

Толль, посоветовавшись с коллегами, решил еще раз попытаться проникнуть к предполагаемому местонахождению Земли Санникова. В противном случае надежда отыскать эту Землю, по крайней мере, в этом году, исчезала.

И снова «Заря» шла на север. Туман временами рассеивался, но Земли нигде не было видно. К вечеру 2 сентября шхуна прошла 7°32′ с.ш. и 142°17′ в.д., но во время ночной стоянки на судно с севера и востока стал надвигаться лед. Надо было срочно выбираться, чтобы не оказаться запертыми во льдах. И вообще время не ждало. На поверхности моря стал образовываться блинчатый лед – предвестник ледостава, обледенели снасти, туман густой пеленой повис над морем. Начальник экспедиции приказывает прекратить поиски и идти на юг, к месту второй зимовки. Им становится о. Котельный, Нерпичья бухта, лагуна Нерпелах.

Шхуна долго не могла пробиться в лагуну к месту стоянки: мешали встречный ветер, сильное течение и льды. Несколько раз садились на мель. Как всегда, инициативный помощник капитана А. В. Колчак на вельботе добрался до косы и попытался закрепить на ней небольшой якорь, чтобы с помощью каната попробовать снять судно с песчаной косы. Но напирающие льдины чуть не погубили и вельбот, и сидящих в нем, так что канат пришлось рубить, и якорь ушел на дно (позднее Колчак все-таки достал его). И только на следующий день после ночного прилива «Заря» вошла в лагуну. Через несколько дней образовался сплошной ледяной покров, а 10 сентября Толль объявил всему составу экспедиции об окончании навигации, которая в этом году продолжалась всего 25 дней – с 16 августа по 10 сентября!

* * *

И опять начали готовиться к зимовке, которая по многим причинам проходила совсем иначе, чем предыдущая. Несмотря на то, что у нее был целый ряд преимуществ по сравнению с первой зимовкой, она оказалась более суетливой, менее результативной и, главное, даже трагичной.

Одним из основных преимуществ было то, что здесь экспедиция не находилась в такой изоляции, как в первую зиму. В лагуне Нерпелах «Зарю» уже поджидал вспомогательный отряд К. А. Воллосовича. На пяти собачьих и двух оленьих упряжках отряд прибыл на Новосибирские острова из Усть-Янска еще в марте 1901 г. За это время он успел заложить семь продовольственных депо на пяти островах архипелага: Котельном, Фадеевском, Новая Сибирь и обоих Ляховских. Одновременно были проведены геологические, ботанические и зоологические исследования.

На берегу лагуны Воллосович построил поварню, где разместились все 11 человек. И рядом с ней вскоре вырос целый хуторок: домики для научных приборов, метеостанция, помещения для дежурных и кормления собак. На этот раз строили не из снега, а из плавника: его было здесь предостаточно. Построили на берегу хорошую баню. Для матросов стало любимым развлечением после парилки принимать снежные ванны.

Толль, как и в прошлом году, установил на шхуне твердый распорядок дня. Начались стационарные научные наблюдения и дежурства. Научный персонал и офицеры опять готовили отчеты о проделанной работе во время навигации, многие писали письма домой, чтобы отправить их на материк вместе с членом вспомогательного отряда Михаилом Ивановичем Бруснёвым, возвращающимся к месту ссылки, в Якутск.¹⁵

Расположенный почти напротив устья великой сибирской реки Лены Новосибирский архипелаг был освоен якутскими промысловиками и охотниками еще в XVIII в., поэтому и связь островов с материковой частью Якутии не представляла особой проблемы ни летом (лодки, долбленки, каяки), ни зимой (собачьи и оленьи упряжки). Связь эта тоже была как бы своеобразным преимуществом данной зимовки, и грех было им не воспользоваться.

В ноябре зимовку покидает Бруснёв. Перед Новым годом у Воллосовича появляются признаки неврастении, и барон Толль не возражает против его отъезда на материк. А вскоре и у него самого возникает желание хоть ненадолго сменить экспедиционную обстановку на обычное домашнее жилье.

А обстановка в экспедиции была не совсем простая. Неудача с поисками Земли Санникова внесла в коллектив несколько скептическое отношение к вопросу о ее существовании вообще. Не мираж ли это? – что так часто бывает в арктических широтах. Разочарование это пытались скрыть, с головой уходя в свои служебные обязанности и личные проблемы.

Толль, после того, как «Заря» прошла через предполагаемое место Земли Санникова и не нашла ее, впал в депрессию. У него пропадает желание работать, а тревожные думы не покидают его ни на минуту.

Зоолог Бируля готовился к отправке на о. Новая Сибирь. Там он все лето должен был заниматься изучением морской полярной фауны. Барон Толль считал его в этой области одним из лучших специалистов, знал о его исследованиях на Соловецких островах, наблюдал во время совместной экспедиции на о. Шпицберген в 1899 г.

Разболевшийся астроном Зееберг постоянно напоминал Толлю, что звезды в последнее время располагаются не в пользу рыб, и у барона не будет удачи. А доктор Герман Эдуардович Вальтер просто угасал: у него отекли ноги, частил пульс, хриплый кашель буквально сотрясал все тело, но от эвакуации на материк он отказывался.

Оба офицера – и Матисен и Колчак – с началом зимовки позволили себе расслабиться. Ибо в период навигации, когда им приходилось делить вахты на двоих, жизнь у капитана и его помощника была весьма нелегкой.

Александр Васильевич вообще был вынужден свою исследовательскую работу свести к минимуму – «самые необходимые и крайне узкие замеры».

Э. В. Толль тогда записывал в дневнике: «Оба офицера нуждаются в восстановлении своих сил не менее, чем котел нашей “Зари”».

Но как только установился снежный покров, Колчак активно включается в исследовательские работы и научные поездки. Как всегда, занимается своей любимой гидрологией, продолжает следить за льдообразованием и поведением льдов в Сибирском море.

За эту зимовку Колчак совершил несколько поездок по архипелагу, везде производя топографические съемки и уточняя астрономические ориентиры. Так, он впервые пересек о. Котельный, следуя вдоль русла протекающей по всему острову р. Балыктах, и проехал поперек Земли Бунге, от устья р. Балыктах к южной части о. Фадеевского, назвав эту Землю «небольшой песчаной Сахарой». Действительно, Земля Бунге – это низменная песчаная отмель, соединяющая между собой два острова – Котельный и Фадеевский, и забрасываемая плавником во время приливов и штормов. Исследуя ледовую обстановку вокруг о. Бельковского, совершил даже небольшое открытие: обнаруженный безымянный островок назвал именем своего каюра Петра Стрижёва.

Эти поездки он совершал и в одиночку, и со спутниками: со Стрижёвым или зоологом Бирулей. С А. А. Бялыницким-Бирулей, 36-летним сотрудником Зоологического музея Императорской Академии наук, у Колчака сложились наиболее дружеские отношения. Они оба были активны, энергичны, любознательны. «Кроме того, – говорил об Алексее Андреевиче барон Толль, – он располагает к себе благородством своего характера».

C Матисеном же у Колчака были на все разные взгляды, и они почти всегда придерживались противоположных мнений. Матисен был необычайно спокоен и добродушен, предпочитал ни во что не вмешиваться, всегда был готов довольствоваться малым. И в отличие от горячего и раздражительного Колчака во время споров с ним «умел не доводить дело до точки кипения». Поэтому между офицерами всегда сохранялись просто дружеские отношения.

Из команды к Колчаку более всего тянулся матрос Железников; именно его чаще всего брал с собой Александр Васильевич во время топографических съемок. А во время гидрологических работ и особенно во время драгирования¹⁶ прекрасным помощником был боцман Бегичев. Между ними даже возникла некоторая симпатия, которая позднее почти переросла в настоящую мужскую дружбу, тем более что они оказались одногодками.

И единственный неприятный инцидент между ними случился здесь, на о. Котельном, во время отсутствия Матисена: тот был в поездке, и за капитана оставался Колчак. Бурная сцена произошла из-за его забывчивости. Колчак послал куда-то вахтенного матроса, а потом, забыв об этом, кинулся его искать. При этом накричал на боцмана столь грубо, что тот, обидевшись, собрался покинуть судно. К счастью, Александр Васильевич был вспыльчив, но отходчив. И не считал зазорным извиниться и признать себя неправым даже перед подчиненными. Что он и сделал в случае с Бегичевым.

Не считал Колчак зазорным и вслед за матросами устраивать развлечение в бане с последующим снежным купанием, и лишь простуда с высокой температурой и запрещение Толля заставило его прекратить эти «свирепые забавы».

А положение дел в экспедиции совсем не располагало к «забавам». 21 декабря прямо на метеостанции во время дежурства скончался доктор Вальтер. Похоронили его на вершине холма над западным (Розовым) мысом гавани. Врач Г. Э. Вальтер, специалист в области бактериологии, был в экспедиции старшим по возрасту. Участвовал в научно-промышленной экспедиции у Мурманского побережья и у о. Новая Земля. Толля и Вальтера связывала давняя дружба. В экспедиции он вел некоторые работы по зоологии.

Прямо с борта «Зари» 11 января 1902 г. начальник экспедиции отправил в Санкт-Петербург в страховое общество «Россия» телеграмму о смерти доктора Вальтера (хранится в Якутском республиканском архиве).

Новый доктор прибыл на «Зарю» только в апреле – Виктор Николаевич Катин-Ярцев, политический ссыльный, бывший студент Военно-медицинской академии. Добродушный, приветливый, он понравился всем своей энергией, веселым нравом, готовностью помочь в любом деле – будь то сбор плавника или орнитологические наблюдения. Катин-Ярцев хорошо владел пером и одним из первых опубликовал очерк об экспедиции, ее работе, людях и быте еще в 1904 г. в популярном журнале «Мир Божий».

* * *

Рождество и Новый год прошли не очень весело, хотя опять были и елка, и лотерея с подарками. А через несколько дней зимовку покидают Воллосович и Э. В. Толль. Барон останавливается в самом первом якутском поселке Айджергайдах на мысе Святой Нос, а Воллосович отправляется дальше. В якутском архиве сохранились две телеграммы Э. В. Толля, которые он отправил, находясь в том же якутском поселке, причем в один день.

Первая предназначалась жене. «Юрьев-Дерпт Вольграбен 19 = Баронессе Толль. Благодарю тебя за телеграммы. Получил здесь и письма, я вскоре вернусь на “Зарю”. Здоров, Эдуард». Айджергайдах, 11/24 февраля 1902 г.¹⁷

Вторая телеграмма имела непосредственное отношение к волновавшему всех «угольному» вопросу и как бы ставила определенную точку в работе экспедиции.

«Иркутск. Фирма Громовой Пихтину.

Благодарю Вас, Митрофан Васильевич, и господ Громовых за доброе желание при вопросе о доставке угля. Я намерен с разрешения президента Академии наук окончить плавание в конце августа (1902 г.) около устья Лены. При входе “Зари” или ее выгрузке Ваша “Лена” могла бы оказать существенное содействие. По этому поводу поручил Воллосовичу переговорить с Вами».

Подписал Барон Толль. Айджергайдах, 11/24 февраля 1902 г.¹⁸

Отправляя эту просьбу в Иркутск, барон еще, вероятно, не знал о телеграмме, полученной в начале февраля на полярной станции: президент Академии наук предписывал экспедиции ограничить свою деятельность исследованием Новосибирских островов и окончить плавание в устье Лены.

Требование Академии наук имело небольшую предысторию. Н. Н. Коломейцев, выполняя поручение начальника экспедиции, вопрос о складе угля на о. Диксон решил просто и быстро. Доставка же угля на о. Котельный обходилась очень дорого, около 75 тыс. р.

Комиссия по снаряжению Русской полярной экспедиции выразила готовность выделить эту сумму, однако вскоре изменила решение, сославшись на то, что уголь этот будет стоить дороже самой шхуны.

Фирма Громовой, хоть и на жестких условиях, но обещала доставить уголь в нужное место. Отказ же в отпуске денег со стороны Петербургской комиссии заставил и ее изменить договор: в нужное время пароход фирмы, без всякого угля, дойдет до устья Лены и лишь заберет участников экспедиции.

И хотя приказание президента Академии наук и желание барона Толля закончить экспедицию в районе якутского побережья совпадали, в глубине души Толль был очень недоволен ее результатами. Безусловно, он не считал, что вопрос о существовании Земли Санникова совсем закрыт. Толль помнил, как внезапно возник в разорванной туманной пелене о. Беннетта, и считал, что в подобном случае «можно было десять раз пройти мимо Земли Санникова, не заметив ее».

Он начинает строить планы; принимаются они в тяжелой внутренней борьбе, часто меняются. Наконец, вызревает решение: с началом полярного дня отправиться на поиски Земли Санникова на собачьих упряжках; если результат опять будет отрицательным – заняться обследованием почти неизученного о. Беннетта. Именно эта научная работа при невыполнении главной цели – открытия новой земли – позволила бы ему достойно отчитаться о результатах экспедиции.

Увидеть барона Толля, поддержать, высказать ему свое уважение и любовь в Айджергайдах спешили старые знакомые, помнившие Эдуарда Васильевича еще по прошлым экспедициям. Так, на встречу с каюром Василием Гороховым прибыл его тесть эвен Николай Протодьяконов. Их обоих барон соблазнял поездкой на о. Беннетта. Они оба дают согласие, хотя и считали план Толля рискованным. И только старый якут Джергели, сопровождавший барона еще в 1886 г. в его полярном путешествии на о. Котельный, заявлял, что риска никакого нет, и на о. Беннетта «птиц больше, чем комаров». Летовавший на Новосибирских островах семь раз, он верил в существование Земли Санникова и однажды на вопрос Толля: «Хотел бы ты побывать на ней?», ответил навсегда запомнившимися словами: «Раз ступить – и умереть!» И сегодня Джергели, несмотря на неудачные поиски, продолжал уверять, что видел эту Землю, и всеми способами пытался вселить эту веру в барона Толля.

30 марта Толль возвращается на зимовье и сразу же отправляет в поездку к о. Беннетта (в надежде все-таки увидеть искомую Землю) капитана судна Ф. А. Матисена. Через несколько дней тот возвращается с докладом, что сумел пройти на север от о. Котельный только 7 миль, дальше лежала огромная полынья. Над ней висел туман, вдали ничего не было видно.

В мае попытался обследовать западную часть моря вокруг небольшого о. Бельковского А. В. Колчак, но и он наткнулся на полынью, протянувшуюся и на север и на запад.

Чуть раньше, в конце апреля, на о. Новая Сибирь с тремя якутами уезжает Бируля. Он должен был по плану все лето провести на острове, занимаясь исследованиями, и дождаться «Зари», которая заберет его партию, возвращаясь с о. Беннетта.

Усиленно начинает готовиться к походу и барон Толль. Он спешно приводит в порядок экспедиционные дела и отчеты, разбирает коллекции, проверяет снаряжение и приборы. Задуманное Толлем предприятие заключалось в следующем. На паре собачьих упряжек, в сопровождении спутников, с запасом провианта и снаряжения пересечь о. Котельный, проехать вдоль южных берегов Земли Бунге и о. Фадеевский, по льду через Благовещенский пролив перебраться на Новую Землю, а уже оттуда на о. Беннетта. На случай встречи с чистой водой путешественники брали с собой две байдарки. С о. Беннетта Толль намеривался совершать рекогносцировки по морскому льду в предполагаемый район Земли Санникова.

В спутники Толль выбрал астронома Зееберга, единственного ученого, оставшегося в экспедиции. Фридрих Георгиевич, 28-летний кандидат физико-математических наук, сын лютеранского пастора, никогда раньше не бывал в Арктике. Он был согласен даже на должность кочегара, но Толль решил, что в должности магнитолога и астронома он будет полезнее. Каюрами стали Василий Горохов и Николай Протодьяконов.

Все хорошо понимали, что поездка эта необычайно рискованна, что отправляться в такой опасный путь несколько поздновато по времени – весна, но отговаривать Толля было бесполезно. Он твердо решил, что «дорога к дому лежит только через о. Беннетта».

Вечером 23 мая Толль и его спутники покинули зимовье. Еще долго в тихом неподвижном воздухе раздавалось легкое поскрипывание полозьев да гортанные окрики каюров. Потом стихли и они… Барон в последний раз отправлялся за своей «синей птицей» – на поиски Земли Санникова.

Перед отъездом Толль передал Матисену подробнейшую инструкцию и запечатанный пакет с надписью: «Вскрыть, если экспедиция лишится своего корабля и без меня начнет обратный путь на материк, или в случае моей смерти».

В инструкции Толль предписывал капитану шхуны с наступлением навигации выйти в море, снять с о. Новая Земля группу зоолога Бирули и оттуда проследовать за ним на о. Беннетта к мысу Эмма.

«Что касается указаний относительно Вашей задачи снять меня с о. Беннетта, то напомню только известное Вам правило, что всегда следует хранить за собою свободу действий судна в окружающих его льдах, так как потеря свободы движения судна лишит Вас возможности выполнить эту задачу.

Предел времени, когда Вы можете отказаться от дальнейших стараний снять меня с о. Беннетта, определяется тем моментом, когда на “Заре” израсходован весь запас топлива для машины до 15 т угля».

В этом случае Матисену предлагалось идти в бухту Тикси, куда должен был прибыть пароход «Лена». В инструкции обращалось особое внимание Матисена на необходимость любой ценой сохранить все научные материалы и коллекции. Сам же Толль, если его не снимет «Заря», со своей группой предполагал возвратиться на материк на байдарках до наступления полярной ночи.

* * *

Наступление навигации ждали с нетерпением. «Троица», заполнявшая теперь кают-компанию – Матисен, Колчак и доктор Катин-Ярцев, – свободное время пыталась скоротать за счет библиотеки, музыкальных экспромтов Матисена и выпуска юмористического «Журнала кают-компании», куда помещались шутливые сочинения в прозе и в стихах.

А. В. Колчак на его страницах запечатлел себя в заметке «Ожесточение нравов гг. членов Русской полярной экспедиции». В шутливо-разоблачительной репортерской форме речь шла о попытке экипажа выкормить двух совят, принесенных кем-то на борт корабля. Воспитательный эксперимент закончился тем, что начавший летать совенок был съеден собаками, а судьба другого, к сожалению, неизвестна.

Между тем наступало лето. На берегу закончили наблюдение, инструменты перенесли на судно и стали заготавливать дрова – уголь нужно было экономить.

Желание поскорее выйти в открытое море было столь велико, что уже 1 июля попытались освободиться от сковывающего льда при помощи взрывов. Однако не успели выйти на внешний рейд, как скопившийся лед тут же захватил яхту в объятия и, не торопясь, повлек ее на юго-восток, т. е. в противоположном направлении. Бороться против этих ледяных объятий было делом бесполезным, нужно было подчиниться.

Почти месяц дрейфовала шхуна вместе с ледовым «лоцманом», оказавшись к концу этого путешествия у Ляховских островов. Обратно пробиться в Нерпичью бухту, чтобы исправить повреждение корпуса, удалось только 4 августа. Через четыре дня снялись с якоря и снова вышли в открытое море.

Начало августа. К этому времени уже закончился полярный день. 31 июля наблюдали первый закат солнца; начались туманы и снегопады; стало заметно холодать; в тихих заводях вода подернулась ледяной коркой… А команда «Зари» приступила к своей главной задаче – дойти до о. Беннетта, чтобы забрать там барона Толля и его спутников. Однако добиться этой желанной цели не удалось.

Наверное, стоит взглянуть на карту Новосибирского архипелага со всеми его островами, бухтами и проливами, чтобы понять, сколько же сил было затрачено, сколько планов было передумано, сколько попыток совершено, чтобы только приблизиться к этому заветному острову.

Вначале было решено обогнуть о. Котельный с севера, воспользовавшись проливом между ним и о. Бельковским. Но в проливе стоял сплошной лед, проход был закрыт. Тогда Матисен решил обогнуть о. Котельный с южной стороны и Благовещенским проливом подойти к Новой Земле, где около мыса Высокий «Зарю» ожидал Бируля. И опять сплошная масса разбитого дрейфующего льда не дала возможности не только подойти судну к берегу, но и отправить шлюпку с матросами (как предлагал боцман), чтобы с острова снять зоолога с каюрами.

Было давно известно, что Благовещенский пролив с его мелководьем и переменным быстрым течением опасен для мореплавателей. Ледовая обстановка может в любой момент неожиданно измениться, и, в лучшем случае, команда потеряет половину матросов, а Бируля получит «лишние рты». Кроме того, Матисен понимал, что в случае необходимости Бируля может добраться до материка самостоятельно. Во-первых, Новая Земля находится гораздо ближе к побережью, чем о. Беннетта, а во-вторых, мелководное море Лаптевых хорошо промерзает. Здесь могучие айсберги, доставая до дна и как бы цепляясь за него, останавливаются, прекращают свое движение.

К северу же от Новой Земли глубина значительно возрастает. Здесь уже открытый океан, среди которого и высится о. Беннетта. Здесь идет вечное движение льда. Летом океанские течения уносят лед, образуя громадную полынью, осенью она заполняется отдельными льдинами и ледяным крошевом, зимой – движущимися массами льда.

И, действительно, Бируля дождался замерзания Благовещенского пролива и уже в декабре 1902 г. был на побережье Якутии.

Капитан шхуны решает обогнуть Новую Землю с юга и подойти к о. Беннетта с восточной стороны. Вначале это ему удалось. «Заря» быстро идет на север, но вскоре судно упирается в многолетний торосистый лед. На поиски прохода среди ледяных полей потерян целый день, но все тщетно – все проходы забиты льдом. Приходится возвращаться назад.

Следовало немедленно выбираться из ледяных оков, иначе «Заря» могла быть затерта льдами. Матисен имел все основания прекратить поиски. Этого требовала обстановка, так предписывала инструкция Толля. Но ни капитан Матисен, ни его помощник Колчак, ни один из членов команды не допускали и мысли о том, чтобы прекратить поиски и оставить барона Толля в беде, пока есть хоть малейшая возможность его поиска.

Предпринимается еще одна, последняя попытка найти подход к о. Беннетта. Для этого нужно было по-прежнему обойти о. Котельный с северо-запада, но не между ним и о. Бельковский, как было в первом случае, а западнее о. Бельковский. Но и тут всех ждала неудача: «…стоял лед стеной, ни с какой стороны не давая проходу. Подходил сентябрь, ночи становились уже темные; угля на судне осталось только дойти до устья Лены. Тогда командир повернул на юг», – вспоминает боцман Н. Болотников.¹⁹

Действительно, погода совсем испортилась: снег, дождь, туман, разбитый лед, среди которого встречались и многолетние поля. Угля в бункере судна оставалась предельная норма (15 т). Приходит время вскрыть письмо, оставленное Э. В. Толлем перед отъездом.

«Командиру яхты “Заря” лейтенанту Фёдору Алексеевичу Матисену.

Поручая Вам вести весь личный состав Русской полярной экспедиции, ученый персонал и команду судна экспедиции на яхте “Заря” или другим указанным мною в инструкции от 19 мая путем до сибирского берега и дальше на родину, я передаю Вам в целях единодушного исполнения этой задачи на тот случай, если Вам не удастся снять меня с острова Беннетта, или на случай моей смерти все права начальника экспедиции.

Э. В. Толль. “Заря”, Нерпичья губа, 20 мая 1902 г.».

* * *

23 августа «Заря» повернула на юг. Все понимали, что в данной ситуации другого решения быть не могло. Начинать третью зимовку в открытом море среди льдов да еще с недостаточным запасом угля и провизии было просто нельзя.

Впоследствии, когда Матисена обвиняли в том, что именно «это решение стоило Толлю жизни», Александр Васильевич никогда не отмежевывался от участия в этом решении и никогда не осуждал капитана. Прежде всего он был способным учеником русской военной школы: Колчак ни разу не нарушил главную военную заповедь – подчинение воле старшего по званию. А кроме того, в те тяжелые дни они были тесно связаны друг с другом единой целью, единой ответственностью, единой надеждой.