Читать книгу: «Александр Васильевич Колчак: «Нет ничего выше Родины и служения Ей»», страница 12

Отчет о результатах поисковой экспедиции. Венчание

В Иркутск прибыли 26 февраля (10 марта) и поселились в небольшой деревянной гостинице «Метрополь». Эту гостиницу Колчак хорошо знал: она располагалась в районе ул. Луговой (ныне ул. Марата) и Большаковского переулка (долгое время бывший Большевистским, сегодня этот переулок исчез – его почти полностью занял двор Управления ВСЖД), на территории когда-то знаменитой усадьбы Щукиных.

В этой семье были особенно известны иркутянам и уважаемы два брата: Николай Семёнович, писатель, краевед, увлекающийся этнографией и фольклором, большую часть своего времени проводивший в Петербурге, но часто навещавший Иркутск. И Семён Семёнович, действительный член ВСОИРГО, много внесший своими трудами в изучение флоры, фауны и минералогии Сибири. Оба окончили Иркутскую классическую гимназию, став впоследствии ее преподавателями, а Семен Семёнович некоторое время даже директорствовал.

После отъезда в Петербург наследники усадьбу разделили и часть ее продали Волковым. Вот они-то в 1899–1901 гг. и возвели в усадьбе сохранившиеся до наших дней два деревянных здания и соединяющий их двор с каменными постройками. Сегодня эта усадьба имеет адрес: ул. Марата, д. 68 и 70, и находятся в ней охранное агентство, рекламные офисы и жилые квартиры.

А тогда, в начале прошлого века, открыли хозяева в одном из зданий ресторан и гостиницу «Метрополь». По столичным меркам совсем небольшая, в 42 номера, гостиница была хороша и снаружи – деревянное узорочье скромным изящным декором украшало парадные двери, наличники окон, балконные решетки. А также удобно и даже роскошно обставлена внутри: просторный бильярдный зал, уютный зимний сад, ресторан, работающий до двух часов ночи. Одной из первых гостиница обзавелась и омнибусом, встречающим гостей прямо на вокзале.

Но главная прелесть «Метрополя» была в его удобном расположении. Совсем рядом – главная улица города Большая, буквально рукой подать до Ангары и Дома губернатора, а еще ближе – здания театра, музея ВСОИРГО. Поэтому и селились здесь довольно часто и российские и зарубежные знаменитости.

Так, по случаю торжеств в честь 50-летия ВСОИРГО здесь в ноябре 1901 г. останавливались француз Жюль Легра, профессор Дижонского университета, директор Минусинского краеведческого музея Н. И. Мартьянов, профессор Томского университета ученый-биолог В. В. Сапожников. А 16 ноября вечером в ресторане редакция газеты «Восточное обозрение» чествовала всех приехавших на юбилей обедом. На нем присутствовали Г. Н. Потанин, путешественник и исследователь Сибири; М. В. Загоскин, писатель (кстати, оба – бывшие редакторы газеты); существующий редактор, революционер-народник И. И. Попов, директор Иркутской магнитно-метеорологической обсерватории А. В. Вознесенский.

А 7 июля 1903 г. местная интеллигенция после двухнедельных гастролей давала прощальный ужин актерам Императорского Малого театра во главе с А. А. Яблочкиной и Е. Д. Турчаниновой…

В Иркутске Колчак предполагал задержаться всего на несколько дней. Все письма, различные распоряжения, рапорты морскому начальству он отправил еще из Якутска. Важнейшие документы и финансовую отчетность он намеревался отправить в столицу с отцом, который вот-вот должен был прибыть в Иркутск. Здесь же, в Иркутске, было необходимо закончить составление всех отчетов по делам экспедиции и, наконец, заняться подготовкой к венчанию.

Однако с помолвкой сразу же начались проблемы. Во-первых, конец февраля и март – это время Великого поста, когда венчания запрещены, а кроме того, военнослужащий не может жениться без дозволения начальства. Пришлось вновь обращаться к великому князю. И хотя Колчак уже не подчинялся Академии наук, Константин Константинович, согласовав этот вопрос со Святейшим Синодом, с удовольствием на телеграмме Колчака поставил размашистое: «Разрешаю». Теперь ждали приезда Василия Ивановича Колчака.

* * *

Большую часть времени Александр Васильевич проводил в своем номере за письменным столом, обрабатывая дневники, где подробно описывался каждый шаг во время поисков барона Толля. Сонечка отдыхала, читала, особенно наслаждаясь этим в зимнем саду; выходила в город на соседнюю Большую улицу полюбоваться ювелирными украшениями в многочисленных витринах, иногда заходила в кондитерские. С Александром Васильевичем они встречались за завтраком, к обеду он часто опаздывал, но зато уже ближе к вечеру непременно отправлялись гулять по городу. Потом вечерний чай и долгие, долгие беседы. Обсуждение сегодняшних городских событий, полученных впечатлений и обязательное знакомство со свежими «Иркутскими городскими ведомостями».

Прошел ровно год с того февральского дня 1903 г., когда в очередной раз Колчак покинул Иркутск. На первый взгляд казалось, что в городе ничего особенно не изменилось, хотя примет военного времени с каждым днем становилось все больше. Так, в первый же день по дороге на почту, а потом в здание банка он обнаружил закрытой большую торговую лавку, где еще год назад шла бойкая торговля крабами и лангустами. А буквально рядом оказалась заколоченной дверь в модную японскую прачечную. Японцы покидали город.

Зато в здании почты Александр Васильевич почти сразу же столкнулся с человеком, который назвал себя агентом Красного Креста и обратился с просьбой пожертвовать на военные нужды. И куда бы потом ни приходил Колчак по своим неотложным делам – в банк ли, в редакцию, в книжный магазин, музей, городскую управу – всюду натыкался на подобных агентов Красного Креста, Дамского комитета или горного кружка непосредственной помощи военным. И везде звучала речь о том, что делиться нужно не только лишним, но и необходимым.

А в здании городской управы на входной лестнице поставили громадный ящик с надписью: «Не пожалейте, господа, опустить в этот ящик папирос или табаку для воинов на Дальнем Востоке». Позднее подобные ящики появились в четырех местах на Большой улице. Например, у ворот магазина Щелкунова и Метелева.

Возвращаясь в гостиницу, обратил Александр Васильевич внимание и на яркие театральные афиши, рассказывающие о благотворительных спектаклях. В Общественном собрании заканчивался зимний сезон комической оперы и оперетты из Москвы и Петербурга. В городском театре антреприза Вольского обещала под занавес отрывки из самых полюбившихся спектаклей: «Снегурочка», «Мещане», «Василиса Мелентьева», «Ромео и Юлия». И в последующие дни Александр Васильевич в различных местах города видел подобные афиши, приглашающие на благотворительные концерты. Проводили их воспитанники духовной семинарии, архиерейский хор и хор любителей духовной музыки. Готовили такие же концерты участники музыкального общества, актеры различных антреприз и даже администрация Александровской каторжной тюрьмы.

И Колчаку было понятно, что иркутяне в силу своей близости к месту военных действий и традиционной отзывчивости быстро и необычайно душевно откликнулись на военную трагедию. То есть как любая война, так и эта, нашла сочувствие в обществе.

* * *

В гостинице после вечернего чая Александр Васильевич вместе с Софьей Фёдоровной разыскали подписку «Иркутских губернских ведомостей» и с необычным пристрастием начали рассматривать каждый номер, пытаясь найти что-либо интересное и имеющее отношение к русско-японским событиям.⁴⁵

О войне с Японией иркутяне узнали 29 января (ст. ст.) 1904 г., а 30 января, после Божественной литургии, в Казанском соборе в присутствии Его Превосходительства начальника губернии был зачитан высочайший манифест от 27 января 1904 г. о начале военных действий на Дальнем Востоке.

А в городе уже начались митинги, уличные демонстрации с криками «Ура!» и гимном «Боже, Царя храни!», гремели духовые и театральные оркестры… Ночью были расклеены объявления, приглашающие лиц, состоявших в запасе, явиться на сборные пункты. Наутро эту же мысль «Мобилизация началась!», но уже вполне официально, иркутянам объявили «Иркутские губернские ведомости», которые вскоре становятся главным информационным центром, где находили свое отражение все дальнейшие события.

Незамедлительной на начало военных действий была реакция городской Думы. В постановлении экстренного Совета сообщалось: «…просить повергнуть к стопам Его Императорского Величества чувство беспредельной верноподданнической любви и преданности и полную готовность принести на Алтарь Отечества свои жертвы и достояния на славу дорогой Родины и обожаемого монарха». Из бюджета города на мобилизацию было выделено 20 тыс. р.

Почти одними из первых «Иркутские губернские ведомости» решились написать о военных событиях на Востоке, ибо прошло уже полмесяца, город полнился разными слухами, а важных правительственных сообщений не было до сих пор. Вот тогда и появились в «Ведомостях» перепечатки из иностранных газет. Правда, сразу же с оговоркой, что пока все эти известия не подтверждены официальными сообщениями русского правительства. Однако рассказы очевидцев боев при Чемульпо (гибель «Варяга» и канонерской лодки «Кореец») и в Порт-Артуре буквально потрясли многих иркутян, заставив их серьезно отнестись к «событиям на Востоке» и поверить в то, что сегодняшняя жизнь в России – это уже война, а жить в военное время надо по-другому.

Прожив в Иркутске всего несколько дней, Колчак уже хорошо видел и ощущал, как эта жизнь сама по себе, и на первый взгляд совсем незаметно, входила в быт иркутян. Возможно, и поэтому, когда после торжественного молебна в Казанском соборе, где так убедительно прозвучали слова протоиерея Михаила Фивейского: «…пусть Отечество в каждом из нас встретит не только Пожарского, но и Минина», к концу дня большая соборная кружка была заполнена до краев пожертвованиями прихожан (111 р. 71 коп.).

* * *

А вскоре в обиходе появилось новое понятие – «военные нужды». Сначала оно подразумевало помощь в обмундировании низших запасных чинов, отправляемых на фронт, и содержание их семейств, зачастую остававшихся без кормильцев. И уже наработанные в Иркутске механизмы благотворительности, и существование людей, которые просто очень привязались к своему городу, помогали решать эти непростые проблемы «военных нужд». Денежные взносы на эти нужды стали поступать буквально отовсюду – от мусульманского общества, от еврейского молитвенного дома, от благотворительного ежегодного польского бала; железнодорожники стали отказываться от брони, педагоги пошли на двухпроцентное отчисление от жалованья. Особым энтузиазмом прониклись молодые люди, воспитанники разных учреждений. Юнкера пехотного училища отказались от конфет, пирожных и киселей; барышни из Девичьего института тоже отдают «сладкие деньги» и начинают сушить сухари; а воспитанники учительской семинарии и трапезниковского ремесленного училища пустили «шапку по кругу» и вообще решили добровольцами отправиться на фронт.

Мобилизация между тем продолжалась. И Колчак, бывая в разных концах города, видел многие дворы мобилизационных пунктов, забитые молодыми людьми. Оторванные от обычной крестьянской жизни, они терялись в большом городе и свою неуверенность пытались заглушить громким смехом, задиристыми шутками, самогоном, гуляющим по кругу в железных кружках. Веселые, смелые, в деревенских треухах, с зоркими глазами охотника, способными на расстоянии в двести метров рассмотреть белку, парни грозились: «Мы этим кривоглазым покажем!».

Колчаку бывало немного грустно слышать эти речи. Многие ребята вернутся с этой войны искалеченными, многие не вернутся совсем, и лишь малое число из них возвратится не тронутыми пулей.

Помимо воспитанников ремесленного училища и учительской семинарии в Иркутске обнаружился большой наплыв добровольцев. К сожалению, всем им было отказано по простейшей причине – занятостью отправкой запасных низших чинов. «Обидно, что нельзя использовать подъем этих первых недель начала войны, – досадовал Александр Васильевич. – Какие важные дела могли случиться во имя этой проснувшейся любви к Отчизне! Какие подвиги могли прославить Россию!» А после подъема ведь неизбежно последует спад, и мало ли на что уйдет нерастраченная, застоявшаяся энергия этих добровольцев…

А с запасниками проблема-то, действительно, была серьезной: не хватало обмундирования. И решать ее военное ведомство пыталось различными путями. Например, новобранцам иногда предлагали экипироваться самостоятельно, получая от казны соответствующую компенсацию: за сапоги – 5 р., за полушубок – 4 р., рукавицы – 26 коп., шерстяные носки или портянки – 72 коп. Не избалованные деньгами, будущие воины пользовались случаем подбросить оставшейся без кормильца своей семье лишние 10–12 р. и, как могли, экипировались самостоятельно.

Уже позднее, на железнодорожной станции Байкал, Колчак видел эти «воинские поезда», где многие «защитники» были без валенок, в коротких, не по росту полушубках, в шапках, не закрывающих уши. А незадолго перед этим Александр Васильевич оказался тоже втянут в эту проблему «запасного обмундирования».

2 марта после выступления в музее ВСОИРГО он был приглашен начальником Горного управления Д. Л. Ивановым навестить золотосплавочную лабораторию, где часто собирался иркутский горный кружок. За приятной беседой, затянувшейся за полночь, разговаривали о многом: о трудностях военного времени, о необходимости помощи фронтовикам и раненым, касались и своего, личного. Д. Л. Иванов вспоминал. как в 1871 г. Горному управлению удалось открыть эту лабораторию, которая и теперь принимает золотые россыпи со всех приисков Восточной Сибири, а выдает золотые слитки. В конце беседы договорились о том, что Колчак доставит в Порт-Артур на миноносцы посылку с теплыми вещами.

В первые послевоенные годы прошлого века на базе Горного управления и золотосплавочной лаборатории рождается известный далеко за пределами Иркутской области Институт редких металлов ИРГИРЕДМЕТ (бульвар Гагарина, 38). Его основное занятие – технологические исследования и промышленно-экономическая оценка всех редкоземельных металлов.

* * *

Горный кружок, или, как правильно его называли, «частный кружок непосредственной помощи нуждам воинов на Дальнем Востоке», существовал в Иркутске чуть более полумесяца. Идея его создания принадлежала действительному статскому советнику начальнику Горного управления Дмитрию Львовичу Иванову, а поддержана была еще тремя супружескими парами.

«Помощь нуждам воинов» началась с организации портновской мастерской, где шили фуфайки, теплые стеганые куртки под мундиры, ватные нагрудники, набрюшники, одежду и белье для госпиталей. Посылки с теплыми вещами регулярно отправлялись на Дальний Восток.

При этом не забывались непромокаемые накидки, портянки, мешочки с чаем, медицинские мешочки с дезинфекционным порошком, кровоостанавливающими средствами, широкими марлевыми бинтами.

Пошивочная мастерская была устроена прямо на квартире супругов Оранских; портновские и швейные машинки в бесплатное пользование выделили хозяева специальных магазинов; иркутские купцы, отпуская товар для кружка, делали уступку до 20 %; а за машинками с 10 ч утра до 6 ч вечера трудились жены крупных предпринимателей, барышни из Девичьего института, воспитанницы из иркутских приютов.

Денежные суммы и характер пожертвований были весьма различны: кто – сухари и сахар, а кто – книги и журналы; кто-то жертвовал 60 коп., а кто-то – 100 р. И организовывали в пользу кружка благотворительные лекции и концерты; и губернатор возвращался из столицы, нагруженный теплыми вещами; и редактор «Иркутских губернских ведомостей» отчитывался о расходовании собранных по подписке средств на приобретение валенок, шапок и полушубков; и создавались различные общественные комитеты в помощь военному ведомству и мобилизационному законодательству.

* * *

Но настоящее дыхание войны иркутские жители ощутили, когда в начале февраля в город стали прибывать регулярные войска. К середине февраля их было размещено в городе около 7 тыс. человек – им отдают здания восьми начальных школ, отправив учеников на каникулы. Огромное помещение под постой для военных арендует купец Н. В. Яковлев, обеспечивая их и самоваром и чаем. Солдат начинают размещать и в домах обывателей.

Александр Васильевич уже на нескольких улицах города – Ланинской, Преображенской, Саломатинской (Декабрьских Событий, Тимирязева, Карла Либкнехта) во дворе отдельных домов видел специальные навесы для очагов, на которых в огромных котлах трижды в день кипятили воду для солдатских пищеблоков. Еще затемно во дворах начинало дымить, потом подъезжали кошевки, и на них обычно с шумом и хохотом, но при этом очень бережно, устанавливались парящие котлы и небыстрым ходом отправлялись в солдатские казармы.

Позднее началась повальная реквизиция лошадей для военных нужд. Еще большая паника охватила Иркутск с прибытием первых раненых.

Русская армия, сосредоточенная в Маньчжурии, к лету 1905 г. насчитывала в своих рядах более миллиона солдат и офицеров, а ее боевые действия от Европейской России были удалены на 8 тыс. км. Поэтому создание хороших санитарных условий на всем пути воинских эшелонов, возвращение в строй больных и раненых – стали задачей первостепенной важности. И одну из главных ролей во всем этом сыграл Иркутск.

Однако и февраль, и март 1904 г. отмечены весьма пассивным образом действий и в Маньчжурии, и в Корее – они ограничивались стычками разведывательных отрядов, и больших потерь не было. Поэтому лечебных учреждений Приамурского военного округа было достаточно для лечения.

Кровопролитие в Маньчжурии начнется с июля 1904 г. И вот тогда в Иркутске уже не будет хватать свободных зданий для размещения раненых, медикаментов, медицинских кадров и санитарных поездов в западном направлении. А пока все было нормально.

Не имея времени навестить семью Бессоновых и не желая надолго оставлять одну Софью Фёдоровну, Александр Васильевич все-таки заглянул в госпиталь к Николаю Николаевичу, узнав, что тот тоже вскоре уезжает на фронт. Хотя и здесь, в Иркутске, вскоре, видимо, будет много работы: количество мест в госпитале уже увеличилось в три раза, и в Иркутск прибыли уполномоченные Всероссийского общества Красного Креста во главе с П. М. Кауфманом, начальником санитарно-эвакуационной части в Сибирском военном округе.

Еще в январе 1904 г. руководством общества был разработан план его работы во время военных действий с Японией. Красный Крест должен был не только помогать военным госпиталям персоналом и материалами по уходу за ранеными. Он был обязан устраивать собственные лазареты, санотряды и санпоезда и даже летучие отряды первой помощи раненым на поле боя. В обязанности Красного Креста входила организация складов для лечебных учреждений и создание обогревательных и питательных пунктов на пути следования войск. Именно такие пункты вместе с небольшим лазаретом видел Колчак на льду Байкала, когда уже позднее он вместе с Н. Бегичевым уходил через озеро к железнодорожной станции Танхой.

Выполняли учреждения Красного Креста в Иркутске и все остальные обязанности, а посильную помощь в деле спасения раненых и лечения больных оказывали гражданские больницы и лазареты, которые содержались на средства кружков или даже отдельных частных лиц. Например, амбулатория Горного кружка на станции Иркутск или лазарет Анны Лукьяновны Бекель в двух дачах в Рабочей слободе на берегу Ушаковки.

* * *

На прощание Николай Николаевич, прекрасно зная, что Колчак непременно подключится к пожертвованиям на все эти «военные нужды», посоветовал ему сделать это через Дамский комитет Красного Креста. Причем лучше побывать там вместе с Софьей Фёдоровной.

Днем организации этого комитета было начало второй военной недели, 6 февраля 1904 г. Иркутские дамы к этому времени уже обсудили гибель «Варяга», открыли шестинедельные курсы медсестер (в один день записалось сразу 70 человек, дам различного социального положения) и собрали на организацию Дамского комитета 4665 р. Организатором и руководителем комитета стала жена губернатора Анастасия Петровна Моллериус.

Первоначально задача Дамского комитета сводилась к узкой цели – заготовке постельного белья. Поэтому жены и дочери предпринимателей с утра отправлялись в Дом губернатора, там в импровизированной мастерской шили комплекты для лазаретов. Что касалось средств для содержания этой мастерской – то кто же из купцов мог отказать губернаторше в помощи раненым деньгами ли, вещами, материалами; или по ее просьбе не взяться за сбор отчислений жалованья сотрудников в любом чиновничьем учреждении!?

Видя сочувствие общества, дамы развернули более активную деятельность: создали специальный отдел Комитета по оказанию помощи семьям, чьи мужья и сыновья были отправлены в район боевых действий. Стали создавать частные лазареты и госпитали. Например, дом Фрумина,⁴⁶ дом Мейеровича.⁴⁷

Специальные комитеты помощи раненым создавала епархия. Знаменский монастырь открыл двери для сестер милосердия, проезжающих на Дальний Восток. Городская управа повысила проездные и телеграфные тарифы. Кружечные сборы ввели во всех магазинах. Ученицы 4-х классов Хаминовской гимназии передали в Красный Крест 25 дюжин носовых платков, ученицы 5-го класса – десять с половиной дюжин полотенец. С. С. Кальмеер пожертвовал 100 бобриковых одеял, магазины Стахеева – 402 аршина бумажной материи.

* * *

Прошел уже месяц с начала войны. Иркутск все более приобретал черты прифронтового города, и вчера еще Дальний Восток становился все более близким для каждого жителя. Эта близость возрастала с ростом воинских повинностей: даже если кто не попадал под мобилизацию, то должен был брать на постой, обеспечивать раненых. Все это накладывало отпечаток на многие стороны иркутской жизни простых обывателей.

В городе начались грабежи, разбои, и во многих учреждениях отменили вечерние работы. Это немного раздражало Колчака, ибо он не укладывался в намеченный график иркутских неотложных дел. Угнетало его появление на улице детей, просящих милостыню. И без того тяжелое положение осложнилось дефицитом повседневных товаров. Крайне трудно стало купить керосин, сахар, свечи отпускались по два фунта в руки.

Зато в гастрономических магазинах появились консервы «Для Дальнего Востока», а в кондитерских – «Военная карамель». В продаже появилось множество лубочных картин на темы войны; рисунчатых платков со сценами из морской жизни, гибели «Варяга» и «Корейца»; художественных альбомов с картинами известных художников и текстом «Русско-японская война на суше и на море»; альбомов с портретами героев войны.

В ресторане «Метрополя» подавались свежие омары, зернистая икра и устрицы, спаржа, цветная капуста, помидоры, цыплята и поросята. И Александр Васильевич почти каждый вечер видел здесь иностранных корреспондентов, в надежде на очередную военную сенсацию спешащих на восточный фронт; столичных журналистов, своим скепсисом и иронией убивающих уже сложившееся мнение иркутян о маленькой, слабой Японии, странным образом посягнувшей на великую мировую державу; временно поселившихся в Иркутске титулованных особ, живших еще по петербургским меркам. Много постояльцев было из специалистов-инженеров; как-то на прощальный вечер зашли в ресторан иркутские врачи – многие из них продавали свой домашний скарб, лошадей и тоже уезжали на восток. Да и офицеры, которые и прежде не экономили на гостиницах, теперь и вовсе пошли в разгул.

И вся эта «публика с запросом-с» немало способствовала развитию гостиничного комплекса, хотя, казалось бы, наоборот – война может приносить только горе, боль и обнищание.

На «мужской интерес» ставили и многие торговцы, например, галантерейщики. И, кажется, угадывали. В магазинах было обилие предметов мужского туалета – воротничков, галстуков, запонок, подтяжек и разноцветных манишек. Но, как ни странно, именно открытие театра военных действий обостряло восприятие мирных радостей, и возрастные покупатели потянулись в магазины…

Что еще необычайно удивляло Колчака в разговорах с иркутянами, так это весьма приблизительное представление о Дальнем Востоке, миноносцах и броненосцах. Если бы не жесткие сроки, ограничивающие написание его отчета о спасательной экспедиции, уж он непременно бы выступил с лекцией о Русско-японской войне на каком-либо собрании или заседании. Александр Васильевич прекрасно знал, что такое Дальний Восток и что такое Япония – проведенные там четыре года не могли пройти даром.

Однако сведения о русском флоте, о тех же миноносцах и броненосцах, участвующих в боевых операциях, постоянно мелькали на страницах «Иркутских губернских ведомостей». Затем о них стали рассказывать читателям почти с энциклопедическими подробностями. Наконец, в Общественном собрании начались лекции об истории русского флота, о Великом океане, о правилах морского боя. Проводили их полковник фон Агте, инспектор Иркутского юнкерского училища, и полковник Генерального штаба Хлыновский. Билеты стоили недешево, однако мест в зале не хватало, а сбор весь отчислялся в казну.

Влияние этих лекций было столь велико, что чиновники почтово-телеграфного округа начали сбор средств на миноносец «Телеграфист», а иркутские приказчики обратились к собратьям из Европейской России, предлагая построить миноносец «Приказчик».

* * *

И все-таки Александру Васильевичу пришлось выступить перед иркутянами. Он уже заканчивал свой отчет, когда к нему обратился председатель Восточно-Сибирского отделения Географического общества Н. Е. Маковецкий. От имени всех членов общества он просил Колчака рассказать о Русской полярной экспедиции как одного из самых главных ее участников.

Правда, в сентябре прошлого года иркутяне уже общались с Ф. А. Матисеном, вторым командиром шхуны «Заря». Он тогда возвращался из бухты Тикси, где провел несколько зимних месяцев 1903 г., ожидая весеннего ледохода, чтобы передать «Зарю» новым владельцам (фирме А. И. Громовой). Матисен потихоньку разоружает шхуну, снимает с нее все ценное научное оборудование, а в свободное время продолжает вести наблюдения (вспомним, что Фёдор Андреевич был еще и метеоролог) и подводить предварительные итоги полярной экспедиции барона Толля.

В городе он задержался на несколько дней у своих родственников Бессоновых и 23 сентября на общем собрании ВСОИРГО выступил с обстоятельным докладом «Последние известия о бароне Толле и о картографических и океанографических работах Русской полярной экспедиции». Рассказывая о богатейшем картографическом материале (в частности, уточнение береговой линии, открытие новых мысов и островов) и о большой научной ценности океанографических исследований, Матисен ничего определенного не мог сообщить о судьбе начальника экспедиции и его спутников. Хотя сентябрь – это время, когда после посещения о. Беннетта Колчак со своей командой возвращается на о. Котельный, но о том, что Э. В. Толль не найден ни живым, ни мертвым, пока знали только на Новосибирских островах.

* * *

Первое сообщение об этом привозит в Якутск Н. Бегичев, специально посланный Колчаком из Казачьего нарочным с телеграммами и письмом к якутскому губернатору (письмо приводилось выше).

А 2 января уже и в Иркутске была из Якутска получена телеграмма:

«2 января в Якутск прибыл участник экспедиции Колчака Биличев [ошибка: Бегичев. – Авт.]. Барон Толль и его спутники не найдены. Экспедиция посетила Ляховские острова, Котельный, Новую Сибирь и о. Беннетта. На последнем нашли следы пребывания Толля: вещи и письма. На о. Беннетта Толль пробыл три месяца, ушел 26 октября 1902 г. и имел провизии на 14 дней».

Уже позднее во многих газетах была опубликована телеграмма Колчака, которую он послал на имя президента Академии наук сразу же, как только прибыл в Якутск. Текст ее был похож на отчет – длинный, подробный – и заканчивался вполне определенно: «…найдя документы барона, я вернулся на Михайлов стан 27 августа. Из документов видно, что барон находился на острове с 21 июля по 26 октября прошлого года, когда ушел со своей партией обратно на юг <…> по берегам острова не нашли никаких следов, указывающих на возвращение какого-либо из людей партии барона. К 7 декабря моя экспедиция, а также инженера Бруснёва прибыли в Казачье. Все здоровы. Лейтенант Колчак».

Безусловно, многие иркутяне читали газеты, но желание воспользоваться возможностью увидеть этого мужественного человека, штурмовавшего ледяные преграды Арктики только ради помощи другим людям, было велико. Да и традиции Иркутского географического общества были весьма глубоки: каждый путешественник, ученый, исследователь, оказавшись в этом городе, считал за честь выступить перед членами общества.

Александр Васильевич сразу же дал согласие, но попросил организовать это выступление где-то ближе к вечеру, так как день его весь был занят массой дел, связанных с завершением спасательной экспедиции. Как начальник этой экспедиции он прекрасно понимал, что нужно успеть сделать все, что от него требуется, именно теперь, ведь из Порт-Артура можно и не вернуться.

И одной из важнейших задач, что легла на его плечи, было то особое внимание, что он уделял членам своей экспедиции, людям, с которыми делил и хлеб и холод.

В этот день, 2 марта, рано утром он отправлял в Петербург четырех мезенских поморов под командой Василия Железникова (Алексея Дорофеева, Илью Инькова, Михаила Рогачева и Алексея Олупкина). Вместе с ними отправляется и письмо на имя ученого секретаря Комиссии по снаряжению РПЭ В. А. Бианки:

«Императорская академия наук. Февраль 24 дня 1904 г.

Командир Новосибирской партии. г. Иркутск.

Многоуважаемый Валентин Львович!

С настоящим письмом прибудут в Петербург пять человек моей вельботной команды <…> Не имея возможности лично в Петербурге позаботиться о своих людях, я прошу не оставить их без Ваших распоряжений относительно выдачи им содержания и отправки на работу <…> Я считаю, что деятельность всех людей моей команды была одинаково полезна, и справедливость требует одинакового вознаграждения. Я прошу Вашего ходатайства о вознаграждении всех участников моей экспедиции медалями а, если возможно, то и деньгами, признавая, что все они заслуживают высокой награды за свое отношение к делу и поведение в течение всего времени пребывания на службе Академии. Успех моего предприятия <…> обуславливается энергией, смелостью, знанием дела и самым безукоризненным отношением к нему моих помощников, которые в этом отношении стоят выше всех похвал <…>

Я остаюсь глубоко уважающий Вас лейтенант Колчак».

Уже одно это письмо говорит о том, что Колчак лучше и глубже других понимал, за какое серьезное и опасное дело взялись его спутники, а потому и хотелось ему добиться для них максимального поощрения, тем более что спасательная экспедиция прошла без человеческих жертв, что редко случалось в стране вечного льда.