Читать книгу: «Наследница Унылой Пустоши», страница 2

Глава 2

Пэйон кладет ладони мне на плечи. Этот груз ощущается таким весомым, что ноги вот-вот сломаются напополам, точно две тростиночки.

– Не-е-ет, – протягиваю я.

Похоже, что Пэйон счёл реакцию на его слова чем-то радостным или лестным, но в действительности во мне воспламеняется ярость. Я словно плююсь огнем, повторяя одно и то же:

– Нет, нет, нет. Нет!

– Никто не увидит тебя в тени этого капюшона! – он предпринимает никчемную попытку убедить меня. Возможно, ему бы удалось сделать это, будь он трезв, но сейчас его речи звучат, как бессмысленная болтовня, о которой он пожалеет завтра же.

Я не могу вспомнить сколько заклёпок на маске. В который раз пытаюсь отодвинуть шторку из полупрозрачной ткани, но мне снова не удается этого сделать. Сержусь на надёжность крепления и готовлюсь рвать ткань, но, на радость хозяина распроклятого плаща, у меня хватает терпения, чтобы не испортить единственное напоминание о его таинственном прошлом. Мне удается отыскать спрятавшиеся заклёпки. Другие части хитроумной конструкции снимаются быстро, одна за другой. Я стягиваю тяжелую накидку и чувствую, как прохлада обволакивает зардевшееся, горячее лицо.

– Брось, Изис, – в отличие от меня, Пэйон восхитительно спокоен, – ты прошла испытание. Я твердо уверен в том, что ты сможешь защитить себя.

– Проклятье, Пэйон! Какое еще испытание?! – я всё ещё пылаю гневом.

– Ты поборола Пэн. Она находчивая, и на беду всем, кто столкнется с ней в битве, ну очень взбалмошная девчонка. Часто она вытворяет такое, чего не могу предугадать даже я. Это и то, что именно она самая неуловимая шпионка из моего отряда, делает ее опасной. – Я закатываю глаза так сильно, будто бы пытаюсь разглядеть содержимое своего черепа. Никогда не считала Пэн опасной. – Кроме того чтобы загонять ее, тебе удалось отразить внезапное нападение и победить дважды. Ты сильнее и ловчее.

– И что?! – я продолжаю бессовестно орать на своего друга. Эхо разносит мои слова в основной зал. – Хрупкая девчонка не сравнится с амбалами вроде городских патрульных. С чего ты взял, что я смогу побороть их?

– Вообще-то наша задача не состоит в том, чтобы бороться с солдатами. Этим занимается охрана парса^¹. Для нас умение обращаться с мечом… эм-м, вспомогательное. Благодаря ему мы обороняемся и защищаем своих товарищей, но основные задачи для нас – призывать новобранцев, докладывать сведения из города Совету и искать пути, чтобы покинуть город.²

– Ты не в себе, Пэйон! – Я готова взяться за собственную голову и раздавить ее. – Я?! Призывать новобранцев?! Шататься по городу средь бела дня?!

– Почему бы и нет?

– Я напомню тебе, что однажды выходила за пределы парса и закончилось это плохо. Члены Совета предотвращали последствия этой «прогулочки» еще очень и очень долго. Кстати, о членах Совета, – спохватилась я. – Что они думают по поводу моего пребывания в городе?

Командир шпионского отряда молчит.

– Они хотя бы в курсе твоей затеи?

Он поднимает брови и стыдливо опускает глаза в пол.

– Потрясающе!

– Мне не обязательно уведомлять Совет о том, что я включаю в состав команды шпионов нового участника.

– Только не тогда, когда новый участник одним своим существом заведомо подвергает опасности весь Алис! – выпаливаю я, раздражаясь от того, что вынуждена произносить те слова, которые он и сам ни раз слышал. За то время, пока Совет повторяет одно и то же, можно было заучить наизусть. Я же заучила!

– Я возьму за тебя ответственность. Как и за всех остальных моих подчинённых.

– Никому не будет дела до этого, кто взял на себя ответственность, если мы обречем а́лисовцев на погибель.

Пэйон роняет голову назад и издает многострадальный стон. Судя по всему, это его реакция на то, что я, как будто бы, снова драматизирую.

– Ладно. Давай рассудим рационально. – Я загибаю пальцы. – Я уже два года не заходила за безопасную территорию дальше вашего штаба – это раз. Два: выйдя в город, я не узнаю ни наших союзников, ни наших врагов. Я даже не знаю, как выглядит прокуратор Радий! С какой стати тебе меня нанимать? Какая от меня польза?

– Тебе не понадобится много времени, чтобы познакомиться с Аризодом вне стен парса. Остаётся проявить смелость. – Он снова криво улыбается. – Уж ты-то не из трусливых, мы оба это знаем.

Меня злит, что он не дает ответов на мои вопросы.

– Сейчас я соберу всю свою смелость в кулак и врежу тебе по лицу, чтобы привести в чувство. Ты ведь пьяный!

– А ты глупая. – Он как будто бы провоцирует меня, но я совершаю глубокий вдох и отвечаю с выдохом:

– Я рациональная.

– Тогда я трезвый.

Разговор зашёл в тупик. Пэйон находчивее меня, так что для него это положение вовсе не безвыходное. Мы постоим и помолчим ещё пару минут, а потом он наверняка найдет, что добавить к своей тираде.

– Можешь объяснить, почему ты отказываешься от моего предложения и при этом не пересказывать выговоры Совета? За то время, пока я наблюдаю за тем, как они обращаются с тобой, до меня уже дошло, что они видят только ту исключительность, которая мешает тебе проявлять достоинства. Неужели, до тебя – нет?! – Я сминаю накидку, подарок от Пэйона, вслушиваясь в его слова. – Тогда я поясню. Пока люди видят выложенное на поверхности, они не станут копаться в том, что спрятано в глубине. Но стоит тебе облачиться в накидку и спрятать внешнюю исключительность, как тут же станет видимым все, что делает тебя по-настоящему исключительной. То, что я единственный в тебе разглядел.

Та исключительность, которую упомянул Пэйон сделала из меня диковинку. Когда я была младше, она приводила окружающих в благоговейный восторг. Теперь я предмет всеобщего разочарования и даже страха.

Чтобы людям было не на что глазеть и нечего страшиться, безделушку убрали в старый пыльный ящик, и достают лишь иногда: только чтобы та не покрылась глубокими трещинами от чувства собственной ненужности.

Пэйон кивает на накидку у меня в руках:

– Только с этим ты сможешь сделать что-нибудь на благо своего народа.

– Я уже делаю.

– И что же?

Я бы хотела стать воином, сражающимся на благо своего народа. Или первым шпионом, не лишенным чести и чувства собственного достоинства. Я так хочу привносить достойный вклад в повседневность алисовцев, или, по крайней мере, тот, что будет весомее нынешнего!

Но никто никогда не спрашивал, чего мне хочется.

Члены Совета требуют беспрекословного исполнения их воли. А, как по мне, их воля в том, чтобы оставить меня недостойной своего будущего. Своей судьбы.

– Что ты делаешь на благо своего народа, Изис? – повторяет Пэйон.

Дочь неустрашимых предводителей мятежников, их наследница и будущая глава братства похоронила свою востребованность. Я несу траур в полной изоляции от внешнего мира. Меня не выпускают из парса и не одобряют общения с новобранцами. Мне сковывают руки тяжелыми кандалами и разрешают только подбирать шар на конце цепи. Я обречена соблюдать запреты и соответствовать требованиям с улыбкой на лице. Довольствоваться мелкими поручениями и выполнять их с дежурной любезностью, и как можно более старательно, чтобы у членов Совета не было причин досаждать мне.

– Ты только и делаешь, что соглашаешься с никчёмностью, навязанной тупыми болванчиками главы Совета. Но хуже, чем это – только спотыкаться об извечное отторжение. – Эти слова проносятся эхом в моей голове. – И тебя будут отвергать. Знаешь почему? Потому что видят в тебе ребенка, которого можно ругать и наказывать за любую совершенную оплошность.

– Давай не будем об этом! – Я собираюсь покинуть кладовую, но Пэйон останавливает меня следующими словами:

– Я был замечательной нянькой для тебя! Отвлекал историями с разведок, щекотал ножом и играл в прятки в тенях… Но ты давно не маленькая девочка. Ты – будущее Алиса, воспитанная доблестью и отвагой.

– Брось…

– Ты нечто большее, Изис.

Я чувствую, как в слезы копятся в уголках глаз.

Мне очень давно не хватало этих слов. И если бы я могла, то бросилась ему на плечо, рассказала об этом и выплакала все, до последней слезинки.

– Члены Совета не спрашивают о твоих мечтах стать воином и сражаться за свой народ. Они не знают, что в тебе столько силы и воли, что ты побеждаешь во всех сражениях, приводящихся в стенах подземелья. Члены Совета просто не видят, с какой тоской во взгляде ты провожаешь меня и других лазутчиков на задания…

Я мысленно отнекиваюсь от его слов, мотая головой. Пэйон явно злится на мою изобразительность. Он повышает тон:

– Да если бы кто-нибудь из членов Совета учитывал мое мнение, тобой бы не распоряжались так бездарно! Ты бы проникала во вражеские штабы, чтобы подслушивать полезные сведения. Убегала от солдат по лабиринтам катакомб. Лазала по потолку и скрывалась в тени, чтобы не поймали. В конце концов, ты бы возвращалась в дом Совета и каждый раз восхищала свою маму и ее советников находчивостью и мастерством!

Мы меняемся местами. Теперь уже Пэйон кричит на меня во весь голос, не обращая внимание на подозрительную тишину в соседней зале.

Эту перепалку нужно срочно заканчивать, так что я нападаю на противника его же оружием:

– Ну хватит уже! – Не то чтобы это помогает… Теперь Пэйон оглушает меня яростным шепотом:

– Можешь не просить меня об этом! Однажды я должен был пойти на риск, не посоветовавшись с Их унылыми Величествами!

Однажды это должно было произойти.

Пэйону отлично удается оправдываться и давать пустые обещания. Это помогает избежать серьезных разбирательств. Но не недовольств его неподобающим поведением.

Все знают, какой он разгильдяй, и не воспринимают всерьез. И с его мнением, как успел заметить сам Пэйон, не считаются. То, что он входит в состав Совета – всего лишь эксплуатация его уникальных умений.

Взамен исключительности Пэйона, ему был предложены почести, чуждые для того, кто всю жизнь скрывался во мрачных тенях, но необходимые балагуру, жаждущему осветить мрак вспышкой неутолимого веселья. Но никакие почести ему так и не достались. Единственной привилегией от его нового статуса стала раздача разрешений на выход из парса и собственный отряд, состав которого постоянно меняется. Именно поэтому Пэйон сделался очень принципиальным. Он не позволяет другим членам Совета посягать на его зону ответственности.

– Я дарю тебе этот плащ. А вместе с ним возможность доказать Совету, что ты нечто большее, чем… отражение в зеркале. – Мой взгляд падает вниз. Я принимаюсь бережно расправлять складки на капюшоне и маске. – Я спрошу снова: ты готова рискнуть вместе со мной?

Я не могу ответить. У меня в горле застрял ком.

– Пэйон? – хрипло зову я спустя минуты.

Он не отзывается.

– Если ты готов пойти на риск и взять ответственность за меня, то почему не спросил раньше? – Я поднимаю взгляд на него. Стараюсь разглядеть правду в его глазах. Но они такие стеклянные, что в них видно лишь мое отражение. – Меня стали приглашать на заседания в дом Совета в пятнадцать лет, чтобы я постепенно вникала в дела братства. Но всякий раз, когда я там оказывалась, у меня складывалось такое ощущение, словно я – мишень. Я только и делала, что выслушивала упреки в никчемности! В день моего семнадцатого дня рождения члены Совета дали мне шанс доказать, что я чего-то стою. Но в качестве обмундирования я получила не магическую накидку, а просто капюшон, который слетел в самый неподходящий момент. – Я готова разорвать подарок Пэйона в клочья. Форма для тех, чье существо представляет собой великую тайну больше не нужна. – Почему ты помогаешь мне сейчас, а не когда это было необходимо? Зачем ты ждал, чтобы подарить мне эту проклятую накидку, Пэйон?!

Я снова плачу, но уже не скрываю этого.

– Я устал слушать, как тебя упрекают в никчёмности. И мне это знакомо. Я долго не мог решиться взять на себя ответственность. Но теперь соглашаюсь отчитываться за то, что ты наденешь эту проклятую накидку. Прямо сейчас.

Пэйон готов пойти на риск, чтоб добиться почета и доказать собственную значимость, не как умелого шпиона и хитрого проныры, а как полноправного заседателя Совета. Ему это удастся за мой счет. Он надеется, что я соглашусь на предложенную авантюру, потому что мы разделяем одну боль на двоих.

Я и вправду его понимаю… Если бы не понимала, то не задумалась бы о другом значении слова, которое успела возненавидеть. «Исключительности». Мечты о том заманчивом будущем, что он описал, остались бы мечтами. А заданный вопрос о том, пойду ли я на этот риск, остался бы без ответа.

– Я… – В его глазах разгорается пожар.

Согласившись, я могу приносить благо. Мне не нужны благодарности Совета или материнская гордость. Извинения тому, что меня называли никчемной. Я была бы счастлива просто выполнять свой долг и делать счастливыми других. Я скажу «да».

– Я не могу, прости.

…И мы оба погасли.

– Нет, это ты прости. – Пэйон медленно забирает накидку. Так медленно, будто надеется на то, что я успею передумать. – Члены Совета никогда не считались с моим мнением. Оно, так или иначе, отличалось от их, поэтому считалось неверным или, попросту, глупым. И все же, нашлось кое-что, в чем мы, наконец-то, сошлись. – Он набирает побольше воздуха: – Ты никогда не станешь воином, сражающимся с несправедливостью во благо своего народа. Ты не посветишь ни одного подвига Алису, потому что никогда не совершишь его. Ты не рыцарь, а всего-то несносный оруженосец, и навсегда им останешься.

Я прижимаю ладонь к груди, чтобы не дать сердцу вырваться наружу: с такой силой оно пробивает ребра. Больно. Мне никогда не было так больно в груди.

Я превозмогаю это и ком в горле, который разросся до такой степени, что мне тяжело дышать. Начинаю очень хрипло и тихо, но с тем, как нарастает мой гнев, я повышаю тон и говорю все увереннее:

– Как по-твоему, Пэйон, какой такой подвиг я могла бы совершить будучи шпионкой?

– Что?

– Подслушивать, пробираться в дома к чужим людям, обманывать, всаживать кинжалы меж лопаток – что из этого ты привык называть подвигом?! – Я чувствую, как грудь начинает жечь. – Я привыкла, что подвиг – это нечто благородное, совершаемое на благо людей. И хоть вы и приносите благо, но делаете это не из чувства о долге. Вы вовсе не благородные.

– А ты?

– А я не шпионка и не несносный оруженосец! Я рыцарь! – я вспыхиваю. – Когда-нибудь я покажу членам Совета на что способна, и совершу так много подвигов, сколько хватит, чтобы честь Алиса воспевали в других городах! Во всех Семи Королевствах! Это и будет мой вклад в жизнь алисовцев! Вклад, достойный предводительницы братства, которой я стану! И тогда никто не посмеет назвать меня ничтожеством: ни члены Совета, ни ты, ни твои подчиненные, которые не знают слова «честь». И уж точно ни какая-нибудь сучка, которой не жалко снести башку!

Моя собственная ладонь ударяет по губам, а Пэйон провозглашает окончание моих горячих речей медленными овациями. Каждый раз, когда я слышу, как одна ладонь бьется о другую, у меня алеют щеки.

– Я… Мне… – Мне хочется спрятать лицо в ладони. – Мне очень жаль. Извини… Пожалуйста, извини меня, Пэйон. Не знаю, что на меня наш…

– Да ладно! Думаешь, я не знаю про себя все, что ты сказала?! Думаешь, – он кидает большой палец себе за плечо, – они не знают?! О, да! Но было бы занимательно, если бы ты выложила это не мне, а Пэн. Я бы посмотрел на ее лицо…

– Я ужасная хамка…

– Да, – смеется Пэйон, – это часть исключительной натуры, которую ты скрываешь. И знаешь что? – Пэйон расправляет накидку в одно движение и стелет ее на моих плечах. Он поглаживает ткань, ласково улыбаясь, а затем возводит глаза на меня. – Ты мне такой больше нравишься. Я бы даже сказал, что увидел в тебе совершенство. Ты совершенно исключительная, Изис.

– Допустим… – тихо начинаю я. – Допустим, теперь мой ответ не столь же категоричен. Но! Что если Совет заподозрит, что я разгуливаю за пределами парса до того, как успею совершить какой-нибудь подвиг? Или кто-нибудь из отряда проболтается?..

– Мы говорим об избранных лазутчиках Алиса. Если так произойдет, то они немедленно лишатся должности.

– А если они узнают об этом как-нибудь иначе?

– Если они узнают, то тебе не придется отчитываться. – Он снова гладит мои плечи. – Я не прошу тебя пробираться в чужие дома или что-нибудь другое из того, что ты перечислила. Давай-ка, ты погуляешь по городу и прикинешь, что бы такого совершить, чтобы внести достойный вклад в жизнь алисовцев? А пока это происходит, мы докажем Совету, что твое нахождение вне территории Алиса не несет нашим братьям и сестрам той драматичной погибели, о который ты говорила.

Я хмурю брови.

– Ты предлагаешь рискнуть благом братства, чтобы..?

– …чтобы принести бо́льшое благо, когда придет время. Да. И когда оно придет, ты воспользуешься своими исключительными умениями и сделаешь то, что сделал бы самый благородный рыцарь.

Я накрываю его ладони своими.

– Мне нужно еще немного времени, чтобы…

– Пэйон! – В комнату вбегает парнишка. Его белокурые волосы уже стоят дыбом, но то, в каком положении он застал меня и Пэйона, шокирует его еще сильнее. – Э… Там наш «арендодатель»… – медленно начинает он, очевидно, потерявшись в догадках о том, что происходит между мной и Пэйоном. – Говорит, кто-то из алисовцев в трактире…

– Ну? – поторапливает командир.

– Он не в себе. Перевернул все столы, разбил стекла, разлил пиво из бочек, облапал девушек…

Я в замешательстве. Никто из членов братства не покидает безопасную территорию без дозволения Совета, а если и решается пренебречь этим правилом, то сохраняет бдительность и не привлекает лишнего внимания к своей личности. Тем более, не разглашает свою причастность к Алису.

– Очевидно, он пьяный? Так пригласите его сюда! А если не ответит на наше гостеприимство, то долбаните по башке. Да посильнее, чтобы не смог сопротивляться, пока вы тащите его вниз, – командует Пэйон. – Я сам принесу извинения хозяину трактира и предложу помощника, чтобы возместить нанесенный ущерб.

– Это не все…

– Говори быстрее, Тит! У меня дела!

– Кто-то позвал за городской стражей. Они уже здесь и собираются казнить его.

Пэйон округляет глаза. Он тратит время только на это и ещё одно мгновение, чтобы отрезветь. Теперь передо мной не бестолочь и разгильдяй, а настоящий руководитель.

– Вам известно, сколько солдат собралось наверху?

– Всего трое. Они уволокли его на передний дворик.

– Ждите меня там вместе с Пэн.

Парень коротко кивает и принимается выполнять приказ.

– Ты тоже идёшь. Одевайся, – сказал Пэйон и тут же обратился в тень.

«Он, что волшебник, мама?» – спрашивала я, когда была маленькой. Она всегда отвечала: «Нет, просто Пэйон лучше всех играет в прятки».

Оглядываясь по сторонам, я выхожу из комнаты и попадаю в пустой зал. Лазутчики сработали оперативно. Одни покинули штаб, воспользовавшись секретными ходами в катакомбах. Другие заняли позиции, чтобы прикрывать тех, кто заявлен участниками спасательной операции. Сейчас я должна быть среди последних, а не наедине со своими думами, как бы необходимо мне это ни было.

Или не совсем наедине.

Дверь одной из комнат приоткрывается с тихим скрежетом. Пэн ушла туда сразу после нашей схватки, и, судя по всему, не покидала комнату, пока не получила приказ. Теперь она занята сборами.

– Это тебе не по зубам, – говорит она.

– Ты бы поберегла силы, чтобы не остаться без них, – отвечаю я.

Короткий меч опускается в ножны, укатанные складками ее черной накидки.

– У меня достаточно сил, чтобы вернуться с победой и продемонстрировать тебе свою самую широкую улыбку, – уголки ее рта растягиваются уже сейчас.

– Я говорила о нашей следующей схватке, Пэн.

Она обдумывает мои слова, затем ее издевательская ухмылка переворачивается. Скрыв обиженное выражение лица под массивным капюшоном, она бросает в меня неприличным жестом и уходит.

Я тоже не стану задерживаться.

Проходя мимо ещё одного кривого зеркала, я надеваю форму для тех, чье существование представляет собой государственную тайну. Прохожусь по всем заклепкам, скрепляющим тугую маску и шторку на глазах. Натягиваю капюшон чуть ли не на нос.

Приоткрыв дверцу, ведущую в погреб трактира, я медленно ступаю за порог. Ткань накидки цепляется за раму и тянет назад, но я не отступлю. Прохожу меж рядов бочек с вином, вслушиваясь в ароматы различных сортов, а поднявшись по узкой, потрескавшейся от старости лестнице, слышу веяние другого, не совсем приятного запаха. Так пахнет опасность.

Крышка деревянного люка грохается об пол и меня передёргивает.

«Уж ты-то не из трусливых, мы оба это знаем».

Просто Пэйон не слышал моего страха.

Парс¹ – часть города (в рамках этимологии культуры южных народов).